Андерсен, или новая жизнь Волдеморта

      — Этому? Могущественного тёмного волшебника испытывали на прочность, ведь так?       — Мягко сказано. Гермиона прокатила меня на американских горках эмоционального спектра. Эта ведьма с лёгкостью втаптывала меня в грязь, а потом делала вид, будто ничего не произошло.       Рита сидела на краю кровати, чуть наклонив голову и наблюдая за Томом с выражением безмолвного понимания на лице. Её глаза, сверкающие искренним интересом, следили за каждым его движением, но в них не было и тени жалости. Она, за всё время их интервью, поняла, как важно для него просто почувствовать, что кто-то его слушает, что его переживания значимы для кого-то ещё, но с тем же знанием понимала, что её жалость к нему только всё испортит.       — А вы, в свою очередь, соглашались на её правила игры?       — Да, чёрт возьми! Ещё и подыгрывал ей, шёл на уступки и... — Том тяжело выдохнул, сверля взглядом пейзаж за окном. — Я ведь сам давал ей повод вести себя по-скотски со мной.       — Вы привязались к ней, — констатировала она. — Такое бывает, и это нормально. Но где-то глубоко внутри себя вы же знали, к чему приведут эти отношения, Том?       — Я не прорицатель, будущее от меня скрыто так же, как и от вас.       Скитер пригладила подушку возле себя, подстёгивая Тома к тому, чтобы он продолжил говорить. В её жестах ощущалась поддержка, но не сочувствие. Вместо этого там читалась терпеливая готовность выслушать всё, что ему нужно было выговорить.       — Сложно предугадать наверняка последствия сделанного выбора. Я трачу как минимум четверть часа каждый вечер на переосмысление своих ошибок, — Рита предупредительно зыркнула на прытко пишущее перо, чтобы её слова отображались на пергаменте без каких-либо изменений. — Вы человек, Том, живой и не бесчувственный, и я верю вам. Не разделяю какие-то моменты, но верю вашим словам.       Том вздохнул и начал очередное признание, не поднимая глаз. Его голос дрожал, пока он вспоминал о прошлом, и каждое слово давалось ему с трудом. Он был твёрдо убеждён, что Рита не намерена жалеть его, и это было для него облегчением. Она не нуждалась в том, чтобы показывать, как глубоко его боль затрагивает её, но её присутствие и готовность внимательно слушать давали ему силы говорить дальше.       — Для меня тот отрезок жизни стал своеобразным приключением. Я забывал о времени, находясь рядом с ней. Мы могли часами обсуждать литературу, даже спорить, но в итоге приходить к общему умозаключению. Сейчас я думаю, соглашался ли я с ней только потому, что чувства затмили мой разум? Гермиона понемногу открывалась мне, — он с надеждой взглянул на Риту. — Доверие между нами уже не казалось таким хрупким. Мы могли просто сидеть на крыльце её дома и молчать.       — Том…       — Я стал романтиком. Устроил ей ужин при свечах под аккомпанемент скрипки и рояля, — Том говорил тихо, как будто не хотел, чтобы кто-то посторонний услышал его. — Арендовал лучший ресторан Лондона с потрясающим видом на Темзу. Она так нежно улыбалась мне тем вечером… Паршивая лгунья!       — Простите?       — Маски, маски, маски! Хотел бы я посмотреть ей в лицо. Понять, что она чувствовала на самом деле, быть может, тогда бы всё встало на свои места. А может, масок не было вовсе, и она та, о ком я вам рассказываю?       — Я могу ошибаться, но мне достаточно много известно о мисс Грейнджер. Она других взглядов девушка, а вы уверяете меня в том, что она бросилась вам в койку на первом свидании. Вас это удивило, да, но… Свидания, молчание наедине. Что-то не стыкуется.       Рита поправила указательным пальцем очки-половинки, всем своим видом сохраняя пропитанное ложью спокойствие, но её тело теперь кричало об обратном. Она ёрзала на неудобном матрасе и своими словами пыталась зацепиться за ниточки, точно кукловод, заводящий марионетку в пляс.       Но Том не был безвольной куклой, а Скитер могла похвастаться мастерством лишь на бумаге, переврав очередного рассказчика.       — Гермиона из тех людей, что производят неизгладимое первое впечатление, впрочем, ошибочное. Она совсем не та девочка, которой была в школьные годы и о которой вам известно. Война не просто сломила её, а заставила пойти по сомнительной, скользкой дорожке, — отчеканил он недовольным тоном. Ему не нравилось представлять Гермиону такой, какой она на деле являлась, перед Ритой, заглядывающей ему в рот. — Если Гермиона мечтала о блистательной карьере, то вряд ли изначально ставила перед собой цель идти по головам. Не так быстро, она ведь молода и не успела бы научиться всем тонкостям. Политика уродует людей, всех без исключения, только глупец оспорит это. Но я оказался не в то время и не в том месте, потому попал под удар. На мне было удобно вымещать то, что мешало ей, ведь я не мог ей противостоять так или иначе.       — По-вашему, Гермиона испортилась из-за должности, которую заняла слишком рано, и поэтому ваши отношения имели прискорбный характер?       — Отчасти. Она никогда не была белой и пушистой, — Том растянул губы в измученной улыбке. — Я могу назвать её Люцифером. На вид она ангел, но внутри… Ей единственной из года в год доставало хладнокровия в помощи Поттеру. Прозвучит самонадеянно, но не будь её рядом с ним — я бы победил. Она была прилежной ученицей, но поделилась со мной почему — из-за любви к знаниям и чтобы доказать всем, чего стоит магглорождённая волшебница. Чистейшая гордыня воплоти. Гермиона манипулировала своим окружением и зарекомендовала себя той, кому следует доверять, — волшебникам был привычен её образ героини войны, золотой девочки подле Избранного, и Том его крушил своими сравнениями. — Она единственная женщина, которая бессовестно воспользовалась мной в своих интересах. Помните о том, как она затащила меня в арку? Я был ошеломлён, точно мальчишка, которого совратила похотливая зазноба матери!       Рита тихо кивнула, подтверждая, что она здесь и слышит его. В её взгляде отражалось понимание всей тяжести его слов, но она продолжала сидеть молча, создавая для него пространство, в котором Андерсен мог быть уязвимым без страха осуждения или утешений. И в котором небезызвестная мисс Грейнджер представала в самом что ни на есть мрачном свете.       — Грейнджер не раз обернула меня вокруг своего наманикюренного пальца. Я помню как сейчас, мы в её доме принимаем ванну, она дурачится и рассказывает мне о своих друзьях; а потом эти самые друзья сюрпризом навещают её. Знаете, что она сделала? Переместила нас в мой дом, прямо из ванны, не заботясь о том, что нас могло расщепить, и не прощаясь исчезла, оставляя меня наедине с недоумением. Потом она без зазрения совести хвасталась чудесно проведённым вечером с Поттерами и Уизли.       — Почему она не представила вас друзьям?       — Я задавался этим вопросом, но её действия натолкнули меня на неприятный ответ. Она стеснялась меня, ведь играть роль сильной и независимой женщины выгодно, а признаться хотя бы самой себе в слабости к мужчине у неё не хватило смелости, — Том сжимал кулаки от негативных эмоций, переполняющих его. — Именно играть, Рита. Она говорила одно, но делала совершенно по-другому. Грейнджер спала со мной просто чтобы побаловать своё раздутое эго, или поиграть в девицу, способную получить то чего хочет по щелчку пальцев. Моя любовь была ей не нужна.       — Из вашего рассказала я вижу её мастерство манипулятора. Не иначе вы один из величайших глупцов, коих я знаю не мало.       — Это сейчас я обличаю её недостатки, а тогда я был, вы правильно подметили, глупцом. Мою голову вскружили чувства, яркие эмоции сравнимые с экстазом, который я испытал в Запретном лесу убивая Поттера. Грейнджер… — Том не договорил.       Он закурил четвёртый раз за прошедший час и отвернулся от Риты. В нём шёл неравный бой — остаться и продолжить или сбежать.       — Том, если вы хотите закончить сейчас, я пойму.       — Нет, — выдохнул он. — Я не могу вот так, — его передёрнуло, даже лицо искривилось в гримасе презрения к самому себе. — Мне есть о чём сказать и я скажу, просто дайте мне несколько минут.

