Dragon's heartstrings | Сердечные жилы дракона

      Гермиона тонула.              Вода, холодная и безжалостная, обволакивала её со всех сторон, стирая границы пространства, лишая опоры. Руки болезненно прижимали к груди что-то тяжёлое и холодное, что отпустить было невозможно — она нутром чувствовала это. Глубокая тьма стискивала горло, но внезапно — вспышка света, бледный луч надежды, и Гермиона потянулась к нему, интуитивно стремясь к поверхности. Воздух! Спасительный глоток воздуха обжёг лёгкие. Молния осветила мгновение.              Где она? Что произошло? Гермиона, дрожа от ледяного холода, жадно ловила ртом воздух, дезориентированная, сбитая с толку. Затем в оцепеневших руках начала, наконец, ощущаться гладкая поверхность золота. Кубок. Вместе с возвращением зрения и слуха, ощущения холода и липкой воды — медленно, словно сквозь туман, к ведьме возвращалось осознание происходящего.              Она была в хранилище Беллатрисы, где нашла крестраж Волдеморта. Но рядом был кто-то ещё…              — Гермиона! — пронзительный крик, полный ужаса и паники, эхом разнёсся по огромному залу.              Гермиона не видела источник звука, но, не желая оставаться в этом ужасном месте в одиночестве, крикнула в ответ:              — Я здесь!              Она барахталась в холодной воде, отчаянно пытаясь удержать крестраж, не позволяя ему утопить себя. Задача оказалась невероятно сложной. Руки начинали уставать, а кончики пальцев болезненно пульсировали от низкой температуры. Лёгкие с трудом прогоняли воздух, и девушка старалась держаться из последних сил.              И тогда всё озарилось светом разрывающей небосвод молнии. Они были там. В чёрной, непроглядной тьме.              Дементоры.              Глаза Гермионы расширились от ужаса:              — Малфой, где ты? — крик сорвался с губ, пролетая эхом по подземелью.              Тишина. Только безмолвное, ледяное объятие воды. Тогда гриффиндорка приняла решение действовать, а не ждать, пока окоченеет окончательно, — она поплыла на ощупь туда, откуда доносился едва уловимый звук. Она плыла, плыла, плыла — казалось, холодной мгле нет конца и края. Где-то вдали всё так же, практически неподвижно, висели страшные фигуры. Странно, но дементоры не трогали её. Они собрались в одной точке, словно ожидая чего-то.              Именно там ей и нужно было быть.              — Малфой! — закричала девушка, подплывая ближе.              И вдруг, в непроглядной черноте, она увидела его — белую копну волос, сияющую неестественным светом на фоне плотной тьмы. Мужчина едва держался на воде, дементоры окружили его, словно стая хищных птиц, питаясь страхом и отчаянием. Гермиона изо всех сил гребла в их сторону, и, наконец, достигнув цели, ухватилась за широкое плечо. Его глаза, полные ужаса, обратились к ней.              — Гермиона… — прошептал он, задыхаясь.              — Я здесь… — прошептала Гермиона, стараясь удержать на плаву и его, и драгоценный кубок. — Тебе нужно достать палочку и вызвать Патронус!              Он начал, словно очнувшись от оцепенения, натягивать на себя под водой мантию, вспоминая о волшебной палочке. Наконец, пальцы сжали холодное древко.              — Экспекто… экспекто… Патронум… — едва слышимые слова утонули в тёмных волнах.              Короткая, жалкая вспышка света вырвалась из кончика палочки, тут же угаснув. Этого было недостаточно. Гермиона прижалась к Малфою, отчаянно цепляясь за его мокрое, дрожащее тело.              — Думай о счастливых воспоминаниях! — почти умоляла она. — Давай же!              — Экспекто… патронум! — крик Драко эхом отскочил от стен, на этот раз вспышка света была ярче, дольше, но всё ещё недостаточно мощной.              Когда Гермиона осознала бессмысленность этого занятия, потянулась было к чёрной мантии в поисках своего волшебного оружия, но для этого пришлось бы выпустить что-то одно из рук — Малфоя или крестраж.              — Возьми чашу! — выдохнула она, передавая кубок. Одной рукой продолжила удерживать Малфоя, другой — выхватила свою палочку. По непонятной причине, дементоры продолжали атаковать только Верховного Правителя, игнорируя девушку, даже когда она подняла палочку, готовая дать отпор. Но это не облегчало задачу ни на йоту.              — Экспекто Патронум! — Свет, но не Патронус. «Подумай о чем-нибудь радостном, приятном, светлом… Ну давай же!» — Она мысленно вернулась к родителям, к их последнему проведëнному вместе дню, полному счастья. — Экспекто Патронум! — По-прежнему ничего. Видимо война настолько изранила её сознание, что даже самые приятные воспоминания о родных начинали причинять боль. И тут мысль неосознанно коснулась маленькой мечты, спрятанной в голове очень далеко: ведьма окунулась в свои грëзы, представила, что было бы, живи они с Малфоем другой жизнью. Это была бы жизнь без войны, ненависти, лжи… Жизнь, где они, наконец, увидели бы друг друга такими, какие есть на самом деле, где-то на шестом курсе Хогвартса… — Экспекто ПАТРОНУМ!              Волна света вырвалась из палочки, вызвав образ животного, которого гриффиндорка совсем не ожидала увидеть. Ее патронусом всегда была выдра — маленькое, но невероятно сильное и ловкое существо. Этот же патронус явно был совсем не таким. Он взревел, взмахнув кожистыми крыльями, отбрасывая дементоров от Малфоя с такой силой, что те, не выдержав натиска, беспорядочно рассеялись, спасаясь от яркого света.              Это была не выдра. Это был… дракон. Божественное существо, рожденное её волшебством, озарило окружающую тьму своим сиянием, отбрасывая зловещие тени.       Гермиона смотрела на всё это в ужасе и изумлении.              Вместе с бегством дементоров, словно отступая перед божественным светом, начала убывать вода. Темнота рассеивалась, и они начали падать.              Гермиона ахнула от удивления, а дракон исчез, беззвучно растворившись в воздухе.              Снова подземелье. Обычное, знакомое подземелье. Всё, что только что произошло, казалось нереальным, кошмарным сном.              Но кое-что, определённо, давало понять, что ведьма не сошла с ума — липкая от холодной воды одежда облепила тело, и от малейшего дуновения ветра дрожь пробирала до костей. Обернувшись, Гермиона увидела Малфоя, лежащего на темном камне, тяжело дышащего, сжавшего в руках чашу. Превозмогая холод и боль, она подползла к нему.              — Эй, Малфой, всё кончено… всё это было не настоящим… Всего лишь защита хранилища. Ты в порядке? — прошептала она; тревога всё ещё сжимала сердце.              Бесцветные глаза медленно открылись, мужчина с трудом сглотнул, кивнув. При тусклом свете лицо его, казалось, было серым, покрытым холодным потом. Гермиона осторожно коснулась его щеки.              — Нам нужно уходить, — женский шёпот шипением отскакивал от стен зала. — Ты можешь встать?              После нескольких мучительных попыток всё же удалось подняться и покинуть хранилище. Верховный Правитель выглядел ужасно, бледный, словно призрак, но медлить было нельзя — их присутствие здесь не должно было вызвать подозрений. Перед самым выходом Гермиона быстрым движением палочки наложила на них обоих высушивающее заклятие, чтобы избежать лишних вопросов.              В тёмном коридоре Малфой чуть отстранился и прижался к стене, в болезненном стоне прикрывая глаза. Его всё ещё колотило. Гермиона осторожно приблизилась, не представляя, чем ему сейчас помочь. Им необходимо было вернуться домой.              — Как ты себя чувствуешь?              — Выживу, — послышалось тихо, и, как обычно, сухо в ответ.              — Сможешь перенести нас домой?              Его глаза тут же распахнулись, тёмные зрачки встретились с взглядом напротив. Мужчина выпрямился, всё ещё слегка пошатываясь. На смену минутной слабости вновь вернулась твёрдая решимость.              — Да.              — Возможно, тебе стоит надеть маску, — предложила Гермиона, — ты выглядишь слишком бледным и истощëнным. Это может вызвать вопросы.              Он кивнул, скрывая лицо за маской и капюшоном мантии. Пара спустилась на главный этаж «Гринготтса» и направилась к выходу, не привлекая внимания гоблинов, которые, видимо, даже не заметили, что прошло уже более пяти часов. В Косом переулке они шли молча, но Гермиона заметила, как Малфой невольно прихрамывает, и, не говоря ни слова, предложила помощь, поддерживая под руку и перенося вес тяжёлого тела на себя. Выйдя из переулка, собрав последние остатки сил, Верховный Правитель аппарировал, крепко прижимая к себе ведьму.              