Живот и его необычные особенности

Тёмные волосы ровно и мягко лежат на подушке. Ресницы не дрожат, лишь слегка отбрасывают едва заметные тени на веки. Типичное японское лицо заставляет глаза Сатору немного болеть — от ожидания, от любви, от ненависти, от всего того, что он чувствует и что даже не может толком описать, потому что чувств, пожалуй, слишком уж много. Но, ох, это японское лицо. В своё время оно наделало много делов, и даже сейчас, когда хозяин лица спит, оно всё ещё иногда снится Сатору в самых ужасных кошмарах. Не то чтобы ему часто снятся кошмары — или хотя бы просто сны, — но иногда его сознание выдаёт странную штуку, и в следующее мгновение он видит что-то, что, он прекрасно осознаёт, является сном, но от чего просто не может слишком резко проснуться, а оттого и вынужден видеть иллюзию сознания. Чаще всего это Тоджи. Так уж вышло, что его мозг просто слишком зациклился на том, что было — подумать только! — уже более десяти лет назад. Но иногда это Сугуру. И прямо сейчас, смотря на спящее лицо Сугуру, Сатору не мог не поморщиться от вида этого типичного, но такого родного и единственного японского лица. Гето Сугуру был таким типичным японцем, господи. Эти узкие чёрные глаза, тяжёлые прямые чёрные волосы, его цвет кожи и черты лица. Слегка кривые ноги, даже если это не особо видно из-за мышц (а у японцев они частенько были кривыми по наследству из-за позы сейдза), длинные тонкие пальцы, словно специально созданные, чтобы играть на сямисэне. Никогда Сатору не видел, чтобы Сугуру играл на сямисэне, но это было так легко представить, что, пожалуй, только и можно, что поморщиться. Единственное, что в Сугуру было не типично японским, так это рост. Слишком высокий, и тем не менее это шло мужчине. А уж когда тот надевал кимоно, как Годжо-кеса, так уж тем более истинный представитель японцев. Даром, что японского терпения и смирения там не было и капли. — Ты скоро дыру в нём протрёшь, — выдохнула Сёко, присаживаясь рядом. Сатору поморщился от сигарет, позволяя Бесконечности настроиться так, чтобы не чувствовать этого безобразия. Вопреки мнению множества, он планирует дожить до счастливых ста лет, тем более что кто, если не он, сможет это сделать? И как это сделать, если то и дело портить лёгкие? — Так ему и надо, — по-детски ответил он, закатывая глаза. Под повязкой этого было не видно, а Сёко, смотря на их бывшего одноклассника, ничего не заметила. Не могла заметить она и многочисленных засосов, что разукрасили его тело почти что с ног до головы. Мегуми не иначе как дорвался до тела и секса, — и так и было ведь, — ибо метил через каждые пять сантиметров; укусил под самый затылок так, что едва получилось прикрыть чёрной тканью воротника. Если бы имелся человек чуть повыше него ростом, что заглянул бы сверху, то подивился бы такому чёткому следу зубов. Сатору подавил порыв облизнуть губы, вспоминая, как собственнически его целовали всего за пять минут до выхода из дома. Придавили к стене, нагло и так — так счастливо — улыбаясь не уголками губ, а так широко, что даже мельком можно было увидеть белые зубы. Мегуми никогда раньше так не улыбался. Сатору бы знал, они ведь знакомы лет десять, даже чуть больше; но Мегуми стал улыбаться и открываться миру именно сейчас, словно — и — и ведь мутация была права, не так ли? Он был прав. Мутация сказала, что Мегуми было бы полезнее иметь романтические отношения, чем не иметь их. И так и оказалось. Мегуми улыбался. Выглядел действительно счастливым. Он тянулся к Сатору — и к другим людям — смотрел на мир анализирующим, а не подростково-депрессивным взглядом, начиная видеть, что всё гораздо больше, чем могло бы казаться. Более не зацикленный на себе, Мегуми казался гораздо… Свободнее, что ли? И хоть Сатору понятия не имел, почему это произошло, но он видел разницу. И она была просто колоссальной. Это радовало. И хоть в груди изредка что-то кололо, он был рад. Действительно рад; счастлив сам по себе и счастлив за Мегуми. А то, что беспокоило сердце, было всего лишь лёгкой неуверенностью. Он понятия не имел, откуда это взялось и что значит, и почему не уходит (хотя это уходило, если он обнимал Мегуми; и ещё сильнее уходило, когда Мегуми улыбался в ответ и обнимал его, своими руками отвечая на объятие, делая его более сильным и крепким, более значимым). Да и когда бы ему разбираться с подобным? Хватало и всего остального. Например, вот этого японского лица. «Ну и отвратительное же оно», — не мог не подумать Сатору, кривя душой, ибо лицо Сугуру было чистым и в каком-то смысле красивым, наверное? Не то чтобы он очень сильно разбирался в красоте людей, к тому же собственных друзей, а уж тем более подобных друзей, которых, знаете, он убивал? Но тем не менее — отвратительно! — Эй, — позвал он, тыкнув пару раз пальцем в упругую щеку. — Очнись, спящая красавица. Гето не отреагировал, продолжая лежать на кровати. Если бы не изредка вздымающаяся грудь, его можно было бы принять за покойника. Уж кому-кому, а Сатору это известно получше многих. — Не торопи его, — фыркнула женщина, выдыхая очередную порцию дыма. Это тоже было отвратительно. Почему все друзья Сатору такие отвратительные и совершенно не милые? — Ты не милая, — озвучил он собственную мысль. Та только фыркнула в ответ. Вот Мегуми бы его понял; Мегуми бы от его слов точно не отмахнулся. Он бы согласно кивнул, драматично скривив лицо, потому что вот это вот курение было действительно не милым. Кстати о Мегуми, раз уж он подумал. Кажется, сегодня вечером они собирались вместе посмотреть фильм, но остались ли у них какие-нибудь сладкие закуски? Мороженое, к примеру, или хотя бы парочка йогуртов? Задумавшись, Сатору почти