Андерсен, или новая жизнь Волдеморта

      — Я хочу тебе кое-что показать, мой Лорд.       Волдеморт отложил книгу в сторону и устроился поудобнее, поднимая глаза к Гансу. Тот стоял сзади, прижимаясь торсом к спинке кресла. Фовор опустил голову, и его длинные рыжие волосы пощекотали лицо и шею Волдеморта. Обхватив пальцами его виски, рыжеволосый сосредоточился на воспоминании, которое намеревался показать.       В следующее мгновение Волдеморт оказался словно утянутым в бездну, его сознание погружалось в мир, где царила холодная, липкая тишина. Он видел, как маленький Ганс, всего лишь шестилетний мальчик с большими карими глазами и впечатляющими веснушками на носу, сидит на старых качелях в осеннем парке. В воздухе витал запах сырой земли, цвета выглядели поблекшими, а вокруг раздавались лишь завывание ветра и шорох облетевшей с деревьев листвы.       — Осторожно, Ганс! — раздался голос женщины, которая с тревогой смотрела на мальчика, и с осторожностью, не желая, чтобы тот сильно раскачивался.       Графиня Фовор, его мать, была всегда чересчур насторожена. Её бледное лицо, обрамлённое огненно-рыжими волосами, выражало искреннюю заботу. Ганс всегда помнил, как часто она страдала, когда отец, опасный и тёмный человек с лукавым взглядом, избивал её и унижал. Ей было трудно справляться с его гневом и непредсказуемостью, потому она покорно принимала удары не мужа, а судьбы.       Ганс раскачивался сильнее и сильнее, пытаясь скрыть свои страхи — там, в детстве, высокие травы и ржавчина металла качелей казались намного более предпочтительными, чем серые углы дома, где шипела злоба. Сердце его билось в унисон с каждым замахом, как будто пыталось вырваться из этой мрачной действительности. Он жил в постоянном страхе, что однажды его застукает отец или увидит кто-то из соседей, кто мог бы сообщить о беззаботном времяпровождении сына, которое он тратил не на изучение магии. Но мать вылавливала моменты, когда муж покидал поместье, и выводила младшего сына на прогулку, или приходила в детскую и играла с ним. Ганс знал: для неё он любимчик, сын, за которого она бы боролась, положила бы свою жизнь.       — Нас у отца было пятеро: старшая Женевьева, Беатрис, Луи-Август от первого брака и я и мой брат-близнец Люсьен. И всех нас он ненавидел, но сильнее остальных — меня. Сестёр он не трогал, лишь однажды оттолкнул от себя Беатрис; он готовился к ритуалу, а она упрашивала его поиграть с ней. Трис упала и рассекла себе голову об угол книжного шкафа. Отец даже внимания не обратил, благо гувернантки услышали крики и плач, — Ганс прикрыл глаза, продолжая воскрешать в памяти моменты горя. — Годом после случившегося заболела Женевьева, кажется, это была драконья оспа. Она умерла.       — А братья?       — Люсьен путешествует по миру и исследует тёмные артефакты, а Луи я не видел с того дня, как покинул отчий дом.       В следующей сцене памяти Ганса, Волдеморт стоял в слишком маленькой кухне, где на полу выделялся, почерневший кусок паркета. Кухня наполнялась треском — мать готовила ужин, и запах мяса и овощей завораживал Ганса. Но он не мог это почувствовать на самом деле, его мысли были заняты другим. В углу кухни находился сундук, который открывал только отец, а потом запечатывал магией и собственной кровью.       — Ганс, милый, ты не должен сюда заглядывать! — голос матери звучал угрожающе, но с какой-то печалью.       Он не смел её ослушаться и, замирая, словно спугнутый воробей, он кивнул и улизнул в свою комнату, где его ждали только тишина и книги, которые не имели права стать его друзьями.       — Интересно, что или кого, прятал в том сундуке отец?       