Андерсен, или новая жизнь Волдеморта

      В лаборатории сумашедшего учёного, того человека, который теперь не казался Тому близким и знакомым, витал запах дезинфицирующих средств и электричества. Помещение подсвечивалось ярким жёлтым светом ламп, блики на металлических приборах создавали игру теней, словно таинственные, до одури пугающие символы на стенах древних пещер. Ганс метался среди разноцветных колб, наполненных запрещёнными элексирами. На его веснусчатом лице отражались разочарование и гнев. Он уже провёл слишком много экспериментов, но результаты изменились лишь на каплю. Мозг Тома оказался удивительно устойчив к его методам.       С злосчастным выражением Ганс начал смешивать новую порцию зелья, взбалтывая его в колбе с потрясающей скоростью. Разные цвета, текстуры и запахи смешивались между собой, создавая странный и неописуемый аромат, наполняющий помещение.        Том, бледный и испуганный, лежал на металлической кровати, точнее, на её неудобном основании, прикованный кожанными ремнями, больно давящими на тонкую кожу рук и ног. Точно жертва на алтаре, распятый, практически обнажённый, не считая нижнего белья, и до смерти напуганный, он нервно всматривался неясным взглядом в потолок. На фоне скрипели старые приборы. Том мог только догадываться, где Ганс раздобыл их и как, чёрт побери, ему пришло в голову испробовать каждый.       В мозгу перемешались дёргающиеся стрелки показателей датчиков. Ганс, судя по тому, как его брови хмурились, задействовал одни реже других из-за недостаточной эффективности. Он продолжал упорно работать над опасным экспериментом по изменению памяти с помощью зелий и маггловских технологий, используемых в психиатрических клиниках. Том, чья новая оболочка стала предметом безжалостных манипуляций, смиренно раз за разом соглашался на процедуры.       Ганс сжал его челюсть, заставля открыть рот, и влил горькую смесь, что в миг обожгла слизистую. Том сморщился и его кожа приобрела ещё более болезненно-бледный оттенок. Волшебная смесь, казалось, была не в состоянии проникнуть в защитные стены мозга Тома. Ганс рыкнул от ярости, должно быть, реакция от зелья должна была быть моментальной, но вместо этого он получил совершенно иной результат, а его подопытный невинно моргал и сжимался от холода. Пришлось вернуться к столу и замешать новую порцию с добавлением неиспробованных концентратов. Глаза сверкали безумием, когда Ганс бросал ингредиенты в колбу с решительностью последнего отчаянного усилия.       Четыре попытки подорвали остатки терпения, и Ганс с силой швырнул колбу в стену. Стеклянные крошки осыпались на пол, а зелье расплылось бесформенной лужей. Даже при всём мастерстве и знании, он не мог прорваться через преграду сознания Тома, которая оставалась непоколебимой. Мелькающие в мыслях образы провальных опытов становились всё более яркими, а упорство неуклонно росло. Он был готов идти на любые жертвы, чтобы добиться своей цели. Однако даже самый сложный и искусно собранный элексир не мог пробудить ту часть мозга Тома, которую Ганс так отчаянно стремился изменить.       — Скажи, что ты видишь? — Ганс обхватил ладонями лицо Андерсена и заставил приподнять подбородок.       Том из последних сил открыл глаза.       Что он видел?       Ненавистную лабораторию друга, небольшую комнату, где они когда-то вместе приняли твёрдое решение изобрести нечто новое, совершенное и необходимое магическому сообществу. Будь то зелье или проклятие, в любом случае, Ганс был готов поставить на кон всё, даже собственную жизнь.       — Смотри, Томас, смотри!       — Не могу… больше… — прохрипел Том.       С каждой попыткой Тому казалось, что боль и страх только усиливались. Он слышал свой собственный стон и плач, отразившийся в пустоте лаборатории. В его некогда горящем сердце теперь только тлели угли бессилия и безысходности. Он пытался кричать, но его горло было пересохшим от недостатка слюны из-за всевозможных зелий, влитых в рот за последний час.       — Придётся ещё чуть-чуть потерпеть.       Он много раз объяснял Тому смысл данной терапии, когда подготавливал его.       Нехитрая последовательность: запретить пить за несколько часов до процедуры, чтобы не захлебнуться в собственной рвоте; надёжная фиксация рук и ног ремнями; в зависимости от аппарата, на голову надевались или прикладывались к вискам специальные электроды, способствующие передаче электрического импульса, вызывая контролируемый эпилептический припадок. Но никакой анастезии, потому что тело волшебника другое. В чём была разница, Ганс не удосужился объяснить. Единожды Том задумался, не доставляет ли Гансу садистское удовольствие наблюдать за корчащимся в муках другом.       Ганс вернул в рот Тома маленькую деревянную палочку, чтобы тот не прикусил язык.       Судя по звуку, он отошёл от кровати к столу, где стояла «машина смерти» — один из тех самых приборов, что магглы использовали в целях терапии для душевнобольных или для пыток военнопленных и любых причастных к дискредитации действующей власти. Коробка из металла, повреждённая ржавчиной, но исправно подающая ток, которым Ганс, будь он трижды проклят, бил Тома. Зачем? Исключительно в благих целях, как говорил сам учёный. Том и сам было поверил, что обычное электричество — его спасение. Но приходили боль, агония, сжирающая его нервы и животный страх. Ни о каком спасении и речи быть больше не могло.       Несколько лет практически ежедневных испытаний на прочность или на способность выжить в таких условиях.       Память оставалась, ни одно крохотное и бесполезное воспоминание не покинуло его голову.       День за днём отрывки былых лет сопровождали Тома. Мёртвые эшелоном мельтешили перед глазами — каждый, кого Волдеморт убил или за чьим убийством беспристрастно наблюдал. Их застывшие посмертные маски вместо лиц были направлены на него, будто он мог и должен был что-то изменить, повернуть время вспять и оставить каждого из них в живых, пересмотреть наконец политику истребления предателей. Избранный мальчик приходил к нему и во снах, а вместе и ним и его верные друзья Уизли и… она. Красивая девочка по имени Гермиона. Грязнокровная последовательница светлой стороны сопротивления. И почему-то именно на ней Том концентрировал своё внимание, обращался к ней исключительно по имени и просил её замолвить за него словечко перед Всевышним. Совершенно глупо и наивно с его стороны атеиста и волшебника. И иногда это даже помогало ему собраться с духом чтобы вытерпеть очередной эксперимент.       И сейчас, распятый, он думал о Гермионе, хоть и не уповал на подмогу.       Том содрогнулся всем телом, когда на него вылили ведро ледяной воды. Заживающие и свежие раны защипало, Андерсен зашипел.       — Прошу…       Самый страшный лязгающий звук смирил мычание истерзанного Андерсена.       — Мысленно досчитай до трёх, Томас.       Один.       Металлические наболдажники-электроды на тонких ручках соприкоснулись с висками, заставив вновь рефлекторно вздрогнуть из-за подступающей к глотке панике и предвкушения чистой энергии, проходящей сквозь кожу и черепную коробку прямо в мозг. Перед глазами привычно открылся вид с опушки Запретного леса, там юный Том прогуливался в свои школьные годы, там он принял решение стать бессмертным и там распрощался с последним шансом то самое бессмертие сохранить.       Два.       