пропустил момент, когда ресницы Сугуру дрогнули. Ключевое слово — почти. Потому что, в самом деле, как он мог бы это пропустить? Невозможно не заметить потяжелевшее дыхание, паузу, вдох. То, как Сугуру проснулся: вроде резко, но не совсем, потому что остатки лекарств, что до сего момента держали его погружённым в сон, не дали сорваться с места. — Доброе утро, спящая красавица, — ухмыльнулся Сатору, положив ладонь на чужую руку, чтобы дать ощутить собственное присутствие. Он был почему-то уверен, что Сугуру не отшатнётся. Не испугается, даже если в последний раз, когда они виделись, Годжо пришлось пропустить через это сердце фиолетовый, убив Гето. И так и случилось. Сугуру почувствовал его; он узнал его; он дёрнул рукой, как мог, пытаясь проснуться, но теперь не торопясь, позволяя мозгу сделать это в нужном темпе, не принуждая к срочности из опасений угрозы. Его дыхание постепенно становилось всё более глубоким и осязаемым. А через ещё пару минут чёрные глаза наконец-то открылись. Взгляд Сугуру фокусировался медленно, с некоторыми паузами. Изредка он закрывал глаза обратно почти на несколько минут, а потом открывал снова. Пару раз мужчина моргнул даже не одновременно, а сначала левым глазом, после — правым, и хотя Гето развил обе стороны, он всё же должен был оставаться правшой даже в таких вещах, так что это было не совсем хорошим знаком. Спустя почти десять минут тот смог сфокусироваться. Сатору, всё ещё не отпуская чужой руки, наклонился пониже, стягивая повязку. В глаза слегка неприятно ударил свет из окна; это была самая обычная больница, пусть и личная палата для вип-персоны, а день только начинался и обещал быть весьма ясным. — Сатору, — простонали его имя. Звучало не слишком сильно, но и не слишком слабо. Сам Годжо в это время со слегка затаённым страхом проскользил по чужому лицу и с огромным облегчением понял: это Сугуру. Конечно, он уже знал это. Он прекрасно знал, что когда мутация наткнулась на тело Сугуру, то быстро разобралась с проблемой, просто напросто убив мозг; а потом тело Гето было доставлено Сёко, а сама Сёко каким-то образом смогла восстановить эту часть — в конце концов, ну не без мозга же его хоронить? Более того, хоронить снова, как будто первого раза было мало! И в конечном итоге, когда Сёко вернула, несомненно, очень важный орган, тело сделало самостоятельный вдох. И само собой, что когда стало ясно — возможно, только лишь возможно, — что Гето Сугуру может быть жив, мутация тут же перенесла его как можно дальше ото всех, чтобы исключить любые возможные риски. Но мутация также не могла так сильно рисковать. Если бы в теле Сугуру оказался не Сугуру, то что могла бы сделать мутация? Да, первый раз одержать победу в битве было просто, но встать против Сугуру — пусть и против только лишь его тела — даже не в первый, а практически в пятый раз? Да ещё и будучи не в собственном теле, а в теле Мегуми? Это было слишком больно и слишком тяжело. И тогда мутация решилась на то, что Сатору понятия не имел, как это пришло ей в голову: временно Сугуру заморозить. То есть погрузить в кому, пока ситуация не станет лучше. Технически ему было понятно, откуда взялась эта мысль: сама мутация тоже, в каком-то смысле, была заморожена в животе Мегуми несколько лет. И тем не менее подобная идея — насильно погрузить кого-то в кому — была для самого Сатору всё ещё слишком чуждой. Порой ему казалось, что он и сам в каком-то смысле, после слияния с мутацией, мыслит теперь слишком иначе. И это понятно, потому что мыслить точно также не вышло бы при всём желании; опыт человека позволяет тому расти, а при росте физическом или же психологическом мышление должно и будет меняться. Но Годжо так же прекрасно понимал, что и он сам, и мутация, что теперь тоже — он; всё это есть, было и будет им самим. Так что идея комы — его. Просто возникшая вследствие определённых обстоятельств и совсем иных условий, тех, которые лично он не проживал, потому что это выпало на долю мутации. Если Сёко было что сказать по этому поводу, то она ничего не сказала. Таким образом Гето оказался в больнице, в спящем состоянии, почти на девять месяцев. Сначала сам Сатору был заперт. Потом ему нужно было разобраться с навалившимися проклятиями и проблемами своих студентов, что, резко осознав его внезапную человечность, могли навредить самим себе — как Юта, который наотрез отказался покидать пределы Японии, несколько жертвенно пытаясь помочь Сатору с его же работой, или же Мегуми, что буквально игрался с собственной душой и мог деформировать её до такого состояния, после которого смерть могла показаться благословением. В конце концов, это была самая настоящая дыра в душе — более того, в неё пихали ножны. Чосо. Вечные ночные кошмары Юджи из-за Сукуны. Бабушка Кугисаки, которая не хотела отпускать внучку обратно в Токио. Последствия Сибуи. Рука Инумаки. Смерть Мехамару. Сатору приходилось частенько напоминать самому себе: по одной проблеме за раз. Потому что жизнь научила. Дала очень важный урок: Сатору, как бы силён он ни был, может выполнять только одну задачу за раз. Это значило, что либо он помогает студентам, либо помогает Сугуру. Вот только Сугуру мог поспать ещё немного. А студенты ждать просто не могли, ведь их жизнь шла прямо сейчас. — Доброе утро, Сугуру, — чуть тише сказал он. Грудь немного сдавило от облегчения: в теле Сугуру был исключительно Сугуру, а не какой-то чужак. Женская рука немного отпихнула его в сторону, и Гето, ещё не до конца пришедшего в себя, быстро осмотрели профессиональным взглядом: посветили на зрачок, проверили зажившую рану на лбу, что сейчас стала слегка бледноватым, большим шрамом. Посчитали пульс, а потом ткнули в лоб, чтобы уложить обратно на подушку. — Здоров, как чёрт, — хмыкнула Сёко. — И тебе привет, — запоздало поздоровался Сугуру, слабо закатив глаза. Прищурившись, Сатору с удовольствием улыбнулся, чувствуя, как небольшой узел в груди ослабевает.