Затем видение вновь сменилось, и Ганс оказался один в большом бальном зале, глядящий в панорамное зеркало. Он размышлял, почему его волосы такие рыжие, а глаза такие карие, и мог ли кто-то когда-либо понять его внутренний мир, его собственные страхи. Он чувствовал себя изолированным в своём собственном теле, как будто в него вселилась невидимая тень, которая вытягивала из него жизненные силы. Сам себе он совершенно не нравился. Весь несуразный, нескладный и… Слишком много «и».       — Уродец! Никчёмный, бестолковый мальчишка, — будто из-под толщи воды звучал голос отца. — Ты позоришь нашу семью! Ты не должен был появляться на свет! Ублюдок! Мать нагуляла вас с братом, эта шлюха сношалась с отродьем Сатаны, а меня, честного человека, она опоила любовным зельем! Вы позорите фамилию моего рода! Нужно было сразу избавиться от вас, рыжие демоны!       Волдеморт поморщился от отвращения к этому мужчине, теперь размышляя о своём отце, который с такой же лёгкостью отказался от него.       — Ты видишь это, мой Лорд, слышишь? — произнёс Ганс, прерывая тишину. — Это страшно, но это было моей реальностью. Каждый миг ожидания, каждый взгляд, полный страха, оставили невидимый след на моей душе. Эта ненависть… Я тону в ней.       Волдеморт, погружённый в его воспоминания, подавил внутренний холод. Он понимал, что у Ганса была тёмная, полная одиночества жизнь, которая могла бы сделать его силой, подобной той, что он сам освоил. В глубине его сердца ледяная тьма завибрировала от понимания — такое мучительное существование рождает не только страдания, но и невероятную мощь. И Ганс взял её под контроль, как и сам Волдеморт когда-то давно.       — Зачем ты показал мне их?       — Хочу открыться тебе, как ты когда-то открылся мне.       Волдеморт резко отвернулся, будто от хлёсткой пощёчины.       Недавно он перебрал с огневиски и разоткровенничался перед Гансом. Он рассказал о матери, о том, как она опоила Тома Реддла любовным зельем, и как он оказался в приюте.       — Не злись на меня, мой милый друг, — Фовор обошёл кресло и опустился на корточки перед Тёмным Лордом. — Ещё одно, и я оставлю тебя, обещаю.       — Я сам, — он опустил ладонь на макушку Ганса, и тот прикрыл глаза, впуская его в свой разум.       Волдеморт ощутил фантомные снежинки, коснувшиеся его бледно-зелёной кожи. Где-то далеко звенели колокольчики, город готовился к празднованию Рождества, и его укрывало снегом, будто бы саваном из-за подкрадывающегося печального настроения Ганса.       Тяжёлый напряжённый воздух заполнил комнату, где оказался Волдеморт, когда отец Фовора, злобный и беспощадный человек, уселся в кресло, скрестив руки на груди. В это время семнадцатилетний Ганс с трепетом выглядывал в окно, словно в ожидании незваных гостей.       Внезапно звон колокольчиков сменился стуком в дверь. Ганс почувствовал, как от волнения сердце забилось быстрее.       На пороге стояли двое авроров в синих мундирах и со строгими лицами, ничем не отличающимися от отца, когда тот брызжал слюной, отчитывая сына за провинность. Они излучали уверенность, их взгляды были полны серьёзности.       Отец встретил их, но не сразу впустил внутрь дома.       — Здравствуйте, мы пришли к вам по важному делу, — сказал один из авроров, указывая на Ганса, стоящего у выхода из гостиной в коридор. Он нагло опёрся ладонь о дверь, открывая её. — Не советуем оказывать сопротивление.       Мать, всегда настороженная и боязливая, пришла в ужас от вида авроров. Она переминалась с ноги на ногу. Её губы задрожали, когда она решилась подбежать к мужу.       — Авраам! — закричала она, хватаясь за сердце.       