Андерсен, или новая жизнь Волдеморта

      Утром Том отправился в путешествие без обратного билета, лелея в памяти их с Гермионой крайнюю встречу.       Приехав в Копенгаген, он поселился в неприметном хостеле и первым делом отправился туда, где попрощался с Гансом — в непривычно безлюдный двор улицы Гаммел Странд, которую часто называли Старой набережной.       Том с теплом оглядел длинный ряд старинных разноцветных зданий. Он мог бы задержаться здесь, но строчки письма не давали ему покоя.       Спустя пару минут он стоял на пороге самого старого дома под номером сорок восемь, одного из немногих зданий в Копенгагене, которое уцелело во время Великого Пожара.       Том поднялся по ступеням и оглянулся через плечо. Удостоверившись что рядом ни души, он задержал взгляд на дворце Кристиансборг, расположенном на противоположной стороне канала, и вынул из внутреннего кармана волшебную палочку. Затем он вернул внимание к двери, повернувшись к ней лицом. Дверь видоизменилась, вместо свежей краски проявились обрывки намертво приклеенных объявлений. Том провернул дверную ручку и вытер испачканную ржавчиной руку о брюки.       Он не планировал так скоро возвращаться на старое место, но у него возникла веская причина.       Пройдя внутрь длинного коридора, он закашлялся. Пыль витала в воздухе, будто владельцы покинули жилище пару десятков лет назад.       — Люмос, — слабый голубой огонёк вспыхнул на кончике волшебного древка. — Ганс, это я…       Хозяин не отозвался на зов непрошеного гостя.       — Я получил твоё письмо. Скажи, что это одна из твоих глупых шуток, иначе я за себя не ручаюсь!       Том шагал вдоль коридора, оглядываясь по сторонам в поисках хотя бы намёка на присутствие жизни. Сквозь распахнутые двери виднелись наглухо закрытые наружными ставнями окна. Когда Том жил в одной из спален этого дома, он и подумать не мог, что Ганс мог ими воспользоваться.       — Ау!       Он поднялся по винтовой железной лестнице на второй этаж и остановился на пороге в кабинет Ганса, где тот раньше ставил свои опыты. Толкнув носком ботинка дверь, Том зажмурился и отвернулся, страшась увидеть труп товарища.       Но собрался с духом и открыл глаза.       — Люмос Максима.       Яркий свет озарил книжные шкафы, заваленный пергаментами и заставленный колбами с неизвестными зельями массивный стол и пустое кресло.       Том двигался вперёд, а под подошвой хрустела стеклянная крошка сотни разбитых пробирок. Нос заложило от всевозможных запахов, волшебник спрятал половину лица за воротником. Среди беспорядка выделялся белоснежный конверт, точно такой же, который получил Том. Только теперь на нём читалась единственная надпись «Волдеморту от передавшего его друга».       — Не понимаю…       Дрожащими пальцами он провёл по шершавой поверхности конверта, оттягивая время, захлёбываясь нежеланием верить в то, что он находится в реальности, а не одном из кошмаров.

