Живот и его необычные особенности

— Я бы сказала, что буду скучать по этому чудаку, но на самом деле он никуда не исчез, так что это просто странно, — говорит ему Кугисаки, слегка сморщив нос. Мегуми бы решительно не согласился. Мегуми, на самом деле, приходится заново привыкать к изменениям в своей жизни, которые настолько разительно отличаются от всего того, что было раньше, что теперь эти самые изменения просто не могут его не ошеломлять. Так что — да, Мегуми не согласен со словами Кугисаки. К примеру, теперь в нём нет Годжо. Это не то чтобы сильно бросается в глаза, но это чувствуется. Постоянно чувствуется. То, как теперь, если он начинает говорить вслух, он говорит с самим собой, даже если и с Сатору, которого нет в его теле. То, как теперь собственные руки принадлежат исключительно ему. То, как теперь нужно меньше есть. Или — и это, пожалуй, самое главное изменение — как ощущаются другие люди рядом. Их присутствие немного давит, если честно. Ещё две недели назад никто из них не мог прикоснуться к нему, укрытому барьером Безграничности, но теперь Мегуми то и дело вынужден сталкиваться с похлопыванием по плечам, толчками, прикосновениями к волосам. Синяками и ссадинами после тренировок, лёгкими прикосновениями пальцев при передаче предмета, рукопожатием и всем остальным. Это, на самом деле, мелочи. Все эти прикосновения. Но после нескольких месяцев отсутствия контакта с кем-либо, кроме собственного тела, которым управлял кто-то другой, это иногда кажется неприятным. Хочется взять и установить собственные границы, сказать что-то вроде «не трогай», потому что кожа словно стала чувствительной и непривычной. Будто бы чужой даже. Но одновременно с тем Мегуми скучал по всему этому. По этим чужим рукам на своих плечах, по лёгким толчкам, даже по синякам и ссадинам, если честно. Вместе со всем этим он чувствует себя прикасаемым. И это, несомненно, облегчение. В особо острые моменты он задумывается, как всё это чувствуется для Сатору, находящимся под барьером на протяжении многих, долгих лет. Не то чтобы Мегуми мог сравнить несколько месяцев с годами. И уж тем более сравнить опыт сложно, когда он был не совсем один, а с мутацией. Которой теперь нет. Честно говоря, Мегуми — возможно, только возможно — немного по ней скучает. Но это скорее грусть по кому-то, кто внезапно просто исчез. Он ведь даже не попрощался с этой частью Годжо, потому что они не могли толком знать, получится ли всё на этот раз, и попрощаться, а после снова общаться, было бы, пожалуй, неловко. Честно говоря, ему даже не пришло в голову попрощаться, пока внезапно просто стало не с кем прощаться. Опять же, возвращаясь к словам Кугисаки, Мегуми может согласиться с тем, что это странно — скорее уж, что максимально непривычно, но маги могут ко всему привыкнуть и адаптироваться, — однако он не совсем согласен с той её частью, которая «но он не исчез». Потому что лично для Мегуми какая-то часть мутации всё же исчезла. Какая-то часть Годжо, как будто. И вроде бы не горько и не грустно, но… но грустно и как-то непонятно, и жалко, и внезапно, и — непонятно. Странно, в общем. — Не думал, что ты умеешь скучать, — сказал он вместо любой другой мысли. Кугисаки нагло ухмыльнулась: — Я не горюю по какой-то непонятной фигне. И — что ж, она действительно не горевала. Сам Мегуми тоже не особо горевал. С другой стороны, Юджи… — Он совсем мёртв, да? — грустно вздохнул друг с другой стороны. — Совсем-совсем? Мегуми переглянулся с единственной девушкой в их компании, а после они оба повернулись, чтобы посмотреть на Итадори. Тот смотрел куда-то в пол с нахмуренными бровями и, ну, он не выглядел так, будто внезапно заплачет от горя, но проигнорировать чужую грусть и печаль было бы невозможно даже для слепого и глухого одновременно. — Годжо-сенсей жив, — сказал Мегуми. Единственное, что он смог придумать. — Ты видел его всего несколько минут назад. Те самые несколько минут назад, когда они телепортировались на территорию техникума, а потом Годжо — Сатору — извинился, чтобы быстро куда-то уйти по, несомненно, очень важным взрослым делам, которые просто не могли ждать. — Если хочешь, я могу позвать его, — предложил Чосо, сидящий с другой стороны от Юджи. Итадори вздохнул и отрицательно покачал головой. Казалось, его горе было чрезмерным, но среди них всех Юджи всегда был более добрым и сочувствующим, так что никто не стал заострять внимание. А после Фушигуро вспомнил, что на самом деле Юджи уже один раз умер — или не один, а почти два раза, учитывая Сибую, — и что дедушка его лучшего друга тоже умер, на самом деле умер, причём не более года назад. Немного несмело он положил собственную руку на плечо Итадори, желая утешить чужую внезапную грусть, которую он даже не совсем не понимал. Потому что, конечно же, Фушигуро понимал, ему в какой-то мере теперь даже не хватало этой мутации. Чосо внимательно проследил за его движением руки, а потом повторил жест с другой стороны, явно желая утешить брата. Картина Смерти была новым дополнением в жизни Мегуми. Они познакомились только сегодня утром, если быстрое представление и лёгкие кивки друг другу можно было назвать знакомством, а после сели с двух разных сторон от Юджи, сохраняя вполне приятно-нейтральный позитив. Между ними не чувствовалось никакой вражды, поэтому всё было достаточно просто. С другой стороны, Мегуми не думал, что это может сохраниться надолго, если Юджи продолжит грустить из-за той новости, которую преподнёс именно он. — И после него совсем ничего не осталось? — спросил Юджи. Его плечи немного расслабились, но только немного. Первым порывом было сказать «нет». Что могло остаться от мутировавшего сгустка проклятой энергии, застрявшего в его теле? У копии не было ничего своего, так что и оставаться, по сути, было нечему. Но… Но ведь на самом деле от мутации много чего осталось. — Воспоминания останутся навсегда, — сказал он. Вначале не совсем уверенно, но после, под взглядом Итадори, который становился менее тяжёлым, продолжил. — И он здорово помог всем нам в Сибуе. Кто знает, как сложилась бы ситуация, если бы не мутация. Мегуми, наверное, никогда в жизни не забудет тот ужас осознания, что Годжо Сатору — Годжо Сатору — запечатали. Что этого человека победили. Что кто-то к нему прикоснулся. Что кто-то смог сделать невозможное. Что кто-то мог его убить. Прошло уже довольно много времени, но это до сих пор вызывало внутри него необъяснимый ужас и страх. Наверное, это потому, что Сатору всегда был рядом, но в тот момент — вот так резко и неожиданно — его просто не стало, и никто ничего не мог сделать, потому что уровень силы настолько сильно разнился, а их Сильнейшего не было — потому что Сильнейшим был Сатору, а Сатору не было… Он сглотнул и сдержал судорожный выдох. На самом деле Сибуя оставила много до сих пор неразрешённых вопросов и загадок. Начиная от мутации и заканчивая тем, как вообще Сатору мог проиграть. Никто не знал, как его запечатали. Все знали, в чём — в Тюремном Царстве. Но — как? — не знал никто. Мутация добралась до врага раньше, чем это успел сделать кто-то ещё. Забрала Тюремное Царство, победила того, кто был их врагом, спасла всех тех, кто оказался недостаточно силён, чтобы помочь или хотя бы выжить. Возможно, что эту информацию знал Чосо. Отчасти ему даже хотелось спросить, но, возможно, стоит сделать это позже. Не при Юджи, потому что ситуация в Сибуе была очень острой темой из-за Сукуны и тех разрушений, что остались после битвы Короля Проклятий с Махорагой. — Да, — облегчённо сказал Юджи. — Ты прав. Спасибо, Фушигуро. Его улыбка оказалась слегка натянутой, как это всегда было при упоминании о Сибуе, но всем было очевидно, что парню стало легче. Что его весьма внезапный приступ грусти уменьшился достаточно, чтобы появилась возможность двигаться дальше, будь то разговор или их занятия. Мегуми лишь кивнул, мол, со всеми бывает, а после решил спросить о ситуации Чосо, чтобы быть в курсе. Это казалось вполне хорошей темой, чтобы вести разговор дальше; не слишком напряжённо, ну, не больше, чем казнь Итадори и какие-то другие смерти/травмы/проблемы магов или не-магов. К тому же Чосо, как оказалось, был братом Юджи, а Юджи был нужен тот, кто встанет на его сторону. Мегуми, конечно, не старший брат, но он младший в семье. У него есть сестра. И он рад, что у Юджи теперь есть старший брат. В конце концов, у самого Фушигуро был ещё и Годжо, но у Юджи больше — ну, кроме самого Мегуми и, наверное, Кугисаки, и второгодок… и Тодо, да, как же без него, как бы странно это ни было, — больше никого не было. — Тюфяк, — фыркнула Нобара со слегка жёсткой нежностью, которую она явно будет отрицать, если кто-то посмеет сказать о её же чувствах ей в лицо. — Ты бы ещё могилу для этой фигни сделал. Она явно пожалела о своих словах, когда лицо Юджи озарилось счастьем. Мегуми попытался вспомнить, почему он вообще с ними дружит. Ах да. У него не было выбора.