Это было не долго — в витающем, почти осязаемом напряжении, авроры вошли в дом и окружили Ганса.       — У нас есть серьёзные обвинения против вашего сына, мистер Фовор, — вкрадчиво произнёс другой аврор, внимательно изучая взглядом Ганса. — Он подозревается в оккультных жертвоприношениях и убийстве!       У мальчишки перехватило дыхание. Его надежды на нормальную жизнь с каждым словом мужчины в мундире рушились, как карточный домик. Сердце сжалось не только от страха и гнева, но и от некого возбуждения. Как они поняли, что перед ними стоял именно он, а не его близнец?       Взгляд отца становился всё более злобным, белки наливались кровью. Авраам склонил голову, готовясь к расправе.       — Щенок! — рявкнул он, его голос был подобен грому. — Я своими руками придушу тебя, чтобы не отнимать время у этих благородных людей!       Но вместо того чтобы поддаться растерянности, Ганс ощутил за спиной вспыхнувшие скрытые силы. Всё-таки не зря отец дрессировал его в практике. Он знал, что с его даром к невербальной магии он способен на нечто большее, чем дозволено аврорам при предъявлении обвинений. Значит у него был шанс что-то сделать, прежде чем те приступят непосредственно к задержанию, а уж тогда-то и их руки будут развязаны. Сможет ли он им противостоять? Ганс собрал всю свою волю в кулак и закрыл глаза, сосредоточившись. Он опустил голову и длинные рыжие пряди качнулись, придавая бледному мальчишке зловещего вида. В тот миг, когда один из авроров отрыл рот, чтобы что-то сказать, а второй обошёл младшего Фовора и направил палочку на его руки, сковывая их наколдованными наручниками, Ганс мысленно произнёс мощное заклинание. Авроры попали в ловушку тёмной силы, той самой — полученной после жертвоприношений; они упали на пол, оглушённые.       «Чего же ты ждёшь?» — шептал он себе в голове. — «Беги!»       Не разбирая пути, отталкивая от себя тянущуюся к нему мать и напоследок одарив ошалевшего отца самым предупредительным взглядом: только попробуй хоть что-то сделать, Ганс выскочил за дверь. За спиной слышались рыдания вперемешку с грязными ругательствами. Холодный ночной воздух ударил по его веснушчатому лицу, но это не имело значения, плевать и на то, что кроме пижамы и тапочек на нём ничего не было. Даже свою палочку он оставил на прикроватной тумбочке. Вокруг свистел сильный ветер, разносивший по округе мелкие снежинки, они пронзали кожу, как иглы. Ганс понимал, что уходит от жизни, нависшей над ним, словно меч, готовый снести с плеч голову. Он направлялся в неизвестность, но она была куда лучше, чем остаться под властью отца и потратить остатки отведённых лет на реализацию всего того, что Авраам Фовор не сумел воплотить в реальность.       Среди белоснежного пейзажа, Волдеморт пропускал через себя чувства и эмоции Ганса.       Силы того приумножались. Он бежал сквозь вьюгу, оставляя позади свои страхи и ненависть, надеясь с рассветом встретить долгожданное спокойствие — и, может быть, свободу.       — В тот вечер, как я узнал многим позже, мать скончалась от сердечного приступа, — Ганс поднял полные слёз глаза на своего друга. Сердце его стучало так громко, что в тишине кабинета его можно было услышать. — А эта сволочь, мой биологический папаша, до сих пор жив. Будь он проклят!       Волдеморт ласково погладил его по макушке, успокаивая.       — Тебе следует избавить себя от призраков прошлого.       — Нет, — Ганс замотал головой и поднялся на ноги. — Я должен помнить! Боль придаёт сил. Только через боль познаётся истинная магия, мой Лорд.       