***

— Сегодня что-то случилось? — спросил Мегуми, слегка почёсывая белую голову. Сатору ласково, но слишком уж нежно улыбнулся, прежде чем сильнее притереться к его животу, словно ленивый кот. — Да, — ответил мужчина, но больше ничего не сказал. Крепкие руки на мгновение крепче обняли его, прежде чем снова расслабиться. Чужое тело навалилось на него ещё сильнее, словно таким образом тот пытался слиться воедино, не меньше, но Мегуми, невольно улыбаясь в ответ, ответил с тем же напором, попутно любопытствуя: — И что же случилось? Годжо хмыкнул. Потёрся прохладным носом о низ живота, глубоко вздохнул, посылая мурашки, а после приподнял голову. Под чёрной повязкой глаз не было видно, но Фушигуро прекрасно знал, что смотрят на него с весьма нежными чувствами. Уже не раз и не два видел это выражение лица без каких-либо преград. — Это сложно объяснить, — вздохнув, ответил Сатору, а после снова стал тереться об него. Это было совершенно несексуально, но так мило и требовательно, что Мегуми снова почесал чужой затылок; тот уже не так сильно колол, как раньше, а это значило, что вскоре ему нужно будет достать машинку и осторожно всё подстричь. Вообще, он довольно рано заметил, что Сатору в отношениях бывает довольно требователен. Например, он требовал много внимания и заботы к самому себе; требовал отвечать на внимание, а не просто обратить внимание, что имело, как оказалось, довольно большую разницу. Требовал быть ответственным в таких вещах, как общее совместное будущее, вовлекал в принятие совместных решений, даже если это были не совсем серьёзные или важные вопросы, — но которые явно стоило решать вместе, потому что иногда это касалось их обоих. Отдельные требования были под секс. Те самые правила: говорить о том, если что-то не нравится; озвучивать собственные желания; не экспериментировать со слишком большими вещами в одиночку, если это может вызвать какого-либо вида травмы. Но самое главное требование Сатору, несомненно, касалось таких интимных вещей, как касания. Ласка. Нежность. Прямо как сейчас, когда Сатору явно хотел быть рядом с ним и, пусть и не вслух, но требовал этого — обнял его, осторожно повалив на диван, да не разрешая даже предпринять попытку встать, ибо ничего не выйдет. Тот самый момент, когда Сатору нужно было обниматься; без поцелуев или намёка на дальнейшее продолжение, просто объятия, просто безраздельное внимание к его персоне. Иногда Фушигуро чувствовал, что хочет того же. Чтобы его просто нежили в крепких и надёжных руках, чтобы обнимали и лелеяли, поглаживая волосы. Так что он прекрасно понимал это чувство и с полной самоотдачей отвечал каждый раз, когда его отрывали посреди каких-либо — никогда не очень важных и срочных — дел, чтобы без объяснений повалить на диван или кровать. И обычно всё было нормально. Обычно Мегуми мог легко просто отдавать ласку, ничего не прося взамен, но прямо сейчас, когда Годжо продолжал тереться об его тело, словно одних только рук Мегуми ему ужасно не хватало, он чувствовал странное побуждение сделать больше. Постараться лучше. Одарить чем-то большим. Ему хотелось нежить Сатору, словно тот был какой-то маленькой избалованной принцессой, а не взрослым мужчиной почти тридцати лет. Ему хотелось чего-то большего, чем просто гладить по волосам, потому что этого было слишком мало. Но они лежали на диване и не двигались, потому что у Сатору был вот этот момент прилива нежности, а это было очень важно, и Фушигуро уважал подобные потребности, потому что иногда они у него тоже были. — Ты главное начни, — фыркнул он, стараясь перестроиться так, чтобы было удобнее. Сатору, продолжая тереть тела друг о друга, совершенно не помогал. У Мегуми кровь по венам ускорялась в геометрической прогрессии, и так и тянулось сделать хоть что-то, потому что нервная энергия стала слишком сильно переполнять тело, начиная отдавать лёгкой дрожью в конечностях. — Мой лучший друг вернулся, — почти что выдохнул Сатору, снова приподнимая голову. Он так сильно тёрся об него, постепенно приподнимаясь вверх, что та теперь была не внизу живота, а на груди Мегуми. Фушигуро сглотнул, весьма поздно замечая, что в процессе передвижения лёг на матрас, а Сатору, так-то, оказался сверху, продолжая тереться телом о тело. Его член весьма неравнодушно дрогнул. Сглотнув, он спросил: — У тебя есть друзья? — весьма недоверчивым и удивлённым тоном. — Грубо, — фыркнул Сатору, кладя голову ему на грудь. — У меня есть друзья, — сказал тот, подчёркивая слова особым тоном. — И даже лучший друг. Нервная энергия в теле Мегуми требовала потереться о Сатору в ответ. Даже кожа на спине слегка встала дыбом, потому что лежать в спокойном положении было слишком сложно. — Он вернулся? Это значит, что раньше его не было, — логический контраргумент. — Он всегда у меня был, — обиженно сказал Сатору. Впрочем, настоящей обиды в голосе и не было, так, игривое притворство. — Но теперь он вернулся. Сказал — и снова потёрся телом о тело. Дыхание Мегуми потяжелело. В штанах тоже становилось тяжело — и тесно. — Это хорошие новости, — сказал он, не особо думая обо всём этом. Гораздо больше Мегуми занимали мысли о том, когда будет прилично залезть в чужие штаны, чтобы устроить совместную дрочку, потому что это то, за что Годжо должен был взять ответственность, как виновник его нынешнего возбуждённого состояния. Не то чтобы его сильно волновали эти приличия, однако он прекрасно понимал, что