***

Сатору не знает, когда он перестанет считать, или когда он собьётся, но это явно случится не сегодня. Потому что сегодня он считает. И сегодня — это второй раз. А во второй раз, когда глаза Мегуми устало закрываются; во второй раз, когда руки Мегуми, закинутые ему на плечи, крепко держат, словно бы под замком, не желая отпускать; во второй раз, когда они целуются, медленно, но слегка голодно и жадно, словно пытаясь таким образом отпечатать друг друга на губах. Во второй раз Сатору остаётся в этих руках, которые его обнимают. Во второй раз Сатору, ложась сначала на Мегуми, а потом рядом с уснувшим Мегуми, отвечает на эти объятия собственными руками. Он обнимает Мегуми так, как не обнимал, наверное, никогда. Мегуми был самостоятельным мальчишкой с личным пространством с тех самых пор, как Сатору его увидел, поэтому ничего удивительного в этом внезапном открытии нет, и всё же. И всё же, прямо сейчас, когда Мегуми спит, а Сатору его обнимает, он не может не почувствовать, как что-то в его груди стало — совершенно внезапно, но в то же время почему-то так предсказуемо, — ранимым и нежным, и сильным, и так, так переполнено разного рода чувствами, от которых никуда не деться и никак не скрыться. Не то чтобы Годжо мог или хотя бы попытался. Наоборот, он, пусть немного нехотя, не привыкнув ко всему этому, с неким удовольствием чувствует всё это, понимая, насколько подобные моменты драгоценны. Чувствовать тепло чужого тела. Тихое дыхание человека рядом. То, как тебя обнимают в ответ, просто напросто не желая отпускать. Долгое время Сатору просто смотрит на спящее лицо Мегуми, словно пытаясь таким образом впитать в себя все эти ощущения. Что-то получается, что-то нет, но ему просто нравится этот момент, и он наслаждается этим так долго, как может, прежде чем его глаза закрываются. Возможно, это просто слишком большая нагрузка эмоциями для его непривыкшего мозга. А, может быть, он просто хотел заснуть рядом с Мегуми. Кто знает. Не то чтобы подобное вообще имело значение. Важно другое — то, что они спят вместе. То, как это чувствуется. То, как хорошо быть вместе таким образом — или любым другим образом, просто быть вместе, быть с Мегуми. Это так много всего, что после того, как Сатору просыпается, слыша воду в душе, ему требуется несколько минут, чтобы прийти в себя. А потом — ещё день, погружаясь в работу, чтобы утихомирить внезапную грусть, и радость, и счастье, и жадность, и потребность, и всё это желание — и сексуальное, и нет, — направленное на Мегуми, который ко всему этому прямо сейчас просто не готов. С другой стороны, ну а кто был бы готов на его месте? Это просто с самим Сатору не совсем всё в порядке, вот ему и нужно проветрить голову. К счастью, некоторое время вдали от Мегуми помогает. Это даёт привести себя в порядок, собрать свои эмоции в кучку, разобрав их на детали и проанализировав, как самый настоящий и ответственный взрослый человек. Но, на самом деле, анализировать нечего. Сатору и без того прекрасно знает, почему прямо сейчас их обоих немного толкает из крайности в крайность. Мегуми — это подросток с гормонами, которого просто слегка носит из стороны в сторону, потому что он ещё не совсем определился, что происходит, как происходит, где его место во всём этом и как он в таких переменчивых обстоятельствах должен себя чувствовать — и как должен чувствовать себя в таких же обстоятельствах, но при этом спокойных. Не говоря уже о том, что ранее у Мегуми, как оказалось, далеко не самый лучший опыт в некоторых вещах. (Нет, Сатору запомнит про этот случай с ножнами и будет припоминать Мегуми до самой смерти, потому что, серьёзно, ребёнок? Ты никак не мог найти другой вещи в качестве секс-игрушки?) Самого же Сатору немного мотает из-за мутации. Немного трудновато уместить в своей голове несколько месяцев жизни. Эти воспоминания, эти ощущения, всё то, что было пережито им, но не совсем; а ещё нужно каким-то образом соединить те участки, когда воспоминаний на одно и то же время сразу два комплекта вместо одного. И если разобраться с воспоминаниями в то время, когда он был в Тюремном Царстве, проще, то всё остальное пусть и не так сложно, но немного выматывает, отнимая время. Да и иметь воспоминания о том, как он говорит с самим собой — странно. Совершенно новое ощущение обладания чувствами двух собеседников. С двух разных сторон, но при этом стремящихся к одной цели. Но мутация в то же время довольно слабое оправдание к этой потребности ощутить Мегуми. Впрочем, это Сатору тоже понимает. Ему просто хочется ощутить рядом с собой другого человека, иметь возможность ощутить, что кто-то рядом, почувствовать всеми способами, которыми только это возможно. Объятия. Поцелуи. Секс. Или даже просто провести вместе время — вот только в этом конкретном случае можно сразу же возвращаться к первым трём пунктам, не обязательно всем, конечно, просто касания лучше всего остального помогают, потому что физические ощущения в подобных случаях отпечатывают на коже лучше. На коже, на самой душе. Но сбрасывать всю эту потребность на Мегуми в самом начале отношений? Нет, это делать явно рановато. Поэтому последний день каникул он проводит, опять же, за работой. Иногда делает перерывы, чтобы посмотреть на жизнь других людей, которые заняты своими делами: собственной работой, спешкой на работу или учёбу, прогулкой с друзьями или второй половинкой. В какой-то мере это помогает успокоить разум и не даёт наброситься, чтобы утолить весь этот внезапный голод. Сатору уже знает, что это временно. Потом ему захочется заняться сексом, чтобы что-то почувствовать, но это будет после. А сейчас голова просто слегка немеет, и дышать становится легче. Не то чтобы совсем легко, но достаточно, чтобы чувства утихли и можно было вернуться в собственную квартиру, где Мегуми, сидя на диване, читает книгу. Достаточно, чтобы, подойдя поближе, его руки спокойно обнимали другого человека, а не стремились стиснуть так, чтобы попытаться слить тела воедино. Достаточно, чтобы просто целовать и наслаждаться простыми поцелуями, а не быстро снимать одежду, чтобы ощущать руками чужое тело и чувствовать чужие руки на себе. Или на барьере. Когда как, в общем. На самом деле это довольно просто, даже если немного и тяжело. Держать себя в руках так же легко, как дышать, но чувствовать всё это мешает ощущение тяжести в груди, которое пока никак не убирается. — Поспим вместе? — спрашивает Сатору после того, как ловит зевок Мегуми. Мегуми на его предложение задумывается. На секунду Годжо думает добавить «без секса, просто поспим в одной кровати», потому что на самом деле он не хочет секса, его разум для этого слишком усталый после всего произошедшего. Перегруженный, даже если тело вполне готово заняться подобной физической нагрузкой. Но в конечном итоге не делает этого. Сам Фушигуро лишь слегка дёргает носом и качает головой в отказе. Сатору просто пожимает плечами, прекрасно осознавая, что каждый движется в своём темпе и если он уже готов и спать вместе, и заниматься сексом в любой момент, то это вовсе не значит, что Мегуми перестроится также быстро. Он в любом случае машет рукой, желая сладких снов, прежде чем уставиться в потолок, лениво раздумывая, сможет ли вообще попытаться уснуть этой ночью. Глаза сами собой перемещаются в ту часть квартиры, где скрылся подросток. Надо бы отвести глаза, да только лень. Да и если отведёт, то всё равно ведь будет видеть и осознавать происходящее, так есть ли разница, прямо он смотрит или периферическим зрением? И Мегуми уже на собственном опыте сумел понять, как это происходит, так что слишком сильно за подглядывания злиться не должен. Конечно, если в комнате Мегуми будет происходить что-то действительно личное, то Сатору тут же отвернётся и притворится, что ничего не видел. Но Мегуми прямо сейчас просто кладёт книгу на прикроватную тумбочку. Потом скрывается в ванной, чтобы почистить зубы. А после забирается в кровать, накрываясь одеялом. Сатору, улыбаясь, ждёт несколько минут, прежде чем встать и направиться в комнату Мегуми. Дверь открывается практически бесшумно, лишь лёгкое движение воздуха нарушает тишину, когда он входит внутрь, чтобы подтянуть одеяло повыше, подталкивая со спины. Порыв Мегуми поцеловать он пока что убирает подальше. Впрочем, ему вполне хватает и того, что он может проявить другую заботу, поэтому, быстро закончив, он покидает чужую комнату, чтобы лечь уже в свою кровать. И даже немного удивляется утром, когда понимает, что удалось хорошо поспать.

