Власть над прошлым

Визерис не мог уснуть. Час летучей мыши уже давно миновал, за окном была глубокая ночь, но все же сон не торопился его навестить. Его терзало странное беспокойство, хотя с чего бы?.. В кой-то веке в королевстве, и в его семье, было все… нормально. Не идеально, конечно, поскольку с момента рождения малышки Хелейны, и той охоты, после которой столько всего произошло, его отношения с Алисентой порядком охладели и испортились. Хотя, казалось бы, ночами к себе не звал, что, как Визерис подозревал, было ей только в радость, и не заставлял находится с ним рядом больше, чем то требовалось для сохранения видимости семьи, в существование которой он верил последние пару лет. Это было горькое осознание. Что эти годы он прожил в уютной иллюзии, веря, что вновь обрел дорогого партнера по жизни, стал отцом еще двух детей. Нет, он впрямь был вновь родителем долгожданного сына и еще одной принцессы, но жена его едва терпела, а мило улыбалась и называла «любовь моя», потому что ей так собственный отец приказал, и никак иначе. Визерис был уверен, что если бы он не был так глуп, веря лживым словам и маскам, в которые облачались окружающие его люди, то его второй брак был бы таким с самого начала. Но лучше жестокая правда, чем сладкая ложь. Хватит с него иллюзий, отказавшись от которых Визерис, конечно, ощутил на себе тяжкое бремя своих необдуманных решений, и в то же время, огромное облечение. Избавившись от Отто, он стал слышать наконец и чужие голоса, принадлежащие его советникам, и ему самому, а пропасть между ним и его девочкой, его Рейнирой, стала исчезать. Визерис даже помирился с братом и кузиной! Вот это было для него личной победой и радостью. Он и не знал, как скучал по ним. По Деймону и по Рейнис, с которыми они были столь близки в юности, когда были зеницами ока своих родителей, но особенно деда и бабушки. Они и Эймма. Несмотря на большое количество детей, внуков у Старого короля Джейехериса и Доброй королевы Алисанны было только четверо, и все они были ценны, так как продолжение рода Таргариенов зависело только от них. Их берегли и позволяли многое. Может даже слишком многое. Они, Визерис, Рейнис и Деймон, — Эймма жила в основном в Долине — росли вместе, учились, и бедокурили. А потом умер дядя Эйемон, умерла бабушка, его с Деймоном родители, Бейлон и Алисса, отправились к праотцам, потом был тот Великий совет, который разметал их по разные стороны, и наконец их оставил дед. И, казалось бы, их пути совсем разошлись. Визерису было отрадно, что это было не окончательно и, как показали последние дни, все еще можно было исправить. Если не с его второй женой, которой он не мог доверять, так с кровными родичами. Он и Деймон, кажется, вновь начали находить общий язык, кузина больше не злилась, а его дети стали ближе. Это был еще один повод для радости! Визерис был в шоке, впервые увидев, как Рейнира нежно держала Эйегона, и он был готов заплакать, когда узрел, как его старшая дочь успокаивает маленькую капризную Хелейну. Он вздохнул и потер глаза. Визерис хотел отдохнуть, но в тоже время, его ноги жаждали размяться. Он не солгал Деймону, когда сказал, что с тех пор, как ему стало чуть легче, то не упускал возможности прогуляться, словно какая-то подсознательная часть его шептала, что в любой момент может слечь и о прогулке можно будет забыть. Навсегда. Он встал, накинул халат и покинул свои покои. Сзади него незримой тенью последовал сир Гаррольд, но Визерис почти не заметил его. Его стопы сами выбрали путь, и он был весьма удивлен, когда те привели к дверям комнаты, которую он не посещал уже лет… пять-шесть?