Власть над прошлым

Сначала ничего не было. Рейнира словно провалилась в густую и вязкую темноту, где она плавала почти без всяких мыслей в голове и ощущала себя просто невесомой пушинкой, которая была ничем и никому не обязана, и не имела никаких обязательств перед миром. Ей было хорошо. Она впервые за долгое время ощутила, что ее разум отключился и мог наконец получить столь необходимый отдых. Ее тело могло наконец отдохнуть, а не рефлекторно напрягаться в преддверии новых кошмаров. Но это был недолгий миг блаженства. Темнота начала рассеиваться, а ее сознание больше не было похоже на банку со светляками, — мыслями — вяло летающими по кругу. И сначала Рейнира вдруг с неожиданной остротой вспомнила день смерти матери. Нет, не так, она будто вновь оказалась в том дне и прожила его заново, но на очень быстрой скорости. Правда боли и горя это не касалось. Они вновь стали очень остры и подобно разбитым осколкам стекла заново вскрыли едва зарубцевавшиеся раны в ее душе. Потом так же мимо нее пронеслись похороны, траур, свадьба отца, рождение брата, и с каждым разом все это неслось быстрее и быстрее, оставляя на ее сердце все больше кровоточащих ран. А вот потом, когда этот калейдоскоп ее воспоминаний дошел до сегодняшнего дня, все пошло иначе. Рейнира словно со стороны смотрела на то, как сир Кристон все же поймал ее, как они говорили, и как потом сидели около костра. Как на них напал кабан, которого она снова и снова ударяла ножом, чтобы спасти свою жизнь и выплеснуть свою боль. Видела свою встречу с белым оленем, которого она не дала убить. Как вернулась в лагерь, как на нее хмуро смотрел отец… Потом все вновь понеслось и мимо начали пролетать какие-то смутные картины, которые изредка становились четкими и ясными, словно фокусировались на определенном моменте. На том, как отец повелел ей выбрать себе мужа, неудачном туре женихов, все из которых были ей не по нраву. На том, как дядя Деймон вернулся со Ступеней, с короткими волосами и в деревянной короне Узкого моря, которую тот вручил отцу в знак своей верности. Их разговор в саду, и даже флирт. Ночное путешествие по Королевской гавани, которое вызвало бы у нее прилив крови к щекам, особенно когда перед ней предстал бордель, где она целовалась с дядей и была готова отдаться ему там, прямо среди голых и бесстыдных тел… И когда ей пришлось пережить то, как она отдалась сиру Кристону, когда дядя бросил ее в борделе, так и не закончив того, что начал. Потом картины становились все мрачнее и мрачнее. Их заметили, она была осрамлена и окончательно рассорилась с Алисентой. Далее последовало видение стремительной помолвки с кузеном Лейнором, и их договор не мешать друг другу любить тех, кто им нравится. Свадьба, которая была омрачена смертью любовника Лейнора от рук сира Кристона, отдавшегося в услужении Алисенте, пришедшей туда в зеленом, как в молчаливом знаке, объявляющем войну, как жалкая продажная потаскуха, идущая к тому, кто больше платит. А еще побегом дяди Деймона, которому она открыто предложила взять ее и убежать на Драконий камень, чтобы стать навечно мужем и женой, но была отвергнута. Далее последовала брачная ночь, полная не удовольствия, а горьких слез Лейнора и вина, которое они выпили, чтобы залить каждый свои печали. Последующие видения, умещающие в себя целые десять лет жизни, были мутными, да и не особо радостными. Скорее очень одинокими и мрачными. Только редкие моменты были четким. Те мгновения, когда она находила удовольствия в объятиях некого Стронга, рождение ее детей, — Джейкерис, Люцерис, Джоффри, чьи имена подобно стрелам глубоко вонзились в ее сердце, как и вид их очаровательных мордашек, которые прежде были лишь смутными образами — эти долгие и болезненные прогулки до покоев Алисенты прямо после