Власть над прошлым

Рейнира чувствовала, что отец был недоволен ее вмешательством, и тем, что она подняла тему, касающуюся дяди Деймона, но ей не было стыдно, более того, была уверена в своей правоте. То, что она не собиралась настаивать на браке с дядей, не значит, что не понимала, каким полезным активом тот мог быть. Его любил простой народ, он был бравым, харизматичным воином, да и просто пора было прервать его бесконечный поток изгнаний и вернуть домой. Драконы должны были объединиться, а не вгрызаться друг другу в глотки, особенно сейчас, когда они стали все больше давать слабину. К тому же, если тот все же женится на Лейне, но не убежит в Пентос, то кузину можно будет спасти от ее трагической участи. А еще… Рейнира просто соскучилась по нему. Все же, как ни крути, дядя всегда был как пламя, на которое она летела подобно мотыльку, и это притяжение не исчезло, какие бы образы возможного будущего ей показали боги. Рейнира все еще хотела, чтобы он был рядом, хотя и старалась себя настроить на повторение, — дай боги и сейчас он будет куда крепче, чем в том, лишь возможном будущем, которое она хочет предотвратить — платонического брака с кузеном Лейнором. После того, как Хайтауэр ушел, Рейнира молчала. Она тихо отошла в тень и наблюдала за разговором отца с прибывшим лордом Лионелем Стронгом, который в другой жизни мог бы быть дедом ее детей. И который, если верить видениям, был довольно неплохим Десницей, хотя многие считали того тупицей, из-за тихой и медленной манеры речи. Но Рейнира знала, что он один из умнейших людей, и даже выковал шесть звеньев цепи в Цитадели, пока не решил, что жизнь мейстера все же не для него. Она была рада, что такой человек, как лорд Стронг будет служить ее отцу. Во-первых, он знал предел своих амбиций и не прыгал выше этого потолка, а во-вторых, Рейнира была уверена, что ей удастся завоевать его доверие, что было невозможно сделать с Хайтауэром, который всегда ее на дух не переносил. В конце концов, нужно было уже распрощаться с детством, и начать уже думать, как будущая королева, а не избалованная девочка, чтобы не повторить свою изначальную судьбу. Королева, которой нужны союзники, реальные и живые сейчас, а не далекие лорды, некогда давшие клятвы ребенку, сидящему у ног короля, все еще скорбящему по умершим жене и сыну, который к моменту ее восшествия на престол, могут быть уже давно мертвы. Улучшить свою репутацию, которая в последние годы ухудшилась из-за шепота Отто Хайтауэра и из-за ее равнодушия к мнению других на фоне нескончаемых кошмаров, тоже бы не помешало. Если честно, у Рейниры была насчет этого одна идея. Она хотела совершить Королевскую поездку, а точнее уговорить на ту отца, чтобы сблизиться с ним и увести подальше от трона. Рейнира видела в видениях, что именно из-за незаживающих порезов тот начал болеть и гнить живьем. Такие раны у короля Визериса были уже сейчас, и он даже лишился пары пальцев, но это еще не было столь критично. Это было наивно, но она надеялась, что если отец не будет каждый день садиться на этот чертов стул, получая новые раны, и бередя старые, то уже имеющиеся заживут и он проживет куда дольше, и не умрет в таких муках. К тому же, такая поездка просто будет полезна им обоим. Их подданные должны видеть, что их семья едина и сильна, а она сама сможет наладить необходимые связи для своего будущего правления. Еще одним поводом для такого путешествия была возможность скрыть свою беременность до определенного срока, — одежды для путешествия были для этого более подходящими, чем платья, в которых сразу будет заметно изменение в ее теле, — а потом можно будет свалить на тяжелую дорогу тот факт, что она родила первенца якобы прежде своего времени, ведь как ни крути, даже если она выйдет за Лейнора в течение пары ближайших недель, то сроки могут не сойтись. Опять же, это был повод больше сблизиться, как с партнером, а не любовником, с самим кузеном, которые в ее видениях зачах сидя в четырех