В дверь постучали и не дожидаясь ответа кто-то вошёл. Ганс обернулся и встретился взглядом с человеком, которого в душе ненавидел, из-за которого до скрежета зубов ревновал Тёмного Лорда. Но собравшись, он натянул на лицо самую широкую улыбку и поприветствовал вошедшего:       — Здравствуй, Антонин.       — Ганс, мой Лорд, — Антонин склонился в почтении. — Гости собрались в большом зале и ждут только вас.       — Сейчас, Тони, — Волдеморт встал с кресла и стряхнул невидимые пылинки с рукавов своей мантии. — Сколько там осталось до нового года?       — Десять минут, — ответил Ганс, покручивая в руке золотую цепочку карманных часов. — Уже девять. Поторопимся! Нельзя пропустить такой праздник!       Все трое покинули кабинет.       Антонин хвастался привезёнными из России особыми настойками на травах и ягодах. Ганс деланно восхищался красотой приглашённых им на празднование девиц, которых собирался непременно опорочить, каждую по отдельности, а потом и всех вместе в грязной оргии, куда Долохов тут же напросился.       — Сейчас бы яблочко куснуть, поебаться и уснуть, — рассмеялся он. — Ганс, а блондиночку с пышными формами могу я первый опробовать? Уж больно она аппетитная.       — Почему нет? Её зовут Оливия. Не женщина, а огонь! — всплеснул руками Ганс от переполняющих его эмоций. — Готовься, Антонин, она будет тобой вертеть, как ей заблагорассудится.       — Я только за! Люблю, когда женщина проявляет инициативу.       Волдеморт не слушал их, он всецело сосредоточился на плане, который не покидал его голову последний месяц. Ему предстояло покинуть Англию, кто знает, возможно на весьма долгий срок. Алкоголь, многочисленные оргии, устраиваемые Фовором, в которых он забывался, и, даже сегодняшний праздник не имели для него никакого значения.

***

      В Лестрейндж холле собрались сливки волшебного сообщества, те, кто подержал дело Волдеморта встречали Новый Год. Из большого зала доносились звуки оркестра и голоса празднующих.        Ганс стоял на столе, носки его дорогих кожаных туфель упирались в позолоченное блюдо, на котором аппетитно красовался молочный поросёнок с яблоком во рту. Фовор громогласно оповестил гостей о продолжении гуляний и отсолютовав бокалом, осушил залпом его, обливаясь, пачкая губы и подбородок игристым. Кто-то направил волшебную палочку в потолок, зал озарила белая вспышка и на головы посыпалось блестящее конфетти.        Уже, кажется, в десятый раз Ганс наполнял свой бокал шампанским, тут же выкрикивая тост и выпивая его.        — С Новым Годом, дамы и господа! — он смотрел на гостей, заливаясь раскатистым смехом. — Ешьте, пейте, веселитесь! Всё для вас!       Он спрыгнул со стола, под свист Рабастана, который в окружении двух смуглых барышень, подпевал, нет, подвывал не попадая в ноты песню о гуляке, который вернулся в отчий дом.       — Обошёл я пол земли, повидал не ма-а-ало, только вот моя беда — барышни подхватили его и все трое в унисон пропели: — дам красивых много стало! Пей, гуляка, пей вино! Утром, ночью всем назло-о-о!        Кто-то напевом поддержал Рабастана.        Ганс спрыгнул со стола, едва удержавшись на ногах, он крадущейся походкой приближался к Волдеморту. Тот сидел за столом, лицо его не выражало ровным счётом ничего, может только каплю раздражения, если Гансу это не померещилось.        Звучание скрипки переплеталось с чарующим голосом вокалистки, которая умолкала лишь для фортепьянного соло или ударов барабанщика. Дамы оживлённо обсуждали последние сплетни, мужчины в дорогих костюмах рассуждали на тему последних принятых Министерством законов. Яркий звон бокалов, аплодисменты и смех празднующих — то, что было редкостью для Лестрейндж холла, теперь грозило превратиться в обыденность. Волдеморт, временно обосновавшийся здесь, зря притащил с собой Ганса, ведь он и дня не мог прожить без чего-то эдакого, и хотя бы раз в неделю он старался закатывать вечеринки. В его понимании веселье должно было сопровождаться пьянкой и распутными девками. Ни первое ни второе Лестрейнджам не нравилось, особенно Беллатрисе.        