родов, которыми бывшая подруга ее словно наказывала, переезд на Драконий камень, известие о пожаре в Харренхолле и смерть сира Харвина, разбившая ей сердце. Смерть Лейны, на которой женился дядя Деймон, сбежав в Пентос, похороны уже кузины. Их первый раз на пляже Дрифтмарка. Громкий скандал из-за того, что один ее сыновей случайно лишил глаза одного из будущих сыновей Алисенты, когда тот оскорбил мальчиков и дочерей Деймона — Бейла и Рейна, такие славные девочки, но не ее, не ее… — ставший переломным моментом для их давнего раскола в семье. Потом был краткий просвет в виде недолгого покоя и счастья, которое она обрела с Деймоном, все же ставшем ее мужем, после того, когда удалось провернуть аферу с инсценировкой смерти Лейнора. Рождение уже их мальчиков, — Эйегона и Визериса, — визит в Королевскую гавань, где все было отравлено Зелеными, даже отец, чьей лик она едва узнала. Ужин примирения, ради него же, а потом отец умер. И началась война. Сир Кристон, подлый предатель короновал ее брата, а ее дочка, бедная малышка, умерла при родах, которые начались раньше срока. Смерть Люцериса, которая ее сломила, а последующая смерть Джейкериса, которая придала ей сил, но в то же время, стала началом паранойи и безумия, сжиравшего разум. Битвы и победы. Краткое правление, полное всего того, что ее юную я могло только ужаснуть, предательства, сыпавшиеся на нее, как из рога изобилия, — даже Деймон, даже он ее покинул — и смерти Джоффри, павшего со спины Сиракс, когда мальчик, — глупый и наивный мальчик — пытался ее оседлать, чтобы прийти своей сломленной матери на помощь. Побег. Опять предательство и закрытые ворота перед носом. Продажа отцовской короны ради того, чтобы вернуться хотя бы на Драконий Камень, в отчаянное надежде найти там оставшиеся яйца драконов, но там ее ждала лишь новая засада… …и смерть. Та самая, что ей уже являлась и именно там все замедлилось. Рейнира, словно в наказание, прожила этот миг по новой, да так все это было долго, болезненно и мучительно, что она не сразу осознала, что все закончилось. Что она только стала свидетельницей того, что могло быть с ее жизнью, а не по-настоящему прожила ее, как Рейнира думала, настолько погрузившись во все это. Казалось, она корчилась в огне веками. Каждая струна ее души болела и агонизировала так, будто дракон окутывал ее пламенем снова и снова. Ее кожа плавилась, а мышцы рвались под натиском драконьих зубов, она хотела кричать и плакать, но не могла. Рейнира была в агонии. Она не знала, сколько это длится, но в какой-то миг, сквозь муки, ощутила, как что-то изменилось, даже воздух стал иным, а на ее кожу упало что-то холодное. Рейнира с трудом разлепила ресницы, которые склеились от ее соленых слез, и медленно осознала, что все закончилось. Ей еще только пятнадцать, она не взрослая сломленная насквозь женщина, чья жизнь пошла прахом, и которая только что умерла очень страшной смертью, а все это было только потоком видений, посланных ей богами то ли в наказание, то ли для того, чтобы она все изменила. Рейнира вяло моргнула, почти ожидая вновь увидеть темный лес, чардрево, на чьих корнях сидела до всего этого, и Дитя Леса, но… Во-первых, было светло. Над ней было хмурое небо, где не было и проблеска солнца, скрытое серыми тучами, но было светло. Во-вторых, Рейнира вдруг осознала, что она нагая. Абсолютно. И ей было холодно. На короткий миг, это казалось даже благословением после адского пламени, рожденного драконьей пастью, но быстро перестало таковым быть. Она замерзла, но… Рейнира, как завороженная, протянула руку вперед и поймала нечто маленькой, хрупкое и белое, сыпавшиеся с неба, подобно пеплу. Но это был не пепел. Это был снег. Она никогда не видела снега. Настоящего, холодного снега, который мгновенно растаял на