Живот и его необычные особенности

— Чур без зубов! Медленно моргнув раз, другой, Мегуми уставился на Сатору. Приподнял бровь. — Но я люблю кусаться. Чужие губы дёрнулись в очевидной улыбке, а потом Сатору помотал головой, объясняясь: — У меня встреча с Сугуру. Не сказать, чтобы Мегуми так уж сильно и часто кусал Сатору. Скорее, ему просто нравилось трогать чужую кожу, ощущать физическое присутствие другого человека в своих руках или просто ощущать его присутствие. Ему также нравилось оставлять на коже мужчины следы, красноватые и розоватые пятна, которые всегда так ярко выделялись на бледном, весьма светлом фоне. Но то была не его привычка. Сатору начал это дело первым: постоянно целовал его в плечи, когда они ещё даже не занимались сексом и прятались в его комнате общежития для учителей; потом то и дело дёргал за край одежды, словно думая о том, как бы его, Мегуми, раздеть. А потом — целовал. Много, часто, глубоко или мельком, лишь бы поцеловать, лишь бы коснуться — и Мегуми, конечно же, с каждым разом отвечал всё чаще и чаще, не забывая и с огромным удовольствием инициируя подобные ласки первым. Потом у Сатору появилась привычка залезать руками под одежду. Потом Мегуми заметил, что его под этой одеждой — там, где никто не сможет увидеть — кусают. Так что, конечно же, он стал кусать в ответ! То, что он делает это чаще и на более открытых участках — всего лишь детали. Начал это Годжо? Годжо! Так что здесь не было вины самого Фушигуро; он просто отдавал чуть больше, чем получал, но только лишь потому, что мог. Если бы их отношения не были тайными, то Сатору точно бы отметил ему всю шею. Но на данный момент Мегуми было только шестнадцать и подобные следы оказались под строжайшим запретом. А вот оставить такие следы на шее почти тридцатилетнего мужчины? Запросто! Ведь ничего предосудительного в том, что Годжо Сатору занимается сексом, просто нет и быть не может! Смотря прямо в то место, где под повязкой Годжо должны быть глубокие голубые глаза, Мегуми медленно стал опускаться на колени. — Чё-ёрт, — протянул сверху Сатору, прикрывая ладонью лицо, когда Фушигуро потянулся к ширинке. — Мегуми, я опоздаю… — Ты и так постоянно опаздываешь, — не удивился Фушигуро, вместо этого стягивая штаны. — Две минуты ничего не сделают. Сатору издал оскорблённый звук: — Я могу продержаться и дольше! В ответ Мегуми просто показательно посмотрел на чужой член в трусах — на месте головки виднелось маленькое мокрое пятно. Явно из-за недавних поцелуев. Он усмехнулся, когда сверху раздался сдающийся стон; на его губах была улыбка, когда рука Сатору оказалась в волосах, ласково поглаживая.

***

Сатору потянулся, разминая шею рукой. С губ невольно сорвался зевок, который прервался возмущенным криком, когда он почувствовал, как кто-то ткнул его в рёбра. — Сугуру! — поморщился он, кривя лицо. Тот в ответ только фыркнул, тыкаясь взглядом в повязку. Это было чуть ниже зрачков Сатору, но гораздо ближе, чем все остальные люди, так что он вновь поёжился. В руках лучшего друга оказалось два напитка: его сладкий что-то там (без разницы, что, лишь бы там сейчас было побольше сахара) и что-то горькое. Лет десять назад он схватил бы кофе Сугуру, отпил бы, скривив нос, а после возмутился «как ты пьёшь эту гадость?!», но сейчас сразу потянулся к сладкому напитку, желая восполнить энергию. Ох уж эти возбуждённые подростки. С ними у Сатору никаких сил не остаётся! Он прислонил к немного горящим губам трубочку, обхватил её, потянул спасительную жидкость на язык, наслаждаясь вкусом — да, Сугуру не промахнулся, это действительно было именно тем, в чём он нуждался, — после чего с удовольствием застонал. Гето присел напротив, усмехнувшись. — Устал, Сатору? — спросил тот, подначивая. Годжо скривился, но пожал плечами. Он не то чтобы устал; скорее даже наоборот, если можно так сказать, но всё же… Странное чувство, в общем. Определённо не плохое, просто — непривычное. — Скорее нет, чем да, — честно сказал он. — В любом случае, я хотел узнать, как ты. Сугуру устало вздохнул. Он отвёл взгляд в сторону и столь же устало пожал плечами, заставляя тишину повиснуть между ними. «Что можно сказать человеку, который потерял всё?» — подумал Сатору. Это был совершенно не простой вопрос, и он действительно не знал, как поднять эту тему — или любую другую тему, которая пересекалась с этой, — поэтому и несколько медлил. У него хватало решимости, чтобы пригласить Сугуру в кафе на встречу, хватало, чтобы быть готовым вести разговор. Просто у него не было слов, чтобы говорить об этом, потому что это затрагивало слишком много проблем. Не зная, что ещё делать, Сатору легонько пихнул Гето по ноге. Тот тут же вернул ему всё внимание, возвращаясь обратно в реальность из своих, несомненно, весьма запутанных мыслей. Приподнял бровь — Сатору ответил чуть более наглой, самоуверенной улыбкой, — а потом закатил глаза в их безмолвном, но при этом весьма многозначительном диалоге. — Ничего особенного, — сказал Сугуру в конечном итоге, отпивая горького, отвратительного кофе. У тебя дочери умерли, думал сказать Сатору, как это может быть «ничем особенным»? У самого Сатору не было детей. Конечно, он заботился о многих детях, но все они были подростками, уже взрослыми и весьма самостоятельными, и ничего более, чем роль учителя, занять ему было нельзя. Пусть весьма близкого, но всё ещё учителя. Самыми молодыми в его жизни детьми были Мегуми и Цумики. С Мегуми он не далее как десять минут назад трахался, как бы жёстко это ни звучало. С Цумики глубокой связи завести так и не вышло. Она