стенах. Лейнор, как и его сестра, жаждал увидеть мир и любил путешествовать, так что Рейнира хотела дать ему это, чтобы тот дал всю свою поддержку ей самой. В конце концов, ей нужно, чтобы он не только стоял рядом с ней, но при этом еще и не пах при этом как винная бочка, после попыток утопить свои печали и тоску по свободе в алкоголе. Но это были только планы. Сейчас ей нужно было сосредоточиться на том, чтобы преодолеть пропасть между ней и отцом, начать показывать двору, что она начала развивать привязанность к брату, а теперь еще и сестре, прощупать местную знать, может сблизиться с принцессой Рейнис, которая могла стать важным союзником, и, конечно, молиться. Яростно молиться всем богам, что лорд Корлис не захочет упустить такой шанс и за шкирку притащит сына сюда, причем в ближайшую неделю, лишь бы только тот женился на принцессе, которая откроет Веларионам путь к Железному трону, некогда потерянный для них из-за выбора лордов на Великом Совете. — Я так понимаю, ты не просто так упомянула Деймона, — укоризненно произнес король, вырывая тем самым Рейниру из ее размышлений. Она чуть вздрогнула, с удивлением понимая, что не заметила, как лорд Стронг их успел покинуть, и глянула на отца. — Он твой брат, — просто сказала Рейнира. — Я знаю, что ты думаешь, что его заботит только трон, но это не так. Визерис недовольно нахмурился и махнул рукой. — Я думаю, что я все же лучше знаю своего брата, он… — возмущенно начал отец. — Любит тебя, — тихо закончила Рейнира, невольно вспоминая тот миг из калейдоскопа видений, когда дядя Деймон помогал своему брату подняться на Железный трон в последний раз. Она сморгнула невольную слезу, готовую сорваться с ее ресниц, и продолжила: — Он дерзок, задирист, порывист и вспыльчив, но нет более отчаянного защитника нашего дома, чем дядя Деймон, который не столько хочет трона, где ему наскучит сидеть уже через неделю, если не раньше, сколько признания. Он-второй сын, а дядя терпеть не может быть вторым, ты же знаешь. Ему нужно, чтобы его ценили. Рейнира тихо подошла к отцу и положила руку ему грудь — Ему нужно, чтобы его ценил ты, kepa, — тихо закончила она. Визерис несколько мгновений помолчал, а потом усмехнулся, обхватил ее руку своими ладонями и легонько сжал. — Когда моя дочь стала такой мудрой? — нежно сказал он, и, посерьезнев, мрачно добавил: — Боюсь, твоя точка зрения на моего брата несколько предвзята, дорогая… — Ты скучаешь по нему, — перебила его Рейнира, понимая, что нужно менять тактику, если она хочет, чтобы дядя вернулся ко двору. — Не давай своей обиде и злости оттолкнуть вас еще больше. Я видела, что может быть. Я знаю, что вы об этом, оба, когда-нибудь пожалеете. Но будет поздно. Отец с минуту хмуро смотрел на нее, пока наконец не вздохнул, и поцеловал ее в лоб. — Я уже послал помощь Деймону, — неохотно признал Визерис, заглянув ей в глаза, и продолжая обхватывать ее щеку рукой. — Но пока это самое больше, что я могу для него сделать. Твой дядя меня весьма ранил своими неосторожными словами, и я не готов еще к примирению. «Но скоро будешь», — подумала про себя Рейнира, вспоминая из видения, что дядя и так скоро вернется с деревянной короной короля Узкого моря и Ступеней. Если быть честной, то она и не рассчитывала на то, что отец призовет брата назад с распростертыми объятиями, но надеялась, что своими словами заставить этих двух упрямцев примириться по-настоящему, и новое изгнание дяди начнется не спустя неделю после возращения. Впрочем, сейчас Рейнира, зная, чем это может кончиться, не собиралась с ним бегать по борделям и портить свою репутацию, так что… — Посланнику конец, — удрученно сказала Рейнира, аккуратно сворачивая тему их разговора. Визерис сначала скривился, а затем еле заметно кивнул, понимая, как она, что это было бы очень в духе дяди. Отлупить посланника, которые прислал весть о долгожданной помощи. В конце концов, Деймон Таргариен впрямь терпеть не мог, когда его недооценивали, или хуже того, помогали ему.

