Андерсен, или новая жизнь Волдеморта

      В тот момент, когда Том выкурил последнюю сигарету и выбросил бычок в окно, он уже предчувствовал, что оставшийся вечер наедине со Скитер может обернуться неожиданностями. Рита отличалась прямолинейностью, но сегодня её вопросы всколыхнули в нём настоящую бурю эмоций.       Возвращаясь на место, Том задумался о своих планах на оставшиеся пару часов их интервью, когда Рита, не дождавшись, пока он сядет, прямо спросила:       — И вы начали сопротивляться?       — О, да! — Том сложил пальцы в замок и прищурился, будто затеял особый план. — Не сразу, конечно, но постепенно я стал показывать ей, что она перегибает палку дозволенного. Должно быть, тогда-то во мне и начало просыпаться то зло, которое Ганс запечатал глубоко внутри меня. Я мог повысить тон, перебить её на полуслове и единожды просто встал и ушёл после её очередного «комплимента», намекающего о моей благосклонности.       — Вам хотелось ударить мисс Грейнджер. Каким образом вы сдерживались? — взгляд Риты был проницательным, и казалось, она жаждет его реакции.       Том почувствовал, как внутри него нарастает раздражение. Он прекрасно знал, что она имела в виду — его «амбициозные» деяния порой вызывали недоумение у окружающих.       Сначала он был на грани того, чтобы высказать всё, что думал о её сомнениях, но, собравшись с мыслями, решил, что лучше отреагировать спокойно.       — Андерсен не опустился бы так низко. Волдеморт и Том Реддл — да, может не голыми руками, а атакующей магией могли причинить физический ущерб. Но не тот я.       — Вы всегда отделяете каждую часть вашей личности, Том. Мне это напоминает повесть «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Читали?       — «Я склонен к каиновой ереси, — говаривал он со скрытой усмешкой. — Я не мешаю брату моему искать погибели, которая ему по вкусу», — с выражением процитировал Том, ловя полный изумления взгляд Риты. — Хорошая книга.       Слова Риты прозвучали как вызов:       — Но вы не ответили.       Он вздохнул, стараясь вооружиться терпением, взглянул на Риту и, пригладив волосы, ответил:       — Понимаете, Рита, дело тут вот в чём: сейчас я говорю о прошлом, делаю упор на ту или иную нить своего повествования, рассказываю, что называется, от лица автора с подобающими отступлениями. Если поделить мою жизнь на эпизоды, то в каждом из них была только одна личность, кроме последних нескольких лет.       Его голос был ровным, а слова — уверенными. Он старался не позволить своим эмоциям взять верх.       Однако Рита не собиралась сдаваться и продолжила:       — Меня как раз и интересуют эти последние годы. Как вам удалось совмещать в себе абсолютно разных людей?       — Пока они выходили на свет по одному, это было легко.       — Пока… — Скитер затаила дыхание.       — Наберитесь терпения, иначе мы подойдём к финалу слишком быстро, и тогда у вас появится столько вопросов, сколько я не смогу дать вам ответов, —Том лукаво ухмыльнулся.       — Простите.       — Я прекрасно понимаю вас как личность нетерпеливую и любознательную. Потому готов пропустить те моменты, которые не повлияют на основной сюжет моей истории. Согласны?       Рита закивала головой, а исписанный с двух сторон пергамент, шурша, скрутился и плавно опустился в сумку на полу.