Взгляд Ганса был сосредоточен и внимателен, как у художника, творящего шедевр. Его руки двигались уверенно и точно, словно кисть, наносящая ровные мазки на холст. Каждый токовый импульс, каждая реакция организма Тома анализировались и учитывались, точно мельчайшие нюансы великого произведения искусства. Звуки электричества заполнили пространство лаборатории. Том, подвергаясь беспощадной процедуре, точно великомученник, борющийся со своими внутренними демонами, отдался власти испытаний и терзаний, в вере на исцеление и новую жизнь. По его скулам стекали слёзы, смешиваясь с солевым раствором и запёкшейся кровью. Напряжение в воздухе ощущалось физически, но для Ганса в этом напряжении была сокрыта надежда на новые открытия, на спасение и на понимание самых глубоких тайн человеческого организма. Он верил в то, что осталось совсем немного, ведь тело, которое он правит на грани — один неверный шаг, добавь он чуть больше градиента потенциала, и оно просто сгорит и Томас умрёт. Этого Ганс просто не мог позволить себе, он испробует что-то ещё, найдёт выход, но завершит эксперимент и спасёт Тома.       Лаборатория стала настоящей ареной для борьбы с жизнью и смертью, где каждое новое исследование открывало перед ними новые горизонты и возможности. Как и высокую вероятность провала…       Три.       Ганс углубился в изощрённые методы воздействия на мозг Тома. Он обливал его солёной водой, производил новые формулы заклинаний и сконцентрировался на токе, заставляя Тома испытывать невыносимую боль. Он, с умным выражением лица, подавал самому себе команду, мониторя показания прибора. Машина характерно жужжала и потрескивала электрическими разрядами. Руки ловко управлялись электродами, регулируя нажатие перед стимуляцией. Ганс, погружённый в своё дело, не остановится ни перед чем, чтобы достичь поставленной цели! Он следил за реакцией Тома, его лёгкой дрожью и готовностью к следующему шагу. Ганс поймал мгновение, когда Том сделал глубокий вдох и не дожидаясь выдоха, сильнее прижал наболдажники-электроды к висками и первая волна накрыла Андерсена. Его волосы шевелились от накала электричества, глаза закатывались, а лицо искажалось болезненными судорогами. Под властью напряжения, Том ненадолго потерял сознание. Он не кричал, но Гансу в очередной раз пришлось наблюдать сильное, генерализованное, тоническое сокращение туловища, рук и ног. Красивое лицо стало красным, затем бледным и наконец синюшным из-за остановки дыхания. Прошло меньше минуты, и лицо вернуло нормальный оттенок, но ещё мгновение спустя, начался спастический тремор, быстро переходящий в мышечные сокращения, распространяющиеся на все мышцы с переменной интенсивностью. Ганс засёк три минуты и прекратил подачу тока, чтобы Том смог вернуться в сознание.       Между реальностью и галлюцинациями Тому казалось, что лабиринт из лжи и страха становился всё теснее, его стены давили на разум. Он мечтал сбежать из этого кошмара, но каждая попытка завершалась неудачей, ведь Ганс забирался в самые потаённые уголки и подцеплял длинными ногтями нечто, что заставляло Тома идти на попятную. Пленённый безумием Ганса, он не переставал ему верить, сомневался и метался от ненависти до искреннего понимания, но всё равно верил.       Андерсен вернулся в сознание. Вокруг рта осталось немного липкой пены, а в области паха было не только мокро, но и тепло, что наталкивало на постыдные мысли — он снова испражнился под себя. Ганс говорил, что это естественная реакция организма, когда заботливо мыл его после процедур-пыток и просил перестать обращать внимание на глупый конфуз, который не доставляет самому Гансу никаких неудобств. Помогало ли это Тому и становилось ли ему легче? Нет! Наоборот, он чувствовал себя обузой, гадким червём и просто н-и-к-е-м и н-и-ч-е-м.       Он закричал, надрывая глотку и из последних сил попытался вырваться из ремней.       — Всё хорошо! Я с тобой! — успокаивал его Ганс.       — Убери свои руки, ублюдок!       — Успокойся. Всё хорошо. Не бойся, Том. Всё хорошо.       Воспоминания наконец начали смешиваться, а часть из них исчезать. Ужас, охвативший Андерсена заставлял его скулить и молить прекратить пытки, но он оставался без ответа.       Всё в лаборатории замерло в ожидании реакции на терапию. В этот момент Ганс невербально задействовал прибор, добавляя мощность. Истошные крики ненадолго перестали бить по его барабанным перепонкам, он крепко зажмурился, лишь бы не видеть муки на лице дорогого ему человека, извивающегося под тяжестью тела самого Ганса. Ему пришлось наваливаться на Тома и вместе с тем получать отголоски разряда, которые с трудом сдерживала защищающая магия.       — Умоляю! Не-е-е-т!       Том теперь не просто кричал, он испускал вместе со звуком тот концентрат страданий, разливающийся по его венам, заставляющий его биться в конвульсиях и молить о самом страшном…       Том молил о смерти.       О той самой Старухе с косой, что прижмёт его к своей груди, как мать прижимает своё дитя, спасая от беды, и унесёт далеко-далеко, в то место, где будет только покой и тишина. Но вокруг было только мёртвое молчание. Слёзы смешивались с потом, заливаясь в уши. Импульсы пронзали его тело, почти прекратившее бороться, дрожащее и вместе с тем берущее невесть откуда силы продолжать цепляться за свою жизнь. Лица соратников и их истеричный смех плавно переливались в развалины Хогвартса, озарённые лучами проклятий. Том физически ощущал то, как Гарри Поттер один за одним уничтожал его драгоценные крестражи. И если тогда ему было легче справляться с пронизывающей его болью, потому что между каждым осколком души были временные интервалы, то теперь он получал дозу истязаний сразу друг за другом. Галлюцинации то растворялись в реальности, то возвращали в разные годы жизни Волдеморта. Ему виделась Беллатриса, сидящая на его коленях, она тянулась к нему, как чему-то божественному. Эта женщина вызвала бурное отвращение, захотелось ударить её по лицу.       Наверное, в эту секунду ему и удалось вырвать одно запястье из ремня, а внутри вспыхнула искра надежды, прояснившая темноту страха.       Том сжал кулак и схватил Ганса за кофту. Тот испуганно вздрогнул, ощутив на себе стальную хватку человека, чей организм был измотан настолько, что едва ли мог больше, чем просто дышать и издавать полустоны. Откуда же в нём было столько мощи? Ошалелые глаза расширились ещё сильнее, когда он встретил взгляд Андерсена, полный ненависти. Силой воли и отчаянием Том потянул его к себе. Звенящие крепления слетели на пол и Ганс застонал, предчувствуя, чем ему грозит эта попытка сопротивления одного из величайших магов, запертого в теле молодого и сильного мужчины.       — Ты не сможешь держать меня в плену вечно! — будто не своим голосом прорычал Том.       Авторитет Ганса рушился на глазах, он панически попытался вырваться из хватки освободившегося объекта исследования, продолжая крепко стискивать пальцами электроды, которые теперь задействовать не представлялось возможным. Том был неуклонен в своём намерении вернуться к свободе. Взгляды обоих встретились в последнем противостоянии сил, где победителей просто не могло быть. Гансу ничего не оставалось, кроме как со всей силы качнуться назад, чтобы лбом ударить точно в лицо Тома. Удар раздался настолько громко, что хруст сломанного носа заставил обоих на пару секунд замереть.       — Прости меня, мой милый, прости, я всё исправлю, Том, клянусь, прости, прости, прости… — тараторил Ганс. — Я всё исправлю! Слышишь?       Но Андерсен больше не слышал ни его слов прощения, ни скрип собственных зубов, ни стука бешеного сердца, рвущегося из груди. Он обмяк на железных пружинах, потеряв сознание.       В окно проникал бледный свет фонарей, что добавило мрачности этой картине.       Теперь Ганс мог подняться с кровати и отключить аппарат для электросудорожной терапии. Он, покачиваясь, подошёл к столу, отбросил электроды в сторону и опёрся трясущимися ладонями на столешницу. Оглянулся через плечо на Тома, тихо и влажно похрипывающего: кровь не переставала идти из его носа, она медленно сворачивалась на разгорячённой зельями коже, приобретая бурый оттенок. Ганс в ужасе понял какое деяние он сотворил и отвернулся. Теперь ему оставалось только признать поражение в борьбе за разум Волдеморта и отпустить его. Смешанные чувства вины и опасности охватили его, он понимал, что сегодня зашёл слишком далеко, но было уже поздно. Его рука потянулась к волшебной палочке — Обливиэйт его единственное спасение. А потом… будь что будет. Ганс застыл от ужаса, наблюдая за пульсирующей жилкой на внешней стороне ладони.       