***

      Гермиона, обёрнутая простынёй, словно само воплощение нежности и утончённости, стояла напротив зеркала.        Андерсен, жмурясь от первых солнечных лучей, рассматривал её.        Ничего не обычного на первый взгляд — ежедневный утренний ритуал. Но Том думал над тем, как долго ещё ей удастся балансировать на грани нервного срыва и эмоционального выгорания. Взгляд её карих глаз был наполнен таинственной меланхолией. Хотелось сгрести её в охапку, пожалеть и просто-напросто запретить сегодня выходить на работу.       Том скинул с себя одеяло, медленно поднялся с кровати и подошёл к ней вплотную. Обнял, притягивая к себе, и уткнулся носом во влажные непослушные кудри.       — Задержимся ещё ненадолго?        Каким бы соблазнительным ни было его предложение, Гермиона попыталась отстраниться.       — У меня много работы, Том.        Он скользнул костяшками пальцев по её плечам, подразнивая.        Между ними натянулась нить напряжения, запутанная в чувствах и эмоциях. Волнение и страсть прошедшей ночи ещё витали в воздухе.        Их взгляды встретились в отражении.        Казалось, оба волшебника знали нечто особенное, то, что связывает их на уровне глубже, чем просто физическое притяжение.        Тому совсем не хотелось выпускать Гермиону из объятий.        — Мне мало тебя, — Том прижался щекой к её щеке. — Невыносимо мало.        Гермиона осторожно вынырнула из объятий и отошла в сторону.         — Мы уже обсуждали это.        Живоглот с лёгкостью подпрыгнул с пола на кровать, важно прошёлся прямо по подушкам к прикроватной тумбочке, где на тарелке лежали аппетитные ломтики сыра. Он воровито выпрямился, готовясь к беспечному налёту на добычу.        — Опять ты, наглая морда!        Андерсен попытался поймать непоседливого кота, однако ловкие пушистые лапы оказались слишком быстрыми и изворотливыми. Схватив ломтик, Живоглот стремглав помчался из спальни в коридор. Тому ничего не оставалось, кроме как недовольно взмахнуть руками и плюхнуться на кровать.        Гермиона, наблюдая за этой комичной сценой, не сдержала восторженного вздоха, а потом и вовсе рассмеялась.        — Ты воспитала воришку.       — Гордиться нечем, но имеем, что имеем, — Гермиона отпустила края простыни, обнажаясь перед Томом. Поймав его загоревшийся желанием взгляд на себе, она предупредительно выставила руку перед собой. — Нет, Том! Если я опоздаю, Кингсли сделает мне выговор. Третий за последние пару недель.        — Будто бы опоздания влияют на твою работоспособность, — недовольно буркнул Том, но не стал предпринимать никаких попыток соблазнить Грейнджер. Он потянулся к противоположному краю кровати за своими вещами, наспех скиданными туда прошлым вечером. — Министр должен это понимать, хотя бы по тому, с какой лёгкостью ты закрываешь квартальные отчёты.        — Хочешь повторить это ему лично? — Гермиона не справившись с застёжкой на платье, шагнула к Тому. — Лучше помоги мне.        Том медленно подхватил замок молнии. Он ощущал холодный металл между пальцами, но тепло собственных рук начинало постепенно согревать его. Медленно поднимая замок, он потянулся к Гермионе.         В тот самый момент, когда Том наклонился, её дыхание стало заметно чаще.        Как бы Грейнджер ни противилась своей тяге, выходило у неё это неважно. Андерсен прижался лбом к её спине и, оставив замок, аккуратно положил одну ладонь на её предплечье. Лёгким движением, почти не заметным, он закинул ей волосы на одно плечо, обнажая нежную кожу.       