***

      Прошло чуть больше шести месяцев с той ночи, когда Том впервые оказался в доме Гермионы.       В течении дней, тянувшихся как прозрачные нити сквозь пальцы времени, Том окутывался её обоянием, словно мягким шелком, расплывающимся на коже. Он буквально играл роль джентельмена, учился познавать чувства и дарить их. Пронзительные карие глаза были его персональным океаном тайн, волнами, зовущими к берегам неизведанного, а улыбка — лучом света в тёмном лабиринте его души. Так сказал бы мастер пера.       Том мастером не был.       Он растворялся в этой девушке, забывался и глубже закапывал в себе жалкие остатки сухого, бесчувственного Волдеморта.       И всё-таки отчего-то он не мог признать Грейнджер своей возлюбленной вслух, страшился, как будто это могло навлечь беду на их неустойчивый союз.       Но в их, проведённых рядом друг с другом мгновениях, сливались краски закатной палитры вечернего Амершема, а разговоры напоминали бесконечную сводку новостей, которую простые обыватели стремились узнать за завтраком перед рабочим днём. Много шума из ничего, на первый взгляд, но с толикой субъективной истины. Том находил эту истину в словах Гермионы, и она позволяла ему оставаться в новом мире на плаву.       Грейнджер стала неотъемлемой частью его жизни, спутником его пути. Без лишних красных слов, без обязательств, только тяга душ в неподвластном времени и пространстве — встречи с ней стали естественным порядком, как дыхание, как стук сердца в ритме неровного пульса. Наверное, потому он в один из дней зачитался газетным разделом аренды жилья и решился перебраться поближе к Амершему и к той, о ком он думал перед сном.       В будни они изредка могли повстречаться в местной кофейне утром. Том с трудом поднимался с постели, приводил себя в порядок и шёл туда, чтобы начать день с неё. Гермиона посвящала его в свои планы, не стесняясь, грязно бранила начальство и обещала перевернуть всё с ног на голову, а потом привычно шла на работу, обещая отправить Тому письмо, если вечером у неё хватит сил на общение.       Редкая сова на подоконнике его спальни не могла не радовать.       Андерсен обучался искусству взаимоотношений, изучал чувства как предмет науки. Стихия страсти вспыхнула внутри него, озаряя все скрытые уголки его сердца. Гермиона, ещё загадочный для него самого островок спокойствия в буре его мыслей, уравновешивала светлыми тонами суровый пейзаж представлений о том, каково это «делить» себя с кем бы то ни было.       Его разум уступал место сантиментам.       Гермиона развеивала его сомнения и монотонность жизни без параноидальной идеи, на какую он когда-то потратил всего себя.       Том думал, что признать своё влечение — значит раскрыть перед ней самую уязвимую часть себя. Его размышления о влюблённости запустили механизм, и шестерёнки закрутились, подводя его к осознанию. Грейнджер, с её удивительной силой и нежностью, овладела им, и это было нечто пугающее и великое, нечто, что не поддавалось логике или разуму. Это было чудом, рождающимся в самом центре его существа. Оно и не удивительно — ведьма выгодно выделялась на фоне всех женщин, промелькнувших в его жизни. Гермиона совмещала в себе аккуратность его первой связи, импульсивное безрассудство Беллатрисы и острый ум, который Том ценил превыше всего.       — Зануда, — выкрикнул он ей в лицо, когда она в очередной раз ткнула его в допущенную ошибку.       — Умей принимать поражение, Андерсен.       Она взяла за привычку звать его по фамилии, когда хотела потрепать ему нервы. И ему нравилось её поведение, разбавляющее его безделье.       Андерсен не нуждался в заработке, потому что Ганс заранее позаботился о его счетах в банках Дании, Англии и Бельгии. Потому он бессовестно придавался гедонизму. Это его и отличало от Гермионы — старающейся найти занятие с первым трезвоном будильника по утрам до закрывшихся тяжёлых век поздним вечером. Ей нравилось допоздна задерживаться на работе, как и редко заглядывать к нему на час во время обеда.       Ни минуты покоя.       Том задумывался над тем, почему она выбрала его.       