Сколько он там простоял, сконцентрированный на собственном пульсе, он не знал, быть может, минуту, а, может, и час.       Том больше не хрипел к тому моменту, когда Ганс вновь посмотрел на него. Осознав серьёзность ситуации, он быстро подошёл к нему и проверил его пульс. Слабые импульсы говорили о предельно медленном и рваном ритме сердца. Он продолжал находиться без сознания. Ганс чертыхнулся, его решительность могла иметь серьёзные последствия, он заигрался в великого учёного.       Наклонившись, он прижался ухом к груди Тома. Сердце потихоньку наращивало темп.       — Прости меня. Больше никаких пыток.

***

      — Я ведь могу задавать вам вопросы, если что-то мне не понятно, с вашего позволения, Том. Вы думали о мисс Грейнджер, расскажите подробнее.       — И правда, почему эта девчонка? Ведь разум Волдеморта мог играть со мной, как угодно. Должен был прийти мой верный товарищ Антонин, моя отдушина Нагини или, — Том задумался и повисла недолгая пауза. — Может, даже Хвост. На них я мог понадеяться и попросить о помощи. Но приходила Гермиона, и я этому был откровенно рад. Я не знал её, потому, скорее, приходил образ этой девочки, который по непонятной причине сложился в моей голове.       — Проще довериться идеализированной проекции, верно?       — Да. Повторюсь, я не бездушное существо, нечто во мне готово повиноваться… Не могу заключить в слова то, что ощущаю, простите, Рита.       — Она пробуждала в вас это?       — Именно.       — Очень интересно, — Рита отстукивала красными ноготочками ритм по подоконнику. — Хорошо, если сейчас мы не можем раскрыть эту тему детальнее, стоит вернуться к Гансу и вашему решению прекратить эксперимент.       — Наконец, наступил момент, когда мне удалось преодолеть свои страхи и шагнуть в неизвестность. Знаете, Рита, я понял, что только мне под силу выбраться из этой тьмы, невзирая на все препятствия.       — Вы смогли подавить воспоминания?       — Моё сердце билось в груди так сильно, что становилось неприятно, когда в последний раз я вернулся в сознание. Я медленно открыл глаза и увидел его: Ганс стоял на коленях у моей постели и держал меня за руку. Он увидел, что я проснулся, и обнял так сильно, словно пытался извиниться за всё произошедшее. Он плакал и умолял о прощении за свои радикальные опыты. В его голосе я слышал раскаяние, но не хотел больше верить в его искренность. Я смело рванулся к выходу из лаборатории и стал автором своей судьбы, вернув контроль над своей жизнью.       — Звучит поэтично.       — Трагично, — Том опустил лицо, скупая слеза скатилась по его щеке. — Теперь я понимаю, почему он тогда просто кивнул. Не сказал ни слова, смотря, как я ухожу.       — Почему?       Том осторожно поднял руку к своему лицу, прикрывая движения пальцами у уголка глаза, где блестели слезы. Он быстро стёр влагу, улыбаясь сам себе в изворотливой саркастической ухмылке. Его выражение лица преобрело непроницаемую маску, скрывающую истинные чувства, и он на мгновение почувствовал себя неплохим актёром, исполняющим свою роль наизусть без подсказки режиссёра. Под его лёгким прикосновением слёзы исчезли, будто не существовало никакой боли или горя. Том повернулся к Рите, сохраняя на лице ложную улыбку, готовый продолжить этот спектакль повседневной жизни.       — Ещё не догадались? Вы же умная женщина, подумайте, а я подтвержу или опровергну ваши догадки.       — Вы не ушли тогда, — неуверенно предположила Скитер.       — В точку! День сурка поджидал меня, а я, наивный идиот, и не понял этого сразу. Скажу вам больше, Ганс фабриковал мои воспоминания и навязывал мне невозможность удачи в эксперименте, не всегда конечно, но в последние месяцы точно.