всегда была слишком самостоятельной. Годжо так и не смог пробиться к ней в сердце, стать кем-то близким и важным. С другой стороны, это была обоюдоострая ситуация. Но, Сугуру, о, Сугуру был именно что отцом. В этом не было ничего удивительного, даже если Сатору узнал об этом отцовстве всего пару недель назад; причём о том, что две девочки, две дочери Сугуру буквально умерли. Более того, умерли в Сибуе. Из-за Сукуны. Чувствуя тяжесть, он отставил стаканчик в сторону и потёр шею. Надо было что-то сказать, наверное, но что он мог сказать? Он даже не знал, что у Гето есть дочери. Приёмные, но ведь дочки. Более того, они умерли как раз в тот момент, когда сам он был заперт в Тюремном Царстве. Вдвойне ужасно. Втройне? В общем, ужасно. Даже этого слова было слишком мало, чтобы описать всю ситуацию. Ему хотелось бы сделать что-то большее, чем помочь найти тела, правильно похоронить. Сделать что-то большее, чем принести цветы на могилу, постоять рядом с их отцом. Отцом, который похоронил своих детей и теперь должен каким-то образом жить дальше. Сатору вздохнул, чувствуя себя одновременно усталым и в то же время немного переполненным нервной энергией. — Ну, — попытался он. — Какие дальше планы? Лицо Сугуру оставалось всё таким же безэмоциональным, но теперь приобрело нотки задумчивости. — Я хочу убить Сукуну. Сатору шумно выдохнул. В пальцах снова оказался напиток. — Я догадывался, что ты это скажешь, — сказал он, снова отпивая через трубочку. Их взгляды встретились. Без агрессии или чего-то подобного, но немного напряжённые, внимательные, анализирующие друг друга. Годжо облокотился на спинку дивана. Вести этот разговор было очень нервно. Они не общались с друг другом больше десяти лет, почти что год Сугуру и вовсе был мёртв, причём мёртв от его же руки. Но в то же время Сугуру до сих пор чувствовался ему гораздо ближе, чем кто-либо другой. Ближе, чем Яга, ближе, чем Нанами, ближе, чем даже Сёко. Взять хотя бы вот этот напиток. Сугуру до сих пор помнил, что и как ему нравится пить. Помнил, что нужно тщательно проконтролировать процесс приготовления. Помнил, что он боится щекотки. Конечно, Сугуру прекрасно его знал. Конечно, Сатору также прекрасно знал его в ответ. Так что, конечно же, он догадывался, что Сугуру скажет это. Он просто не мог не, учитывая тот факт, что именно Сукуна был тем, кто убил дочерей Сугуру. Хасаба Нанако. Хасаба Мимико. Две маленькие девочки. Ровесницы Цумики. — Я и сам хотел бы его убить, — вздохнул он; в его разуме жила отдельная паранойя о Сукуне, причём не только его, как проклятие, но и как лишнего свидетеля некоторой ситуации с Мегуми. — Он мой, — твёрдо сказал Сугуру. Чужой взгляд стал острее и жёстче. Сатору подавил порыв поёрзать или неловко пожать плечами. — Да пожалуйста, — отмахнулся он. У Сатору не было личного дела к Сукуне, ему было всё равно, кто расправится с проклятием. Лишь бы то просто наконец-то исчезло, похоронив с собой все секреты, свидетелем которых тот невольно стал. — Вот только Итадори — мой, и ты его не тронешь. Они снова впились в друг друга взглядом. Примечательно, что, несмотря на то, что прошло уже целых десять лет, Сугуру совершенно не мешала чёрная повязка. Мегуми тоже. Мегуми она вообще никогда не мешала. Ни повязка, ни бинты, ни очки. Он смотрел прямо и вперёд, правда, всегда чуть снизу из-за разницы в росте, но это мелкая и незначительная деталь. «Я не хочу, чтобы он умер», — сказал ему Мегуми через пять минут после того, как Итадори Юджи, уже почти что год назад, съел первый палец Сукуны. «Прости, Мегуми», — подумал Сатору, невольно оказываясь на странной чаше весов между просьбой партнёра и так и не высказанной вслух просьбой своего лучшего друга. У него было, так сказать, обязательство перед Гето Сугуру. Не долг, не жалость и не от чужой просьбы, а просто потому, что он был лучшим другом Сугуру, а Сугуру был его лучшим другом, поэтому он просто не мог не… что? Просто не выполнить просьбу Мегуми по сохранению жизни уже его лучшего друга, коим стал Юджи? Даже если тогда тот ещё не был его лучшим другом. Дело в том, что невысказанная просьба Сугуру имела гораздо больший вес, чем просьба Мегуми. Мегуми он ничего не обещал. Так и сказал тогда, к слову, — «ну, посмотрим, что можно сделать», — даже если и без чужой просьбы не собирался пятнадцатилетнего мальчишку убивать. Сугуру же он даже перед смертью честно признался, что да, до сих пор считает его своим лучшим другом, несмотря на то, какую фигню тот устроил. Это вовсе не значит, что он уступит. У Сатору также имелось другое обязательство, гораздо более важное, гораздо более главное в его жизни: обязательство перед Итадори, который был его учеником. И, как учитель, он выполнял свой учительский долг — обеспечивал безопасность тех, кого учил. Всех. Вне зависимости от возраста и самостоятельности. Сугуру уступил первым, видимо, почувствовав его намерения в воздухе. Отвёл взгляд к стаканчику с горьким кофе, взял в руку, да выпил всё почти одним глотком. Опустил уже пустой предмет на стол, немного дальше от себя, а потом упёрся локтём в дерево. Опустил голову, прикрывая лоб ладонью и тем самым скрывая лицо за волосами. Сатору тоже молча отпил. Настроение было отвратительным, честно говоря. Конечно, могло быть и хуже, но… — Я уже рассказывал тебе о Чосо? — спросил он. Гето отрицательно качнул головой ровно один раз. — Последний из Картин Смерти, созданных Камо Норитоши. Точнее, тем, кто тогда был в теле Камо Норитоши. Выглядит почти как человек, ну, колдун, с характерной проклятой техникой клана