***

Странная тяжесть пропадает после сна. Это понятно — чувства наконец-то немного пришли в норму, голова тоже заработала, так как воспоминания и ощущения от воспоминаний смогли удобно лечь в мозгу, разойдясь по местам. Вместо тяжести к нему приходит нежность. Это тоже понятно.

***

Поддаваясь волне нежности, утром Сатору, прямо перед телепортацией в техникум, закидывает Мегуми руку на плечо и наклоняется, чтобы поцеловать. В первые секунды очевидно, что сам Фушигуро, уже не сонный, будучи ранней пташкой, всё ещё замирает, попросту не ожидая подобного жеста. Но после, стоит только губам соприкоснуться, Мегуми отвечает ему. Его тело тянется навстречу, чужие губы, Сатору чувствует, становятся мягче, раскрываясь первыми и первыми же углубляя поцелуй, что планировался, на самом-то деле, быстрым и коротким. Не то чтобы он против — наоборот, очень даже за! Поцелуй полон нежности и мягкости. Когда они отстраняются, Сатору не может не улыбаться, переполненный этими чувствами, а уголки губ Мегуми тоже слегка приподняты, словно он пытается этого не делать, но уже заранее понимает, что всё тщетно. Наверное, именно поэтому Годжо не удерживается и наклоняется для ещё одного поцелуя. И ещё. И — — Мы не опоздаем? — с лёгким придыханием спрашивает Мегуми, подозрительно прищурившись. Ну, чёрт. Он знал, что рано или поздно его опоздания как-нибудь помешают ему, но чтобы прямо сейчас? — Нет, — честно лжёт он и снова целует Мегуми, желая заполучить ещё хотя бы один поцелуй. К счастью, ему отвечают. К несчастью, после этого действительно приходится телепортироваться, чтобы переместиться в техникум и заняться этой скучной, никому не нужной работой с документами. «Это так чертовски несправедливо!» — кричит про себя Сатору, уже отчаянно желая оказаться рядом с Мегуми, чтобы выпросить очередную порцию ласки, хотя ещё вчера он самого себя от подобного останавливал, не желая наезжать с энтузиазмом. Но сегодня они уже поцеловались! И Мегуми был явно не против! Может быть, с предвкушением думает Сатору, он будет не против даже для чего-то большего. Пару дней назад у него было такое красное лицо во время минета; Сатору отдал бы очень многое, чтобы снова увидеть это. И не один раз. И не два. И не три. И не — и очень много этих «не». Преисполненный подобными мыслями, Сатору отодвигает дверь в классный кабинет, делает шаг вперёд, а потом взгляд сам собой натыкается на чёрную рамочку с фотографией. Его фотографией. «Возможно, только возможно», — думает, возможно, только возможно, что слегка растеряно, Сатору, — «Мегуми будет против». Он смотрит на эту чёрную, поминальную фотографию со своим изображением. Он смотрит, как три ученика плюс проклятие особого уровня — с некоторых пор, то есть буквально с сегодняшнего утра являющегося его новым учеником, — стоят возле этой рамки, сложив руки в молитвенном жесте. — Пусть его следующая жизнь будет лучше этой, — говорит Юджи. Очень добрый и вежливый мальчик. — Счастливой, — поддерживает Чосо. Сатору делает тихий шаг назад. Закрывает дверь. И на всякий случай потирает глаза, пытаясь понять, что, чёрт возьми, он только что видел. Он снова открывает дверь, на этот раз провозглашая о своём присутствии: — Ну, как поживают мои любимые первокурсники? И — старается незаметно, как он надеется, — посмотреть на рамку. Поминальную рамку. Со своим изображением. Которая почему-то всё ещё стоит на его столе. Сказать, что Сатору растерян, значит ничего не сказать. Это какой-то новый челлендж из интернета? Флэшмоб «давайте-похороним-своего-учителя» или «давайте-притворимся-что-учитель-умер»? В последний раз он сталкивался с подобным с нынешними третьекурсниками. И тогда это была попытка «ответьте на наши вопросы про вашу первую любовь, учитель». — Годжо-сенсей! — мгновенно оборачивается Юджи, улыбаясь. Ага. Значит, «давайте-притворимся-что-учитель-умер» в данном случае можно вычеркнуть. Сатору некоторое время смотрит на Мегуми, но Мегуми очень пристально смотрит на фотографию, словно там хранятся все ответы на вопросы Вселенной, хотя на самом деле это не так, потому что все ответы на вопросы Вселенной хранятся в голове самого Сатору, спасибо. Он переводит взгляд на Юджи, незатейливо спрашивая, как тот отдохнул на каникулах, чем они занимались, пока он работал, много ли съели кусочков торта и хватило ли на всех (нет, на всех не хватило. Сатору случайно забрал из холодильника долю Кугисаки, но понял это только вчера, когда девушка приехала и попыталась выяснить, кто это сделал… Ну, он сделал бы это в любом случае. Торт слишком долго там стоял, притягивая его взгляд даже с другого конца Токио). К счастью, подросток, вполне спокойный и радостный, более чем счастлив ответить на все его вопросы; и, к счастью, можно плавно перевести тему на фотографию. — Ох, вы соскучились по моему милому личику? — спрашивает он, поворачивая к себе фото и в очередной раз понимая, что да, ему не показалось, тут действительно прилепили чёрную ленту. — Не волнуйтесь, теперь, во время учёбы, я буду навещать вас почаще! Лицо Мегуми выражает истинные страдания. Выражение же лица Нобары более чем ясно говорит, что она оскорблена от одной только мысли, что она может скучать по нему — ах, эта девушка слишком боевая! Чосо… спокоен. И только Юджи, его самый любимый ученик не без причины, слегка стесняется и начинает давать ему то объяснение, в котором Сатору, возможно, немного отчаянно нуждается: — Ах, сенсей, это не вам! Это для вашей мутации! Кугисаки сказала, что мы можем сделать для него могилу, и я подумал, что это хорошая идея, потому что он здорово помог всем нам в Сибуе! Ах, так это не для него! Сатору, как может, скрывает облегчённый вздох; наружу, однако, пробивается немного лёгкого и удивлённого смеха. — Ах, это очень мило, Юджи! — не может не похвалить он, возможно, немного тронутый тем фактом, что кто-то настолько обеспокоен частью него. — Но на самом деле эта копия прекрасного меня не умерла! — Что?! — удивляются все. Мегуми не озвучивает вопрос вслух, но его приподнятые брови ясно выражают удивление. Сатору, улыбаясь, легко объясняет, что так как мутация состояла полностью из проклятой энергии, то, втянув её и смешав с той проклятой энергией, что уже есть в нём, он, можно сказать, присоединил те куски информации, что были у копии, сливая со своими. — На самом деле это немного похоже на дополнительную карту памяти в вашем телефоне. То есть я просто вставил её, и теперь она есть, даже если больше не будет использоваться ни для какой дополнительной информации, — попытался найти он сравнение, и, кажется, это сработало, потому что лицо Юджи мгновенно озарилось пониманием, а после — облегчением. Как можно более незаметно он убирает фотографию в собственный ящик, радуясь, что на данный момент у него не будет могилы с собственным лицом. — Также у меня есть для вас замечательная новость, — переводит он тему, не желая говорить о собственной копии, которой, кстати, больше даже нет! — С этого момента Чосо будет официально моим новым учеником! Та-дам! Он взмахивает руками в стороны, а потом на Чосо, который немного удивлённо расширил глаза, явно не ожидая в сто пятьдесят поступить в техникум для магов, где учат убивать проклятия, которым, между прочим, он и является. Старейшины тоже не ожидали утреннего сюрприза, но, что ж, теперь уже ничего не поделать! — Чосо! — улыбается Итадори, поворачиваясь к брату. — Это так здорово! Возможно, только возможно, что улыбка Сатору чуть более нежная и ласковая, когда он видит, как его ученики радостно переглядываются, переговариваясь, чтобы обсудить неожиданную и, без всяких сомнений, радостную новость.