***

      Том укутался в одеяло, тело била крупная дрожь, и согреться никак не получалось, а использовать чары совсем не хотелось, да и после очередного опыта Ганса, магические силы едва ли позволили бы ему. В тёмной комнате мрачного поместья, где Том проживал последние пять лет, он чувствовал, как страх отвратительным густым туманом тянулся вокруг него, заполняя собой пространство комнаты, от чего сердце сжималось в неотступной хватке. Испуганно озираясь по сторонам в поисках опасности, Том намеренно желал увидеть хоть что-то, что оправдало бы его беспокойство, но бледные тени лишь скользили мимо окон, не предвещая ничего плохого. Натянув одеяло на голову, он закашлялся. Пелена зловещего прошлого, загоняла его в угол, лишая выхода. Руки тряслись, когда Андерсен пытался собрать рассеянные мысли воедино, но безуспешно. В воображении проскальзывали ужасные видения, бросавшие его в пучину паники. За спиной послышался шорох, и сердце застыло. Том выскочил из-под одеяла и обернулся, но не обнаружил никого, только пресловутая тень растянулась по полу зловещим предзнаменованием беды.       — Убирайся! Оставь меня в покое!       Том понимал, что страх — это нечто большее, чем просто эмоция. Он был живым, существом, которое умело проникать в самые глубины его сознания, отравляя каждую клеточку. Он знал: сражение с этим чудовищем только началось, и уже сейчас он понимал, что победить его будет невероятно трудно, если вообще возможно.       Существо поселилось в желудке и просачивалось в тонкие влажные стенки, оставляя за собой маленькие язвы. Том грезил тем, что однажды победит и уничтожит его. Магией или голыми руками — не важно! Ганс не сможет издеваться над ним вечно, когда-нибудь эксперимент обязательно завершится, осколок души Волдеморта, извращённая частица деформируется, и результат последних лет увенчается успехом.       Память строптива, но уж точно не непобедима.       С этой мыслью Том уснул.       С восходом солнца, надежда улетучилась, примкнув к грозовым облакам, укрывшим ночное небо. Новый день начался с лёгкого завтрака, заботливо оставленного Гансом на прикроватной тумбочке. Том жевал яичницу, пролистывая свежий выпуск маггловской газеты. Сводка новостей без происшествий и колонка экоактивистки М. Расмуссен, которой он почему-то уделил особое внимание, может быть, вырубка леса имела весомое значение, в отличие от борьбы с прошлыми жизнями Тёмного Лорда и некого юноши по фамилии Андерсен.       В безделье прошло еще три часа, а после…       Истерический вопль, полный запредельного, бессильного отчаяния затихал, гаснул, тонул в холоде коридора, и вспыхивал сверхновой. Очередной протяжный горловой выкрик заставил Тома подорваться с места, но вместо того, чтобы принять вертикальное положение, он остался практически неподвижным из-за прочных ремней, сковавших его руки и ноги. Опять! Тщательно подготовившийся к процедуре Ганс застал его врасплох. Том захлопал глазами в попытке сморгнуть пелену из поступивших слёз. В центре солнечного сплетения похолодело, в нём будто тупым ножом отрезали нечто очень ценное. Ганс что-то говорил, пока тянул за собой носилки на колёсиках, но его слова тонули в топком болоте паники Андерсена, заметавшегося на месте и прикусывающего собственный язык, чтобы подавить поступающую к глотке рвоту. Скрип колёсиков и старого паркета нервировал, Том мысленно отсчитывал шаги Ганса чтобы отвлечься, но это не помогало.       Под закрытыми веками возникали образы прошедших дней.       