настроение для секса было немного странным — и именно поэтому всё складывалось как-то 50/50. То есть либо это случится, либо нет. И чтобы случилось, нужно было правильно перенести настроение мужчины в нужное русло. И вопреки тому, что Годжо Сатору думает о себе, Мегуми, как никто другой, внезапно стал осознавать, что мужчина — старик. Ну, не то чтобы старик. Но этот человек не настолько молодой, как сам Мегуми. Ну, не то чтобы у него хоть раз не встало, или вставало меньше, или тот быстро приходил — как раз наоборот, здесь иногда сам Фушигуро мог пролететь по всем фронтам, потому что его подростковые гормоны иногда могли выкинуть странный финт ушами. Другое дело, что у Мегуми все мысли были о сексе, а у Сатору — нет, просто потому что Сатору был уже слишком взрослым, чтобы его мозги постоянно о чем-то таком думали. В общем, сексуальные намёки Мегуми, которые никоим образом нельзя было истолковывать как-либо иначе, иногда просто пролетали мимо. И вовсе не потому, что игнорировались, а потому что Сатору не видел в них намёка. А не видел именно потому, что не думал. Так что прямо сейчас была весьма тонкая грань, которую нужно было пересекать очень осторожно, потому что если зайти слишком резко, то Сатору скажет, что не хочет, и соблазнить его на что-то большее не выйдет, как бы сильно он не старался. Но если сделать всё правильно, то Мегуми сможет заполучить желаемое. Для правильного соблазнения нужно было шумно выдохнуть у чужого уха, почесать не затылок, а макушку; кончиками пальцев, едва-едва, скорее даже дразня чужие нервы, чем что-то ещё. Вторую руку Мегуми медленно положил на чужие плечи, притягивая голову Сатору к своей груди. Тот, пока что ничего не замечая, фыркнул: — Очень хорошие — я так-то убил его пару лет назад. Фушигуро замер, моргая и пытаясь осознать сказанные слова. После недоверчиво опустил взгляд вниз, на Сатору. Тот строил невинную рожу, но Мегуми было подобным не пронять. — А если чуть менее короче? — попросил он несколько драматичным голосом, потому что теперь ему было интересно именно вот это, а не возможность раздеть мужчину, чтобы полюбоваться невероятно соблазнительным телосложением. Годжо улыбнулся, хитро сощурив глаза: — Неа, — после, лишь чуть более задумчиво, возможно, немного виновато: — может быть, как-нибудь потом. Послушать чужую историю жизни было весьма интересно, однако Мегуми решил в это не лезть. И без того ясно, что ситуация весьма и весьма спорная, там без долгих философских споров никак, а разобраться с чем-то таким действительно можно будет позже. Поэтому, вместо каких-либо обид, он просто пожал плечами. И в это же время просунул собственную ногу между чужих бёдер, возвращаясь к плану «соблазнения». В конце концов, они собирались сегодня вечером посмотреть фильм. И если Сатору действительно думал, что они будут пялиться в экран телевизора, чтобы следить за каким-то непонятным сюжетом, то, что ж, его ждало большое разочарование. — Но я действительно поверить не могу, что он вернулся, — немного слабым, тронутым голосом сказал Сатору, крепче хватаясь руками за его талию, и Мегуми внезапно стало совестно за своё поведение. Ну как совестно. Чуть-чуть. Тот человек всё же, видимо, умер? Или не совсем умер? А теперь вернулся? Тем не менее, кое-какие приличия у Фушигуро всё же были, поэтому, сдавшись, он несколько разочарованно уставился в потолок, расслабляя тело и давая тем самым возможно снова потереться об него. Чёртов так называемый «лучший друг Годжо Сатору». Кто бы этот человек ни был, Мегуми уже немного его ненавидит, потому что именно из-за него планы вечернего секса оказались отменены, и нет ничего хуже, чем возбудиться и в конечном итоге так и не получить желаемого. Долгожданного желаемого. Расписание Сатору — это то, что он будет ненавидеть намного сильнее какого-то там человека. Мегуми понятия не имеет, каким образом тот несколько лет назад умудрялся уделять ему и Цумики так много внимания. Он глубоко вздохнул, приподнимая руку, чтобы погладить Сатору по волосам. — Вернулся и вернулся, — буркнул он несколько недовольно. — Лишь бы только не мешал. Последний комментарий вырвался несколько непроизвольно, но Сатору тут же его услышал, замер, а потом приподнял свою голову, впиваясь своим взглядом. Чужие глаза всё ещё были скрыты под чёрной тканью, но чувство ни с чем нельзя было спутать. Сердце Мегуми сделало резкую остановку, а потом помчалось так быстро, словно пыталось куда-то убежать, при этом прекрасно понимая, что бежать-то некуда. Ведь действительно, над ним, слегка нависая сверху, упал тяжелый, пусть и не менее приятный вес чужого тела. Ноги Мегуми были раскинуты так, чтобы между ними были сильные ноги Сатору, почти что припечатывая на месте. И пусть руки — единственное, что прямо сейчас оставалось свободным, — лежали на чужом теле, ладони вспотели до безумия из-за выброса адреналина, прилипая к месту так, что не отдерёшь. И самое позорное при всём этом? У него окончательно встал. «Только бы не заметил», — понадеялся Фушигуро, уже обречённо понимая, что заметил, ведь а как иначе? Повязка скрывала только часть проклятой энергии, да и ту очень далеко, скорее на границах, чем вблизи. Да и как она могла бы скрыть чуть взбудораженную энергию самого Мегуми, тем более так близко? Но и это не шло ни в какое сравнение с тем, что прямо сейчас его вставший член с силой упирался в чужое, горячее и сильное тело, до которого самому Фушигуро пока что было как до Луны и обратно. Белая бровь на чужом лице медленно приподнялась. — Ты ревнуешь? — с ужасной радостью спросил Годжо. — Ещё чего, — мгновенно ответил Мегуми, потому что ревность была, пожалуй, самым последним, о чём