В следующее мгновение перед глазами возникло знакомое мрачное поместье. И как только ноги коснулись мягкого ковра в гостиной, мужчина рухнул на колени, дрожа всем телом. Выглядел он действительно скверно. Гермиона, выронив чашу, бросилась к нему и, поддерживая за плечи, помогла сесть на диван.              — Я в порядке, в порядке… — бормотал он, пытаясь скрыть дрожь в голосе, когда Гермиона аккуратно помогала снимать мокрый плащ и ботинки.              — Эти дементоры… они так жестоко напали на тебя, — прошептала Гермиона, почувствовав, как сердце сжалось от сочувствия. Малфой молча прислонился спиной к мягкой обивке, пряча лицо в ладонях. Ведьма осторожно наблюдала за каждым его действием, готовая оказать помощь в любую секунду — она, неожиданно для себя, ласково гладила его по плечу, пытаясь… приободрить, оказать поддержку? Она не могла представить себе ужасы, пережитые им, ужасы, виденные им в своей жизни, которые могли вызвать такую атаку дементоров. Жутко было осознавать, что они были вызваны собственными действиями Верховного Правителя, его тяжёлым прошлым.              — Принесу из лаборатории что-нибудь, что сможет помочь.              Спустя пару минут гриффиндорка уже примчалась обратно, аккуратно неся в руке небольшой пузырек с мутноватой серой жидкостью. Дважды просить не пришлось. Малфой одним глотком опустошил баночку и с тяжелым вздохом вновь откинулся на спинку дивана. Гермиона молча наблюдала, пока егт дыхание восстанавливалось, и грудная клетка начала подниматься в привычном ритме, и выждала момент, прежде чем спросить:              — Теперь лучше?              Он что-то тихо промурлыкал.              — Да. Спасибо.              Спустя какое-то время, когда Гермиона уже затылком начинала чувствовать давящую тишину, и глаза при тусклом освещении с трудом всматривались в лежащее рядом тело, Малфой вдруг ожил, направив к ней свой стеклянный взгляд, как будто только что вспомнил что-то важное. Насколько можно было судить по внешнему виду, ему правда стало лучше.              — Это был твой патронус?              — Ну, да, наверное… Хотя раньше это была выдра, но… видимо всё меняется, — на самом деле гриффиндорке самой ещë предстояло разобраться в произошедшем, потому поспешных выводов она делать не решалась.              Мужчина нахмурился, обдумывая сказанные слова:              — Они разве могут меняться?              — Это возможно, но только если происходит что-то… кардинально меняющее жизнь, даже травмирующее. — Но я никогда раньше не сталкивалась ни с чем подобным, — она на минуту замолчала, всё ещё поражённая увиденным, прокручивая в голове недавно произошедшее. — А какой у тебя патронус? — спросила девушка, стараясь отвлечься от навалившихся мыслей.              Лицо Малфоя помрачнело. Вряд ли он горел желанием говорить о столь личных вещах… с ней. Да и вообще с кем-либо. Но спустя пару минут, когда Гермиона уже почти смирилась с игнорированием, всё же ответил:              — Не знаю.              — Ты имеешь в виду…              — Я имею в виду, что мне никогда не удавалось его вызвать. Так что, представь себе, Грейнджер, я не знаю, как он выглядит. Возможно, у меня его вовсе нет.              — Патронус есть у каждого, — возразила Гермиона, ошеломлëнная. Как чистокровный волшебник, выросший в роскоши и излишестве внимания, мог быть неспособен вызвать патронус? Ответ был очевиден. Все его светлые воспоминания были запятнаны ужасом и тьмой до такой степени, что светлые лучи надежды и радости попросту не могли пробиться даже в образе маленького зверька.              — Возможно, такие убийцы, как я, не заслуживают патронус, — мрачно протянул Малфой. Затем его глаза поймали её взгляд и надолго на нем задержались, казалось, рассматривая каждую крапинку, всматриваясь в миллионы оттенков карих кристаллов. Это внезапно показалось настолько личным и интимным (хотя, возможно, у неë просто разыгралось воображение), что девушка с трудом заставила себя не отвести голову, надеясь, что он не заметит вспыхнувшего румянца.              — Спасибо, что спасла меня, Грейнджер.              Ведьма вздрогнула, вспомнив отчаянный крик в темноте, зовущий её по имени сквозь мрак.              — Видишь, ты бы сильно пожалел, если бы не взял меня с собой, — заметила она, чуть отстраняясь и немного уводя тему разговора в более нейтральную. Сильные эмоции сейчас были ни к чему, но ей надо было как можно дольше держать мужчину в сознании, чтобы целебное зелье подействовало лучше.              Уголок разбитой губы дрогнул.              — Ты никогда не перестанешь болтать об этом, правда? — пробормотал он с еле заметной иронией.              И в ответ получил мягкую улыбку и снисходительный кивок головы, которым обычно одаряли целительницы маленьких и непоседливых детей в лазарете.              — Нет.              Они помолчали несколько минут.              — Знаешь что? Почему бы нам не отложить разговор о крестражах на завтра, — предложила она, наблюдая, как он снова опустился на диван, измождëнный. — Я встану пораньше и отправлюсь в Хогвартс за клыками василиска.              — Нет, сделаем всё сейчас, покончим с этим, — процедил он сквозь зубы.              — Но у нас нет ничего, чем можно было бы его уничтожить…              — Вообще-то есть, — Гермиона приподняла брови в немом вопросе. — меч.              Она вздохнула:              — Крестраж не уничтожишь каким-то мечом.              — У меня не какой-то меч, Грейнджер, у меня меч Гриффиндора, — простонал он, словно объяснял простейшие вещи.              Гермиона моргнула. Она не верила своим ушам.              — меч Гриффиндора? Но ведь только…              — «Только те, кто проявляет храбрость, могут заполучить его» и так далее по списку. Да, знаю. Не раз слышал, — он едко усмехнулся. — Но ты же не веришь в эти сказки? Какие-то истории на ночь для гриффиндорских детишек.              Гермиона нахмурилась:              — Где ты его взял?              — Снейп подарил пару лет назад, — лицо Верховного Правителя тут же напряглось, скрывая нараставшие эмоции за маской безразличия.              — На то была причина?              Безмятежность его лица не обманула Гермиону — причина, определённо, была.              — Нет, — ответил он с невозмутимым видом, что только усилило подозрения ведьмы. — А теперь давай ты возьмëшь свой меч и уничтожишь этот чёртов крестраж.              Гермиона отшатнулась, подняв руки в защитном жесте.              — Я уже уничтожила один и не собираюсь делать это снова. Теперь твоя очередь.              Малфой выглядел так, словно эта задача казалась ему не по силам. Гермиона втайне надеялась на отказ, и уже приготовилась к этому, но он вновь удивил, медленно поднявшись с дивана.              Конечно, он не мог сделать этого, не показав свой характер. Малфой смотрел на гриффиндорку так, словно хотел задушить еë голыми руками.              — Ты невероятно надоедливая, Грейнджер, — задумчиво, но уже с каким-то меланхоличным смирением произнёс он, направляясь к кубку и жестом приглашая её следовать за ним.              Они вошли в одну из комнат поместья, где Гермиона никогда прежде не бывала. Едва горящие лампы толком не давали возможности увидеть окружающий интерьер, но старинный и странный запах, а также то, что находилось в центре, говорило само за себя — наверняка это было некое хранилище артефактов, небольшое, возможно, не единственное. В самом центре, за стеклянной витриной, на стене, покоился меч Гриффиндора — настолько хорошо сохранившийся, что девушка на мгновение усомнилась, настоящий ли он. Но сомнения быстро рассеялись. Скоро они смогут убедиться в его подлинности, увидев всë своими глазами.              Верховный Правитель осторожно извлёк меч, и, волоча его по полу, направился на задний двор, не проронив ни слова. На самом деле Гермиона представляла его чувства и не собиралась нарушать хрупкую тишину, в которой мужчина наверняка приводил все свои мысли в порядок, закрывал тяжёлые воспоминания и сильные эмоции на замок в глубинах своего сознания. Каждый крестраж был по-своему уникален. Но кое-что их все неоспоримо связывало — тёмная магия и душа самого страшного волшебника, которые, если на них посягнуть и попытаться уничтожить, защищались всеми возможными способами. И использование потаëнных страхов и желаний было самым действенным.       