Она как раз устроилась поближе к Тёмному Лорду и шептала что-то ему на ухо, когда Фовор подошёл к ним.        — Замышляете против меня?        — Ты как ещё на ногах держишься?       Беллатриса бросила на него уничижительный взгляд, но быстро вернула всё своё внимание Лорду.        — Ничего ты не понимаешь, ведьма! — бросил Ганс и плюхнулся на колени Тома. — Грустишь, мой друг? Сейчас мы это мигом исправим!       Фовор впился липким поцелуем в его щёку, не смотря на то, что это могло повлечь наказание. Путь многие и привыкли к странностям и экспрессии Ганса, но мириться с этим вряд ли собирались. Особенно Волдеморт.        — Немедленно слезь с меня! — поцедил Том и спихнул его с колен.        Ганс повалился на пол, обиженно надув губы. Его подхватил под руки Гиббон, попутно извиняясь перед господином, и оттащил в конец зала.        Всё вокруг напоминало деревенскую ярмарку в золотой обёртке аристократии. Фовор будто бы не мог насытиться происходящим. Он пил, ел и плясал под старинные английские мотивы, стискивал в объятиях женщин, целовал их. Пустые бокалы разлетались от ударов о стены и лакированный паркет.        — Больше угощений, бездельники! — приказал он суетящимся у стола эльфам.        К Фовору приблизилась белокурая дама в пышном платье цвета чистого неба. Она смотрела на него как на новое чудо света и заглядывала в рот, щебеча на французском:       — Милый, ты сегодня на высоте!        — Как там тебя, Анна, да? — он провёл кончиком пальца по её лицу, — Mon chéri, я всегда на высоте! А вот тебе я бы порекомендовал опуститься ниже.        Её опьянённый взгляд скользнул по его лицу, расстёгнутой рубашке и брюкам. Задержался на ширинке. Она плавно присела на корточки перед ним и было потянулась к пряжке ремня, но её схватили за волосы и точно беспородную шавку рывком отбросили в сторону.        — Ты переходишь рамки дозволенного!        Перед Гансом стоял Волдеморт. Его красные глаза блеснули угрозой.        — П-простите, мой Лорд, — стирая тыльной стороной ладони выступившую на лбу испарину, он опустил голову и опёрся ладонью о колонну, возле которой стоял в ожидании оральных ласк, прерванных господином.        — Трахай кого хочешь, но в своей спальне!        — Не указывай мне! — Фовора взбесил приказ, он всплеснул руками и закричал, поднимая злой взгляд: — Ты хозяин им всем, но не мне! Я твой единственный друг, Том! Я!       Имя отца, словно пощёчина, обожгло Волдеморта и в нём тут же вскипела ярость. Он схватил его за края рубашки и с силой прижал к колонне.       Ганс не слышал гневной тирады.        Всё его внимание сосредоточилось на смазанной картинке за спиной Тома. Молоденькая цыганка в цветастом платье вышла в центр зала, вынула заколку из высокой причёски, и, длинные вьющиеся локоны цвета вороного крыла осыпались на её оголённые плечи. Тряхнув ими, цыганка пустилась в пляс, под одобрительные возгласы и аплодисменты гостей. Хохоча, она кружась в такт музыке, которая звучала всё громче и громче.       Долохов схватил со стола бутылку шампанского и хорошенько встряхнул её, из-за чего пробка с характерным звуком вылетела в потолок, а из горлышка вырвались брызги, орошая танцовщицу.        — Танцуй, красавица! — выкрикнул кто-то с противоположного угла зала.        