… Боги, неужели уже столько времени прошло с того момента, когда он сгубил свою дорогую Эймму? А это было именно ее покои, к которым Визерис пришел. Он запретил кому-либо сюда входить, кроме служанок, чтобы те убирали пыль с мебели и вещей его первой жены, да и сам сюда не заходил ни разу за все эти годы. Визерис, хотя и приказал сжечь перины и простыни, пропитанные кровью Эйммы, все еще мог видеть ее изуродованное тело, едва видел эти стены, эту мебель, а особенно кровать. Он и ту приказал бы сжечь, но просто не смог. Та был часть гарнитура, который подарил лорд Родрик, отец Эйммы, им на свадьбу, и она очень дорожила этой мебелью из светлого дуба. Говорила, что это был как кусочек дома ее юности в доме, где она прожила все свои последние годы. Но не только это его удивило. Около дверей уже стоял Королевский гвардеец, а именно сир Кристон Коль, которые был верным щитом его девочки, что могло означать только одно: Рейнира, впервые за многие годы, как и он сам, решилась посетить комнаты своей матери. Визерис еле заметно кивнул Колю и тихо вошел, ощущая, что на его ногах были словно гири, а душу рвалась прочь от этого места. Но раз уже решил больше не быть трусом и слабаком, пора наконец взглянуть правде в глаза, а точнее увидеть место, где он совершил самое страшное преступления в своей жизни, за которое не будет ему прощение, и в первую очередь от самого себя. Визерис собрался с духом и медленно огляделся. Комнаты были погружены во тьму, а запах был несколько затхлым, поскольку живые здесь были лишь редкими гостями, посещавшими этот памятник боли, смерти и потерянного счастья, чтобы смахнуть пыль и не дать ему зарасти грязью. Впрочем, покои были не полностью окутаны тьмой. Из окон лился тусклый свет луны, а на тумбе около кровати, на которую Визерис решился посмотреть в последнюю очередь, стояла одинокая свеча. А на кровати, на самом краю, сидела хрупкая фигурка с распущенными серебряными волосами, расшитом золотой нитью халате и медленно проводила рукой по покрывалу. На миг, сердце Визерис остановилась. На миг, он подумал, что перед ним сидит Эймма, его дорогая жена, явившаяся сюда, чтобы его навестить. Или наказать. Но тут это эфемерное видение чуть повернуло голову, и Визерис понял, что это была Рейнира. «Конечно, это была Рейнира, идиот! Ты же видел ее поклявшийся щит около дверей!» — отругал себя он, ощущая странную смесь облегчения и разочарования. — Я скучаю по ней, — тихо произнесла Рейнира, вновь отвернувшись и нежно проведя рукой по покрывалу. — Думала приду сюда, смогу ощутить ее запах, или ее присутствие… Визерис почувствовал острую боль в груди, услышав столь несчастный голос своей принцессы. Это была его вина, что его девочка так страдала. Его вина, что у нее больше нет матери, боль от потери которой ее никогда не оставит. Он по собственному опыту это знал, ведь ему самому до сих пор не хватало его матери, принцессы Алиссы, которая была полной противоположностью всему тому, что олицетворяло собой подобный титул. Та хоть и рано умерла, но он скучал по ней. «Маме бы Рейнира полюбилась также сильно, как и Деймон», — с грустной улыбкой подумал он, без всякой злости на то, что младший брат был любимчиком у их матери. — Я тоже скучаю, — тихо прошептал Визерис, и сжал на миг переносицу, чтобы не дать упасть слезам, которые собрались у него на ресницах. Ему хотелось сесть, но к кровати, где умерла его бедная Эймма он даже прикасаться не хотел. Лучше сядет на пол, чем коснется этого проклятого ложа, где он познал много радости, и в тоже время самую большую агонию. — Мне приснился сон, — рассеяно продолжила Рейнира, будто и не слышала его. — Не драконий, а просто сон, но он был такой реальный!.. Визерис нахмурился. — Что тебе приснилось? — обеспокоенно спросил он. Может дочь говорила, что то был сон, не навеянный магией в ее крови, но это не значит, что он не беспокоился. Визерис старался сблизиться с Рейнирой, поэтому не мог же он сейчас безучастно оставить ее тут страдать?.. — Что я умру также, как и она, — прямо сказала Рейнира, положив ладонь на свой все еще плоский живот, отчего сердце Визерис вновь сжалось, а легкие перестали вдыхать, и выдыхать, живительный воздух. — Этого не будет! — прохрипел он, стиснув зубы так, что челюсть болезненно заныла. Только не Рейнира! Только не моя девочка! Боги, она же все, что мне осталось от Эйммы! — Я