Камо. — И что же в нём особенного? — спросил Сугуру, выпрямляясь на своём месте. — Ну, помимо его рождения. Создания? — Он считает себя родным братом Итадори Юджи. Гето, теперь уже гораздо более заинтересованно, хмыкнул, мол, продолжай. — Это меня заинтересовало, и я провёл расследование. По сути, Юджи прямо сейчас находится под моей опекой, так как его дедушка умер за несколько часов до того, как он стал сосудом Сукуны. О родителях ничего неизвестно, однако я смог раздобыть их фотографию. Хочешь посмотреть? Не дожидаясь ответа, Сатору расстегнул кофту и достал физическое доказательство связи Юджи и Чосо. Мать Юджи. И, видимо, отца Чосо. Точнее, тела, в которых тот тогда находился. — Это Итадори Каори, мать Юджи, — сказал он, отдавая старую фотографию, сделанную боком, с акцентом на отца Юджи, но где с краю всё ещё вместилась она, та, которая выносила и родила. С достаточным разворотом, чтобы запечатлеть характерный шрам на лбу. — А это, — его рука достала телефон, открыла галерею и нашла нужный снимок, — портрет из клана Камо, Камо Норитоши тех лет. Ему ни к чему чужой свиток, которому идёт уже второе столетие. Просто фотографии столетней картины было более чем достаточно, чтобы продемонстрировать доказательства. Рука Сугуру взметнулась вверх, к шраму. Он вздохнул и отдал фотографию обратно, покачав головой. — Сосуд Сукуны был рождён специально для того, чтобы стать сосудом, — сказал Сугуру. Наблюдение, а не факт, как могло бы показаться. Для них обоих это было острой темой. Слишком сильно напоминало Рико. Слишком больно, несмотря на прожитые годы. Ей было всего четырнадцать. Навсегда четырнадцать. — Возможно, да, — не мог отрицать он очевидного. — Но у Юджи есть старший брат, и он не допустит его смерти. Если хочешь, я могу устроить вам личную встречу. Гето моргнул: — Зачем? — Чосо тоже не в восторге от Сукуны и, как и мы, мечтает от него избавиться раз и навсегда. Он любит Юджи и прекрасно понимает, что, пока тот остаётся сосудом Короля Проклятий, ему всегда будет грозить смертельная опасность от вышестоящих. Некоторое время они помолчали. На лице Сугуру было написано, что он не в восторге от идеи пойти и подружиться с кем-то из-за одних лишь общих интересов. — Я веду к тому, — прокашлялся Сатору, — что Чосо довольно силён. А его техники крови заслуживают отдельного внимания. Возможно, если бы вы смогли как-нибудь договориться, то вместе бы расправились с Сукуной без того, чтобы убивать Юджи. Вот теперь Сугуру выглядел действительно заинтересованным. Он сложил руки на груди и откинулся назад, но кивнул головой, понимая ход мыслей Сатору и предварительно соглашаясь на них, зная, что это на данный момент это единственное, что может дать Сатору, и что это действительно что-то стоящее, а не пустые слова. В конце концов, техники крови — это не обратная техника, что исцеляет. Ведь, исцеляя Юджи, можно также исцелять и Сукуну, что делает процесс битвы бесконечным и, по сути, бесполезным. Но с манипуляцией кровью… Там есть довольно хорошее разнообразие. А плюсом идёт то, что сам Чосо весьма заинтересован в подобном, потому что он хочет сохранить жизнь Юджи в целости и сохранности. Сатору более чем уверен, что даже если на данный момент нет подходящей техники манипуляцией крови, то Чосо это не остановит. Он в пять раз старше самого Сатору, и хоть его опыт мал, однако энтузиазма более чем достаточно, как и цели. А его цель — благополучие родного брата. Если подходящей техники нет, Чосо её придумает. Изобретёт. — Пришли мне его номер, — сказал Сугуру, после чего встал с места. Сатору практически сразу подскочил следом, хватая свой большой стаканчик, что всё ещё оставался наполовину полон. — Ты уходишь? — спросил он, стараясь не показывать, что расстроен этим действием. Выходило это из рук вон плохо. Сугуру остановился. Он не смотрел в глаза, но пожал плечами, словно не знал, что сказать. Прокашлявшись, Сатору сел обратно. Гето некоторое время оставался стоять, но потом тоже присел обратно. В руках у него был пустой стаканчик из-под кофе, что крутился по кругу. Словно тот не знал, чем занять руки. — Что ты будешь делать после того, как убьёшь Сукуну? — спросил он, нервничая. Гето посмотрел в ответ. Возможно, немного более пристально. Вздохнул: — У меня пока нет никаких планов. На данный момент Сукуна мой единственный приоритет. — Ага, — протянул Сатору. Он сглотнул, облизнул суховатые губы, но потом собрался с силами: — Ты не думал о том, чтобы стать учителем? Между ними снова повисла тишина. Это было как-то неловко — и из-за темы, и из-за предложения, и из-за того, что это тишина, а между ними раньше никогда не было тишины. — Это шутка? — спросил Сугуру тем тоном, который ясно говорил о том, что он знает, что это не шутка, но хочет дать таким образом шанс перевести всё в неудачное предложение, не отказывая прямо. В этот раз Сатору был тем, кто опустил взгляд вниз. Чтобы занять рот чем-нибудь, он снова отпил. Слегка прикусил пластмассовую трубочку, но потом оставил бесполезное занятие. Ему было тридцать лет. А рядом с Сугуру он почему-то чувствовал себя всё тем же глупым подростком, каким был раньше, много лет назад. — Не совсем… — тихо ответил он. — Ты был бы хорошим учителем. Ему не хотелось сегодня вспоминать Хайбару, но он не мог не вспомнить, как Сугуру всегда занимался с тем борьбой. Как учил физическому делу, как учил проклятым техникам, как помогал тому развиваться, как магу; сколько терпения было у Сугуру повторять и повторять, учить и наставлять. Не то, что у самого Сатору, который мог лишь