***

После каникул Мегуми возвращается в общежитие, и любые возможности — к чему-то — резко пропадают, если он и Годжо не хотят внезапно кому-то попасться на том, что в какой-то мере противозаконно. Не то чтобы между ними многое изменилось. Сатору ведёт себя таким же обычным «не совсем взрослым» взрослым, сам Фушигуро мало говорит о своей личной жизни, а потому их совершенно не изменившееся поведение не может вызывать никаких вопросов, потому что для вопросов должно было хоть что-то измениться. А ничего, по сути, не изменилось. Конечно, это не совсем правда. К примеру, Сатору может прийти к нему в комнату и предложить провести вечер вместе за просмотром фильма или сериала; или они могут почитать собственные книги, сидя на его кровати рядом, слегка приобнявшись; а иногда они просто располагаются на любом доступном месте, чтобы поговорить о том, что происходило днём. Это что-то совершенно новое. Не то чтобы раньше они не проводили время, и не то чтобы количество часов было маленьким, но теперь это явно больше, дольше, а ещё ощущается совершенно иным образом. Впрочем, они не целуются. Возможно, Мегуми бы даже рискнул поцеловать его в собственной комнате за закрытыми дверями (ничего более, потому что по соседству живёт Итадори), но Сатору не инициирует ничего первым, и поэтому на данный момент в их отношениях есть странный период, когда они оба явно знают, что могут это сделать, если захотят, но предпочитают этого просто не делать. Не из-за страха даже, что кто-то может внезапно открыть дверь и что-то заподозрить, а скорее из-за личных предпочтений удобства. В один момент Сатору приглашает его в собственные комнаты. Мегуми уже несколько раз там бывал, имея доступ, как тот, кто знаком с Сатору довольно много лет. В его голове мелькает лёгкая предвкушающая мысль — «наконец-то», вот только в комнатах Сатору они тоже ничего не делают. Нет, конечно, они заходят немного дальше. Отчасти Фушигуро даже думает, что таким образом Годжо даёт ему время привыкнуть, чтобы идти неторопливым и удобным темпом, и он честно не знает, предпочитает он двигаться в отношениях так или быстрее, как это было в самом начале, когда они поцеловались, а через десять минут ему уже дрочили теневую простату. Но весь максимум прямо сейчас — это лёгкие поцелуи в комнате Сатору, причём даже не совсем в губы. Скорее, мягкие прикосновения губ в щеку, лоб, нос, шею или выглядывающий из-под свободной футболки край плеча, те действия, которые всегда сопровождаются с небольшой и нежной улыбкой розовых губ. Поразмыслив, Мегуми приходит к выводу, что его устраивает то, что происходит сейчас. Нет никаких причин, чтобы торопиться, и, даже если теперь он знает, насколько приятно это может быть, и оттого хочет повторить что-то из этого, ну, что-то, связанное с сексом, медленный темп его вполне устраивает, потому что в какой-то мере он словно заново узнаёт человека, с которым знаком уже целых десять лет. Ему приятно просто вот так проводить время с Сатору. Это сильно отличается от того времени, которое они проводили вместе несколько лет назад, ещё до того, как Мегуми стал — возможно — немного проблемным подростком, а потом приобрёл не самый лучший опыт в некоторых вещах, а после Цумики впала в кому и не просыпалась. Ощущение спокойствия и равновесия. Вот, что, пожалуй, сильнее всего сейчас ощущает Мегуми. Наверное, это потому, что его жизнь более-менее пришла в норму? То есть, он наконец-то начинает разбираться с собственными подростковыми гормонами, у него есть друзья, как у самого обычного и нормального подростка, есть хобби, и его сестра не в коме, а идёт на поправку. И он даже стал встречаться, как самый обычный подросток. Пусть даже его, так сказать, партнёр не его возраста и слишком рискованного статуса. Это всё равно партнёр и человек, которого он более-менее может уважать и чьё мнение имеет для него значение. Человек, которому он более чем доверяет и верит. Поэтому да, его полностью устраивает всё то, что происходит в его жизни, и он не видит никакого смысла куда-то с чем-то торопиться. Мегуми вообще предпочитает, чтобы жизнь текла размеренно и спокойно, без всяких неожиданных сюрпризов, поэтому кому-то другому данный период может показаться застоем, но на самом деле это совершенно не так. Хорошо. Возможно, он хотел бы совместной дрочки. Или минета. Или даже самому попробовать сделать минет Сатору — даже если сама мысль уже возбуждает и посылает странные мурашки по телу, то ли от предвкушения, то ли от волнения. Но даже если он хочет, Мегуми не уверен, что хочет делать это в техникуме. Где здесь вообще можно чем-то таким заняться? Не в его комнате, определённо. И не в комнате Сатору, потому что некоторые ученики, как выяснилось, имеют привычку стучаться к нему в любое время дня и ночи, будь то вопросы о тренировках (Маки) или внезапных техниках (Оккоцу), или даже просто из-за какого-то слишком нервного волнения, которое никакими словами не объяснить (Итадори). Это логично. Сатору — сенсей, это буквально его работа — учить их всех, однако в редких случаях Мегуми просто не может не раздражаться, когда их прерывают. Более того, вполне возможно, что вскоре это даже станет подозрительным — то, как много времени он проводит в чужих покоях. Не то чтобы в такие моменты он попадается им на глаза, но всё же. Они бы проводили время в его комнате, где Годжо точно не стали бы сразу искать, но она меньше, и она рядом с другими мужскими комнатами, что является далеко не самым лучшим сочетанием. И это не говоря уже о том, что остальное время он вынужден потратить на собственную учёбу и тренировки, а после на миссии, которых, в отличие от того же Сатору, у него в разы меньше. Мегуми отчасти впечатлён уже тем, что они каким-то образом, несмотря на усталость и загруженность, всё же находят время друг для друга. Особенно сам Мегуми. Не то чтобы он был особенным, всё как раз наоборот, удивительно, как среди всех своих срочных дел Сатору находит на него время, однако Фушигуро на данный момент занят очень важными вещами, которые ему поручил Годжо-сенсей. — Ты должен как можно скорее выучить обратную проклятую технику, — сказал он ему спустя две недели после начала семестра. — Обратную технику? — скривил Мегуми тогда лицо. — Нет никаких шансов, что у меня получится её выучить. Потому что научиться ею могли буквально единицы. На данный момент в мире было только три мага, и лишь два из них были в силах применять её на других людях. — Ну, ты должен, — пожал плечами Сатору. — В конце концов, дыра в твоей душе никуда не делась, и если ты не хочешь, чтобы её лечил кто-то другой, то остаёшься только ты сам. Это ведь рана, с которой нужно что-то делать. Не оставлять же её навечно, верно? Это было так логично и так раздражающе, что Мегуми тогда сузил глаза, молча встал и ушёл, проявляя странный приступ подростковой драматичности и разочарования. — Я в тебя верю! — крикнул ему вдогонку Годжо, нахально улыбаясь. С тех пор прошло пару месяцев, но Мегуми всё ещё не смог добиться ни понимания, ни даже хотя бы лёгких результатов. А единственную реальную помощь мог оказать только Оккоцу, потому что ни Сёко-сенсей, ни Годжо не могли нормально объяснить принцип работы техники. Честно говоря, это было несколько разочаровывающе — то, что он бился над этим так много времени, но не достиг вообще никаких результатов. И, наверное, вскоре это разочарование стало в нём накапливаться, потому что Мегуми чувствовал, как в нём вспыхивает странное раздражение, сдержать которое было сложно. И оно всё нарастало и нарастало. Пока что-то в нём не лопнуло. — Ого, — сказал в какой-то момент Годжо, взглянув на то, как резко он захлопнул книгу, где концовка оказалась весьма разочаровывающей. — Ко мне возвращается четырнадцатилетний Мегуми? На подобный вопрос Мегуми посмотрел так злобно, как только мог, потому что в этот момент ему это показалось неуместным — они встречались, в конце концов, даже если прямо сейчас единственные свидания были на территории учебного заведения, и ему было шестнадцать, а не четырнадцать. А ещё любой человек имел право раздражаться и чувствовать злость. Сатору взгляд совершенно не впечатлил. — По-моему, тебе надо подрочить, — сказал тот просто, а потом вернулся обратно к своим делам с документами. От подобного прямолинейного предложения Мегуми, честно говоря, растерялся. И понятия не имел, что сказать. Возможно, что за пару месяцев, во время которых тема секса между ними никогда не поднималась, он слегка отвык от того, как прямо говорит обо всём этом Сатору. Или, возможно, он просто не совсем понимает, как можно говорить такие вещи настолько прямо. — Я что, не могу злиться или раздражаться? — спросил он раздражённо, пытаясь скрыть мелькнувшее смятение. — Можешь, конечно, — удивлённо приподнял голову Сатору. — Но это другое. Наверное, кроме меня это никто не заметит, но я просто знаю, что сейчас ты злишься именно из-за этого. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Мегуми понятия не имел, что на это сказать. Как вообще кому-то сказать, что нет, он не мастурбировал и не хотел мастурбировать — и почему вообще Сатору решил, что причина его негативных эмоций в — чём? Неудовлетворении? — и почему он вообще решил, что проблема именно в этом? — Из воспоминаний от мутации я уже знаю, что ты редко этим занимаешься, — положение тела Сатору внезапно сменилось. Он убрал с колен ноутбук и лёг вниз, поудобнее. — Но ты не думаешь, что это не только приятно, но и помогает привести гормоны в порядок? Те самые гормоны, которые сейчас не в порядке и из-за которых ты раздражён. Вот в чём дело: Мегуми просто не мог с этим спорить. Фактически его желание заняться мастурбацией стало выше, потому что теперь с этим было как-то проще. Практически же он теперь прекрасно знает, что трогать свою теневую простату, которая не простата, а самая настоящая рана в его душе, нельзя, потому что непонятно, какие после могут вылезти последствия. В конце концов, эта дыра неестественна и её надо вылечить. И чем скорее, тем лучше. Поэтому дыру он не трогал. Нельзя ведь. А просто в одиночку дрочить член как-то… Как-то просто не пришло ему в голову, если честно. А любые мысли, которые у него были о чём-то таком — ну, обычно они включали в себя Годжо. А с Сатору у них пока что никаких подвижек в эту сторону нет и — вроде как — в ближайшее время не предвидится. Наверное. Мегуми тщательно обдумал, что он собирается сказать. — Привычки трудно изменить, — вышло из его рта в конечном итоге. Смущаться от темы разговора слишком долго он не мог, Мегуми ведь говорил с Сатору, а тот чего только не видел. И, честно признавшись, как именно обстоит дело, он даже смог расслабиться, словно внезапно сбросил какой-то груз, которого до сего момента даже не ощущал. — Привы-а-а, — начал было мужчина вопрос, а потом моргнул, протягивая это самое «а-а», видимо, запоздало понимая, какая именно привычка. Привычка не заниматься чем-то таким. — Ну, теперь ты знаешь. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, словно пытаясь понять, нужно ли сделать кому-то первый шаг, и если да, то кто и что должен сказать. — Обычно взрослые секс планируют, — сообщил внезапно мужчина. — Ну, так как вечная работа и другие дела, то обычно проще выделить время в графике, мол, вечером этого дня я займусь конкретно этим делом и всё такое… Это мог быть намёк на то, что Мегуми должен выделить время и заняться собой, а мог быть намёк на то, что они оба должны заранее спланировать секс. Фушигуро понятия не имел, какой это вариант, может быть, формулировка была специально именно такой, чтобы был выход из положения, однако решил действовать со своими интересами. А интересы у него были весьма однозначны. — Ты свободен завтра вечером? Сатору сначала улыбнулся, а потом разочарованно поджал губы, выдохнув. — Завтра — работа, но, может, послезавтра? — Нет, — нахмурился уже Мегуми. — У меня тренировка с Оккоцу, я не могу её пропустить. Второгодка был весьма занятым человеком. Это особый спецкласс, в конце концов, его время было действительно ценным и расписанным едва ли не по минутам, а Мегуми сам попросил ещё раз поработать с ним над обратной проклятой техникой, так как он мог отменить тренировку? И отменить ради чего? Чтобы, грубо говоря, подрочить? Немного устало они переглянулись. — В среду? Но я свободен только утром. — В среду утром ты поставил нам самообразование, — возмутился Мегуми. — Мне теперь самому разбираться с новыми темами. Когда я это сделаю, если не в среду? Вечером нас могут отправить на миссию. Честно говоря, это было даже смешно. — В среду ночью я улетаю в Турцию, — нахмурился Годжо. — А вернусь только к понедельнику. Это буквально неделя. Целых семь дней! Мегуми мгновенно ухватился за ближайшее предложение, как бы сильно ему не хотелось резко его сократить в два или даже три, или более раз. Иногда выбора, видимо, действительно не было. — Не планируй ничего на вечер понедельника, — несколько претензионно сказал он, надеясь, что в этот самый понедельник Годжо не устанет настолько, что всё само собой отменится. Конечно, Мегуми мог бы заняться мастурбацией и в одиночку. Возможно, что за неделю он так и сделает; но привычка не дрочить действительно была, и он действительно в остальные дни был занят, а на это занятие, хочешь не хочешь, но нужно выделить час-два, потому что иначе не получится нормально отдохнуть. Может быть, это будет просто приятно, без пользы в виде избавления от лишнего раздражения, но, может быть, получится избавиться и от негативных эмоций. В последнее время он и так мог довольствоваться только короткими спокойными часами перед сном, чтобы проводить время с Сатору. Сократить ещё и это время? Ну уж нет. Ему слишком нравилось — удивительно даже — проводить время вместе. Когда тихо, спокойно и уютно. Сатору улыбнулся: — Не буду. Чувствуя некую неловкость, Мегуми опустил взгляд вниз, где их ноги пересекались, касаясь кожей друг друга. Двинул конечность, ощущая, как внезапно ставшее чувствительным место прикасается. Как передаётся тепло другого тела. Как кожа легко трётся. Это было — внезапно — так приятно. Просто чувствовать кожу, присутствие самого Сатору. Такого раньше не было. Всего пару месяцев назад Мегуми бы удивился и, возможно, не поверил даже, что у него есть настолько личный и тесный контакт с этим мужчиной, но теперь это было столь естественно, что он даже не замечал, как иногда сам тянется. Как сейчас, например. Оно приходило постепенно. С того, как Сатору целует его тело, не совсем сексуально, но с явным желанием просто поцеловать; с того, как Мегуми пробовал отвечать тем же, потому что ему нравилось это чувствовать и ему нравилось это делать, нравилось, что это может быть приятно для другого человека. Человека, которому хочется сделать приятно. Это продолжалось, когда они просто сидели рядом, а потом обнимались, а потом лежали под одним одеялом. Продолжалось, когда уходить куда-то хотелось всё меньше и меньше, а проводить время вместе хотелось всё больше и больше. Продолжалось, когда Мегуми становилось вообще всё равно и он оставался спать в этой постели просто потому что именно здесь спал Сатору, а собственная комната в общежитии теперь казалась совершенно неприветливой и пустой. Повинуясь порыву, он немного опустился вниз, под чужой бок. Прикрыл глаза, когда сильная рука обняла, грея и словно бы защищая — и он знал, всегда знал, что находится под защитой этого человека, но именно в такие моменты знание становилось действительно драгоценным и необъятным в собственной груди. Он перекинул руку через знакомую грудь, что медленно вздымалась и опускалась. — Устал? — тише спросил Сатору. Фушигуро в ответ только пожал плечами. Прямо сейчас, в этих самых руках, он чувствовал такое умиротворение и спокойствие, что легко мог бы заснуть. Может быть, он был даже не против заснуть, ибо прекрасно знал, что утром всё равно проснётся в этих руках; но ему также очень сильно не хотелось засыпать, потому что это значило бы упустить вот это самое драгоценное и такое редкое время вместе. Ведь утром нужно будет идти на занятия, потом на тренировки, на миссии; а он просто хотел проводить время с Сатору и буквально ничего не делать. Раньше он так сильно не ленился. Но раньше у него никогда и ни с кем не было подобной близости. — У тебя раньше были с кем-нибудь серьёзные отношения? — спросил он, всё ещё не открывая глаз. Годжо кашлянул, словно внезапно подавился воздухом. — С чего вдруг такие вопросы? — спросил тот в ответ. Мегуми потёрся носом о твёрдую, но в то же время мягкую грудь, не отвечая. Ему, на самом деле, было всё равно, был ли кто-то у Годжо до него. Просто внезапно стало интересно, вот и всё. Сатору вздохнул. Возможно, это была не совсем приятная тема, но Фушигуро в любом случае не настаивал слишком сильно. — У меня была подобная близость, — медленно сказал Сатору. — Или почти такая. Но тогда я был молод и не совсем понимал романтику. Возможно, если бы всё сложилось иначе, наши отношения стали бы чем-то большим, но в конечном итоге мы остались лучшими друзьями. — А после этого? — вяло, уже почти засыпая, спросил Мегуми. — После этого никого настолько близкого не было. — Значит, я первый, — слегка улыбаясь, сделал он вывод. После, предупреждающе: — И последний. Возможно, тема для Сатору была действительно не самой приятной, но от слов Фушигуро он рассмеялся, звуча гораздо счастливее.