Однажды между ними завязался разговор, и она призналась ему о зря потраченных годах в отношениях с Роном Уизли. Ещё в Хогвартсе он заинтересовал её своей готовностью нырнуть с головой в пекло событий, связанных с Поттером, и своей прелестной глупостью. Она верила, что полюбила его. Их чувства были взаимны ровно до той точки невозврата, когда оба единогласно приняли решение отпустить друг друга.       Как и с Томом, Грейнджер единолично сделала выбор и первой шагнула навстречу неформальному общению.       Поначалу ему показалось, что их близость была и для Гермионы тем самым островком спокойствия в потоке ежедневных забот. Тому хотелось наполнить пространство своей неумелой заботой, которой он пытался заставить её забыть о мире за пределами их места встречи. Он думал, что способен привнести в её жизнь отдушину, отвлечь от серых будней и хлопот. Однако ему скоро стало ясно, что Гермиона просто-напросто не умела и не хотела учиться отвлекаться от самой себя. В её глазах сверкал огонь решимости и жажды познания, в словах звучали независимость и твёрдость принципов. Гермиона была как кристаллизация силы во плоти, каждой клеточкой своего организма наполненная целеустремленностью и самодостаточностью. И этим всем она раздражала его, выбешивала и заставляла вскипать яростью.       Том, переборов себя, почти перестал рисовать иллюзии об идеальной спутнице. Он наконец понял, что перед ним была просто женщина, пусть и способная стать его напарницей в жизни, равная ему в интеллекте и страсти к знаниям.       Грейнджер была загадкой, которую хотелось разгадать.       Их встречи пронизывались не только взаимопониманием и теплом, но и борьбой с собой, столкновением двух индивидуальностей. С каждым шагом они открывали друг другу новые грани своего нрава. Два абсолютно разных мира сливались в стремлении понять друг друга.       Единожды она призналась, что, как только Том пропадал из поля её зрения, она забывала о нём.       Тогда его эго было задето.       Он настолько заигрался в новую жизнь, что позабыл какими могут быть люди. И как больно могло сжиматься в груди от чистых эмоций, не сдерживаемых привычным образом жизни, тёмной магией и высшей целью.       Том перестал возвышать её в мыслях, а между тем множились часы, дни, недели…       Грейнджер открывала ему истинную себя.       И новая она ему нравилась всё меньше.       Возможно, не будь он всегда у неё под боком в нескольких домах вдоль по улице, она ценила бы их встречи чуточку больше. Тому хотелось, чтобы и она сделала хоть что-то для него, проявила инициативу и по-маггловски пешком пришла к нему, а не привычно трансгрессировала прямиком из Министерства, лишь бы не терять времени. Прекратила бы скрывать его от друзей и, в конце концов, обратила внимание на его чувства.       Злополучным ноябрьским вечером, когда ей хватило совести повести себя самым отвратительным образом по отношению к нему, Том таки прорвался сквозь пелену своих грёз.       Чудовище под ликом Тёмного Лорда вышло на свет.       — Не думаешь, что нам пора поговорить о наших отношениях?       Гермиона, прижимающаяся к Тому последние полчаса, отстранилась после заданного им вопроса, точно его слова привнесли некое неудобство их объятиям.        — Что ты хочешь услышать, Том?       — Помнишь ту ссору на кухне? — Гермиона кивнула, тем самым давая понять ему, что она помнит, и Том продолжил: — Если я понял правильно, ты показала мне свои намерения, но с того дня ничего не изменилось. Мы встречаемся в кафе, у меня дома или у тебя, в целом, хорошо поводим время, спим вместе. И несмотря на это, ты сторонишься меня, скрываешь от своих близких. Они хоть знают о моём существовании?        — Том, я…       — Нет, пожалуйста, ответь на мой вопрос.        — Зачем тебе это? — Гермиона всплеснула руками в недоумении. — Какая разница, знают мои друзья о моей личной жизни или нет? Разве это важно?        — Важно то, что для меня ты не просто случайность. Не просто женщина, с которой я хорошо провожу время. Ты намного больше.        — И ты для меня не случайность, но, Мерлин, я не хочу вот этого всего. Том, мне нравится свобода и я не готова ею жертвовать ради кого-то. Мне нравится моя жизнь, нравится не зависеть от человека. Я имею право на свидания, романтику и секс без обязательств.        Том с недоверием покосился на неё, поднимаясь с дивана. Ему не хотелось верить в происходящее, в голове ненароком проскользнула шальная мысль ущипнуть себя, чтобы проснуться и понять, что всё вокруг нереально, что он просто видит очередной кошмарный сон.        Он отошёл к камину и только намеревался закатать рукав кофты, как вдруг Гермиона тихо добавила:       — А ты так удачно появился в моей жизни.       — Повтори, что ты сказала.       Схватить за горло, припечатать к стене, чтобы ноги беспомощно болтались над полом, и вспороть брюхо, выпустив наружу жалкие грязнокровные потроха — единственное, чего сейчас хотел Том.       Одному Мерлину было известно, как он сдержал себя и не воплотил в жизнь то, что в красках рисовало воображение.       И как в пару секунд вернулся в состояние вот-вот разрыдающегося мальчугана.       — О, нет, только не драматизируй!       В комнате царила напряженная атмосфера.       Андерсен, сжав кулаки, стоял на месте, а его лицо покраснело от гнева. Он смотрел на Гермиону, которая сидела на диване, скрестив ноги, и с безразличием прокручивала в руках свою волшебную палочку.        Он решительно шагнул в её сторону, и каждый его шаг раздавался как удар молота о наковальню.       — Почему ты не можешь понять?! — закричал он, задействуя все свои негативные эмоции. — Я не просто твоя игрушка! Я человек, у меня есть чувства! Ты не имеешь права пользоваться мной так, как тебе угодно!       Она, не отрываясь от палочки, лишь пожала плечами, словно не осознавая всей глубины его слов.        Нет, он точно не был в кошмаре, коих видел не один десяток, и те имели свойство заканчиваться ровно в тот самый миг, когда Том был готов им противостоять. Но не теперь…       Гермиона, не поднимая на него глаз, спокойно ответила:       — И что же? Ты сам выбрал быть со мной. Я не заставляла тебя.       Он продолжал жестикулировать, его руки сжимали и разжимали воздух, который казался тяжелым от недопонимания.       — Ты смеёшься надо мной? Неужели моя забота и поддержка — это просто средства для достижения твоих целей! Я люблю тебя, а ты просто играешь со мной!       Теперь она подняла голову и, наконец, их взгляды встретились. В её тёмных глазах читалась холодная безразличность.        — Любовь? Ты действительно думаешь, что это что-то значит для меня? Я живу так, как мне удобно. Если тебя это не устраивает, то это уже твоя проблема, не моя. Это ты выдумал себе жизнь, которой живёшь и не видишь всего, что происходит прямо у тебя под носом, Том.        Он, сбросивший с себя приличия, прижал ладони к лицу, как будто именно в этом жесте были сосредоточены его боль и недовольство.        — Ты не можешь просто играть с людьми! — выкрикнул он. — Нельзя быть такой… такой высокомерной и бессердечной сукой. Какого чёрта тогда ты говорила мне все те слова? Зачем давала надежду? Ты монстр!        Она встала с дивана, пройдясь по комнате с легкой ухмылкой, словно играла в какую-то игру.        — Да, я монстр, а ты слишком много внимания уделяешь себе и своим чувствам. Я не могу быть для тебя тем, кем ты хочешь. Ты нравишься мне, но у нас разные цели и разные подходы к жизни. Разве ты не понял это за полгода?        Его гнев затихал, уступая место углубляющемуся чувству бессилия и потери. Каждый её шаг, каждое её слово поражали, точно острый клинок, вонзались в сердце, а его любовь, которая не находила понимания, теперь душила его фантомными путами.        — Ты самая настоящая дрянь, — произнес он тихо, осознавая, что разговор уже давно вышел за рамки простого объяснения. — И, похоже, это устраивает тебя.       Она лишь пожала плечами, как будто его слова ничего не значили. Пройдя мимо него с легким смехом и, выходя из комнаты, Грейнджер оставила Тома в тишине, полной неразрешенных вопросов и обид.       — Я думал, что мы могли бы построить что-то настоящее, а сейчас понимаю, что это всё было ошибкой. Ты ошибка, Гермиона!        Она вдруг остановилась, осмысливая его слова, но вскоре вновь пожала плечами.        — Настоящее? Ты слишком романтизируешь. Жизнь — это не сказка, в ней нет справедливости. Мы так или иначе используем друг друга, так устроены люди.       Том почувствовал, как внутри что-то сломалось.        Его мечты о будущем, о совместном счастье, рассыпались на мелкие осколки, которые, казалось, теперь было невозможно собрать.        — Мы просто инструменты в руках друг друга? И как долго ты собиралась это продолжать?        Она, не на шутку задевшись его вопросом, пожаловалась:       — Я устала от твоих упрёков. Если тебе интересно, я могу предложить тебе другую жизнь. Но это не будет похоже на то, что ты себе представлял!       — Я хочу понимать, хочу быть услышанным, — говорил он, словно это была его последняя надежда. — Мне не нужны обещания, которые ты не собираешься выполнять. Я просто хочу, чтобы ты была честной.       На мгновение комната наполнилась тишиной, за которой слышен был только шум улицы за окном. Гермиона смотрела на него, в её глазах появились тени задумчивости, однако мгновение спустя они снова стали ледяными.       — Ты не понимаешь, — сказала она, её голос стал мягче, но не менее холодным. — Честность — это роскошь. Я не могу позволить себе быть слабой. Не начинай думать, что я могу изменить свою суть ради твоего комфорта.       Его душа сжималась от сокрушительного разочарования. Он искал в её словах искру, хоть каплю того, что она внушала ему последние месяцы, но всё, что он ощущал, это ноль внимания и фунт призрения.        — Я не могу с этим жить, — признался он, наконец смирившись с горькой правдой. — Если это то, во что ты веришь, если такова жизнь, которую ты предлагаешь мне, то, да, нам лучше разойтись.       Она скрылась в кухне и намеревалась закончить разговор, как будто он не был важен.        — Если ты так хочешь, я не буду останавливать тебя, — выкрикнула она. — Зачем делать больно себе и мне, если можно просто отпустить?        Он вздохнул, осознавая, что всё это время боролся не с ней, а с собой, с собственными ожиданиями и иллюзиями.        — Наверное, ты права, — тихо произнес он, чтобы она не смогла расслышать.        С этим пониманием он развернулся и ушёл из комнаты, оставив Грейнджер наедине с царящей внутри жилища пустотой. Каждый шаг по коридору отдавался эхом в его внутреннем мире, и Том понимал, что отголосок той любви, который когда-то дарил ему радость, теперь приносил лишь боль.        Вместе с уходом он также покидал свои мечты — о совместном будущем, о понимании, о том, что любовь может быть источником силы, а не проклятьем.       Андерсен уже стоял на пороге своего дома, внутренний конфликт продолжал терзать его душу.       Ссора с Грейнджер стала для него чем-то вроде душевной раны, кровоточащей и ярко отзывавшейся болью в груди. Он полюбил её, и сейчас, когда она своими словами разрушила его веру, всё между ними оказалось под угрозой и теперь казалось ему более значимым, чем когда-либо.       На улице моросил дождь, капли, падая на асфальт, создавали мелодию, которая отзывалась в такт стуку сердца Тома. Он с трудом взял себя в руки и повернулся спиной к двери, решив, что должен поговорить с ней. В этот момент его мысли уносились далеко вперёд: он представлял, как сможет вновь взглянуть ей в глаза, как скажет все слова, которые не успел сказать во время спора. Как примет правила её игры, чтобы потом одержать победу в завершающей партии. Грейнджер сдастся рано или поздно, а её маски больше не смогут помогать ей. Тогда-то они и закончат эту войну.       Он шагал вперёд, но каждый шаг казался борьбой с теми самыми отголосками желания отомстить ведьме.       Сначала он только кусал губы от волнения, но с каждой минутой, проведённой под моросящим дождём, его уверенность убывала. Погода была такой же неприветливой, как и его настроение. Повторяя в голове прощальные слова, он чувствовал, как в груди растёт ком, готовый излиться клокочущей тёмной магией.       