помогать развиваться, но не научить хоть чему-то новому. Но Хайбара умер. И приводить его в пример сегодня уж явно не стоило. А другого примера у Сатору не было. — Я хочу, чтобы ты был учителем, — не мог не сказать он, возможно, немного более отчаянно. — Ты любишь детей, ты хорошо учишь, и прямо сейчас ты безработный. Безработный. Ха. Весьма громко и самонадеянно с его стороны, не так ли? Сугуру молчал. — Через год я планирую убить Совет старейшин, — признался Сатору, всё ещё смотря в стол. — К тому моменту новое поколение будет достаточно сильным и независимым, чтобы они могли делать всё правильно. Мне бы очень пригодились лишние руки. Сугуру всё ещё молчал. — Ты ведь уже встречался с Оккоцу, — выпалил он, не зная, зачем. — Прямо сейчас он один из самых сильных моих учеников, но его семпаи и кохаи тоже не так просты. Это поколение будет очень сильным… Они принесут новые перемены. Не зная, что ещё сказать, Сатору замолчал, приподнимая глаза на Сугуру. Тот, оказывается, тоже опустил голову вниз, и как раз в этот момент они неловко встретились взглядами только для того, чтобы после опустить глаза вниз. Какое странное зрелище со стороны, должно быть. — Мне надо подумать, — сказал внезапно Сугуру, а потом резко встал. — Я не тороплю! — немного громче нужного выпалил Сатору, а после поспешил исправить тон и громкость: — Лишние руки никогда не будут лишними, так что не спеши с ответом. В общем, буду ждать! Последнее прилетело в чужую спину. Сатору застонал, упираясь локтями в стол и потирая в миг уставшее лицо. Чёрт возьми, он снова облажался, да?

***

По-хорошему, нужно было бы поговорить об этом с кем-нибудь. Так что Сатору пошёл и стал говорить об этом. Точнее, он хотел бы поговорить, но… Но с кем? Единственным слушателем могла бы стать Сёко. Она сейчас была единственной, кто знал, что Гето Сугуру жив и более чем здоров. Но он не чувствовал себя достаточно близким в отношениях, чтобы с ней говорить о чём-то таком. Конечно, они бывшие одноклассники, работают вместе уже более десяти лет, видели друг друга в таких ситуациях, что всякое стеснение уже давно прошло. Более того, Сёко также является бывшей одноклассницей Сугуру, что делает её к ситуации даже ближе, чем кого-то ещё. Вот только было в этой ситуации одно большое «но». Сёко была его подругой, конечно. Но она не совсем подруга. Сатору понятия не имел, как это объяснить, но это просто было и было таким всегда. Сугуру — друг. Нанами — приятель. Сёко — одноклассница. Яга — начальник. У Сатору были Утахимэ и Мэй-Мэй, но они являлись скорее коллегами-соперниками из Киото и были ещё дальше. Был Иджичи, но… Иджичи есть Иджичи. Он очень, очень хотел бы обсудить ситуацию с Сугуру с кем-нибудь. Но у него не было никого, с кем можно было бы это сделать. Точнее, раньше у него никого не было. А сейчас у Сатору был, так сказать, партнёр. У Сатору был Мегуми. Сатору хотелось бы обсудить с кем-то возможность того, что он что-то такое обсуждает с самим Мегуми. Подобная мысль даже пробила его на нервный смешок; честно говоря, ему просто нужен был его лучший друг, Сугуру; проблема в том, что он хотел обсудить Сугуру с кем-то ещё, а у него никого другого, кроме самого Сугуру, не было. И, конечно же, когда Сугуру не было в его жизни, то ему и не нужен был человек, чтобы с кем-то про Гето рассуждать. И не то чтобы ему прям вот нужно с кем-то поговорить… Но Сатору нужно было снять какой-то груз со своих плеч, нужно было расслабиться, а сделать это можно было только в том случае, когда он наконец-то выпустит большую часть нервных эмоций, которые копятся и копятся на сердце. А сделать это можно, увы, только лишь словами через рот. А поговорить можно было только с Мегуми. А Мегуми, ну — не то чтобы Мегуми был слишком молод для подобного или что-то вроде того; и, ну, они встречались, и разве это не то, что должны делать партнёры в крепких отношениях? Говорить о том, что волнует одного, чтобы другой выслушал, подставив плечо. Ну, или ухо. Тем не менее, было нервно. Наверное, именно поэтому Сатору оттягивал разговор до последнего. Он задержался в той кафешке, заказав полноценный обед, из-за чего опоздал на встречу с Ягой. Потом долго растягивал саму встречу; долго сидел за документами; долго не хотел идти в их с Мегуми комнату в общежитии… Его бывшую комнату, но теперь их комнату, потому что Мегуми практически переехал туда, выгодно договорившись с Чосо о том, чтобы тот жил рядом со своим братом, чтобы, так сказать, «скрепить братские узы и дать вам возможность узнать друг друга ближе». Уступил свою комнату, а сам полностью и окончательно переехал к Сатору, в учительские коридоры. Только лишь вспомнив об этом, он не мог не улыбнуться; о, это было так смешно! Сатору даже не мог понять, это Мегуми так хорошо пытается поладить хоть с одним братом Юджи, или действительно удачно смог наконец-то к нему переехать? Так, чтобы никто ничего подозрительного не подумал. Однако, как бы долго Сатору не оттягивал этот момент; момент, когда ему нужно было проявить доверие к Мегуми, показать собственную неуверенность и слабость, чтобы получить нужное утешение от своего партнёра… Сатору не мог оттягивать это вечно. Рано или поздно дела заканчиваются, особенно сейчас, когда его ученики с полной ответственностью подходят к выполнению миссий и могут, самое главное, легко справиться со всеми этими проклятиями — потому что они сильные, они взрослые, они самостоятельные, и именно поэтому у Сатору теперь есть время, чтобы начать чёртову революцию, о которой он мечтал буквально годами, — и когда