***

      Том, уставший после долгого дня, без сил упал на кровать. Его тело, измученное бессонными ночами и постоянной суетой, мягко провалилось в матрас, издавший знакомый скрип, который стал для него почти родным за последнее время. Том закрыл глаза, но мысли всё ещё продолжали бродить в голове.       С трудом отталкиваясь от усталости, он начал рассказывать Рите о Гансе — человеке, который, казалось бы, возник из ниоткуда, но оказал огромное влияние на его жизнь. Том вновь вспомнил, как впервые встретил Ганса, его уверенную походку и весёлый смех, который всегда наполнял комнату чем-то особенным.       — Представьте, Рита, шлейф его парфюма заполнял собой всё пространство. Он без стеснения красовался, флиртовал и кокетничал, как распутная девица. Ганс, он… — Том поджал губы. — Он вихрь. Такие люди не остаются без внимания, и я считаю это, скорее, недостатком, чем достоинством, потому что сам подобное внимание не люблю.       Том продолжал интервью, описывая, как Ганс умел слушать. В его глазах было понимание, а в манере говорить — искренность, которая заставляла Тома открываться, делиться своими переживаниями и страхами. Период, проведённый с Гансом, позволил ему взглянуть на реальность с другой стороны. Андерсен не раз восхищался тем, как легко тот справлялся с трудностями, не теряя при этом оптимизма и уверенности в завтрашнем дне.       — Один из его многочисленных опытов едва ли не лишил его руки. Одному Мерлину известно, что пошло не так: неверно подобранные компоненты для эссенции или же лишний оборот против часовой… Но этот прохвост всё исправил! А потом он ходил загордившимся индюком и хвастался мне, какой он молодец.       Воспоминания заполняли его разум, несмотря на усталость. Том рассказывал о том, как каждый миг, в компании этого необычного человека, оказывался для него уроком.       — Я столько лет отдал изучению тёмной магии, скупал запрещённую литературу, налаживал связи. Рита, вам доводилось выуживать информацию у призрака?       — Не думаю, — она поправила очки. — Точно нет. Такое я бы запомнила.       — А вот я имею такой опыт. Как думаете, кто свёл меня с ним?       — Ганс, разумеется.       — Разумеется, — повторил Том. — Оказалось, тот дух был трижды прадедом Ганса и умер в возрасте сорока двух лет во время ритуала по разделению души. Это не совсем то же, что создание крестража, но нечто похожее.       — Не этот ли самый ритуал Ганс проводил над вами?       Рита внимательно взглянула на Тома, ожидая подтверждения своей догадки.       — Мы вернёмся к этой теме чуть позже.       Как будто само время остановилось, и лишь скрип кровати напоминал о том, что утро когда-то настанет, и их с Ритой разговор приостановится.       Том лежал, погрузившись в бесконечные мысли, пока Скитер допивала свой кофе.       — Знаете, Том, я всегда была неравнодушна к историям о злодеях. Ваш Ганс, он… — она задумалась и отодвигая пустую кружку от края подоконника. — Он личность самобытная. С одной стороны, мне отвратительны его действия, но с другой, ох, до чего же он харизматичный, опять же с ваших слов. Можете ли вы назвать его другом, или всё-таки он ваш враг?       — Ганс для меня не был другом или человеком, просто на время задержавшимся в моей жизни. Он ворвался внезапно, штормом, принёсшим перемены, и назначил себя на должность мудрого покровителя. Без зазрения совести, он кроил Лорда Волдеморта, ставил под сомнения его цели и манипулировал им, как незрелым мальчишкой. Он открывал ему тайны мироздания с видом по меньшей мере создателя всего сущего на Земле! Именно из-за него решающая битва откладывалась раз за разом. И он находил этому неоспоримые аргументы, заставляя всё окружение Волдеморта верить в свой план. Только Снейпу хватало сил спорить с Гансом на общих собраниях, но и он в конечном итоге сдавался. Рыжеволосый мудрец пугал нас своей жестокостью и жаждой крови сильнее Тёмного Лорда. Он не агитировал истреблять поголовно всех грязнокровок, но яростно поддерживал главу Пожирателей в подчинении магглов и их мира.       — Интересно…       — Это он внушал Волдеморту продолжать борьбу и идти к великой цели, когда тот опускал руки из-за стойкой брони соратников Поттера. И он был тем, кто ценил жизнь как главный постулат.       — Том, расскажите мне, каково это — иметь такого великолепного мерзавца, как Ганс, в своей жизни?       Том тяжело выдохнул.       — Это сложно. Ганс сделал много ужасных вещей, и я никогда не забуду те опыты, которые он проводил надо мной.       — Но вы ведь говорите о нём с некоторой… теплотой? Надо же, как это странно. Как можно любить и ненавидеть одного человека одновременно?       — Да, это действительно странно. Он был жестоким, безжалостным. Я ненавидел его за то, что он заставлял меня страдать, за те фантастические мучения, через которые я прошёл. Но, с другой стороны, он сделал для меня много хорошего, полезного. Благодаря его экспериментам я научился управлять своей тёмной магией, овладел многими силами, о которых и не мечтал.       Рита подалась вперёд.       — Так вы хотите сказать, что Ганс как бы был вашим учителем, несмотря на все его злодеяния?       — Именно так. Это парадокс. Я иногда вспоминаю, как он смеялся, когда проводил очередной опыт. Его смех был одновременно впечатляющим и пугающим. Я помню, как он говорил: «Том, только через страдания мы можем постичь настоящую магию». Это был ужасный подход, но, увы, он сработал.       — И вы не испытываете хоть капли сожаления о том, что он является частью вашей жизни? — полюбопытствовала она.       С нескрываемой грустью в голосе Том ответил:       — Сожалею ли я? Трудно сказать. Я бы предпочёл, чтобы он никогда не встречался мне на пути, но без него я бы не стал тем, кто я есть сегодня. В этом смысле он был — да, грустно это признавать, — очаровательным злодеем. И я не могу избавиться от воспоминаний о его хитром взгляде, когда он, словно кукловод, управлял своими марионетками, среди коих оказался и я.       Рита, казалось, глубоко задумалась над словами Тома, осознавая, через какие тернии Ганс вёл Тома к… величию ли?

***

      — Ты лжец, не верю я твоей смерти! — прорычал Том, вскрыв конверт.       «Здравствуй, Том! Вот ты и вернулся в наше гнездо, раз читаешь это. Помнишь, как клялся бросить меня и вернуться в Англию навсегда доживать свой век новым человеком? Я помню тот вечер в мельчайших подробностях…»       — Помню! — выплюнул Том в пустоту кабинета, воскрешая в памяти события того дня.       Он очнулся в незнакомом, на первый взгляд, помещении, один, замёрзший до стука зубов. Пахло травами и тлеющим деревом. Превозмогая боль во всём теле, Том поднялся на локтях и утробно зарычал. Под ним металлическим звоном затрещали пружины старой кушетки, вызывая в голове картины последних воспоминаний.       Его ослепила зелень травы, когда душа провалилась в невесомость. Больше не существовало ничего: ни бойцов, ни врага, ни силы, переполнявшей тело с макушки до пят.       Заскрипели половицы, и Том осторожно обернулся на источник внезапного звука. На пороге стоял Ганс, он накручивал на палец рыжую прядь и выжидающе сверлил своего подопытного взглядом.       — Очнулся?       Том пожал плечами, его разум никак не хотел догонять настоящее и продолжал мигать кадрами прошлого.       — Как всё прошло? — тихо поинтересовался Том.       — Не знаю, — бросил Ганс, пугая своим спокойствием. — Нам предстоит поработать ещё немного. Назови своё имя.       — Том?       Ганс, присуще клишированным сумасшедшим учёным из маггловских романов, истерично усмехнулся.       — Это я тебя спрашиваю, мой милый!       — Меня зовут Томас Андерсен, — чуть увереннее представился он.       — Великолепно! — Ганс хлопнул в ладоши и быстрым шагом пересёк комнату. Он схватил Тома за запястье и проверил пульс. — Тело подводит, но ничего, нам некуда спешить.       Следующий час учёный провозился с Томом без единого звука.       Он взял кровь на анализ, покопался в макушке и выдернул несколько волосков, зачем-то бросил их в камин, невербально колдуя. Том следил за ним взглядом, и внутри него вскипало недоверие, теперь ему не нравился этот мужчина, было в нём что-то противоестественное и безумно отталкивающее, но до боли знакомое, даже родное. От его жестикуляций и мимики Тому становилось буквально тесно в собственном теле, душа молила вырвать её изнутри лишь бы не контактировать с Гансом.       И когда терпение лопнуло и Андерсен закричал в лицо учёному о желании прервать процедуры, лобную долю обдало жаром и сознание померкло.       — Здравствуй, новый мир, — воскликнул Ганс нечеловеческим голосом, завершающим движущийся процесс в вихре обрывков воспоминаний Тома. — Ещё пара часов пройдёт, и от Волдеморта не останется ничего!       Необъятный страх перед будущим овладел Томом с новой силой, и он в пылу эмоций заявил Гансу о желании покончить с их дружбой и вернуться домой навсегда.       Том продолжил читать.       «Я следил за тобой всё это время. Я знаю о твоей новой подруге и слышал, как красиво она стонет под тобой. Я ожидал твоего предательства, потому не был удивлён временным увлечением этой грязнокровкой, но и с ней я разберусь.       Мои пророчества склонны сбываться, и вот ты в нашей крепости, сбежал от неё ко мне!       У тебя появились вопросы понимаю, но не спеши, я оставил для тебя подсказки, хоть ты и их не заслужил. И… да, я вновь обманул тебя, малыш Томми.»       — Какую игру ты затеял?       В голове всё перемешалось.       Похолодевшие кончики пальцев ощутили фантомную боль впивающихся под ногти игл.       Том приехал сюда, чтобы разгадать пазл и избавить себя от неминуемого краха, но возникла новая проблема — Грейнджер угрожала не меньшая опасность. От него зависит исход, а человек, которого он помнил совсем другим, оказался настоящим маньяком, опустившимся до слежки.       — Малыш Томми, — уголки губ изогнулись от отвращения к этой форме его имени.       «На кресле остался мой пиджак, в кармане ты найдёшь первую подсказку и тогда знай — у тебя будет ровно двадцать четыре часа на поиски следующей. Не переживай, добрый волшебник Ганс разбросал пасхалочки.»       Том обречённо покосился на пиджак, безобразной тряпкой с тенью былой роскоши брошенной хозяином на спинку кресла.       — Сука!       Образы замелькали калейдоскопом в голове, обрывки прошлого настигали Андерсена смертоносной лавиной.       Он с ужасом находил себя на дне своего разума, где Ганс был рядом.       Рыжеволосый красавец вальяжно расхаживал по гостевой столовой Лестрейндж холла, раздавая указания стройному ряду мужчин и женщин в чёрном, стоящих у мест за большим столом, будто ожидая разрешения сесть и приступить к трапезе. Ганс твёрдым, но тихим голосом декларировал послание отсутствующего Лорда Волдеморта.       На Гансе был тот самый пиджак цвета спелой сливы, удачно контрастирующий с огненным оттенком ниспадающих до груди волос.       Том чувствовал себя одним из тех бедолаг, собаками, верно ждущими команды хозяина. От того ведение ощущалась по-особенному чудовищным и чужеродным.       Дрожащими пальцами Том откинул рукав пиджака и запустил руку в карман. Шероховатость бумаги вырвала его последнюю надежду.       