Кончиком носа он коснулся её спины, и оставил короткий поцелуй, который был полон ожидания. Место между лопатками стало центром его внимания, и, когда его губы вновь встретились с кожей, по телу Гермионы пробежали мурашки. Пока он нежно ласкал её, его руки исследовали продолжение её спины, продвигаясь к талии.       — Нравится?        Его ладони то мягко скользили вниз, то плавно поднимались к талии, чтобы затем вновь вернуться к её плечам. Каждый его жест был полон благоговейного трепета, и в воздухе витало интимное волнение на грани между желанием и реальностью.       Гермиона закрыла глаза, наслаждаясь моментом, чувствуя, как в теле пробуждается нечто знакомое — смесь жадного интереса и порыв удовлетворения. Её дыхание стало глубже, и она слегка повернула голову, чтобы встретить взгляд Тома.       — Пожалуйста… Застегни уже это проклятое платье.        Он медленно поднял свою голову и, уловив её тихий зов, напоследок прижал губы к её спине, оставляя ещё один нежный поцелуй, на этот раз чуть выше, на плече, и наконец застегнул молнию.        Гермиона не могла сдержать улыбку, которая расползлась по её лицу. Это была не просто физическая близость. Том ощущал, как формируется связь, которая была реальнее любой магии.       — Кстати, ты подумала над моим предложением? Сейчас самое лучшее время для отпуска. Италия, твоё любимое вино и никакого Кингсли.        — Давай поговорим об этом позже? Пока у меня есть дела поважнее вина и пасты. Этот кретин Мартинс продолжает подминать под себя Министерство. Вчера он ворвался в мой кабинет с криками. Представляешь, он обвинил меня в неисправной работе отдела Магического Правопорядка и жирно намекнул на мою некомпетентность. Восемнадцать человек под моим руководством и повода не дали мне усомниться, ни один из них! Даже Кингсли не позволяет себе такое отношение к подчинённым.        Гнев вскипел в жилах Андерсена, развеивая былые отголоски ласк.        — Я убью его!        — И его место займёт кто-то другой, возможно, хуже, — она говорила это с явной безнадёгой в голосе. — Месть — это блюдо, которое подаётся холодным. Мне просто нужно набраться терпения и показать, чего я на самом деле стою. Усердная работа ещё никому не мешала.        — Когда ты так говоришь, даже мне становится не по себе, Гермиона.        — Даже тебе? — она выгнула бровь в едком недоумении. — Томас, ты душка, любая женщина вроде меня приведёт тебя в замешательство.        Андерсен отвернулся, пряча от неё взгляд, полный желания доказать этой чертовке обратное.        Грейнджер посчитала его «душкой», а значит, он для неё просто мягкотелый кретин, которому не в пору тягаться со стальными леди. Тома это не просто напрягло, он буквально вскипел внутри. Впервые он ощутил необходимость выплеснуть свои эмоции — врезать этой высокомерной девке, чтобы впредь ей и мысли не приходило в голову унижать его.        Том гулко сглотнул.        Подобные мысли ранее не дурманили его разум. Да, Гермиона позволяла себе лишнего, в какой-то степени обижала его, но ему не хотелось ругаться с ней из-за этого, особенно поднимать на неё руку. Он всегда мог просто развернуться и уйти, а теперь он оставался на месте, сдерживая себя.        На задворках его сознания набатом звучал единственный вопрос:       «И что ты сделаешь, если я начну сопротивляться твоему характеру, вместо того, чтобы подыгрывать, как подобает душке?»