дела заканчиваются, ему приходится идти. Медленно идти по коридору. Заглянуть по пути на кухню, где Юджи учит Чосо готовить «семейное блюдо» с фрикадельками. Пройти мимо комнаты Нобары, где ярко мелькает её и Маки проклятая энергия. Увидеть на поле Юту, Тогэ и Панду, что тренируются, несмотря на то, что уже довольно позднее время. И, наконец, рано или поздно он добирается до их с Мегуми комнаты. Той самой, где только сегодня утром на пороге его приставили к стенке и заставили наслаждаться очень и очень прекрасным минетом. До сих пор остались лёгкие следы их сменной проклятой энергии. Не так, чтобы остальные поняли, но достаточно, чтобы сам Сатору и без воспоминаний видел, что и как происходило на этом самом месте. Бёдра Сатору с лёгким страхом поджимаются, словно опасаясь ещё одного подобного нападения, и он несколько ошеломлённо смеётся, снова по-настоящему улыбаясь. Он был бы совершенно не против такого нападения в любое время дня и ночи, к слову. Рука с неожиданной лёгкостью открывает двери, пропуская его внутрь. Мегуми, скрывающийся на кухне, он видит, на секунду оборачивается, почувствовав его присутствие, но потом снова возвращается к готовке. Годжо садится на пол. Медленно снимает обувь, аккуратно ставит на тумбочку, где уже стоит несколько пар обуви на пару размеров поменьше — у Фушигуро-то ноги, по сравнению с его лапами, совсем маленькие, — а потом кое-как встаёт, чтобы добраться до гостинной. — Я дома! — с удовольствием говорит он, как и в любой другой день с тех пор, как Мегуми стал здесь ночевать. В ответ ему достаётся лёгкое мычание. Почти что сразу же прилетает вопрос: — Есть будешь? — Да, — вздыхает он, падая на диван и вытягиваясь во весь рост с огромным удовольствием. Его конечности занимают всё свободное пространство. Он прикрывает глаза, даже если за повязкой этого не видно, и расслабляется, впервые за многие часы наконец-то отпуская напряжение и усталость, этот налёт постоянных размышлений и сомнений, которые никогда не хотят уходить до тех пор, пока ты просто в один момент не сдаёшься, как бы говоря тем самым, что отныне бесполезно переживать, ведь ты уже сдался. Блаженство такое сильное, что на несколько минут пропадают любые звуки. Но вскоре они возвращаются: должен закипеть чайник, мясо жарится, что-то варится, слышно, как острый нож легко режет овощи для салата; и пару сладких фруктов, потому что Сатору любит сладкое. — Как Цумики? — спрашивает он несколько минут спустя, садясь с новой энергией. — Врачи планируют выписать её через неделю, — сообщает Мегуми действительно радостную новость. Хоть что-то хорошее за весь день. — Я предложил ей переехать к нам, но она снова хочет вернуться в ту квартиру. Лицо Мегуми недовольно хмурится. — Она уже взрослая девочка, пусть делает, что хочет, — отмахивается Годжо. — Вы ведь знаете, что я могу купить вам квартиру в любой момент, верно? Губы Фушигуро дёргаются, словно на кончике его языка готовится отрицание и ярое непринятие чего-либо столь дорогого от Сатору, как это было всегда, однако в этот раз он не говорит по этому поводу ни слова. Вместо этого его лицо кажется немного задумчивым, прежде чем расслабиться в принятии. — Знаешь, — тихо говорит подросток. — Раньше казалось, что твои дорогие подарки — это что-то… тяжелое. А сейчас я понимаю, что для тебя это просто практично. Ты знаешь, что и я, и Цумики можем купить себе квартиры, но ты не видишь смысла, чтобы мы зря тратили своё время на что-то, что можешь дать ты, верно? Сатору пожимает плечами. Что-то вроде того, наверное? — Что-то вроде того, — говорит он вслух. — А с чего ты задумался об этом? Мегуми вздыхает и пожимает плечами: — Не знаю… Просто внезапно пришло в голову. Наверное, из-за Цумики. Она всё ещё надеется, что родители вернутся, и меня это бесит, потому что они не вернутся. Сатору не знает, что на это сказать. Родная мать Мегуми мертва. Родной отец Мегуми мертв. При всём желании те не смогли бы вернуться. Мать Цумики умерла через пару месяцев после того, как бросила их. Родной отец Цумики тоже мертв — умер чуть позже рождения Мегуми, если быть точным. Никто из детей об этом, конечно же, не знает. Он хотел сказать Мегуми об этом ещё во время первой встречи, но тот отмахнулся, и с тех пор совершенно ничего не изменилось. Также он хотел сказать Цумики. Пусть и не об отце Мегуми, но о её родных родителях, потому что он знал, что это те люди, которых она ждёт, и что девочка слишком добрая, и что она просто продолжит ждать, несмотря ни на что — и, как можно увидеть, все его предположения на её счёт оказались верны. Отчасти именно поэтому он не смог стать в её жизни кем-то более близким. Как можно приблизиться к тому, кто всегда будет ждать кого-то другого? Сатору даже никогда не смел винить её. Как он мог, если его единственным лучшим другом мог быть только Сугуру? Сугуру, который в один момент просто взял и ушёл, но который всё ещё был его лучшим другом, несмотря ни на что? Так что он никогда не винил Цумики. Он, можно сказать, полностью принимал её решения, хотя ему не нравилось знать, что её ожидание совершенно бессмысленно, просто потому что ждать ей больше некого. Поэтому Годжо пытался пару раз поговорить с ней об этом. Но каждая его попытка ни к чему не приводила: что первый ребёнок под его опекой, что второй — оба отказывались его слушать. И, конечно же, это не могло длиться вечно. Рано или поздно настанет тот момент, когда они начнут задавать вопросы. И, конечно же, это случится в самый неудобный момент. Сейчас, когда он встречается с Мегуми. Сейчас, когда Цумики