Он вытащил незапечатанный конверт, развернул его и увидел то, что разум тут же воспротивился принимать реальностью: бессмысленный на первый взгляд набор букв в красноречивом письме.       — Стоило ли поганить пергамент и переводить чернила? — не надеясь на ответ, спросил он у звенящей тишины.       «Мне ведь не хватило праведного гнева, мой Лорд, когда я правил тебя. Мне стоило утопить тебя, как бесполезного котёнка, разродившейся в моём шкафу кошки! Но меня прельщает мысль о пощаде, потому я с сего момента обращаюсь к тебе исключительно на Вы. Не в моём праве лишать Вас почестей на грани жизни и смерти, признаться, на последнее я свято уповаю, мой любимый, незаменимый, но предавший меня Господин.       Мне хочется верить во всепрощающую любовь в человеке.       Вам ли не знать, мир погряз в разврате и смраде мыслей о злодеяниях и грехах. Я готов взять на себя роль Мессии. Мне подвластны законы вселенной, я твёрдо убеждён во благе своего пути. Отнюдь, мне могли бы помешать Ваши пешки на шахматной доске войны. Я пишу Вам это послание и мне становится невыносимо тоскливо, моё сердце обливается чугуном и застывает, запечатывая саркофагом бурю чувств. Мои грёзы о Вас были посланы мне самим Дьяволом, его демоны разрывали меня, а мясо моё кусками бросали в адскую печь.       Мой Лорд, моя одинокая боль и моя награда, я люблю Вас. Я прощаю Вас. Я исцелю этот мир от таких как Вы!       Запомните: Безымянный сир встал на колени пред рабом и попросил о помощи».       Тому хотелось взвыть от отчаяния и бессмысленности потраченного времени на чтение слов, прокрученных в мясорубке и вываленных на бумагу помоями, щедро приправленными высокопарностью.       — И ведь в этом есть смысл! — едва не выругавшись самым грязным словцом, Том закрыл глаза.       Время — его злейший враг — бежало вперёд и лишь усугубляло положение Андерсена.       Он потратил ещё четверть часа на анализ письма, набросал в голове несколько идей, которые могли бы помочь ему в решении шарады.       Единственное в чём он смог быстро разобраться были выделенные чуть жирнее на фоне остального текста буквы. Их следовало бы сложить воедино, кто знает, может они были одной из тех самых «пасхалочек».       — И.Е.Р.В.А.О.Н.К.       Он проговаривал их вслух, расхаживая вдоль кабинета, и крошил склянки на полу жёсткой подошвой, превращая их в неоднородный стеклянный песок. Том менял ключевые составляющие местами, злился на себя за неспособность сконцентрироваться и то и дело сжимал кулаки с такой силой, что короткие ногти впивались в кожу. Буквы никак не хотели складываться в слово или в формулу заклинания, да вообще хоть чего-то.       — Идиотизм!       Едва не поддавшись отчаянию он опустился на корточки и, стирая испарину со лба, прочистил горло. В который раз он повторил набор из букв полушёпотом, заменил две из них местами и наконец сложил в имя Вероника, потому как больше его мозг не смог подкинуть рациональных идей.       — Ладно, с этим справились… Что дальше?       Ему так же хватило сил распознать фразу, где «сир» был никем иным как сам Том, а «раб» один из приближённых когда-то к Волдеморту волшебник.       И эта маленькая победа разбивалась об идиотское продолжение письма на обратной стороне пергамента.       «Я искусно владею информацией разного рода, мой милый Лорд. Позвольте познакомить Вас со строками моего наилюбезнейшего приятеля.

Просторы у моря открыты ветрам. Есть синее небо бездонно. Темнеет канал, как обугленный шрам. Его глубина полусонна. Раскрыла объятья, с обрывками фраз Гроза подступает с фаготом. Она задувала так сильно не раз Фонтаны, ломая фокстротом.       Михайлов Игорь.