***

Алисента устала. В этот раз роды были куда легче, чем тогда, когда родился Эйегон, и куда как короче, но усталость и боль от этого не стало проще переносить. Ей было плохо, все болело, и когда все закончилось, она без сопротивления согласилась выпить макового молока, чтобы отдохнуть. И спрятаться от своего разочарования. Когда у нее начались роды, а ее муж даже не сопроводил ее до покоев, предпочитая остаться с проснувшейся Рейнирой, чему Алисента была очень рада, и приболевшим Эйегоном, она была обижена, но могла понять, но когда ее девочка пришла в этот мир, и ее отец даже не пришел, чтобы увидеть их, то ей стало так горько, что хотелось разразиться рекой слез. Но она сдержалась. В конце концов, Алисента могла просто утрировать из-за обострившихся из-за беременности эмоций, и Визерис не пришел просто потому, что был занят заботой о других своих детях, которые были не здоровы, а не потому, что ему было плевать. Когда она проснулась, то за окнами давно уже забрезжил свет, а по комнате разносился тихий плач ее новорожденной принцессы. Голосов служанок не было слышно, и Алисента нахмурилась. Почему прислуга не бежит по зову ее принцессы? После макового молока ее тело было все еще вялым, и ей понадобилось сделать усилие над собой, чтобы кое-как оторвать голову от подушки и сесть. Алисента бессознательно посмотрела туда, где слуги еще ночью поставили кроватку, чтобы ее девочка первые дни провела подле нее, но колыбель оказалась пуста. Ее сердце екнуло. Да, может она и не была особо готова к родительству, и порой, смотря на сына, не знала, что с ним делать и как к нему прикоснуться, чтобы ничего не испортить. Первые дни после рождения Эйегона Алисента даже касаться его боялась! Но все же она любила своих детей и это был ее долг, как матери, о них заботиться. Алисента откинула одеяло и спустила ноги с кровати, подавив в горле стон, когда по всему ее тело пронеслась боль даже несмотря на то, что действие макового молока еще не должно было полностью выветрится, и встала. Алисента тут же прижала руку к животу, который был основным источником боли в ее теле, ощущая, как задрожали ноги от перенапряжения. Ей бы лечь обратно, но… — Лиса? — хрипловато позвала она свою близкую фрейлину с все более учащающимся сердцебиением оглядываясь вокруг и понимая, что ее покои пусты. Ни служанок, ни дочери. — Марита? Бернадетт? — попробовала Алисента вновь позвать своих служанок, делая небольшой шажок вперед, но вновь ничего. Ей пришлось вцепиться в спинку кровати, чтобы не упасть, когда ее ноги подогнулись. Она кое-как перевела дыхание, ощущая, как в горле растет ком, а сердце заходиться от бешеного ритма вызванного приливом страха. Вдруг сквозь ее ужас до Алисенты донеслось… пение. Она резко повернула голову, отчего на миг перед глазами все поплыло, после чего торопливо, несмотря на боли и слабость, направилась к балкону, куда были едва-едва приоткрыты двери, из-за чего легкие тюли колыхались от порывов воздуха, и откуда доносил переливчатый голос. Ее кожа покрылась потом, а тянущая боль внизу живота стала сильнее, но Алисента этого почти не заметила, и только уже вцепившись в ручку своей влажной от испарены рукой, она поняла, что напеваемая песня была на валирийском языке и что голос ее напевающий был ей знаком. Двери открылись беззвучно, и когда Алисента вышла наружу, ощущая, как из-за ветерка, которые тут же обдул ее тело, по коже побежали мурашки, ее глаза удивленно распахнулись, когда она поняла, что слух ее не подвел и пела впрямь Рейнира. Ее бывшая подруга и спутница, теперь падчерица, причина ее сердечной боли и постоянно снедающей вины, неторопливо расхаживала по балкону, без любых следов недавнего испытания на лице, облаченная в темно-бордовое платье, и с волосами собранными в довольно простую, но практичную косу. Но самое невероятно было в том, что Рейнира держала на руках сверток одеял, расшитые драконами, откуда доносилось уже затихающее хныкание, нежно его покачивала, и продолжала тихо напевать. Рейнира