тоже не хочу, — несчастно прошептала Рейнира, и Визерис, больше не выдержав этой пытки, преодолел оставшиеся между ними расстояние, поднял свою девочку на ноги и крепко обнял. Он судорожно провел рукой по ее густым волосам и, поцеловав в висок, клятвенно заверил: — Ты не умрешь, слышишь? Боги бы не даровали тебе благословенное дитя, чтобы потом оставить его без матери. — Но, если все же это случиться: прикажи меня вырубить прежде, чем вынуть его, — тихо, но в приказном тоне сказала Рейнира, вскину голову и серьезно посмотрев на него. — Он должен родится, но я не хочу чувствовать всю эту боль в свой последний миг. Визерис помотал головой. — Этого не будет, — вновь повторил он, крепче прижав к себе дочь. — Этого не будет… Не будет же?.. — Идем, дорогая девочка, — сказал Визерис, и посмотрел на Рейниру. — Не беспокойся об этих снах. Ты же сама сказала, что чувствуешь, что они не вещие. Значит это лишь сны, отражающие твои страхи и не более того. Он надеялся, что звучал достаточно уверенно, что дочь ему поверила. И что она согласиться покинуть эти покои, где ему с каждым миго становилось все тяжелее находиться. К счастью, Рейнира слабо кивнула и, прижавшись к его боку в то время, как его рука обнимал ее за плечи, они медленно побрели к выходу. Они вышли в коридор, и бездумно пошли вперед, не имея сил оторваться друг от друга. Визерис подозревал, что по одной и той же причине: им обоим было страшно потерять друг друга. — Kepa? Nyke've issare otāpagon… — тихо начала Рейнира, подняв голову с его плеча, чтобы посмотреть на него. Его девочка обратилась к нему на языке их предков, который, видят боги, сам Визерис не использовал уже много лет. Но неожиданно для себя, он понял, как скучал по этим переливчатым словам валирийского языка, которые столь приятно ласкали слух. — Bē skoros, issa jorrāelagon? — спросил он, мысленно морщась оттого, какой ужасный стал у него акцент. Будь жива бабушка, или даже мать, то ему бы точно надрали уши за то, что Визерис забросил не только обычаи их предков, но и перестал практиковать их язык. — Nykeā dārōñe trip. Nyke pendagon bona tolī se dīnilūks, ry hen īlva, issa, Laynor, Aegon, ao se Damon, should jikagon va nykeā trip naejot se sīkuda dārȳti. Hae dārys Jaehaerys se dāria Alisanna istin gōntan. Se people should gīmigon bona īlon care bē skorkydoso pōnta glaesagon, pōnta should gīmigon bona ry regions issi important naejot īlva, se bona īlva lentor iksos united, hae gō, — решительно ответила Рейнира. Судя по всему, она уже давно об этом думала, и Визерис был поражен в очередной раз осознанием того, как же все такие его девочка выросла и повзрослела. — Gaomagon ao pendagon bona's wise? — осторожно заметил Визерис, если честно, совсем не против такой идеи, которая, как он отметил не включала в себя Алисенту и Хелейну, но… С учетом того, что через несколько месяцев уже всем будет известно о состояние его дочери, он не был уверен, что стоит так рисковать. — Traveling clothes jāhor ruaragon se changes isse issa olvie sȳrkta, besides, va se geralbar nyke won't emagon hae naenie staring laesi hae rȳ court, — тут же ответила Рейнира и, помявшись, добавила: — Nyke also ȳdra daor pāsagon mellos, kepa. Se nyke ȳdra daor jaelagon zirȳla watching issa. Визерис мог ее понять, поскольку и сам больше не доверял не только Меллосу, не спасшему ни Эймму, ни Бейлона, но и всем остальным мейстерам, которые так или иначе были связаны с Хайтауэрами, своими постоянными покровителями. Он устало вздохнул. — Nyke'll pendagon, — твердо сказал Визерис, давая понять, что, пока, этот вопрос закрыт. Рейнира открыла было рот, но быстро передумала, а только вновь положила голову ему на плечо и еле заметно кивнула. Они дошли до ее покоев, где Визерис еще раз обнял дочь, понимая, что в прошлом делал это слишком редко, и они расстались. Рейнира ушла к себе, а он отправился в свои покои, мимоходом замечая, что-то самое беспокойство, не дававшие ему все это время уснуть, наконец рассеялось.