      Должно быть, Вы очарованы. Прочувствовали вкус метафор?»       — Очарован? Сукин ты сын, я не настолько хорошо говорю по-русски, не считая крылатых фразочек Долохова! — Том замолк. Высунул наполовину язык и легонько прикусил кончик, усмиряя ярость лёгкой болью. — Хорошо, спокойно… Русский, — частички единого складывались в голове. — Долохов… Не может быть, это слишком легко! Если вообще возможно ставить в один ряд Долохова и легко. И что ты мне предлагаешь, Ганс? Антонин гниёт в могиле, найти его я смогу только на том свете, и то, если мне повезёт! — Том злобно прищурился, вспомнив об имени. — Вероника? Не может этого быть. Не-е-ет…       Том вновь пробежался по строчкам стихотворения, которое служило подсказкой, но разобрать написанного должным образом не мог.       — Подсказок море, а толку? Ей бы это показалось смешным…       Тогда он вспомнил о вещице в кармане, которая могла бы разрешить его проблему, но в контактах значились лишь три абонента, и двое из них не могли ему помочь, не считая Гермионы. Ей потребовался бы час в худшем случае на решение идиотской шарады.       Том не считал себя глупцом, но впервые попал в затруднительное положение касаемо знаний.       — Просто включи голову и подумай, как он, — Том выровнял спину и поднял взгляд к потолку. — Думай как Ганс. Думай!       Подсказки были многообразными, Ганс позаботился о нём и облегчил задачу насколько это было возможным. И всё же обратиться к Грейнджер равно сильнее затянуть петлю на шее и без того втянуть её в смертоносную гонку.       — Просторы у моря. Глубокий канал. Слишком легко, хотя, если мне предстоит найти нечто в северной столице России, нельзя это назвать лёгким. Дьявол! Я был там и хорошо помню его масштабы центральной части. Нет, это не Санкт-Петербург, — Том потратил около пары минут на повторное изучение текста, едва ли ему это помогло. — Хорошо, сдаться я не могу, придётся попотеть.       Том достал из ящика несколько листов пергамента и принялся переписывать стихотворение. Сначала весь текст, затем отдельные предложения, в обратном порядке, но картина в голове никак не складывалась.       Голодный и уставший он швырнул измазанные чернилами листы на пол и пнул носком ботинка. Посмотрел на них с пренебрежением — под верхним листом торчали ещё четыре, расстояние между ними открывало первые буквы строк.       Том зачем-то мысленно проговорил их про себя:       «Е. Т. Е. Р.»       — Просторы и е… Петер? Но не Петербург, — Том поднял с пола листы и отряхнул. — А если попробовать сложить все первые буквы? Петергоф. И всё? Быть такого не может, мне и жизни не хватит перерыть город в поисках того, чего я и сам не знаю!       Желудок сковал спазм, Том обхватил рукой живот и согнулся. Будь он прежним, сильным тёмным магом, такая мелочь, как голод, не стала бы для него помехой. Но он обрёл новое тело, а оно норовило лишний раз «ткнуть носом» Тома в его человеческую уязвимость.       — Вкус метароф, какой же я идиот! Он говорит буквально, а я ломаю голову и только всё усложняю!       Затылок обдало изнутри жаром, а мозг, точно под давлением больших рук, сжимался в желеобразный комок. Том насторожился и замер. Если симптомы предполагали новую волну приступов, то он потеряет ещё несколько драгоценных минут, а возможно, и часов. Грейнджер не сможет спасти его своими настойками, а сам он вряд ли будет в состоянии исцелить себя самостоятельно. Необходимость совладать с собой и взять под контроль организм придала моральных сил.       Том глубоко вдохнул полной грудью, медленно выпустил воздух через ноздри и повторил это ещё несколько раз. Сердце смиренно сбавило темп и пульс выровнялся.       — Моргана, а что, если эти приступы и Ганс как-то связаны? — осенило его.       Андерсену не пришлось жевать бумагу, он понял намёк учёного и направился к столу.       