Когда он наконец подошёл к её дому, его сердце забилось быстрее. Он взглянул на окна, которые были завешаны, что-то внутри него заволновалось от остроты ностальгии. Вот она, его перспектива, он должен был вернуть Грейнджер.       Том поднял руку, чтобы постучать, но вдруг замер на месте, с силой сжимая кулак. Ему стало невыносимо стыдно.       В момент его раздумий подул сильный порыв ветра, и дождь усилился. Том почувствовал, как острая реальность обрушилась на него и, закрыв глаза, ощутил, как холод проникает под кожу. Всё его раздумья о любви показались в эти секунды пустыми. Захотелось сбежать, закрыться дома и с точностью хирурга избавить себя ото всех воспоминаний, связанных с Гермионой Грейнджер.       Сделав шаг назад, он вдруг осознал, что не может уйти, не попытавшись всё исправить.       Ему было страшно, но он понимал: без её прощения он не сможет жить. Отведённые ему годы превратятся в бездумное выживание. И ради чего тогда было всё?       Собрав в себе последние остатки мужества, он шумно выдохнул. Руки дрожали от страха и неведения. Нужно было надеяться, что все слова, которые он хотел сказать, найдут путь к её сердцу и смогут растопить ледяную бездну, которая образовалась после той мерзкой ссоры.       Всё, что ему оставалось, — это ждать, надеяться и верить, что она откроет дверь.       Пальто пропиталось до нитки от дождя, льющегося непроглядной серой стеной, смешиваясь с раскатами грома в ночном небе. На лице Тома отпечаталось глубокое сожаление и испуг перед предстоящим разговором с девушкой, к которой он теперь испытывал не только любовь, но и ненависть.       Обещание оставить её в покое, которое он дал себе по пути к ней, теперь играло против него. Он запутался в собственных желаниях и мыслях. Том переминался с ноги на ногу, гадая, что ждёт его. Чем дольше он тянул время, тем сильнее поддавался панике.       Протянув руку к звонку, он прислушался, прежде чем нажал на кнопку.       За закрытой дверью квартиры раздался её голос, пронзительный и полный гнева. Грейнджер отчаянно просила его уйти, но Том будто не хотел внимать её словам. Он прислонился лбом к деревянной глади, мысленно представляя, как за дверью Грейнджер сделала ровно так же.       — Давай поговорим, прошу.       Гермиона молчала.       Должно быть, события прошедшего часа лишили её последних сил и желания хоть что-то менять. Том переборщил, переступил черту и высказал ей всё, что думал об их отношениях и о том, что Гермиона невыносимая дрянь, высокомерная ведьма и… Он уже и не мог вспомнить, что именно произнёс вслух.       — Я не считаю тебя стервой, Гермиона. Прости меня. Я не должен был всё это говорить! Просто я устал, я не понимаю тебя и мне трудно понять, почему ты поступаешь со мной так. Хоть что-то я значу для тебя?       Том оставался без ответа.       Он повторял одни и те же слова, молил о прощении и ждал, когда она откроет ему дверь, впустит внутрь и они нормально поговорят. Том медленно поднял руку, чтобы снова постучаться в дверь, но Грейнджер заглушила его стук криком.       Она была в ярости, не хотела видеть его и не хотела слушать его объяснения.       — Убирайся, Томас!       Но Андерсен стоял на пороге, как непоколебимый столп, готовый принять на свои плечи все наказания и удары судьбы. Пусть она кричит и прогоняет его, лишь бы была рядом. Он знает, Грейнджер давно не использует защищающие чары, и он может нагло ворваться в её дом. Но он не станет этого делать. Он будет стоять здесь, трястись от холода и стыда перед ней, но больше не позволит себе навредить ей.       — Я всё испортил, знаю…       — По-хорошему прошу, Том, отойди от моей двери.       — Круцио или сразу Авада?       По ту сторону послышались тихие шаги, кажется, Гермиона отошла от двери, оставив Тома наедине со своей болью.       Он понимал, что это может быть их последняя встреча, последний шанс исправить свои ошибки. Тихо шепча её имя, он ждал, затаив дыхание, лелея последнюю надежду, что Гермиона впустит его, позволит вернуться в своё сердце — в единственное место, где он нашёл истинное счастье.