***

— Я действительно не хочу разочаровывать, но есть шанс, что я задержусь, — говорит Сатору. На том конце телефона некоторое время можно услышать только тишину, а потом раздаётся раздражённый, несчастный и откровенно разочарованный стон Мегуми, который, возможно, озвучивает вслух половину мыслей Сатору. Вторая половина уходит на внезапное осознание, что Мегуми настолько открыт перед ним эмоционально, что теперь разочарованно стонет в трубку из-за того, что у них временно откладываются планы на секс. Годжо моргает и несколько ошеломлённо скользит взглядом по стене отеля. — Серьёзно? — вздыхает Мегуми. — Ага, — кое-как выдавливает он, наверное, впервые за многие годы чувствуя, как кто-то разочарован тем, что его нет рядом. В последний раз такое было только с Сугуру, когда они, совсем ещё мальчишки, пытались выкроить время для похода к игровым автоматам в Токио и чувствовали сильное разочарование, когда кто-то снова отправлял особые уровни в разные части страны. Однако сравнивать что-то такое — невозможно. Слишком много всего разного; впрочем, Мегуми и Сугуру объединяет в одно тот факт, что они оба имели с ним близость. Ну, не сексуальную. Просто — близость душевную, или платоническую, как это сейчас называет молодёжь. В конце концов, Мегуми сейчас кто-то вроде его второй половинки, а Сугуру был и остаётся его лучшим другом. Навсегда. И — боже? — неужели он действительно зовёт кого-то молодёжью? Пусть даже мысленно! — Вторник? — спрашивает Фушигуро. — Четверг? — немного извиняющимся тоном пытается Сатору, потому что во вторник он если и приедет, то очень и очень поздно, а в среду у него уже занятия со студентами, их тренировки и целых две собственные миссии. С другой стороны снова раздаётся весьма драматичный и громкий, разочарованный стон; отчасти это заставляет губы Сатору дёргаться в улыбке, потому что вот эта открытость Мегуми его и умиляет, и забавляет, и радует, даже если обстоятельства складываются для них обоих не самым лучшим образом. — Что угодно, лишь бы поскорее, — говорит ему подросток. Не выдержав, Годжо всё же издаёт смешок: — Что, так сильно не терпится? — Ещё слово, и твои конфеты из холодильника достанутся третьегодкам. Уверен, Маки просто назло съест всё. Рот Сатору от искреннего ошеломления тут же захлопывается на секунду, потому что угроза действенная. Маки, теперь уже третьегодка, действительно может сделать что угодно, — и, боже, как же быстро эти дети растут, когда только успевают? Почему Сатору кажется, что время не просто идёт, не бежит даже, а летит невероятно стремительным темпом, который он — неужели из-за возраста? — не успевает улавливать. В следующий миг он возмущается: — Эй! Я оставил их себе на потом! С той стороны фыркают. Легко представить, как Фушигуро равнодушно закатывает глаза. — Если тебя не будет слишком долго, то они испортятся, так что сам виноват. Сатору дует губы, обиженно фыркая. Возмутительно. Просто — возмутительно! Как можно более старательно он пытается высказать это самое возмущение вслух, легко догадываясь, что на той стороне в ответ только улыбаются, закатывая глаза.

***

— Пятница, Сатору, пятница, — раздражённо говорит ему Мегуми, хватая за шею и утягивая вниз. Разница в росте не слишком велика, плюс Мегуми ещё растёт, однако Сатору на данный момент значительно выше, поэтому подростку, хочешь не хочешь, а тянуться приходится. Годжо в такие моменты только улыбается и сам наклоняется в ответ, даже через закрытые веки прекрасно видя, как кому-то приходится слегка вставать на носочки — а если во время поцелуя он начнёт выпрямляться, то Фушигуро потянется вверх, вытягиваясь всем телом, сам того не замечая. — Извини, — говорит он, перебегая губами на чужую шею, чтобы лизнуть языком. На затылок тут же падает чужая рука, заставляя прислониться ниже и сильнее. Ногти немного давят на короткие волоски, словно изучая структуру. — Задержался. — Пятница! — снова выдыхает Мегуми; недовольства, тем не менее, в этот раз уже гораздо меньше. Сатору мысленно ставит себе звёздочку за переданный драматизм. Ни от кого другого пацан взять это просто не мог, так что остаётся лишь на самого себя сетовать, мол, научил плохому. Не то чтобы ему это не нравилось. Наоборот, ещё как нравится. — Но не суббота ведь, — торгуется он, а потом кусает и втягивает участок кожи. Впереди выходные — сойдёт. А Мегуми, судя по всему, хочет прямо сейчас посильнее и поярче всё чувствовать, так что Сатору с огромным удовольствием готов поделиться умениями и опытом, желая доставить море удовольствия за терпеливое — ну, в меру терпеливое — ожидание. Довольный вдох становится ему ответом. Годжо улыбается и, не отлипая от шеи, почти что профессионально расстёгивает чужую униформу, чтобы получить побольше доступа к телу. Мегуми, прислонённый к стене самым настоящим кабедоном, щурит глаза. Сатору не смотрит прямо, но всё равно это видит, однако игнорирует. Но Фушигуро ничего игнорировать не позволяет: — Ты хочешь сделать это прямо здесь? Расстегнув последнюю пуговицу кофты, Сатору слегка отстраняется, а потом притворно недоумённо моргает. — А что не так? — Ты знаешь, что. — Нет, не знаю. — Это коридор, Сатору, — говорит ему Мегуми. То, как его пальцы сильнее тянут Сатору вниз, не желая отпускать, более чем явно говорит о чужом желании. Сатору сглатывает от того, как грубо и резко говорит Мегуми. Сатору сходит с ума по тому, как в чужих устах звучит его имя — прямо, смело, так, словно произносить его проще некуда. У Сатору крыша едет, когда он понимает, что для Мегуми произносить слоги, складывающее в незатейливое «Са-то-ру», действительно легко. Так, легче лёгкого. — Я бы трахнул тебя в этом коридоре, — честно говорит он вместо всего остального. Уголок губ Мегуми дёргается так, словно тот отчаянно пытается не улыбаться. — О, — даёт Сатору знать о том, что заметил чужое желание от высказанного предположения. — Хочешь? Слово выходит соблазнительным шёпотом; обычно после него люди сходят с ума и тут же требуют, чтобы их немедленно трахнули. Мегуми, тем не менее, на провокации не поддаётся: — Нет. У Сатору тут же невольно вытягивается лицо, и он моргает, пытаясь быстро сообразить, что происходит. А Мегуми, тем временем, продолжает: — Хочу тебе отсосать. Хочешь сидя на кровати или стоя у стеночки? «Так», — думает Годжо. — «Подождите». Подождите-подождите-подождите. Что вообще происходит? — Хочу побыстрее, — говорит он, всё ещё пытаясь понять, что происходит. С прошлым разом всё понятно было — Мегуми сорвало крышу от гормонов, от того, что можно наконец-то избавиться от мутации, а ещё потому, что он, подросток, наконец-то дрочит и получает удовольствие. Так что чужая наглость была понятна. А сейчас что? Тоже сходим с ума от гормонов? Или Мегуми просто сам по себе в таких вещах нагловатый и нахальный? Не то чтобы Сатору против. Но ему бы не помешало поскорее с этим разобраться, потому что мозги как-то странновато плавятся смущением и ступором, а ещё мелькает мысль, что никто и никогда Годжо Сатору не приказывает и не указывает; а Мегуми тем временем просто кивает. — Тогда у стеночки. И чужие руки опускаются с плеч куда-то на уровень талии так быстро, что движение вообще невозможно увидеть. И чужие руки сразу хватаются за ремень так цепко, что Сатору на какую-то секунду чувствует себя тридцатилетним неуверенным девственником, которого впервые кто-то увидит голым. А ещё Мегуми двигается с той самой молодёжной энергией, меняя их местами. И теперь уже самому Сатору приходится упереться спиной в стенку, наблюдая, как чужое тело опускается вниз. Сразу с его штанами. И трусами. Подождите. Подождите. А что вообще происходит? На секунду Годжо даже почти что открывает рот, чтобы задать, несомненно, весьма глупый вопрос вслух, потому что, серьёзно, разве этот пацан не должен прямо сейчас стесняться и смущаться, вместо того, чтобы брать всё в свои руки, как, несомненно, должен был сделать именно Сатору? Однако для конкретно вопроса рта раскрыть он не успевает. А вот чтобы слегка смущенно застонать, потому что член весьма неожиданно крепко схватили за основание, поднимая вверх, — более чем его рот открыт. Сатору сглатывает; пытается быстренько собрать мысли в кучу, потому что что-то мозги совершенно не работают у него, хотя вообще должны работать, у него самые лучшие мозги, какое только может предложить человечество; но потом Мегуми поднимает свои зелёные, большие глаза вверх, всё ещё держа свою голову так, что он чувствует пахом чужое, немного быстрое и сбитое дыхание. Но потом Мегуми, стоя на коленях возле его члена, поднимает свои глаза. Зелёные, большие глаза. Но потом Мегуми открывает свой рот и нагло, нахально, без единой капли смущения спрашивает: — Что делать? И Сатору