он прямо сейчас думал. Дурацкий мозг только и мог, что напоминать ежесекундно, как соблазнительно чужое тело, когда на нём нет и клочка одежды. Что ему мысли о каком-то левом мужике, которого он, поди, и в глаза-то никогда не видел? — Ревнуешь, — ухмыляясь, сказал Сатору с явным довольством. — Мне плевать на твоего лучшего друга, — прямо сказал Мегуми. — Я хочу потрахаться. Лицо Сатору дёрнулось; он скривил нос, но улыбался слишком уж радостно. И Мегуми с некоторой надеждой подумал: «Сейчас потрахаемся». — Ну не знаю, — протянул мужчина, продолжая улыбаться. — Как-то я не уверен, что хочу этого. Глаза Фушигуро предупреждающе сузились. Годжо всё также продолжал улыбаться. Прекрасно осознавая, что Годжо играет с ним в какие-то игры, Мегуми помедлил. С одной стороны, было совершенно очевидно, что прямо сейчас они на одной волне; с другой же — нужно было победить в каком бы то ни было споре, потому что это было делом гордости. — Зато я хочу, — осторожно вступая на не слишком изведанную территорию, сказал Мегуми. — И либо ты мне поможешь… либо я справлюсь сам. Закончив предложение на более неуверенной ноте, он снова посмотрел на мужчину, мысленно крича на себя: «Соберись! Ну же! Ты почти у цели!». Потому что «справлюсь сам» — весьма громкие слова от человека, который в этом деле определённо не хочет делать что-либо самостоятельно, о чём Сатору знает слишком уж хорошо. Словно подтверждая все мысли Мегуми, Сатору нахально улыбнулся. На его лице, даже с дурацкой повязкой, это смотрелось весьма сексуально, и парню оставалось только посетовать на подобную несправедливость. Сам он прямо сейчас не чувствовал себя особо соблазнительным, учитывая внезапный ступор из-за собственных слов. — Сам? — подначивая, спросил мужчина. — Это как? Несколько секунд Мегуми просто смотрел на него. В груди на секунду вспыхнула неловкость, но в это же время улыбка Сатору показалась ему мягкой. Нет, та всё ещё оставалась нагловатой и хитрой, однако Мегуми понял, что она совершенно никоим образом не давит и не торопит, а потому и слишком сильной неловкости, вот этой неуверенности, не было. — Хочешь посмотреть шоу? — выпалил он раньше, чем успел понять. Сатору явно моргнул под повязкой. Раз, другой. Потом сделал вид, что никакой паузы между ними не было: — Шоу? Интересно, а что у нас в программе? Фушигуро, уже намного более уверенно, отпихнул его от себя, садясь. По пути он закатил глаза, подумал, а после спихнул Сатору на пол. Тот недовольно что-то пробурчал себе под нос, скрестив ноги и упираясь подбородком в руки. — Ты рассчитываешь на что-то особенное? — уточнил он. Годжо пожал плечами: — Всё, что собирается показать мне Мегуми-чан. — Всё, что пожелаете, Годжо-сан, — наигранным, томным тоном ответил Мегуми, «соблазнительно» хлопнув глазами пару раз. Сатору удивлённо, но счастливо рассмеялся, немного выпрямляясь и смотря прямо на него. Такое внимание — и такая громкая, честная реакция — откровенно льстила, а потому Мегуми смог расслабиться окончательно. Он легко снял с себя футболку, а заметив, что Сатору наклонил голову чуть ниже, явно скользя глазами по его телу, соблазнительно — или придурковато, тут как посмотреть — выгнулся, опять подмигнув, снова вызывая смех и яркую улыбку. Его рука проскользнула от шеи до резинки домашних штанов и под чужой предвкушающий вздох снова поднялась выше, чтобы прикрыть правый ореол. Сатору разочарованно вздохнул, но потом, стоило пальцам вытянуть сосок, снова выпрямил спину, словно смотрел самое лучшее шоу, какое только может быть. Мегуми слегка прикрыл глаза, всё ещё внимательно наблюдая за мужчиной. Смотрелось со стороны, наверное, весьма странно, потому что повязка Сатору, честно говоря, неподготовленного человека могла нервировать. Выглядел тот так, словно был откровенно слепым, но сегодня обстоятельства сложились не самым лучшим образом: начало лета выдалось весьма солнечным, а потому слишком ярким для чувствительных глаз. И вот сидит этот идиот в повязке, через которую и обычными глазами ничего увидеть нельзя, — и смотрит на него, Фушигуро. А он в свою очередь странновато выгибается-выгибается, крутя собственные соски и пытаясь устроить какой-то неумелый стриптиз, который должен соблазнить этого самого слепого на что-то большее. Это было глупо и по-идиотски, но Мегуми почему-то не мог перестать улыбаться, занимаясь подобной глупостью. Вторая рука присоединилась к первой, массируя левую грудь. Он сделал довольный вдох, немного шире расставляя ноги; потянул за грудь, едва слышно застонав, а потом втёр соски в тело, ёрзая от ощущений. Сатору ответил более громким стоном. Руки Мегуми сделали ещё несколько движений, а после, проводя пальцами по бокам, опустились до штанов. Отодвинули резинку в сторону от середины живота, а потом отпустили, создавая звук хлопка. Сатору на своём месте вздрогнул и посмотрел на него несколько укоризненно. Учитывая чёрную повязку, опять же, смотрелось это весьма забавно. Он фыркнул, а затем снова взялся за резинку. На этот раз — чтобы стянуть вниз немного тесноватую в паху ткань. Вместе с трусами. Одновременно с этим Сатору поднял свою повязку чуть выше. Не до конца, явно планируя после надеть её снова; его глаза, оба, прищурились, чувствительные прямо сейчас донельзя, но смотревшие на него так, словно собирались Мегуми сожрать. Сидя на диване, Мегуми немного шире раздвинул ноги. Штаны, спущенные с трусами до колен, почти что и не мешали, так что он, вместо того чтобы раздеть себя до конца, потянулся руками к собственному члену. Сразу двумя, потому что почему бы и нет? Здесь его движения стали чуть помедленнее. Он опустился пальцами от пупка до основания, второй рукой