пора поступать в старшую школу, или техникум, или куда она там захочет поступить; в общем, куда-то, куда ей наконец-то придётся переехать из этой постаревшей квартиры, чьи хозяева никогда больше не вернутся. Движения Фушигуро постепенно замедляются, когда Сатору ничего не говорит в ответ. Его лицо — пусть тот и стоит к нему затылком — выражает некоторую борьбу, прежде чем становится тем самым, означающее поражение. — Они вернутся? Твою мать. Вот же- Блять. Почему это должно было случиться именно сегодня? Сатору знал, что рано или поздно вопросы возникнут, но почему именно сегодня? — Нет, — говорит он немного слабо. В голове пусто, а потом резкий взрыв мыслей и попыток сказать что-то кроме «я убил твоего отца, так что если он не собирается выползать из могилы, то — нет». — Нет, они не вернутся. — Ты уверен? — спрашивает Мегуми. — Полностью. На все сто процентов. Я бы сказал, что на все двести. Сатору нервно смеётся — он уверен на гораздо большее. Именно ему пришлось провести опознание трупа матери Цумики, когда ту наконец-то смогли найти специально нанятые для этого дела детективы. — Ты что-то скрываешь, — нос парня морщится, но нож снова начинает стучать по деревянной доске. Годжо открывает рот, готовый выпалить какую-то фигню, несомненно, когда Мегуми снова говорит: — Впрочем, мне всё равно. Пусть делают, что хотят, не помню даже, как они выглядят. И закрывает. Однажды он говорил об этом с Сёко. Ну, о том, что он убил отца Мегуми, а Мегуми об этом не знает. И заодно рассказал, что у него не получается наладить контакт с Цумики, потому что она хочет своих родителей — а ведь девочка даже тогда уже отца не помнила родного! Или Цумики поставила Тоджи на эту роль? — а все эти люди мертвы, и поэтому дети просто ждут чего-то, что никогда не случится. Не лучше ли сказать им о том, что их родители мертвы? Чтобы они могли наконец-то закрыть все эти вопросы и двигаться дальше? А Сёко сказала спросить об этом детей. — Да у них бесполезно об этом спрашивать! — разочарованно сказал Сатору, махнув рукой. — Они ничего не хотят слышать, а ведь это то, что им нужно услышать! — Ну, — девушка выдохнула сигаретный дым. — Тут я тебе не помощник. После этого Сатору больше никогда не просил у Сёко советов — в первый и последний раз это произошло, и то только потому, что на мгновение он позволил себе подумать, что они близки, что они действительно друзья. Подумал. Больше никогда ничего не спрашивал. Не потому, что она «не помощник», а потому, что спрашивать и говорить что-либо было — ну никак. Наверное, та слишком привыкла к трупам и разучилась поддерживать контакт с живыми людьми. Или просто говорить с Сатору. А самому Сатору не нравилось вечно упираться в стену — хотя бы потому, что так было всегда до Сугуру. А после Сугуру у него никогда никого не было. Но тогда у него не было и Сугуру. Так что спросить было некого. И поэтому Сатору никогда ничего не говорил этим двум детям. Но вот теперь Цумики снова вернётся в ту квартиру, снова будет ждать, как и до комы, тех, кто никогда не придёт. Снова будет отталкивать всех, как и самого Сатору эти десять — или сколько там — лет. — Они мертвы, — выпалил он. Все движения Мегуми резко замерли. Годжо сглотнул, а потом перевёл взгляд в потолок и продолжил. — Они все. И родители Цумики, и твои. Померли ещё до того, как я взял вас под опеку. Его пальцы на ногах сжались. Тишина была нервной; ему очень хотелось выпалить, что именно он был тем, кто убил Тоджи, но какая-то очень эгоистичная часть его просто не могла этого сделать. Просто не могла так резко и болезненно сжечь этот мост. Но потом Сатору представил, что это продолжит тянуть его куда-то вниз. Что теперь Мегуми будет знать, что его родители мертвы — что его отец, Тоджи, мёртв, что он мысленно закроет для себя эту тему раз и навсегда, а самому Сатору придётся снова молчать об этом, потому что Фушигуро с этого момента может никогда больше не спросить. И как долго ему придётся ещё молчать об этом? Разве десяти лет было мало? — Твоя мать умерла спустя два года после родов. Примерно в это время скончался отец Цумики. Спился, если быть точнее. Потом я убил Тоджи. Потом мама Цумики ушла, и её убили какие-то коллекторы в подворотне. Так что, нет, они не вернутся. Повисшее напряжение нельзя было разрезать даже ножом. Сатору не шевелился и почти не дышал, закрыв глаза и ожидая — он понятия не имел, чего именно он ожидал. В этой же тишине руки Мегуми снова начали двигаться, продолжая нарезать еду. Сатору тихо и незаметно выдохнул, скрестив руки на груди. Пальцы, предатели, откровенно подрагивали, но это было гораздо лучше, когда никто из них двоих не шевелился и, казалось, даже не дышал. Его рот открылся, чтобы снова что-то сказать, но как раз в этот момент вскипел чайник. Свист постепенно набирал обороты, но до того, как стать сильным и шумным, чужая рука выключила конфорку, заставляя тот выдохнуть горячий воздух, уменьшая шум. — Почему ты вдруг рассказал об этом? Это было первым, что спросил Мегуми. Сатору нервно поёрзал. — Все эти десять лет Цумики ждала своих родителей, а мне приходилось молчать, зная правду. И каждый раз, когда я хотел об этом сказать, кто-то из вас двоих просил этого не делать. Но факт в том, что она всё ещё ждёт — и сколько она будет ждать просто потому, что я не сказал ей правду? Со стороны Фушигуро донеслось слабое осознание: «ах». И — ничего более. Он нервно ожидал, что Мегуми скажет что-то ещё, но тот просто закончил нарезать продукты. Помыл столовые приборы. Выключил мясо. «Не подходи», — пришла мысль