Том стоял перед зеркалом, разум подкидывал ему подсказки — отражающая поверхность с подвохом.       Зеркало Гезелла — это пластина стекла, покрытая тонким полупрозрачным слоем металла так, что часть падающего на поверхность зеркала света отражается, а часть проходит насквозь. Односторонняя проницаемость, чтобы за тобой могли наблюдать, а ты не мог увидеть наблюдателя.       Глядя на себя в отражении, худой, изнемождённый без живого места на лице и шее, он смотрел перед собой и думал, как великий Тёмный Лорд допустил такое?! Как он опустился на самое дно, туда, где трепыхались истерзанные души его врагов? В отражении мелькали их лица, изуродованные презрением и ненавистью, точно такие же, как и у самого Тома. Он хватался за края раковины, чтобы не упасть, ведь ноги словно налились свинцом, а в животе крепко затянулся тугой узел. Будь у Тома возможность пробить кулаком рябящую галлюцинациями гладь, чтобы схватить наблюдателя, он бы не упустил такой шанс. Но вокруг него сгущалась тьма, от чернеющего тумана становилось только хуже, тело пропитывало болью, кристально чистой, бьющей по висками кувалдой. Липкий страх ложился на похолодевшую кожу, проникал внутрь и заставлял органы тлеть. Том медленно обхватил руками живот и согнулся, отрыгивая капли желудочного сока. Неясный взгляд опустился на брызги крови в раковине, и он испуганно отшатнулся.       — Мерлин милостивый!       Том и подумать не мог, что когда-то ужаснётся от вида крови — даже своей собственной, — после многочисленных пыток, убийств и тёмных ритуалов.       Он прикрыл тяжёлые веки, глубоко и быстро задышал, как вдруг на его плечо опустилась чья-то тёплая ладонь. Ему совершенно не хотелось смотреть на того, кто пришёл к нему на помощь. Даже если это Ганс, наплевать, пусть стоит и смотрит на результат своих действий, пусть как следует насладится беспомощностью подопытного, сломленного, тихо плачущего в небольшой ванной комнате. Пусть продолжает надавливать кончиками пальцев на ключицу, потому что этого Тому достаточно, чтобы попытаться спугнуть панику.       Том сглотнул вязкую слюну и вновь посмотрел на алые капли, смешивающиеся с потом и водой, стекающие по гладким стенкам раковины к сливу. Он выровнялся и руки с новой силой уцепились за фаянс. В горло будто бы напихали ваты, глотать было больно и воздух с трудом проходил через ноздри в лёгкие.       Дыши, Том, дыши!       Ему только и оставалось, что мысленно подбадривать внутреннее я, потому что он стал для самого себя единственным живым существом, которому мог доверять. И почему-то в такие моменты больше всего на свете Тому хотелось отмотать время назад, в тот злополучный вечер декабря, когда его мать разрешилась в родах и покинула этот бренный мир. Покинула его. Оставила на произвол судьбы в обнищавшем приюте с вечным чувством вины и тотального одиночества.       — Мама, — говорил он духу почившей Меропы. — Мамочка, забери меня, пожалуйста, забери меня отсюда. Я больше не могу!       — Т-ш-ш, Томми, успокойся, — шептал ему заботливый голос. — Я рядом. Всё хорошо.       — Пожалуйста…       — Всё хорошо, — голос становился отчётливее, Том признал в нём знакомую хрипотцу. — Просто нужно ещё немного потерпеть.       