Выдвинув самый нижний ящик, он достал из него всё содержимое и подцепил край слегка выступающего фальшивого дна. В тусклом свете слабо блеснул кинжал. Тот самый, с помощью которого Ганс проводил свои ритуалы, один из коих сейчас воскрешал в своей памяти Том. Крепко обхватив рукоять, он шёпотом озвучил заклинание, активирующее магические свойства стали. Вместе со светящейся пеленой у кончика лезвия в углах кабинета загорелись свечи, их колеблющееся пламя затанцевало и бросилось зловещими тенями на стены, старинные книги и фиалы с ингредиентами для зелий.       Том спешно отыскал медный котёл, поставил его на стол и с помощью палочки развёл под ним огонь.       Он продолжал начитывать текст на латыни, попутно заполняя котёл, из которого вился лёгкий дымок, водой.       — Акцио Киприпедиум калцеолус, — ощутив пряный сладковатый аромат засушенных цветков, он забросил их по одному в кипящую воду. — Акцио Эуфорбиа пилоса, — корни опустились следом, и его содержимое окрасилось в изумрудный цвет.       Андерсен стоял у котла, внимательно следя за процессом приготовления зелья.       Он аккуратно размешивал сверкающую жидкость, добавляя поочерёдно необходимые ингредиенты, последним из которых стали заспиртованные крохотные ручки младенцев, которым не посчастливилось появиться на свет естественным путём.       — Мерзость! И как только я раньше не гнушался таким?       Том взял пергамент с посланием Ганса, положил на стол так, чтобы было удобно считывать текст, и запечатал его рунами.       Эти слова были ключом к успеху, важной составляющей ритуала, необходимой для завершения зелья. Осторожно раскрыв пергамент, Том, удерживая его края невербальной магией, начал читать стих, громко, точно взывая к силам вселенной. В это мгновение зелье начало излучать свет, наполняя комнату сверхестественной энергией. Жидкость в котле пугающе завертелась в воронку, сплетаясь в узоры пылающих огней. Волшебник продолжал читать текст, словно в трансе, пока зелье не достигло своего пика. И только после завершения последней строфы, Том взял в левую руку лист, а правую кинжал, и стал методично соскребать чернила размашистого почерка прямо в зелье.       Когда оно изменило свою текстуру, превратившись в блестящую эликсирную жидкость, Андерсен присвистнул.       Ему впервые удалось не допустить ошибок без чьей либо помощи. Несомненно, он был хорош в искусстве зельеварения, но некоторые эксперименты, которым его обучил Ганс, превращались в хитрую проверку на прочность, и порой Том проигрывал своим навыкам.       — Мда, это точно не те зелья, что нам преподавали в Хогвартсе.       Варево наконец сменило свой цвет на тёмно-бордовое. Оно излучало холодное сияние, похожее на отражение лунного света во мраке ночи. Медленные вихри жидкости смешивались, образуя волнующий шёпот, словно призывающий к себе тех, кто осмелился взглянуть на этот запретный напиток. Том в повиновении согнулся над котлом. Зелье начало закипать, первые пузырьки поднимались на поверхность, создавая фигуры и образы, напоминающие теневые фантазии. Кипение становилось сильнее, и из котла начало вырываться облако голубоватого пара, которое будто живое ползло по комнате, застилая всё вокруг ядовитой дымкой. Том почувствовал, как пар проникает в его ноздри, пронизывает его лёгкие и обжигает роговицы своим едким концентратом.       Но он не мог устоять перед этим магическим влиянием — его сознание начало ослабевать.       Тело отчаянно боролось с ядовитым опьянением, но безуспешно проигрывало. Ноги свело судорогой, Том ухватился за края стола, боясь упасть.       На грани между реальностью и трансом, Том сопротивлялся видениям, мерещащимся перед его взором.       Он видел загадку Ганса, непостижимую и бессмысленную — смертельное испытание ослепляло зрение. Медленно погружаясь в ледяную мутную субстанцию своих мыслей, Том ощутил, как его прошлое и будущее слились в одно целое. Образы мелькали перед его глазами маггловскими кинолентами, переливаясь и искажаясь в мистической манере.       Он понимал, что в этом видении скрыта истина.       Смешение реальности и магии, живого и мёртвого, утаскивали его в песочные грёзы, где он в компании трёх смуглых красавиц прогуливался в историческом центре Стамбула по главной площади Султанахмет. Его взгляд устремлялся к вершине обелиска Константина, к белизне камня в солнечном свете.