осторожно схватил напряжённые яйца, выдыхая довольно от приятных прикосновений. Слишком сильно хватать себя Мегуми не планировал, не то настроение. Но вот так, медленно, сухими пальцами по вставшей длине, изредка подходя к покрасневшей головке, чтобы, проигнорировав ту, опуститься вниз — так было хорошо и спокойно. Он слегка сжал свои яйца пару раз, любопытствуя, как это будет чувствоваться, если сделать своими руками, а не получать удовольствие от уверенной и сильной хватки Сатору в таком месте. И легонько застонал. — Хорошо, признаю! — в тишине квартиры голос Сатору прозвучал немного громко, но тот быстро исправился: — весьма соблазнительное зрелище! Ну как тут не присоединиться? Мегуми усмехнулся, но когда чужие руки потянулись к нему, явно не в силах больше сдерживаться, предупреждающе цыкнул, мол, держи конечности при себе. Сатору обиженно вздохнул, но вернул руки обратно к себе, положив их на колени, словно примерный ученик. Медленно поглаживая себя, Фушигуро снова не сдержал довольного вдоха. Было так приятно трогать себя, сдерживаться и не давать удовольствию наступить резко и быстро, как обычно всегда слегка подгонял Годжо. Нет, быстро и сильно Мегуми тоже нравилось — эти оргазмы всегда были крышесносными. Но прямо сейчас ему хотелось идти медленно. Дразнить и Сатору, и себя. Поэтому он не спешил. Проводил пальцами по венам, сдвигал кожу, словно впервые видел собственный половой орган, погладил между яйцами и под, несколько неловко не опускаясь слишком низко, потому что ниже уже начиналась задница, анальное, так сказать, отверстие, а переходить к нему было пока ещё слишком нервно — и при мысли об этом дырка, словно бы стеснительно, против воли сжалась. — Ме-гу-ми, — протянул Сатору чуть более требовательно и жалостливо одновременно. — Ну Мегуми, не дразнись. — Кажется, ты хотел шоу, — сказал Мегуми на выдохе. — Или передумал? — Передумал, я передумал, — мгновенно закивал Сатору, улыбаясь. — Поучаствовать тоже хотелось бы. Фушигуро не мог не улыбнуться: — Только без рук. Сатору моргнул под повязкой. Раз. Другой. — А? — Что ты смотришь на меня? — не смутился Мегуми. — У тебя ведь есть рот, ну так и займи его делом. От собственных слов у Мегуми потеплело лицо, но он не отвёл взгляд и вообще никак не пошевелился. Только чуть шире раскрыл ноги, давая между ними пространство, как бы намекая, как именно другому человеку нужно поработать ртом. Сатору, несколько томительных секунд спустя, счастливо рассмеялся. Его радость, видимо, слишком уж сильно переполняла, потому что смеялся тот долго. Впрочем, не слишком сильно, потому что зрелище возбуждённого партнёра подействовали и на него, так что вскоре тот довольно кивнул головой, придвигаясь ближе. Его большие руки схватили Мегуми за колени, раздвигая ноги в стороны сильнее, хотя белая голова могла бы протиснуться и так. Годжо наклонился вниз, держа лицо таким образом, что становилось ясно — смотрит через повязку, с интересом наблюдая за его дальнейшими действиями. Фушигуро убрал одну руку от своего члена, чтобы схватить того за голову и наклонить ниже, заставляя взять головку в рот. Второй рукой он этот член направлял, потому что Сатору, то и дело издавая смешки, всё никак не мог схватить тот ртом. В конечном итоге Мегуми сдался и отпустил Сатору, опираясь затылком о диван, чтобы смотреть в белый потолок, пытаясь как можно сильнее выразить всю драматичность от пережитого опыта. Под чужой смех возбуждение медленно утихало. Не то чтобы оно и до сего момента было слишком сильным, у него и встало-то не так уж сильно, даже если с щели стекло пару капель. Он подумал надеть трусы и штаны обратно, всё равно те были на ногах, но потом плюнул и остался в той же позе, потому что в бедро продолжала упираться чужая голова, дрожа от смеха. — Я-я с-сейчас лопну! — смеялся Сатору, трясясь всем телом и неудержимо хлопая ладонью по дивану рядом. — Мегуми! И вот так длилось с полчаса, не меньше — Сатору кричал его имя, а потом разрывался смехом, который всё шёл и шёл, не переставая, из чужой груди. А Мегуми тем временем, почти что голый, с осевшим членом между ног, смотрел в потолок и несколько драматически думал: «Ну вот как меня угораздило с ним связаться?». — Э-это было-о гор-рячо, — задушено сказал Сатору, пытаясь дышать. Его розовые губы от смеха стали весьма красноватыми, а по бокам выделялись небольшие морщинки, которые обычно были невидимыми. — Я вижу, — нейтрально сказал Мегуми, стараясь показать, что он надолго запомнит этот неудачный опыт. На самом деле ему тоже было весело, но он просто не мог не быть прямо сейчас несколько драматичным. В конце концов, он старался! Разделся, хотя в ответ получил не глаза, а чёрную повязку! Пытался говорить грязно, как умел! Дрочил себе, как мог! А в ответ ему раздался только смех — пусть и совершенно не обидный, пусть ему и хотелось рассмеяться в ответ, ибо всё это было действительно смешно, но всё же! Сатору кинул на него взгляд и икнул. Мегуми впервые в жизни слышал, чтобы тот икал, а потому даже голову опустил вниз, встречаясь с темнотой повязки, которая смотрела на него в ответ столь же ошеломлённо. В тишине квартиры раздался ещё один икающий звук — и донесся он определённо не от Мегуми. А потом — ещё один. Фушигуро удивлённо фыркнул. Губы растянулись в стороны, а потом он, не удержавшись, выпустил из себя небольшой смешок, потому что ошеломлённое выражение лица Годжо того определённо стоило. Кажется, мужчина был ошарашен собственной икотой намного больше, чем всем остальным, что случилось за день. «Так ему и надо», — мстительно подумал Мегуми, натягивая домашние штаны обратно на задницу. — Ты что, — не мог не спросить он. — Впервые