молча открывает рот, окончательно признавая собственное поражение. Потому что против Мегуми он абсолютно бессилен. Совершенно, стопроцентно, абсолютно бессилен. Точно-точно. А как иначе-то? Когда этот человек держит его член, направляя на собственное, ни капельки не смущенное лицо. Когда он дышит на член Сатору, смотрит на Сатору, когда он спрашивает Сатору о столь неприличных вещах. Годжо стонет, облизывает губы и ударяется затылком о стену, понимая, что внизу всё в чужой хватке пульсирует, а кровь по венам течёт сильнее, что просто не может не бросаться в глаза. Встаёт у него действительно быстро. Никогда до сего момента он даже не думал проклинать обратную технику. Было глупо думать, что у неё нет никаких минусов — ещё как есть, она делает его тело слишком быстро и слишком легко готовым ко всему подобному. В таких условиях сохранить в чужих глазах хоть какую-то иллюзию взрослого и нормального человека, вместо озабоченного, весьма сложно. Невозможно даже. Рука Мегуми медленно чертит по венам, поднимается к головке. Трёт пальцем щель, а после просто остаётся, слегка потирая. Сатору приходится снова сглотнуть и буквально заставить себя открыть рот. Потому что Фушигуро задал ему вопрос и он намерен хотя бы попытаться на него ответить. Если получится. Сатору очень надеется, всем своим существом надеется, что у него получится. Хоть немного, но получится ответить. — Оближи губы, — говорит он, а после сам невольно снова облизывает собственные; пересохли, нет сил терпеть. — Приоткрой рот и натяни губы так, чтобы спрятать за зубами. Не иди слишком быстро, а то подавишься. И держи бёдра, чтобы внезапный толчок не дал задохнуться. Но это так, чтобы взять глубоко, а сейчас просто попробуй облизать и положить на язык. Глаза Мегуми медленно моргают, когда он приближается вниз, к головке, чтобы, высунув язык, лизнуть щель, щедро делясь слюной. Сатору никогда не признается, что громкий задушенный стон, что сейчас прозвучал в квартире, вылетел из его рта. Но на чужих губах появляется ухмылка и, о, это ещё хуже, потому что становится совершенно очевидно — словно до сего момента это просто не так сильно бросалось в глаза, — что Мегуми всем этим представлением откровенно наслаждается. Он елозит языком по головке, щедро смачивая всю её, потом вытягивает губы вперёд, словно для поцелуя — и целует край уретры, что пульсирует в ответ. Губы растягиваются, медленно, но скользко, пока половина головки не оказывается в чужом рту. Член Сатору — головка, блять, это только головка, — оказывается на чужом языке. На языке Мегуми. Твою мать. «А сейчас просто попробуй облизать и положить на язык». Вот же блять. — Бля-ять, — сипит он хрипло. Бёдра дергаются в желании сунуть член дальше, вперёд, сразу в горло, но он останавливает самого себя, мечтая схватиться хоть за что-нибудь, но позади только голые, пустые стены. Они совершенно не помогают, поэтому приходится медленно опустить руки на плечи Фушигуро, выдыхая. Мегуми сглатывает. Сатору снова матерится; потом одёргивает себя, мол, нельзя при учениках. Ученике. Потом до него доходит, что этот ученик прямо сейчас не ученик, а его парень — или вторая половинка, или партнёр, или любовник, а ещё, скорее всего, всё разом, — и этот самый парень прямо сейчас делает ему минет. Подросток в это время правильно поджимает губы, внезапно создавая кольцо давления, которое опускается ниже, теперь уже погружая всю головку в рот. Правая рука Сатору поднимается на чужую голову, хватая за волосы. Не слишком сильно, но крепко, потому что ногам доверия с этого момента нет совершенно. Сглатывает. — Хорошо, — говорит он, потом снова сглатывает слюну, которой во рту слишком много. — Медленно опускайся вниз. Дыши носом. Чувствуешь, что давишься — осторожно выпускаешь изо рта. Старайся при этом не зацепить зубами. Фушигуро в ответ только мычит, мол, всё понял. Это посылает по телу Сатору ещё одну волну возбуждения, и теперь он действительно бесконтрольно двигается вперёд, совсем чуть-чуть, но двигается. Мегуми делает глубокий вдох, словно поглощает член одновременно с воздухом; потом его руки окончательно отпускают член Сатору и почти что падают по бокам тела, хватая за косточки и отодвигая обратно к стене удивительно сильной хваткой, которая что-то делает с душой и телом Сатору. Снова глубокое дыхание; чужие глаза закрываются, словно держать их открытыми требует слишком много ненужных сил. Язык осторожно скользит по члену, а потом Мегуми, глубоко и осторожно дыша, медленно продвигается вперёд, постепенно заглатывая. — Х-хорошо, — выдыхает Сатору. Он пальцами гладит чужие волосы, то ли пытаясь на них отвлечься, то ли Мегуми приободрить. Подросток заглатывает его член наполовину, прежде чем растянутые щеки, мышцы дёргаются. Головка члена ударяет в чужое горло, Сатору шипит и тут же замирает, когда Мегуми чуть дёргается назад, сглатывая, явно пытаясь прогнать не совсем приятное ощущение. Чужой рот приятно, горячо сжимает. Он слегка стонет, прикрывая глаза, а потом заставляет веки подняться вверх, чтобы внимательно наблюдать за процессом. Потому что не запомнить такое, упустить хоть что-то — самый настоящий грех. Щеки у Мегуми розовые, покрасневшие от усилий и смущения одновременно. Глаза закрыты, а из-под ресниц блестит немного слёз. Нос загнанно дышит, а рот широко раскрыт, с влажными губами, принимая в себя часть его члена. — Нормально? — спрашивает Сатору со сбитым дыханием. Мегуми кивает; это посылает приятную волну в член; потом сглатывает, явно непроизвольно давя кончиком языка под головкой, в очень чувствительное место, — Сатору из-за этого очень резко и громко стонет, потому что ну просто невозможно не застонать, чёрт, это было слишком резко и слишком приятно! — Держи бёдра, — говорит он, а потом осторожно, медленно толкается. Руки на теле напрягаются, но не останавливают, когда Годжо сначала слегка выходит изо рта, а потом толкается вперёд, в приятную, горячую тесноту, в которой очень много слюны, как бы Мегуми не пытался сглотнуть всё это. Его член возбуждающе скользит по шершавому языку, он повторяет трахающее движение снова, а потом ещё раз и ещё, медленно скользя вперёд-назад, не позволяя задохнуться или ткнуться слишком глубоко головкой. По стволу бежит горячая слюна, вступая с холодным воздухом в контакт и тем самым создавая резкий контраст. Сатору стонет, повторяя движения какое-то время; это приятно, это горячо, у него окончательно встал член и даже немного течёт, но этого слишком мало, чтобы действительно кончить, и вскоре действие заставляет его беспомощно стонать; а Мегуми сглатывает, делая рот теснее и приятнее, дразня. Он хватает чёрные волосы, второй рукой уходит под напряжённую с непривычки и прикладываемых усилий челюсть. Проводит пальцем, пытаясь понять, насколько все мышцы напряжены, и, да, Мегуми действительно напряжён вот здесь — можно осторожно погладить пальцем, чтобы перенаправить внимание. — Молодец, — сипло говорит он, отодвигая чужой рот. Лицо у Мегуми покрасневшее, дыхание сбитое, а в глазах сверкает давно знакомое упрямство: — Ты не кончил. Сатору, не сдержавшись, закатывает глаза. — Не все всегда кончают от минета. А после, не давая вставить и слова, поднимает чужое тело за голову, поближе, чтобы тело касалось тела; чтобы медленно Мегуми поцеловать, потому что, да, челюсть у пацана ещё пару часов минимум с непривычки будет побаливать. В чужом теле всё ещё чувствуется упрямство идти до конца, поэтому Годжо приходится быстро закончить расстёгивать одежду, стягивая штаны вниз. Член у Мегуми красный, весь налившийся кровью, напряжён так сильно, как будто он уже вот-вот кончит; может быть, если бы Сатору не остановил его, тот бы даже кончил, так и сидя на коленях, прямо в штаны, да только теперь можно с гораздо большим удовольствием взять этот член в руки, начиная дрочить. Фушигуро тут же громко стонет, закрывая глаза. Видно, что любые здравые мысли мгновенно вылетели из его головы; он хватается за плечи Сатору, пытаясь устоять и не упасть, потому что у него нет стены или чего-то ещё, чтобы просто удержаться на ногах. А потом вздрагивает, громче вытягивая ноту, и кончает. Горячая сперма ударяет Сатору прямо в низ живота, пачкает его член; некоторое время он всё ещё жёстко дрочит, продлевая оргазм, потому что совершенно очевидно, как сильно Мегуми это нравится, как он гонится за более сильными, резкими, но приятными ощущениями, прежде чем их станет действительно слишком много. Перестимуляция нравится далеко не всем, но то, как Мегуми толкается в его руку спустя почти минуту после оргазма, говорит само за себя. Лично сам Сатору уже давно бы с ума сошёл, у него нервы намного более чувствительные. — А теперь постой вот здесь, — почти что шёпотом