***

      Рита Скитер сидела на кровати, поза её была расслабленной, а взгляд внимательным. Она наблюдала за Томом, который рассказывал ей свою историю на протяжении нескольких часов. Его голос был низким и уверенным, несмотря на то, что он делился своими переживаниями.       Он будто бы совсем не устал, а вот она была на грани сбежать из номера, лишь азартный интерес заставлял её вслушиваться во вкрадчивый мужской голос.       — Она ведь впустила вас тогда?       — Конечно, — Том расплылся в мечтательной улыбке. — И хоть мы так и не поговорили нормально, всё же простили друг друга. Я пообещал ей не наседать на неё со своей любовью, а она мне перестать скрывать меня.       — О, должно быть, мисс Грейнджер познакомила вас с Гарри Поттером.       Скитер держала в руке ярко-розовую шариковую ручку, колпачок был уже снят, и она слегка покачивала ручку между пальцами, время от времени поднося её к блокноту, открывшемуся на странице, усыпанной записями и заметками. Каждый неожиданный поворот рассказа Тома вызывал у неё поток новых замечаний, и она не могла упустить возможность добавить что-то от себя, невзирая на исправно конспектирующее прыткопишущее перо. Внимательно вслушиваясь в слова Тома, она быстро записывала мысли.       Короткие фразы и слова сливались в быструю обработку информации. Рука интервьюера словно танцевала по странице. «Чудесный поворот», «невероятные подробности», «возможно, это шокирует читателей» — она старалась зафиксировать всё, что могло стать основой для следующей сенсационной главы. Тонкие линии её почерка выглядели резкими и энергичными, отражая её возбуждение от происходящего.       — Эм, нет, не совсем.       — Не понимаю, — Рита поправила пальцем сползшие к кончику носа очки. Только она приготовилась послушать о невероятной встрече Волдеморта и Избранного, как её вновь лишили этого удовольствия.       — Поттера и Уизли отправили в командировку, кажется, это была Аргентина, а может, и Чили. Я точно не вспомню, но это и не важно.       Каждый раз, когда Том делал паузу или вставлял яркую деталь в свою историю, Рита быстро поднимала взгляд, ловя его настроение и реакцию. Её блокнот стал настоящим сокровищем идей и наблюдений, в котором она оставляла не только факты, но и свои эмоции, свое восприятие ситуации.       Наверняка, она пожалела, что не использовала его с самого начала.       — Гермиона согласилась взять небольшой отпуск, и мы должны были встретиться вечером для того, чтобы выбрать самое лучшее для этого место, когда произошло то, что и стало ключевой точкой нашего с вами пересечения. Об этом я расскажу вам завтра, Рита, — он поправил воротник рубашки, который и без того выглядел идеально. — Встретимся здесь после полудня.       В конце рассказа Рита отложила ручку и снова посмотрела на Тома с блеском в глазах.       — Как всегда на самом интересном месте наш разговор подходит к концу, Том, — она с помощью палочки собрала свою сумку и готовилась трансгрессировать, как вдруг села обратно на кровать. — Вам бы не хотелось провести интервью в более уютной обстановке? У меня дома просторная гостиная, или вы предпочитаете беседовать в кабинете, потягивая огневиски со льдом?       Том только ухмыльнулся её кокетливому настрою.       Такие как Рита Скитер могут проживать свою короткую жизнь хоть в Букингемском дворце, но им не стоит забывать о том, где их законное место — ничтожный номер мотеля или нечто подобное, подходящее для их не менее ничтожных талантов.