коже, превратившись в каплю воды, потекшей вниз по ее руке, по запястью и ниже, пока просто не исчезла, как и все остальные снежинки, мирно падавшие на нее. Рейнира неуклюже села, ощущая себя так, будто она не шевелилась очень долгое время. Тело было словно чужое и с трудом слушалось. Распущенные волосы, рассыпанные по плечам, были ее единственной защитой от холода, которые медленно, но верно, проникал в ее тело. Рейнира огляделась. Земля вокруг нее была укрыта сплошь белоснежным снегом, чем при любом другом случае, она бы даже полюбовалась. Везде были деревья, тоже присыпанным белым снежком, но это были явно не те вековые молчаливые стражи, что росли в Королевским лесу. Тут были высокие сосны, вязы, и страж-деревья, и другие, которые не были распространены на Юге, а росли в основном на Севере, и ближайших к нему королевствах. К ее облегчению, рядом с собой, Рейнира обнаружила плащ с меховой оторочкой, который быстро накинула себе на плечи, после чего неловко встала на ноги. Ее стопы утонули в снегу, но тело почти сразу начало согреваться под теплым плащом, в который она туго замоталась, прежде чем сделала неуверенный шаг вперед, если честно не зная, куда собралась идти. Все было одинаковым! Внезапно она услышала какой-то звук. Жалобный и несчастный. Будто кто-то… плакал? Какой-то ребенок, если быть точным. Но что делать ребенку в лесу? Рейнира не знала почему, но ее сердце сжалось, а душа потянулась к этому крику так, будто это ее дитя где-то там плакало, хотя прежде в ней не было ничего такого… материнского. Вероятно, недавние видения в ней пробудили эти чувства. Невольно ее мысли обратились к ее будущим сыновьям, и даже дочке, но она быстро их стряхнула, твердо сказав себе, что их еще нет и они не умерли жуткой смертью, которые Рейнира предотвратит во чтобы-то ей не стало. Она не заметила, как направилась на звук плача, который в какой-то момент стих, отчего ее сердце оборвалось, а ноги перешли на бег. Рейнира внезапно вышла из пролеска и оказалась на большой поляне, похожей на ту, что она видела в Королевском лесу, только здесь было полно снега, а около краснолистного чардрева, тоже большого и старого, было озеро, полное черной воды, которого там не было. Тихий всхлип. Ее взгляд тут же заметался в поисках звука, который был несколько странным, словно доносился их под толщи воды, но ничего. Она подошла ближе к дереву, лихорадочно осматривая его корни, думая, что может дите где-то здесь, но нет, здесь тоже было пусто. И вновь этот звук. Рейнира замерла и, с нарастающим в душе ужасом, медленно повернула голову к озеру. Она не знала как, но была внезапно совершенно уверена, что звук доносился оттуда. Рейнира бегом преодолела небольшое расстояние до озера и упала на колени перед ним, панически глядя в темные воды. Блеск. Она заметила еле заметный блеск, и несколько пузырьков, которые вдруг появились из воды и лопнули на поверхности, будто кто-то выпустил последние остатки воздуха из легких. Рейнира не думала, что творит. Просто позволила стечь с плеч плащу и нырнула в воду, не отводя взгляда от блеск каким-то шестым чувством зная, что это ее ориентир. Она яростно работала руками, отталкивая от себя темные и неожиданно теплые воды, погружаясь все ниже, панически осознавая, что блеск пропал, а дна не было видно. Воздух начала покидать ее легкие, а перед глазами заплясали мушки, но Рейнира продолжала упрямо раздвигать воды вокруг себя, вновь слыша тихий плач, который сейчас резал ее уши громче, чем предыдущий вопль. Тут перед ее мутнеющим взором мелькнуло очертание небольшой фигурки, хаотично машущее маленькими ручками, и ножками, и она сделала решительный рывок вперед. Рейнира крепко сжала в руках теплое тельце, которое схватила из последний сил и прижала к груди, после