в жизни икаешь? — Да, — удивлённо сказал Годжо, моргая. И снова икнул. — Попей водички, — послал его Мегуми, а после растянулся на диване, не оставляя места для другого человека. В конце концов, он ещё не потерял желания драматизировать над собственным провалом, так что до драматичного жизненного опыта Сатору с икотой ему дела не было. Ну, пока что. Потом он определённо ещё припомнит мужчине, какое у него было удивлённое лицо из-за того, что его человеческое тело, оказывается, человеческое — и что этому телу нужен, оказывается, кислород. Сатору ткнул его куда-то под рёбра, словно проверяя, не обиделся ли он — Мегуми было слишком весело, чтобы действительно обижаться, и по этому поводу он тоже хотел несколько подраматизировать, так что не трогайте его, пожалуйста, — а после наконец-то встал с пола, чтобы пойти на кухню и попытаться остановить естественную реакцию организма. И всё бы ничего, да только вода Годжо не помогла. Судя по звукам, тот выпил четыре стакана, прежде чем решил, что может лопнуть от пятого, а потому вернулся в комнату, двигая тело Мегуми против воли последнего, чтобы уместить задницу на диван. — Что-то не особ-ик, не особо помогает, — несколько несчастным тоном сообщил тот очевидную новость. — Задержи дыхание, — закатил Фушигуро глаза, после чего снова уставился в потолок. Подумать только, он дрочил перед этим человеком, а тому хоть бы хны — его пробило на смех! Да так, что теперь от икоты пойди избавься! А ведь Мегуми так старался! Он к нему со всей своей девственной, невинной душой, а тот! От нахлынувших чувств Мегуми чуть не задохнулся, разводя драму на пустом месте. Сатору, в это время сидевший рядом и пытающий остановить собственную икоту, делу совершенно не помогал — только сильнее распалял закал. — А ещё есть техники? — спросил тот. У парня ушла почти целая минута, чтобы расшифровать вопрос и понять, что имелось в виду под причудливым «техники». Господи, да ведь Годжо, поди, совсем с ума сошёл со всем этим магическим миром. Нет, Мегуми это знал ещё лет десять назад, когда стало ясно, насколько сильно его новый опекун оторван от обычной человеческой жизни, но всё же! — Можешь попробовать задохнуться моим членом, — раздражённо ответил Мегуми. — Говорят, помогает. Это самая идиотская вещь, которую он говорил за всю свою жизнь, но Сатору, с минуту промучившись в тишине, нарушаемой лишь икотой, неожиданно выдал: — Садись. Задумавшийся о своём Фушигуро далеко не сразу понял, зачем ему садиться, а когда понял, то было поздно — его насилу посадили (не то чтобы он вообще сопротивлялся, слишком ошарашенный поворотом событий), а потом спустили штаны вниз. — У тебя не стоит, — с претензией высказался Годжо. Мегуми едва не задохнулся от чужой наглости. — И кто в этом виноват?! — ахнул он, слегка лягнув ногой по чужому бедру. — Ладно, — горестно вздохнул Сатору, словно это было величайшим разочарованием всей его тридцатилетней жизни, не меньше. — Сейчас исправим. «Что ты исправлять собрался?!» — несколько истерично подумал Мегуми. Он честно собрался признаться, что «техника задыхания минетом» — чушь собачья, однако попросту не успел; Сатору взял головку в жаркий рот, с силой обвёл языком, а потом заглотил член почти что целиком, заставляя упереться в горло. Фушигуро тут же схватился руками за чужие волосы, оставляя голову на месте и немного толкаясь бёдрами вперёд. Предыдущее возбуждение, оказывается, слишком далеко не ушло. В тесноте и жаре чужого рта у него почти мгновенно встало обратно, и он снова сделал небольшой толчок, довольно вздыхая. Наконец-то. Свершилось, блять! Они сегодня всё-таки займутся делом! От мыслей Мегуми даже удовлетворённо застонал, нетерпеливо ёрзая. А потом Годжо выпустил член изо рта и снова икнул, недовольно спрашивая: — И чего ты ждёшь? Мегуми, матерясь сквозь зубы, уточнил: — Чего ты от меня хочешь? — Я хочу задохнуться твоим членом и избавиться от икоты, — мигом сообщил Годжо. «Это так не работает!» — истерически подумал Фушигуро. — И как мне это сделать? — было всем, что он сказал в ответ. Выражение лица Сатору тут же немного смягчилось. — Просто схвати меня за волосы и толкай-ик-ся, как хочешь. Мне надо задохнуться, Мегуми. От вот этого — «мне надо задохнуться, Мегуми» — член Мегуми буквально отяжелел. Его ладони вспотели, и он нервно сглотнул, крепче хватаясь за чужую голову. Кое-какие знания о сексе в голове Мегуми были и до того, как он с Сатору начали отношения, единственное, чего ему не хватало, так это опыта. То есть логически он прекрасно знал, что нужно делать — один раз ему случайно попался фильм с порно, пусть то было и не гей-порно, зато порно и именно с таким… несколько злым, так сказать, минетом, когда парень трахал рот девушки, а та от подобного была в восторге, потому что ситуация располагала. На практике же выходило, что это самому Мегуми надо чужую голову двигать, а положение собственного тела для этого было не совсем удобным, во-первых. Во-вторых, здесь было несколько нюансов — а что делать, если Сатору захочет остановиться? Или он действительно, блин, подавится? А кончать в рот или надо успеть высунуть? А если не успеет, что, заставить давиться спермой? В конечном итоге Мегуми, несколько долгих секунд спустя, под чужой чёрной повязкой, вытянул свой член изо рта и встал на шатких ногах, а потом, давая Сатору время снова удобно устроиться на полу, натянул обратно на член. Чужой рот сжался. Сначала Мегуми действовал осторожно, привыкая к тому, что он может толкаться. Стоя это делать было гораздо удобнее, даже если конкретно ногам тяжелее. А ещё это было приятно, бесспорно, но слегка нервно, пусть и очень возбуждающе. А потом, в какой-то