на краю сознания. — «Не надо». Потому что если Мегуми подойдёт, то всё, что он скажет, будет ощущаться гораздо больнее. Будет намного лучше, если тот выскажется издалека. Вот только Мегуми подошёл. Сатору видел его прямо за своей спиной, чувствовал даже затылком. То, как Мегуми встал и, постояв секунду, немного нерешительно наклонился вниз. Чужие руки оказались на плечах Годжо. Он не смог сдержать нервного вздоха, вновь прикрывая уставшие глаза и опуская спину назад. Пальцы Мегуми на мгновение сжали плечи, прежде чем опустить ниже. Руки обняли его со спины, пересекаясь на ключицах. Это было не тяжело, но с тем весом, который помог успокоиться нервной энергии, которую до сего момента он не замечал. Нервную энергию, ту самую, что возникла именно из-за темы их разговора. Руки у парня были тёплыми. Даже через веки Сатору прекрасно видел, что те меньше размером, чем его собственные, но прямо сейчас, когда Мегуми обнимал его вот так, с небольшой преградой в виде спинки дивана, он чувствовал себя меньше. Маленьким, несмотря на огромный рост и размер, видимым для чужих глаз, чувствительным и ранимым. Ему нравилось быть ранимым в этих руках. Они были мягкие, тёплые и добрые, хоть временами и жёсткими. Но никогда — жестокими. — Почему ты заговорил об этом сегодня? — спросил Мегуми шёпотом. — Наверное, из-за Сугуру, — честно сказал он. Всё это было очень сильно взаимосвязано и так сильно перепутано. Тоджи, Рико, Цумики, Сугуру, Мегуми. Все они, по сути, даже не знали друг друга, но их судьбы были так сильно переплетены и так ужасно зависели от Сатору; а Сатору или не делал того, что должен был сделать, или вечно опаздывал, или молчал, или его просто было недостаточно. Его партнёр всё ещё не сказал, как он относится ко всему этому. — Как ты относишься к этому? — спросил он. Мегуми вздохнул. Помедлил с ответом, словно собирался с мыслями. — Не знаю… Я ничего не чувствую. Разве что рад немного, что теперь можно окончательно закрыть тему и забыть о ней. Мне просто… Мне просто всегда было всё равно на всех них. Они ведь бросили нас с Цумики — сначала бросили нас, потом уже умерли. Они не заботились о нас, так почему я должен заботиться о них? Такое ощущение, что я сейчас просто зря трачу на них время, которое они не заслужили, чтобы я на них тратил. Как Цумики все эти годы. Сатору поднял руки, кладя собственные ладони на руки Мегуми, что всё ещё обнимали его поперёк ключиц. — Думаю, — продолжил Мегуми. — Это правда была нужна тебе и Цумики. Может быть, как только она узнает, то сможет идти дальше. «Как и ты», — осталось несказанным. — «Как и я». Палец Годжо утешающе провёл по коже Мегуми с лёгким нажимом. Тот послушно обнял чуть сильнее. — В последнее время ты очень много думаешь о Сугуру, — сказал Мегуми несколько минут спустя, когда никто из них не двинулся с места. — Я не могу не, — скривился Сатору. Кома; Юджи, Сукуна, Чосо; предложение стать учителем; чужая идеология геноцида, которая никуда не исчезла; предложение стать учителем, опять же; а скоро Сугуру снова вернётся на политическую арену магов и его слова будут иметь тот ещё вес — а что, если он возьмётся за старое? Руки Мегуми сжались намного сильнее. Теперь они обнимали не плечи, а шею. Сатору лишь инстинктивно держал его в ответ, не мешая сжимать так крепко, как будет угодно. — Вчера ночью ты звал Рико. Во сне. Сердце Сатору резко остановилось, прежде чем понестись вскачь. Он понятия об этом не имел. Он даже не помнил, чтобы ему что-то снилось. Это утро было точно таким же, как и вчерашнее. Сатору проснулся в хорошем настроении, выспавшимся, они вместе позавтракали, отдохнули, занимались своими делами в компании друг друга; а потом он собирался к Сугуру в кафе и Мегуми… Мегуми стал его целовать и обнимать, а потом это переросло в минет. Что здорово подняло настроение Сатору. Но теперь, когда он подумал об этом — могло ли это быть спланировано? — Кто это? — спросил Мегуми. Чужой шёпот раздался у самого уха. Сатору крепче сжал чужую руку, а потом заставил собственные пальцы расслабиться. Он сделал вдох. И слова полились буквально рекой. Наверное, ему давно нужно было кому-то об этом рассказать, вот только он и Сугуру были единственными, кто знал, кто такая Аманай Рико. Какой она была, что любила. Они оба единственные, кто узнали её характер, кто видели её плач и радость, её смех и сарказм, её взрывной, чудной характер. Сатору и Сугуру никогда не говорили о Рико. Она умерла. Точка. Никто из них не плакал. Маги умирают. Рико должны были стереть, чтобы она стала следующим сосудом Тенгена. Это было, пожалуй, даже хуже смерти, но они должны были это сделать. Её смерть, наверное, была благословением. Вот только никаким актом доброты это не было, и жизнь Рико была намного дороже каких-то десяти миллионов йен. Или сколько там за неё заплатили Тоджи? Тридцать? — Я не видел, как она умерла. Тоджи убил её на глазах у Сугуру… Потом я убил его. Сатору не знает, плакал ли Сугуру когда-нибудь. Это было чем-то слишком личным, чтобы спрашивать. Они не говорили о Рико, об Окинаве, о Фушигуро. Они не говорили о тех трёх сутках. Словно их вообще никогда не было; вот только именно их существование повлияло на обоих так, как ничто другое. — Думаю, именно это что-то изменило в нём. После смерти Рико Сугуру стал презирать всех не-магов. Должны ли были они поговорить? Обсудить произошедшее? Поплакать на плечах друг друга, выплеснуть эти эмоции? Но. Маги умирают. Люди умирают. К шестнадцати годам они оба видели столько, что даже без Рико слёз уже не было. Если те вообще