***

      — Он полностью лишил вас памяти?       — На тот момент, скорее, да, чем нет. Это сложно объяснить словами, Рита, — он стряхнул пепел и, затянувшись пару раз, потушил окурок. — Я не хотел менять свою жизнь, но справиться с поражением не представлялось возможным. Ганс твёрдо знал, что я проиграю, и пророчество обернётся для меня крахом всего. Он долгих два года бился с собственными призрачными врагами. Вам ни за что не представить, в кого он превращался день за днём в стремлении дать мне возможность перехитрить судьбу.       — Но зачем ему это было нужно? Ганс боялся потерять авторитет с вашей смертью? Но ведь у вас была фора, и Гарри не мог по-настоящему избавиться от Волдеморта.       — Это то мы узнали многим позже, — грустно улыбнулся Том. — Всё оказалось до смешного примитивным желанием занять моё место. Ганс Люсьен Авраам Фовор возжелал затмить Лорда Волдеморта и не менее знаменитого Геллерта Гриндевальда.       Том впервые озвучил полное имя того, кому была посвящена равная доля его рассказа о новой жизни.       Рита одобрительно акцентировала этот момент вздохом, полным волнения.       — Мистер Фо-вор, — она распробовала фамилию на вкус, растянув её на пару слогов. — Он забрал ваши воспоминания, чтобы присвоить их себе вместе с заслугами? Был в моей практике подобный случай с небезызвестным волшебником.       Том понял о ком она говорила, но не поддался на смену темы пусть и на пару-тройку минут.       — Нет, Ганс не собирался играть в меня, но ему, видимо, было важно лишить меня лавров на фоне его искромётного будущего. А я, переполненный мечтами, получил возможность начать свой путь без риска для него. Изъяв остатки тёмной магии и привнеся нечто особое, он пинком подогнал меня слиться с малышом Реддлом — чистым ребёнком, не испорченным несправедливостями, свалившимися на него.       — Андерсен — это Реддл на распутье?       — Верно. Ведь у меня был выбор стать кем бы то ни было, но я двинулся по пути негодяя, возжелавшего покорить мир.       — Самокритично, не считаете?       — Разве это плохо, Рита? — Том запустил пальцы в волосы на затылке и взъерошил их. — Мой жизненный опыт позволяет мне говорить правдиво, я знаю, кто я… Теперь знаю.       — Сегодня вы больше Волдеморт, Том Реддл или Томас Андерсен?       Он шумно выдохнул и вместе с тем испустил тяжесть этого дня, что провёл в затхлом номере мотеля в компании скандальной журналистки. Их увлечённый разговор лишил обоих необходимых сил, чтобы продолжить.       — Я оставлю вам этот вопрос как пищу для размышлений.       Том ясно дал понять о завершении интервью.       Рита очарованная откровенностью и неким взаимным пониманием устало улыбалась. С ноткой волнения в голосе, она выразила свою признательность за оказанное ей доверие, ведь Том не был простым интеллектуальным сосебедником, коих она знала не мало. Он делился с ней своими мыслями и историей.       Андерсен ощущал по мере нарастания момента прощания, что Скитер чувствовала по отношению к «новому» Волдеморту то, что всё это время в номере мотеля стало для неё каким-то особенным.       Как и для него.       Она оставалась сидеть на том же неуютном стуле, размышляя о его пройденном пути и о новых откровениях, которые озарили её разум.       — А теперь, боюсь, нам пора расстаться на какое-то время.       Он предложил продолжить разговор через пару дней, ссылаясь на неотложные дела. И, планируя встречу, он заверил её, что отправит послание с точными датами и временем для следующей части интервью. Его слова звучали как обещание новых открытий и новых глав в их диалоге.       Рита, с новой волной предвкушения приняла предложение, кивнула головой немного странно для самого Тома, описавшего про себя этот незатейливый жест её внутренним волнение и нетерпением ожидания.       — Я буду надеяться на вашу откровенность, Том, — она взглянула в глаза своего собеседника.       В это мгновение она наверняка осознала, что для них обоих эти встречи стали не простым интервью, а настоящим путешествием в его исповедь и её шанс на «прыжок выше головы» в том ремесле, которому она отдала большую часть своей жизни.       — До встречи, Рита.       — Нетерпится узнать, что же такого произошло с вами в Стамбуле.