Том ухватился за подбородок Ганса и заставил посмотреть на него.        — Что с тобою стало?! Взгляни на себя!        — Я в полном порядке, а вот ты… — Фовор облизнулся. — Ты бесчувственный и безэмоциональный! Я устроил праздник ради тебя, но не слышу благодарности.       — Ради меня или ради себя? — Том разжал пальцы, отпуская Ганса. — Ты окончательно тронулся умом, кретин! Эти шлюхи вскружили тебе голову. Когда ты последний раз был трезвым хотя бы сутки?        — Собрался воспитывать меня, папочка? Поздно!        Ганс отшатнулся, голова кружилась, а в горле встал ком. Он вспомнил отца и его вечно злое лицо.        «Сукин сын, тебя только не хватало! Убирайся из моей головы!»       — Вон! — заверещал он.        «Ты погубил мать. Сволочь! Я лишился крыши над головой из-за тебя! Ненавижу-ненавижу-ненавижу!»       Ганс брёл вдоль зала к столам, и остановился у ближайшего. Он схватил край белоснежной скатерти и рванул её на себя. Все закуски, бутылки и бокалы полетели на пол, звеня и разбиваясь вдребезги.        Он закапывал остатки вменяемости в мысленном, истеричном монологе.       «Это твоя вина, только твоя, отец! Ты был нужен мне! Я просто хотел быть твоим сыном… Хотел, чтобы ты гордился мной!»       — Ненавижу!       Фовор не мог и не хотел верить в то, что его ненависть к отцу никогда не закончится, ведь чувство насыщения к нему так и не пришло. Свобода, что он жаждал, была лишь миражом в пустыне его скитаний. Ни тёмная магия, ни Волдеморт не стали его спасением. Они не отвлекали, а наоборот побуждали бунтовать. Сколько лет он потратил на то, чтобы сделаться таким же бесчувственным куском дерьма, каким был Реддл? Пять, десять? Ганс давно сбился со счёта.       «Это не может продолжаться вечно! Прав был Том, нужно стереть эти проклятые воспоминания!»       Он обхватил голову похолодевшими руками и рухнул на колени.       Осколки впивались в кожу через ткань брюк, Фовор сидел и скулил как маленький, потерявшийся мальчик. Истощённый морально, он хотел уничтожить себя. Он сжал ладони в кулаки и стал лупить по полу. Руки резались о стекло, а кости внутри норовили сломаться из-за силы, что вкладывал в удары Ганс. Секунды растянулись в бесконечность.       — Мамочка, забери меня! Мне страшно… — бормотал он себе под нос, когда кто-то подхватил его и потянул вверх. — Мне больно, мама. Мамочка…       Он поднял взгляд к потолку, и, по его лицу градом потекли слёзы.       Слева и справа доносились тяжёлые вздохи свидетелей его истерики. Музыка затихла. Ганс слышал голос Мальсибера, он призывал всех не обращать внимание и продолжать праздновать. Он то хорошо знал, каково это, когда приходит делирий.       «Спасибо, Ник.»       — Возьми его под руки, а я ноги возьму, — скомандовал Долохов. Ганс почувствовал, как двое подняли его и понесли к выходу из зала. — Разойдитесь! Дайте пройти! Что смотришь, красотка? Ну, да, напился парень и ничего в этом нет интересного.       Он опустил голову чтобы рассмотреть кто помогал Антонину — это был Том. Его друг, отчитавший, унизивший его на глазах той шлюхи Анны. Но сейчас он напрягался, по-маггловски нёс Ганса на руках, вместо того, чтобы отлеветировать.       — Ты не бросил меня…       — И я, на секундочку, тоже! — усмехнулся Антонин. — Хотя ты тот ещё засранец. Напился как свинья, устроил шоу, что сам я позавидовал. Всё внимание на себя перетянул, сучёнок! Ничего-ничего, нас ебут, а мы крепчаем! Тяжёлый то какой, а, Лорд?       Тёмный Лорд ничего не ответил, но Ганс знал, нутром чувствовал — не потому что ему было плевать, нет, а потому что боялся сказать лишнего и добить его окончательно.