Dragon's heartstrings | Сердечные жилы дракона

      — Они все мертвы, — услышала Гермиона слова Верховного Правителя после долгого молчания.              Они находились в гостиной Малфой-Мэнора — в той самой комнате, которую, как думала девушка, забыть уже не удастся. Теперь здесь царила новая обстановка, интерьер был настолько изменён, что, не знай она планировку поместья, вряд ли поняла бы, что это то самое хранилище кровавых историй — место, от которого когда-то переворачивались внутренности. Сейчас оно выглядело как любая другая комната: разнообразные картины и гобелены, новая, свежая и достаточно органичная архитектура, даже слишком светлая для этого места — на роскошную мебель можно было смотреть часами.              Пока Верховный Правитель читал то, что она писала весь день, к горлу то и дело подкатывала нервозность, отчего девушка уже в десятый раз пересчитывала количество складок на длинных шторах. Он сидел в изящном бархатном кресле возле камина, в котором едва тлел огонь, и внимательно изучал написанное, сосредоточенно сдвинув брови, с тем же каменным, нечитаемым выражением лица. Молчание, казалось, длилось вечность, и Гермиона вздрогнула, когда он заговорил.              — Не все из них, — пояснила она, заглядывая через его плечо в составленный ею список. Пергамент был исписан большим количеством имен, каждое из которых девушка долго вспоминала и усердно вносила по порядку. — К сожалению, многие члены Ордена пали от рук Пожирателей во время войны, кто-то умер за последние несколько лет, но часть всё ещё живет в Хогвартсе.              Вздох, который он издал, больше походил на шипение, и Гермиона почувствовала исходившее от него раздражение. С негнущимися ногами девушка опустилась в соседнее кресло, желая отследить с близкого расстояния все малейшие оттенки выражения его лица. Почувствовав на себе прямой взгляд, Верховный Правитель поднял глаза, в которых разгоравшееся пламя тут же скрыла маска безразличия.              — Как невыносимая всезнайка, ты должна хорошо понимать, что нет смысла продолжать защищать их, Грейнджер, — взгляд постепенно темнел, серые зрачки начинали отливать графитом. — В конце концов, именно они отдали тебя, как ягнёнка, которого ведут на убой, даже не поинтересовавшись о моих истинных намерениях. Так же, как и твоего мнения они особо не спрашивали.              Его слова лезвием прошлись по едва зажившей глубокой ране, которую девушка бережно пыталась сшить с самого детства, — одиночество. Не в прямом, но более масштабном смысле. Гермиона не переставала быть изгоем среди других, ни в мире магглов, ни в волшебном, как бы ни старалась убедить себя в обратном. Ведьма никогда и ни для кого не находилась на первом месте, оставаясь в тени, оставаясь помощницей Мальчика-Который-Выжил, его заурядным дополнением.       Да, она в последние годы только и делала, что работала, утешала, помогала справиться с трудностями другим, наблюдая, как её собственные друзья умирают на глазах, но они никогда не утешали её. Она защищала и заботилась обо всех в Ордене, но сама никогда не получала такого же обращения. Гриффиндорка пожертвовала своей семьёй, собственной жизнью, желая положить конец этой тяжёлой войне, и, как итог, в последний день никто даже не пришёл проводить её …              Можно было бы спросить: «А каковы твои истинные намерения?» Или сдаться, ответив: «Я действительно чувствую себя преданной». Но вместо этого она выпрямилась, мысленно пытаясь соорудить маску, подобную той, что скрывает его эмоции, и посмотрела ему прямо в глаза.              — Я один из членов Ордена и буду защищать его до последнего вздоха. Но сейчас не время, и мне нет причин лгать — я предоставила тебе имена всех членов Ордена Феникса, о ком мне известно.              Он еще раз вздохнул, смиряясь с гриффиндорским упрямством, и бросил пергамент в пламя камина, ярко вспыхнувшее и мгновенно пожравшее список.              — С такими цифрами вы войну не выиграете, — жёстко констатировал он.              Гермиона, сцепив пальцы на коленях, чуть кивнула головой.              — Да, — заговорила через мгновение. — Знаю, после последней битвы наше положение стало… крайне тяжёлым.              — Тяжёлым? Оно безнадёжно, Грейнджер! Удивлён, что Волдеморт до сих пор не перебил вас всех! — внезапно взорвался Верховный Правитель, заставив девушку вздрогнуть, но не от его интонации, а от прозвучавшего имени. Он произнёс его без паузы, как будто это было просто имя, как и любое другое. Такова, видимо, привилегия быть правой рукой самого тëмного волшебника магического мира.              — Ну, мы соблюдаем меры предосторожности и…              — Насколько я понял, вы ни черта не делали, — рычание в ответ. — Годы поражений, ни одной победы. И чем же в это время занимался Поттер? Впрочем, не имеет значения, — слова вытекали, словно яд, поражая горькой правдой, — поскольку Волдеморт ведет себя так, словно Избранного больше не существует.              — Главное — чтобы Гарри был цел и невредим, — нахмурилась Гермиона. Неужели он не понимает? — Ему это тоже не нравится, но если его не станет, всё будет потеряно. Его смерть — конец всякой надежды что-либо выиграть вовсе… — Голос дрожал от закипающего гнева, а щёки пылали румянцем.              Верховный Правитель усмехнулся:              — Поттер — всего лишь символ сопротивления. Да, его смерть, несомненно, огорчила бы многих людей и разбила их радужные мечты, но зато открыла бы глаза на правду. Поверь, в опечаленном сердце нет ничего такого, от чего нельзя было бы оправиться.              Его голос был полон скрытой ярости и кипящей жестокости. Когда он наклонился чуть ближе, безумный блеск в бездонных глазах заставил Гермиону содрогнуться.              — С другой стороны, пока он отсиживается в укромном месте, ожидая окончания войны, даже пальцем не пошевелив… ты хоть… ты хоть представляешь, что происходит с теми, кто не может просто спрятаться в Хогвартсе? Тысячи и тысячи людей — как магглов, так и волшебников — и сотни немагических существ умирают каждый день, в то время как сотни тысяч просыпаются, чтобы пережить этот ежедневный кошмар, надеясь продержаться достаточно долго. Вот, что происходит, пока вы сидите в безопасности в своём волшебном замке.              Гермиона с трудом сглотнула, слушая эту язвительную тираду.              — С каких пор тебя волнуют чужие страдания? — спросила она, стараясь придать голосу холодный и осуждающий тон, но лёгкая дрожь предательски выдавала истинные чувства.              — Меня волнуют только мои собственные интересы, — отрезал он. Была ли это правда или блеф, Гермиона не знала. Хотя, зачем здесь ложь? Демонстрировать своё безразличие к чужой судьбе бессмысленно — понимания от неё он бы не дождался.              В глубине души зрела жажда поведать ему о том, что Гарри не бездействует, о скрытой ото всех тайне, о поисках оставшихся четырёх крестражей. О том, что лишь их уничтожение могло сломить Волдеморта. Но слова застревали в горле, несмотря на кажущуюся правоту слов мужчины, потому что она всё ещё не доверяла ему.       — Гарри работает над чем-то, что поможет ему победить… Сам-Знаешь-Кого, — сказала она наконец.              Верховный Правитель, свысока окидывая её взглядом, откинулся в кресле. Он постепенно возвращал контроль над эмоциями, которые так некстати впервые вырвались наружу. Это не осталось не замеченным, и девушка пообещала себе обдумать недавнюю сцену позже.              — И всё же ваш Орден ожидает, что я выполню всю грязную работу, не получив ни капли благодарности. А потом, когда всё это закончится, — если это вообще когда-нибудь закончится, — я окажусь первым, кого бросят в Азкабан.              Гермиона поджала губы. Ведьма прекрасно понимала, о чём он, и не могла придумать ни единого контраргумента. Верховный Правитель читал их планы, как собственную утреннюю газету, где чёрным по белому всё было поэтапно расписано. Но, кажется, останавливаться он не собирался.              — Я знаю о твоей сделке с Орденом. Если нам удастся выиграть войну, все твои преступления будут прощены.              — Ах да, та история, которую Снейп и Грюм любезно навешали мне на уши. И тебе, раз уж на то пошло. Как думаешь, Грейнджер, кто-то из нас настолько глуп, чтобы верить в эти сказки? — Девушка слишком поздно поняла, что он улыбается. Ухмылка на изуродованном лице выглядела слишком странной и казалась неестественной, неискренней. Возможно, таковой и являлась. Гермиона замерла, не решаясь продолжить, и он, словно поймав её колебание, грациозно поднялся, заканчивая разговор. Уголки его губ тотчас опустились.              Гермиона не желала оставлять важный разговор вот так, в момент, когда слова сковырнули болезненную для них обоих рану. Хотелось понять истинный мотив его действий, ведь всё, что было сказано — шло с ними вразрез.              — Но разве не поэтому ты женился на мне? Чтобы использовать меня и расположить Орден к себе, когда придёт время? — спросила она, стараясь успеть прежде чем он уйдёт.              Мужчина стоял к ней спиной, но последние слова заставили его обернуться.              — Ты действительно веришь, что они предпочтут тебя себе? Веришь, что Кингсли будет заботиться о твоей жизни, когда есть ослепительная возможность утолить свою жажду крови за счет моей головы? — Он прищëлкнул языком. — Казалось бы, самая умная ведьма своего времени…              С этими словами волшебник скрылся в дверном проëме, оставив Гермиону посреди тусклой комнаты, погружённую в раздумья. Пламя в камине, подобно внутренним переживаниям, медленно пожирало поленья. Не менее часа она вновь и вновь перебирала в уме состоявшийся разговор, раскладывала каждую фразу по полочкам, но чем больше думала о Верховном Правителе, тем больше путалась в собственных догадках. Его слова так и сквозили злобой, презрением, отвращением и… правдой?              