момент, он прикрыл глаза, решая, что если Сатору станет некомфортно, тот сам даст об этом знать. В крайнем случае отстранится силой, а в ещё более крайнем — укусит за член. Мысль, что его могут укусить за член, внезапно оказалась слишком горячей, и Мегуми, не удержавшись, застонал. Его толчки были неумелыми и нервными. Сатору стонал в ответ на особо сильных, качал головой в ответ, если те оказывались недостаточно сильными, сглатывал лишнюю слюну, заставляя дёргаться. Мегуми не нужно было много времени, чтобы кончить; чужой рот был слишком мягким, приятным, горячим и мокрым, чтобы сдержаться. Он успел только застонать на особо громкой ноте, крепче сжимая чужие волосы и прижимая голову к собственной коже; Сатору дёрнулся, вынужденный всё это послушно проглотить, а потом, когда Мегуми погнался за ощущениями и, ещё не полностью выплеснув из себя сперму, снова стал толкаться, мужчина наконец-то получил желаемое — задохнулся. С тяжелым дыханием они отстранились друг от друга. Ноги Мегуми не выдержали, и он упал на диван, желая повторить сей опыт, а ещё лучше, чтобы на этот раз его роль была нижней, и тот стал более полноценным. О своём желании он сказал сразу: — Трахни мой рот. Сатору, вытирая сперму с уголка рта, удивлённо моргнул, а потом ухмыльнулся. Он схватил Мегуми за волосы, стаскивая с дивана и заставляя практически упасть на пол и поморщиться, потому что колени самую малость потёрлись о ковёр. — Постучи по ноге, или по чему угодно, если захочешь остановиться, — только и сказал тот, быстро расстёгивая ширинку, а потом сразу толкнулся толстым членом в рот. Это было быстро и мгновенно; Мегуми задохнулся одновременно с тем, как этот огромный член вошёл в него, потому что разница в размерах всегда, казалось бы, делает такие вещи. Твою мать, какой же он огромный и толстый; вены прошлись по языку, а потом Сатору вынул член и толкнулся обратно, снова заставляя задыхаться, потому что всё это время Мегуми только выдыхал из себя воздух, а его нужно было ещё и вдыхать — а вдыхал он только этот член, что толкался рывком. Сатору снова вытащил — и Мегуми закашлялся, ошеломлённый происходящим. Он смог вдохнуть глоток воздуха — и одновременно с тем чужой член в собственный рот. Это было охренеть как тяжело, потому что член Сатору был на языке тяжёлым, мокрым от его же слюны, весь такой осязаемый, как никогда раньше; Мегуми сглотнул, даваясь не только им, но и собственной слюной, а потом член снова высунули, чтобы снова запихнуть внутрь. Блять, как же это было охрененно — и на этом все здравые мысли Мегуми закончились, потому что Сатору стал толкаться. Он вытаскивал член только для того, чтобы снова запихнуть его внутрь, делал какие-то круги бёдрами, толкался в щёки и цеплялся за зубы, после чего до ушей Мегуми доносились стоны или шипение. Его яйца толкались в подбородок Мегуми, а головка сталкивалась со стенами где-то далеко в горле, отчего он каждый раз давился, как никогда. По подбородку и шее начинала течь слюна, которой было слишком много, и которую он всё никак не мог проглотить, потому что член её тупо выталкивал обратно. Горло Мегуми непроизвольно сжималось. Его голову с силой натягивали до редких бледных волос в паху, заставляя ткнуться в них носом, он не мог дышать, и с глаз стали непроизвольно течь слёзы. Его использовали, как какую-то вещь. Как игрушку для члена — почти как дилдо, только не для задницы, а для члена. Между ногами от подобных мыслей стало невыносимо жарко. Он отпустил ногу Сатору, не помня толком, когда за неё взялся, чтобы не потерять равновесие, а потом схватил собственный член, с силой сжимая и чувствуя, что у него буквально течёт. И стоит — чёрт побери, как же сильно у него прямо сейчас стояло, а ведь он только что кончил в чужой рот! Толчки Сатору не останавливались ни на миг. Казалось, он даже не заметил, что Мегуми немного потерял равновесие, а если и заметил, ему было всё равно. У Сатору была сила — он мог бы просто напросто заставить его давиться собственным членом каждый день. Вот же блять. Рука Мегуми быстро задвигалась на собственном члене, уделяя особое внимание головке — он тянул на ней кожу почти до боли, впивался пальцами и ногтём в щёлку, толкался, пытаясь самостоятельно довести себя до оргазма. А потом Сатору застонал, сделал особо сильный толчок, и Мегуми подавился снова — на этот раз не только от члена, но и от чужой спермы. Мегуми кончил тут же, мгновенно, чувствуя, как в горло с силой ударяет струя. То, как много всей этой спермы было, то, как она практически идёт в его горло через весь этот толстый, ненасытный член, то, как всё это перекрывает его дыхание, заставляя давиться, потому что чужие руки были достаточно сильны, чтобы заставить его. Она почти потекла через нос; к счастью, Годжо вовремя отстранился, давая возможность раскрыть рот и дать потечь белым каплям по собственной коже, капая на ковёр. Фушигуро выплюнул большую часть, дыша загнанно и ошеломлённо; в голове проскочила фантазия, как Сатору вместо того, чтобы отстраниться, строгим голосом говорит что-то вроде: «Ты хотел подавиться, ну так давись моей спермой, Мегуми». Вот же — просто — у Мегуми даже слов не было, все мысли напрочь вылетели из головы. Он кончил, но у него всё ещё стояло между ног, как будто второй оргазм просто прошёл мимо. Рука стала дрочить дальше. Глаза сами собой закрылись. Загнанно дыша, он кое-как довёл себя, снова выплёскиваясь в руку, а потом открыл глаза, встречаясь с чёрной повязкой. Сатору поцеловал его куда-то в уголок рта, а потом довольно улыбнулся: — Икота прошла! Только чтобы через секунду поморщиться: — Нам нужен душ. Немедленно. И что оставалось Мегуми, кроме как судорожно кивнуть?