когда-либо были. Особые уровни пребывают уже после того, как на месте происшествия поколдует кто-то ниже рангом. Далеко не всегда удачно. Никогда удачно, на самом деле, потому что иначе бы особый уровень вообще не вызвали бы. — Наши с Сугуру дороги разошлись всего год спустя, — Сатору сглотнул. Говорить об этом было нелегко. — У него появилась эта глупая идеология, я же просто остался на этом месте. Взял вас с Цумики под опеку. А через несколько лет решил стать учителем, чтобы попытаться сделать общество магов лучше. Сатору рассказал о своём плане: убить всех вышестоящих, как только Мегуми закончит третий год обучения и выпустится из техникума. Потому что как только он это сделает, под учением Сатору будет девять полностью готовых, самостоятельных, очень сильных магов, и он рассчитывает на то, что этого будет вполне достаточно, чтобы общество не рухнуло. — Следующее поколение всегда сильнее предыдущего, так что вы сможете жить без оглядки на этих старпёров, — мечтательно сказал он. — И тогда ситуации с Рико больше никогда не случится. Конечно, это не значит, что вам не понадобится помощь — и именно поэтому я сделал Сугуру предложение присоединиться. Но теперь думаю, не поспешил ли я. Ведь в первую очередь тот хочет убить Сукуну, может, стоило отложить это? Так сказать, выбрать время получше? Мегуми, молчавший во время весьма долгой речи, сделал глубокий вздох, выпрямляясь и потирая явно затёкшую спину. Ещё бы. Стоять в полусогнутом положении было весьма неудобно, да только разве можно было отстраниться друг от друга в такой важный момент? Сатору же, наконец-то высказавшийся за, кажется, последнее десятилетие, с огромным удовольствием и не менее огромным ожиданием повернулся с широкой улыбкой, ожидая чужих слов. Наговорился вдоволь, теперь можно и глазками похлопать. Верно же? У Сатору они страсть какие красивые! Непроницаемый взгляд Мегуми выражал ноль целых пять сотых эмоций, когда тот прикрыл глаза и вздохнул. Некоторое время они оба помолчали, потом Фушигуро громко вздохнул, выдохнул. Всё ещё стоя с закрытыми глазами, потёр лицо, особое внимание уделяя глазам; застонал, то ли обессиленно, то ли сдаваясь, прежде чем снова посмотреть на него. Сатору снова быстро моргнул пару раз своими прекрасными глазками, продолжая улыбаться. Губа Мегуми дёрнулась вверх, как будто улыбаясь, но сдерживаясь. — Ты убил моего отца? — спросил тот. Пару лет назад Сатору бы испугался этого вопроса. Прямо сейчас он больше обратил внимание не на сам вопрос, а на тон — игривый и весёлый, как будто Фушигуро веселился, и, о, это было явно не «как будто», а на самом деле! — Ага! — в том же тоне ответил Сатору, шире улыбаясь. Мегуми весело фыркнул. В этот раз его уголки губ слишком явно улыбались, подрагивая и перемещаясь всё выше и выше, прежде чем тот наконец-то сдался — чужая правая рука поднялась вверх, прикрывая рот, словно бы в стеснении. А потом Сатору услышал смех Мегуми. Надо сказать, что смех Фушигуро Мегуми — это вам не цветение сакуры, которое случается буквально ежегодно. Нет, смех Мегуми гораздо более редкое и гораздо более прекрасное зрелище, от которого сердце самого Сатору замирает. Мир в этот момент перестаёт существовать, останавливаясь в одной точке. На Мегуми. На его губах, что раздвинулись. На его глазах, что сверкают счастьем. На его лице, что так редко может быть весёлым. В животе Сатору мимолётно вспорхнули бабочки, прежде чем опуститься вниз и стать каким-то странным тёплым чувством. — Эй, — чуть тише позвал он, зачарованный. — Чего ты смеёшься? Мегуми кинул в него слегка суженный взгляд, а потом просто покачал головой, прогоняя остатки смеха, но всё ещё улыбаясь. — Надо мной, что ли? — Годжо притворно надул губы. Его партнёр в ответ лишь покачал головой, а потом наклонился вниз. Сатору мигом приподнялся повыше, прикрывая глаза и отвечая на поцелуй — без языка, просто прикосновение губ, но долгое и весьма чувственное в этот момент, такой поцелуй, от которого душа пела. — Нахрен Тоджи, — сказал Мегуми, отстраняясь. А после, чуть более властным голосом: — И Сугуру твоего тоже нахрен. Пусть делает, что хочет. Они сами выбрали свой путь, а ты — свой. Хочешь устроить переворот — пожалуйста. Да хоть прямо сейчас! А Сугуру будет потом от зависти локти кусать. Сатору моргнул — и ошеломлённо рассмеялся, не в силах не согласиться. Этот ответ, пожалуй, отвечал на все его вопросы. Действительно. Тоджи мёртв уже кучу лет, а Мегуми ему ещё при первой встрече сказал, что на родного отца ему плевать с высокой колокольни. И за все эти годы его отношение ни капельки не изменилось. И пусть идёт Сугуру, куда хочет. Не может же Сатору его силой удерживать, верно? Это всё уже случилось. Это не изменить. Он не мог остановить Тоджи и не желал о его убийстве. Он не может остановить Сугуру или заставить делать что-то, что тот не хочет делать, он может только предложить плечо или идею и ждать, когда тот согласится или откажется. Не более. В конце концов, он всего лишь Годжо Сатору. Тот человек, который прямо сейчас может вдоволь целоваться с Мегуми. Что вообще значило всё остальное, когда прямо сейчас он был с тем, с кем был счастлив? — Мегуми, — позвал он, когда второй поцелуй закончился. — М-м? — Хочу ещё. Мегуми в ответ фыркнул, но наконец-то свесился со спинки дивана так, чтобы можно было притянуть его за талию к себе на ноги. И — поцеловать. Мягко. Нежно. С огромным наслаждением. Так, как хочется. Потому что он может. Он, Годжо Сатору, хочет его целовать, может его целовать и именно поэтому целует. И что может быть лучше?