Уничтожение столь сильного артефакта, несомненно, требовало чистого разума, спокойствия и контроля над эмоциями, внутреннего покоя, которого, как можно было предположить, у Малфоя накопилось не очень-то много.              Дойдя до нужного места, он бросил на сероватую траву кубок, золото которого в лунном свете отливало неестественно зелёным оттенком. В следующую секунду над драгоценной чашей взметнулся меч.              Внезапно пронзительный демонический вопль разорвал тишину поместья Малфоев. Искаженная, побелевшая фигура Люциуса Малфоя — гордая, царственная и насмешливая, как всегда — вылетела из крестража и нависла над ними, пронзая змеиными глазами своего сына насквозь.              Глаза волшебника расширились от ужаса. Он отшатнулся, опустив меч. Крики Люциуса разрывали воздух, но мужчина, казалось, перестал их слышать, его губы шептали:              — Отец… — он со странной смесью страха и благоговения смотрел на призрачную фигуру, боясь сдвинуться с места, словно загипнотизированный.              Люциус криво усмехнулся, и зловещая улыбка исказила лицо ещё сильнее.              — Да как ты смеешь называть меня отцом после того, что натворил? После того, как начал якшаться с грязнокровками, предателями и другими низшими существами? — прошипел призрак, чей голос, полный презрения, пронзал ночную тишину, пробирая до костей. — Я всегда знал, что ты ничтожество, разочарование, недостойное носить фамилию Малфой…              Гермиона увидела, как слизеринец сжал кулаки, пальцы побелели от напряжения. Его начинала бить мелкая дрожь.              — Нет, это неправда! — закричала она, срывая голос и пытаясь достучаться до израненного сознания. — Это не Люциус, это Сам-Знаешь-Кто, он нарочно пытается причинить тебе боль! Не слушай его, он лжёт.              Её слова, искренние и полные отчаяния, словно пронзили завесу иллюзии. Драко резко повернул голову, посмотрел на неё, и в его глазах на мгновение мелькнуло что-то похожее на надежду. Он снова поднял меч, вонзая его в чашу.              Недостаточно глубоко.              Рядом с призраком Люциуса появилась еще одна фигура — женская. Ведьма ахнула, узнав в ней Нарциссу. Её лицо было искажено отвращением, иссиня-чёрные волосы змеями обвивали голову.              Гермиона вновь попыталась вернуть Малфоя в реальность, но внезапный порыв магической энергии отбросил её назад, заглушив крик. Голова резко загудела, а в глазах всë поплыло.              Гулкий голос Нарциссы пронзил заряженный воздух:              — Мы столько сделали для тебя, пожертвовали всем, давали всё, чего бы ты ни захотел… И как ты нас отблагодарил? Любовью к… — Ветер взвыл, заглушая слова Нарциссы, но Гермиона увидела, как испуганное выражение на лице Драко сменилось жестокой решимостью. Верховный Правитель посмотрел на гриффиндорку, лежащую на земле, неспособную подняться, и на какое-то безумное мгновение ей показалось, что он вот-вот вонзит меч ей прямо в сердце.              Но вместо этого он обрушился на крестраж. Удар за ударом, снова и снова, пока от мерзкой субстанции, напоминавшей о его родителях, ничего не осталось. Малфой яростно крушил остатки чаши, глаза горели диким огнём, губы искривились в звериной гримасе, белоснежные волосы взъерошились и прилипли с потному лбу. Наконец, он остановился, тяжело дыша, переводя дыхание и словно возвращаясь в жестокую реальность. Спустя несколько секунд подошёл к Гермионе. Безумное выражение на лице исчезло, словно его и не было, оставив после себя лишь знакомую холодную маску и чуть более напряжённое дыхание.              Грубая мужская ладонь оказалась рядом, и ведьма ухватилась за неё, как за спасательный круг, поднимаясь на ноги. Малфой всё ещё держал меч, и в темноте тот выглядел залитым кровью — кровью ненависти, которая только что выплеснулась наружу.              — Как ты? — осторожно спросила она, стараясь не выдать беспокойства и тревоги, от которых голос слегка подрагивал.              Малфой посмотрел на неё, взгляд оставался непроницаемым, словно застывшее ледяное озеро.              — Мне нужно выпить, — сказал он тихо, практически одними сухими губами, и в этом коротком предложении отразилась вся глубина его опустошения.              Да. Гермионе тоже отчаянно хотелось выпить.