баюкала ее дочь. Алисента, если быть честной, не знала, что чувствовать. Когда родился Эйегон, ее бывшая наперсница даже смотреть на него не захотела, не то, что касаться. Да, боги, вчера, Алисента в принципе впервые увидела, как Рейнира добровольно взяла на руки брата без гримасы недовольства и холода на своем красивом лице. И вот, теперь это. — Lyka, Helaena, nykeā ao'll wake bē aōha ēdrugī muñnykeā, — прошептала Рейнира, и, хотя Алисента плохо знала валирийский, которые ей так и не дался, она примерно поняла, что та сказала. Имя, которое она совершенно точно не давала дочери, уж точно. — Хелейна? Почему ты назвала ее так? — дрогнувшим голосом сказала Алисента, привлекая к себе внимание. Рейнира замерла, и вскинула на нее своей сиренево-голубой взор, который был для нее закрытой книгой, хотя прежде она могла прочесть в нем все чувства и мысли принцессы. — Потому что это ее имя, ваша светлость, — прохладно сказала Рейнира, выпрямив спину, но продолжая покачивать затихшего младенца. Алисента уже привычно подавила дрожь и ощущения неправильности, когда ее так называли. Ей все еще невольно хотелось обернуться в поисках королевы Эйммы, когда она слышала подобное обращение в свою сторону. — Я своей дочери еще не давала имени, — мрачно сказала Алисента, нутром чувствуя, что имя ее ребенку уже дали, и ее мнение никого не волновало. С Эйегоном было так же. Как и с ее браком. — Я предложила это имя отцу, и он одобрил, — подтвердила ее мысли Рейнира. — Хелейна ведь такое чудесное валирийское имя. Моя мама всегда любила его и хотела так назвать свою следующую дочь, которую боги ей, к сожалению, так и не подарили. Алисента ощутила себя так, будто ей дали пощечину. Может Рейнира сделала это и не со зла, а может все же намеренно, но как бы то не было, ей вновь стало тошно от очередного напоминания, что она лишь имитация, замена королевы Эйммы, в чьей тени ей теперь жить до конца ее дней. Что даже имя ее собственной дочери будет не то, что выбрала бы она, — да и сына называла отнюдь не Алисента — а то, что выбрала почившая королева для своего так и нерожденного ребенка, если бы тот был девочкой. — Да, чудесное, — бесцветным голосом сказала Алисента, не видя смысла спорить. — Зачем вы встали, ваша светлость? Вам стоит отдыхать, — нейтральным голосом сказала Рейнира. — Я даже специально отпустила служанок и забрала Хелейну, чтобы дать вам передохнуть после такого тяжкого испытания. — Почему? — выпалила Алисента, делая порывистый шаг вперед. — Зачем ты это делаешь, Рейнира? Принцесса вскинула бровь. — Что делаю? Даю вам передышку? — спокойно спросила та. — Рейнира… — устало выдохнула Алисента, испытывая нелепое желание заплакать от этой холодности в голосе бывшей подруги. — Хватит. Мы не на публике. Оставь эти любезности. — Хорошо, Алисента, — легко согласилась Рейнира. — Давай оставим. Между ними повисло молчание, которое явно было неловким только для нее самой. — Ты не любишь моих детей, — быстро сказала Алисента, желая прервать это тягостное молчание. — Почему же сейчас вдруг… — Они-драконы, — жестко сказала Рейнира, не давая ей договорить. — Я могу их не любить, но научить быть драконами — обязана. «Ведь ты не сможешь. Ты не дракон, ты чужая и всегда будешь», — так и повисло в воздухе, впиваясь острыми шипами в ее сердце. Губы Алисенты задрожали, а на глазах собрались слезы, но сказать, или сделать, она ничего не успела, поскольку вдруг послышался звук распахнутых дверей сначала в ее покои, а потом и на балкон. Это был Визерис. Ее муж выглядел довольно воодушевленно, прибывая в явно хорошем настроение, а при виде дочерей и вовсе его губы расплылись в широкой улыбке. Он сделал пару широких шагов в их сторону, и нежно поцеловал в голову сначала Рейниру, а потом ласково коснулся ручки Хелейны. Он выглядел счастливым. И на нее Визерис не бросил даже взгляда, полностью сосредоточившись на своих дочерях. Будто Алисента не важна, будто не она его жена, родившая ему этой ночью еще одно здоровое дитя, будто Алисенты здесь и нет.