Том провалился в невесомость между видением и реальностью. Шли секунды, минуты, а может быть, и часы. Голос напевал какую-то песню на незнакомом ему языке. Он попробовал приподнять голову, но вместо этого шея неестественно загнулась в сторону, и позвонки захрустели. Колёсики больше не скрипели по паркету. На фоне что-то противно хлюпало, точно неверно приготовленное зелье, принявшее желеобразную текстуру и падающее на пол из опрокинутого котла. Затем он услышал тик старых настенных часов и попробовал разлепить веки, чтобы хоть немного понять, что происходит. В расфокусированном взгляде плясали огни и причудливая игра теней на стенах подземелий Малфой-мэнора. Том засомневался, что действительно находится в этом самом месте, он списал всё происходящее на тревогу, разыгравшуюся фантазию под действием психотропных настоев Ганса, да на что угодно, только бы эти грёбанные часы перестали своим звучанием путать его разум.       Тик-так, тик-так — многочисленное тикание пробило завесу непонимания происходящего.       Том слизал скопившуюся в уголках рта слюну. Он начал понимать и принимать игру собственного восприятия действительности. В какой-то миг всё недостающими деталями пазла возвращается на свои места.       Том видел босые ступни, кажется, его собственные, основание кровати и обеспокоенного Ганса, жмущегося к рабочему столу. Он рукой пытался нащупать любой предмет, который, видимо, можно было швырнуть или хотя бы отбиться. Но зачем? Неужели в комнате есть кто-то ещё и Тому было бы не плохо последовать примеру друга? Тонкие пальцы слепо шарили по столешнице, опрокидывая один за одним мелкие предметы вроде чернильницы, пустых колбочек и тонких проводков электродов.       Андерсен оглядел помещение и не увидел никого, кроме Ганса, который теперь держал в вытянутой руке волшебную палочку, нацеленную точно в сторону самого Тома.       — Успокойся, Том! — Ганс предупреждал его, крепче стискивая пальцами древко. — Поставь аппарат на место.       Какой ещё аппарат?       Том опустил голову и обнаружил, что держит в руках ту самую «машину смерти», которая преследовала его как во сне, так и наяву. Он судорожно перебирал в памяти отрывки прошедшего дня и не мог найти тот самый, где он по какой-то причине схватил злосчастный аппарат и, судя по всему, угрожал им Гансу.       — Димитте ми! — тонкая золотистая нить протянулась от кончика волшебной палочки до головы Андерсена, а самого Ганса закрыл мерцающий защитный купол. — Мисче мекум анимам туам! Димитте ми!       Том приподнялся на носках, окутанный тёплым магическим светом, пятки под действием неизвестного заклятия оторвались от пола. Руки онемели и больше не могли удерживать увесистую машину. Во рту усилился металлический привкус, а кончик языка очертил кровоточащие опухшие дёсны и прижался к нёбу.       — Мисче мекум анимам туам! Димитте ми! — над проговаривающим на латыни Гансом проявлялись руны, они горели ярче, когда голос становился громче и увереннее. — Обливиси партим!       Веснусчатое лицо колдующего учёного зрительно оттадалялось и проваливалось в россыпь золотых искр. Знакомое ощущение электрического разряда накрыло Тома с головой.       — Обливиси партим! — Ганс сорвался на яростный крик.       Сила неведомого проклятия лишила Тома жалких остатков контроля. Сейчас боль, что казалась невыносимой секунду назад, сменилась на ещё более оглушительную. Ганс подчинял его себе, точечно подавляя в Томе всплески тёмной магии, от этого становилось легче, но всего на короткий миг, что позволило выпустить из лёгких остатки воздуха. Затем наступил обманчивый покой, натянутые до предела нервы расслабились, но только чтобы настигнуть врасплох последней атакой.       Стрелки настенных часов сомкнулись.       И…       Мир перестал существовать для Тёмного Лорда Волдеморта.