***

Алисента знала, что такое беспомощность и отчаяние, но то, что она испытывала в последние недели было гораздо хуже. Она не знала, что ей делать! Ей никогда не нравилось подчиняться воле отца, делать то, что он ей велел, но она знала свой долг. Знала свое положение в этом мире и смиренно его принимала, запихнув все свои возмущения на задворки сознания, пока те не превратились в фоновый шум, на который она вскоре перестала обращать внимание. Опираться на волю отца она тоже привыкла. Алисента с детства была обучена послушанию и тому, что ее мнение никому неважно и не интересно. И теперь, когда отца отослали она словно потеряла все ориентиры. Подобно слепому котенку она брела по этому темному миру и не знала, куда приткнуться. И помощи попросить некого. Алисента была же совсем тут одна!.. Ни друзей, ни родственников. И мужа у нее, можно сказать, тоже больше нет. Визерис прежде бывший довольно добрым и нежным все те годы, что они были женаты, хотя секс с ним ей был скорее в тягость, чем в удовольствие, стал вдруг далеким и чужим. Теперь он предпочитал компанию своей кузины, с которой вдруг примирился, своего брата, этим развращенный мужчиной и сборником всех пороков в глазах Семерых, и своей старшей дочери, Рейниры. О, Рейнира!.. Как же порой ей хотелось вернуться в те времена, когда она была просто леди Алисентой, а принцесса была ее лучшим другом, с которым они смеялись, вместе читали в Богороще и мечтали о пирожных, да красивых рыцарях. «Но те времена давно прошли, Алисента. Пора тебе повзрослеть и понять, что Рейнира тебе не друг, а враг. Враг Эйегона!» — мысленно одернула себя она, и посмотрела на сына, спящего в колыбели, стоящей неподалеку. Алисента долго не хотела с этим мириться, но за эти дни она окончательно поняла, что отец был прав. Что ей нужно перестать цепляться за прошлое и начать заботиться о том, чтобы ее сын занял свое законное место. Место наследника, а там и короля Вестероса, которым он родился быть, поскольку он-первый сын короля нынешнего. Эйегон, а не Рейнира. Ей до сих пор не верилось в то, что ей сообщил отец, тайно передавший ей послание. Не верилось, что ее бывшая наперсница могла тайком выбраться из замка и отправиться в бордель со своим дядей. Но, с другой стороны, почему нет? У этих Таргариенов, безбожников и отступников, всегда были странные обычаи. К тому же, у нее не было повода не верить отцу, который даже из Староместа старался заботиться, присматривал за ней и ее детьми. Правда доказательств у нее не было, но Алисенте они были и не нужны, она верила отцу и наконец доказать, что была не просто красивой куклой, готовой рожать детей, но и бойцом. Бойцом, готовым сделать все, для того чтобы вернуть первородство своего ребенка, который станет настоящим королем, следующий истиной вере, а не очередным странным Таргариеном, заражающим эти земли своими дикими обычаями. Обычаями мира, который давно мертв. — Моя королева, — тихо позвала ее портниха, сидящая около ног. — Все готово. Алисента отвлеклась от свои мыслей и окинула довольным взглядом своей отражение в зеркале. А именно новое платье чудесного зеленого цвета, которое она намеревалась надеть на предстоящий пир в честь свадьбы принцессы Рейниры и сира Лейнора, и тем самым показать, что она готова к борьбе. Что даже в этой змеиной яме, полной грехов, Алисента была, и всегда будет, Хайтауэром, а не Таргариеном, которым она не смогла стать, да и не хотела.