чего судорожно начала работать ногами, чтобы всплыть на поверхность. Первый глоток воздуха был подобно летнему вину, которое ей тайком дал дядя Деймон, когда ей было семь. Опьяняющим и сладким, дарящим легкую эйфорию, заставляя кружится голову и вызывая невольную улыбку на губах. Но Рейнира быстро стряхнула это чувство, понимая, что хрупкое тело, прижимающееся к нагой коже ее груди, было неподвижно. Она в ужасе опустила взгляд и тут же облегченно выдохнула, когда увидела не мертвое дитя, а маленького милого мальчика, чей по взрослому хмурый взгляд самых необычных глаза, — темно-индиговых с тонким, но разным, кольцом вокруг зрачка: льдинисто-голубым и оранжево-красным — которых Рейнира когда-либо видела, был устремлен на нее и будто говорил, что она могла бы плыть и побыстрее. Немного истеричный смех вырвался из ее горла, а руки, будто делая это уже не раз, поправили положение младенца, чтобы ему было удобнее, и еще ближе прижала его к своей груди. Рейнира не ощущала неловкости, или неправильности, от такой близости, а наоборот. Она чувствовала себя также, как и в тех видениях-воспоминаниях, касающихся первых минут после рождения каждого из ее еще несуществующих детей. Рейнира была полна адреналина, радости, облегчения и любви, от которых ее переполненное до краев этими чувствами сердце было готово взорваться в груди. Она рефлекторно покачала младенца, которые немного недовольно наморщил свой милый носик, даже не понимая, что делает, или то, что под ее ногами вдруг появилось дно, и теперь Рейнира твердо стояла на ногах, по талию в воде, а не бултыхалась в глубоком озере. — Rytsas, issa byka zaldrīzes, — проворковала она, ощущая всем своим нутром, что это был именно дракончик и он был ее. Рейнира нежно провела рукой по макушке, удивительно темной и кучерявой для явно новорожденного младенца, и замерла, когда поняла, что на маленькой головке был надет обруч, который она сразу не заметила, полностью очарованная серьезными глазищами. Тот самый, чей блеск ее вел в водах, и которые был ей знаком. Это была миниатюрная копия короны Эйегона Завоевателя. Она хорошо знала эту корону, и не раз видела, так что была уверена, что не ошиблась. Та же валирийская сталь и те же рубины, только в миниатюре, чтобы быть впору этому маленькому мальчику, который сейчас прижимался пухлой щекой к ее груди и держал в кулачке ее волосы. — Ну и что ты за чудо такое? — прошептала Рейнира, коснувшись маленького носика подушечкой пальца. — Как ты и сказала, он твой, — вдруг произнес голос, которые невозможно было отнести к какому-либо полу, и звучавший так, будто говорили сразу несколько существ, а не одно. — А точнее он может стать твоим. Рейнира вскинула голову и быстро огляделась. Никого. Ее руки крепче сжались вокруг мальчика, а глаза лихорадочно шарили по пустому заснеженному лесу в бесполезных попытках найти того, кто говорил с ней. — Кто ты? Покажись! — повелительно сказала она, гордясь собой за то, что ее голос не дрожал. — Мы все и никто. Мы везде и нигде, дитя огня и неба, — вновь произнес этот странные голос и Рейнира с удивлением поняла, что тот шел из чардрева. Она сглотнула. У нее возникло невероятное подозрение, что этим гласом могли быть никто иные, как Старые Боги, которым поклонялись Первые люди. — Вмешиваться в дела смертных не в наших правилах, — продолжил он, хотя губы деревянного лица, вырезанного на чардреве, даже не дрогнули. — Но песня была неправильна спета и мир подошел к концу. Без смертных и природы — нет нас, а без нас — нет смертных и природы. — Чего вы хотите от меня? — воскликнула Рейнира, ощущая, как по телу пробегает дрожь. Из ее рта выходил пар, и она чувствовала, как воздух в миг стал холоднее. Ей хотелось выйти из воды, схватить плащ, которые она оставила на