Безумно хотелось посоветоваться со Снейпом и Грюмом, получить от них хоть какой-то совет, стратегию общения с этим человеком, понять, что следует говорить, а что оставить при себе. Удивление и досада переполняли её. Почему ей не было дано никаких указаний, как с ним общаться? Оба они явно не доверяли ему, а как могла довериться она?              Никакого рационального объяснения ум так и не нашёл. Смирившись с поражением, девушка, едва переставляя ноги, поплелась в спальню, уже десять раз пожалев о своем (своем ли?) решении приехать сюда.       Бессонница и кошмарные видения, словно злые тени, окутали Гермиону. Первая ночь в новом поместье, в незнакомой комнате оказалась пыткой. Тревожный вой ветра и тёмные, таинственные уголки комнаты будили в ней страх. Погружаясь в сон, ведьма снова и снова переживала жуткие картины пятилетней давности: Беллатриса Лестрейндж, её мучительные допросы, вопросы без ответов… Она проснулась в холодном поту, выпитый галлон воды не смог успокоить тревогу. День начался с тяжёлым ощущением пустоты, беспокойства и тупой боли в голове от прокручивания вариантов дальнейших действий.              Поток мыслей прервал внезапный хлопок. Глаза Мипси блестели от возбуждения, что смутило Гермиону. Что случилось?              — Миссис, прибираясь, я наткнулась на книги, которые Вы читали в своей комнате, и заметила, что все они на одну тему. Насколько я могу судить, Вы увлекаетесь зельеварением?              Гермиона, нахмурившись, уставилась на домового эльфа.              — Да, конечно, но я не понимаю, как это…              Мипси, заливаясь радостным смехом, запрыгала вокруг.              — О, прекрасно, миссис! Теперь я точно знаю, чем бы Вы могли заняться…              Эльфийка возбуждённо схватила Гермиону за руку своими маленькими пальчиками, призывая встать и последовать за ней. Девушка не сопротивлялась.              Они молча пошли по бесконечным тёмным коридорам и лестницам, и ведьма мысленно готовилась вывалить на бедного эльфа миллион вопросов, но все они испарились сами собой, как только Гермиона увидела, что находилось за дверьми впереди. Карие глаза расширились от восхищения.              Подземелье было похоже на грандиозную лабораторию зелий. Тысячи бутылочек и флаконов, подписанные аккуратным почерком, занимали полки, упиравшиеся в каменные стены. В центре комнаты возвышался огромный стол, усыпанный немыслимым количеством предметов для приготовления любого существующего рецепта: тарелками и пипетками, ножами и ножницами, перьями и пергаментом, кастрюлями и котелками всевозможных размеров. Это место было просторнее и богаче, чем любая лаборатория, которую ведьма видела ранее.              Гермиона несколько раз обошла комнату, с благоговением разглядывая всё вокруг, затем повернулась к Мипси.              — Это великолепно, Мипси, но не думаю, что могу тут находиться…              Улыбка домашнего эльфа расцвела ещё шире.              — О, не беспокойтесь, миссис, сам хозяин велел привести вас сюда. — Она указала на записку на столе.              Грейнджер, используй здесь всё, что пожелаешь, когда пожелаешь. Я всегда могу пополнить свои запасы.       Д.М.              Гермиона перечитала записку раз, другой. Тон не напоминал манеру речи Верховного Правителя, какой она была сейчас, ни на йоту. Скорее вспоминался горделивый школьник, хвастающийся перед друзьями за завтраком, что мать послала ему огромный пакет конфет, пока те краснели от зависти.              Записка словно говорила: «Я могу позволить тебе взять так много, как ты хочешь, потому что в моей жизни не было ни дня нужды».              — Откуда у него всё это? — спросила Гермиона, вернувшись к созерцанию сокровищ лаборатории.              — У молодого хозяина с детства был особый талант к зельеварению, — гордо произнесла Мипси. Хм. Гермиона всегда была склонна считать, что Снейп особо выделял юного Малфоя не за его талант в данном предмете, а из-за того, что тот был его крестником. Хотя, если подумать, она припомнила, что он был одним из лучших учеников, помогал Крэббу и Гойлу, и даже Забини и Нотту получать более высокие оценки, чем те заслуживали. — Мистер Малфой-старший построил эту комнату для него в качестве подарка на пятнадцатилетие.              Гермиона могла лишь мечтать о подобных подарках, даже когда у неё были родители. Как бы сильно она ни недолюбливала Люциуса Малфоя, всë же не могла не признать, что отцом он был заботливым и внимательным.              Улыбка невольно тронула уголки губ, когда она охватила взглядом лабораторию. В животе, казалось, затрепетали крылья бабочек, и к горлу подкатило волнение от предстоящей работы. Гермиона была более чем готова всë это испробовать.