говорит он, прежде чем снова заставить поменять их положения у стены. Грудь Мегуми, прикрытая только белой рубашкой, да и то расстёгнутой, упирается в стену; Сатору помогает тому окончательно выбраться из штанов, да и сам избавляется от своих, прежде чем правой рукой залезть между чужих ягодиц. Мегуми вздрагивает — явно от неожиданности, а не из-за того, что неприятно, — но в молодой голове ещё совершенно нихрена, чтобы ответить или что-то сказать, поэтому Сатору, исключительно в качестве жеста поддразнивания, прикасается пальцем к сжатому кольцу мышц, которое защитно сжимается. Он фыркает от подобного, а потом его рука опускается ещё ниже, туда, куда он планировал изначально, чтобы раздвинуть чужие бёдра. И прямо в это маленькое местечко, предварительно смазав член той спермой, в которой его испачкали, Сатору толкается, плавно въезжая. Мегуми сжимает ноги, потом стонет, возбуждённо и пронзительно. Член Сатору едет вперёд по небольшой тесноте, выходя впереди, прямо по чувствительному месту под яйцами Фушигуро. — Сожми ноги покрепче, — говорит он, почему-то улыбаясь. Кое-как, но Мегуми это делает. Годжо удовлетворённо мычит, а потом толкается. Это приятно, это сильно; это выдавливает из его головки сперму, потому что чужие ноги сжимают всё крепче и крепче, словно хотят остановить, но не могут, потому что чужая сперма позволяет скользить без проблем. Сначала его темп медленный и даже немного спокойный, но потом он ускоряется, припадает ртом к плечам и шее, засасывая кожу. Сатору толкается сильнее, резче, с гораздо большей силой, иногда крутит бёдрами, с улыбкой встречая каждый стон, срывающийся со рта Мегуми, каждое подёргивание мышц у члена, когда его стискивают сильнее и приятнее, оказывая давление. А после он срывается окончательно, переходя на бешенный темп, немного кусая чужую кожу зубами. Держит Мегуми за косточки таза, направляя к себе и от себя; а Мегуми стонет громче, чертыхается, пытается неумело поддаваться навстречу и обратно, а потом сильно вздрагивает и снова кончает. Сатору, когда его сжимают почти что до боли, кончает следом, делая ещё пару толчков, прежде чем остановиться. — Чёрт, — шипит Мегуми секунду спустя, когда они оба ещё даже не отошли от оргазмов. — Стена теперь грязная. — Можно сделать её ещё грязнее, — усмехается Сатору, звуча немного загнанно из-за сбитого дыхания. — Что мы там собирались делать? Подрочить тебе? Пальцы правой руки быстро и целеустремлённо опускаются по чужой коже вниз, хватают член. Он меньше, чем его, но зато намного лучше помещается в руке, чтобы начать дрочить — сразу быстро, крепко и сильно, под чужие громкие стоны. Мегуми шипит, матерится, хватает его за руку, словно хочет остановить, да только сделать это на самом деле даже не пытается; машет тазом навстречу, как будто ему надо ещё сильнее и быстрее, и Сатору так и делает. Третий оргазм наступает быстро; Мегуми стонет так тихо и беспомощно, что этот звук он непременно запомнит на всю оставшуюся жизнь. А потом он даже скулит, когда рука Сатору ещё какое-то время дрочит, особое время уделяя головке и распухшей щели. Он довольно вздыхает, целует куда-то под ухо, а потом отстраняется, придерживая тело Мегуми, потому что самостоятельно тот ни за что прямо сейчас стоять не сможет. Ноги у него трясутся, слабые и сумасшедшие, это видно даже обычными глазами, что уж говорить о глазах Сатору? — Ну вот, — легкомысленным тоном сообщает Сатору. — Смотри, что ты наделал! Теперь вся стена грязная. Мегуми фыркает; это слабо, но наполнено таким неподдельным весельем и довольством, что Сатору мгновенно целует его, получая немного вялый, но в то же время полный желаний ответ. Целуясь, словно не в силах оторваться друг от друга, слегка заплетающимися ногами они идут вперёд, до самой ближайшей горизонтальной поверхности. Ею оказывается диван в гостиной. Сатору падает спиной — есть у него кое-какая идея, — заставляя Мегуми навалиться сверху, всё ещё не отрывая губы от друг друга. Почти голые тела трутся друг о друга, Сатору елозит членом по более мягкому животу, стонет от того, как это мягко и приятно, и вообще волшебно, и — опять же — очень мягко и приятно. Да, это абсолютно точно идеальная, буквально гениальная идея. Когда они отрываются, чтобы набрать воздуха в лёгкие, он тут же говорит эту мысль вслух: — Трахни меня. И, не давая Мегуми времени опомниться, уже практически привычно, собственнически хватает чужой член, чтобы направить между ног точно также, как всего пару минут он направлял собственный между бёдрами Фушигуро. Разве что Мегуми не со спины, а спереди. — Чт-, ох! — выдыхает Мегуми, сразу толкаясь вперёд, сильнее. Сатору крепко сжимает ноги, заставляя тесноту стать действительно тесной. Мегуми чертыхается — надо будет потом отругать его за ненормативную лексику, где он посмел этого понабраться? — толкается вперёд, а член Годжо снова утыкается в этот мягкий живот, посылая волну мурашек. Чёрт, как же это мягко и приятно. Гладко, хорошо; и только собственный след семени пачкает вид, но это совершенно точно не плохо. Его руки падают на чужую задницу, хватают крепко, стискивают ягодицы так, что между пальцами проскальзывает мягкость кожи. Сатору толкается вперёд, а ещё держит Мегуми так сильно, что может контролировать чужие толчки и чужую силу, чужой размах и то, как громко будет стонать партнёр. Губы беспорядочно скользят по чужому лицу, находят губы и снова втягивают в поцелуй. Мегуми, слегка задыхаясь, нагло кусает его, куда придётся, а потом жарко отвечает, с силой толкаясь вперёд. По плечам вниз скользят руки. Хватаются за грудь, словно парень пытается удержаться таким образом на теле, опасаясь в ином случае слететь с дивана на пол, как те самые подушки, что были забыты сразу же при входе в комнату; а потом одна из них ползёт ниже, по прессу, надавливая с силой, чтобы придать касанию вес. Сатору стонет громче, когда Мегуми берёт его член в руку и начинает быстро надрачивать. Трёт головку, под головкой, каждый раз цепляет пальцами щель, проходясь пару раз тупым ногтём. Между ног так жарко и так мокро, что шлепки разносятся по всей квартире. Член у Мегуми меньше — это просто факт. Но, чёрт побери, это совершенно не мешает ему скользить по всем чувствительным местам задницы, иногда толчком приминая яйца, стискивая между тел; а ещё между ног у Сатору так идеально мокро, что трение тоже идеальное, и когда он в очередной раз сжимает ноги, заставляя Мегуми толкаться вперёд, и когда рука на члене снова крепко его сжимает по всей длине, они кончают почти одновременно, утопая в оргазме. Мышцы у Мегуми дёргаются от перенагрузки и чувствительности; он стонет, когда Сатору, немного придя в себя, снова сжимает ноги, между которых до сих пор остаётся член. Он расслабляет мышцы, а после, интереса ради, снова сжимает. Мегуми беспомощно, возбуждённо стонет. Сатору крепко стискивает член. Отпускает. Медленно движется толчками вверх и вниз, стимулируя. Сверху доносится лёгкий, быстрый и немного панический шёпот: — Стой-стой-стой! Вот только стоит ли ему действительно остановиться, когда у Мегуми влажные глаза, раскрыт рот в попытке схватить побольше воздуха? Вот только стоит ли ему действительно остановиться, если, замерев, он чувствует, как ему снова и снова толкаются навстречу, потому что чужой член опять встал и теперь явно буквально требует ещё одного крышесносного оргазма, несмотря на чувствительность? — Мне остановиться? — спрашивает он, снова сжимая орган между ног, уже прекрасно зная ответ. — Нет! — мгновенно выпаливает Фушигуро, плотно закрывая глаза и снова толкаясь вперёд. На самом деле Мегуми не нужно много времени, чтобы снова кончить. Хватает ещё нескольких движений, прежде чем раздаётся слабый, почти что обессиленный, но более чем довольный стон; а потом Сатору чувствует, как очередная порция спермы, в этот раз, похоже, довольно маленькая, потому что кончать почти что нечем, стекает между ног, пачкая уже диван. Несколько секунд они переводят дыхание, а потом Сатору, довольно ухмыляясь, косит глаза вниз, где Мегуми с закрытыми глазами лежит на нём, отдыхая. Секс, конечно, хорош, думает Сатору. Но ничто не сравнится с тем, как Мегуми, немного сонный, ленивый и такой расслабленный, лежит на его теле, обнимая Сатору. Руки Годжо крепче обнимают чужую задницу, прекрасно понимая, что если чужие ягодицы замёрзнут, им придётся начать двигаться. Вставать в душ, начинать уборку, возможно, делать свои важные дела, которые они временно отложили. Но до сего момента он будет откладывать это как можно дольше. А значит — греть чужую задницу в своих больших руках. Задницу, которая идеально в этих руках помещается. Задницу, чей хозяин, глубоко дыша, доверчиво ткнулся носом в его грудь, отдыхая.