берегу, и накинуть его на себя, укрыв за одного бедное дитя в своих руках от сурового холода. Боги! Дети же были так хрупки! Но не могла даже пошевелится. — Песня началась не в конце, а в начале, — загадочно произнес голос из чардрева. — Ты можешь спеть ее по-новому. Рейнира начинала уже злится. Драконья кровь в ее жилах кипела и требовала ответов, а лучше конца этого бреда!.. — Какая еще песня? — воскликнула она. — Я не понимаю! — У тебя есть выбор, Рейнира Таргариен, — ответил голос, неуловимо став строже и выше. — Отдай ему дитя, живи ту жизнь, что ты узрела и умри в назначенный час. Не нужно было особо думать, о чем вещал голос. Об этом стремительном путешествие по страницам предстоящей ей жизни, которой осталось меньше, чем пару десятилетий, которую Рейнира хотела для себя в последнюю очередь. И ребенка она отдавать не хотела. — Или дай песни иное начало, строй новую жизнь, но знай, что за это нужно заплатить, — продолжил голос. Поднялся ветер, небо потемнело и снег пошел сильнее, но Рейнира почти не обратила на это внимание. Ее мысли метались, а ее нутро подсказывалось, что у нее почти нет времени на выбор. Да и есть ли он? Она была согласна на любую другую жизнь, чтобы только избежать той, что только что видела, а может даже и прожила. Но слова о цене ее очень смущали. — Выбирай мудро, но быстро, дитя огня и неба, — настойчиво сказал голос. — Какова цена? — наконец выдохнула Рейнира. — Дети, которых ты видела, — прямо был ей ответ. — Никто из них не родится, ибо цена за песнь велика. Рот Рейниры распахнулся. Это было жестоко! Пять здоровых мальчиков, зениц ее ока, за шанс построить иную жизнь — это слишком дорого. Вот только… Ее мать заплатила жизнью всего за одного мальчика, который все равно умер, как и умрут трое из ее будущего потомства, всю жизнь, очень короткую, нося клеймо бастардов, в чем была ее вина, а не их. А еще ее дочка, которая тоже не в чем не была виновата. И у которой, может, и шанса не было. Так… Может стоит рискнуть? Стать хотя бы хорошей королевой, если не матерью? Треск. Ее голова резко повернулась на звук, которые был оглушителен в повисшей вдруг тишине и ощутила, как по ее телу разлился парализующий ужас. Из леса вышел он. То самое создание, сотканное из льда и смерти, которое она несколько раз видела в своих сна. И в своих снах видел ее предок Эйегон. Она была уверена, что тот видел именно это чудовище, чье чело было украшено шипами, напоминающие корону, а жуткие ярко-голубые глаза пронзили ее насквозь, но лишь на миг. Потом его взор неуклонно опустился ниже и замер на невинном ребенке в ее руках. Его белые губы дрогнули в предвкушающей ухмылке. Рейнире захотелось убежать, спрятаться и спрятать дитя, которое этот монстр явно желал заполучить. Она вдруг осознала, что голос из чардрева именно это создание имел ввиду, когда говорил ей отдать дитя «ему». — Выбирай! — громогласно прокричал вышеупомянутый, когда существо двинулось вперед с твердой уверенностью в походке. Оно потянуло руку за спину и схватило рукоять меча, висящего за спиной, отчего сердце Рейниры забилось как сумасшедшее. Что выбрать? Что выбрать?.. Унылую жизнь, чей конец безобразен и скор, или новую, ту самую, за которой она гналась, убегая от сира Кристона? Я выбираю новую жизнь! Вот что твердо решила Рейнира, слыша лязг вынимаемого меча, а потом, едва мысль о ее решение пронеслась в ее голове, ее что-то дернуло за ногу и потащило вниз, в озеро, полное черной воды, где вновь исчезло дно. Она могла поклясться, что слышала яростный скрежещущий вопль и видела сквозь воду пару голубых глаза, полных ненависти, но все быстро пропало, и ощущение теплого тельца в руках, которое Рейнира крепко прижала к себе было последним, что она запомнила. А потом была только уже знакомая тьма.