Живот и его необычные особенности

То, что что-то не так, Сатору понял сразу. Было сложно не почувствовать лёгкую дрожь чужого тела, напрягшуюся спину. Было просто невозможно не заметить, как замерли все мышцы, как остановилось чужое дыхание. Было бы довольно трудно не обратить внимание на внезапно широко раскрывшиеся глаза Мегуми. Он явно был ошеломлён; его тело инстинктивно двинулось назад, отходя от его пальца, однако отступать назад было просто некуда, потому что сзади был сам Сатору, и именно к его телу Фушигуро и оказался прислонён сильнее. Прислонился — и вновь замер, дыша так легко, так осторожно. «Испугался», — тут же понял Годжо, а потому и сам мгновенно остановился, не спеша как-либо действовать. — Что-то не так? — притворно-спокойно спросил он, подавляя порыв наклониться вперёд и прижаться своей грудью к чужой спине, чтобы теплом тела успокоить. Мегуми приоткрыл покрасневшие губы — но с них не слетело и звука. Сатору не спешил. Он чувствовал себя на удивление спокойно и расслабленно, готовый как продолжить при одном лишь намёке на готовность, так и остановиться, чтобы перейти сегодня на что-то другое и закончить на не менее положительной ноте; или же просто остановиться, чтобы не делать ровным счётом ничего. Всё зависело от Мегуми, а потому не было причин спешить. И Сатору не торопил тоже. Он легонько двинул маленькое тело к себе, всё же прижимая к груди, давая возможность услышать равномерный стук своего сердца. Устроил собственную голову на чужой голове, чувствуя, как взъерошенные волосы слегка щекочут кончик носа. Невольно улыбнулся от этого чувства. Спина Мегуми напряглась ещё сильнее, прежде чем расслабиться. Годжо чувствовал, как от его члена, наполовину возбуждённого, пытаются осторожно отодвинуться, а потому невольно улыбнулся шире и сильнее от чужой неловкости. Ему действительно очень, очень нравились смущённые мальчики. Мегуми наконец-то сделал вдох, а после несколько сипло высказал ту самую, засевшую в его голове мысль, вслух: — Вы… вы слишком большой, Годжо-сенсей. Сатору слегка хмыкнул, продолжая улыбаться. На «Годжо-сенсей» мысленно дёрнулся, но на первый раз решил промолчать, хотя внутри действительно съежился, уж слишком как-то неправильно это звучало. Учитывая ситуацию и их положение, было бы странно, звучи подобное подходяще. Нет, он ничего не сказал. Зато прищурился: — Член большой или всё-таки палец? Зелёные глаза Мегуми смущенно закатились, он нахохлился. Влажно облизнул свои красные губы, чтобы как можно более собранно ответить: — Палец. Тело Мегуми оставалось ломким. Его неуверенность, эта нерешительность, никуда не делась, казалось, что только затаилась, показываясь мельком, чтобы после спрятаться и выглядывать вновь и вновь. Сатору осторожно и мягко поцеловал его в затылок, пытаясь тем самым дать понять о нежности, пусть и немного странным для них обоих образом. Потом ещё раз поцеловал, надавливая лишь самую малость сильнее, просто чтобы Мегуми смог ярче ощутить на своей коже его тёплые губы. Тот ощутил — собирался было поёрзать, но остановился, натыкаясь сразу на два нервирующих фактора. — Ты считаешь, — тише начал Сатору. — Что мой палец не влезет? Шесть Глаз хорошо видели, как подросток закусил нижнюю губу. Чужой мягкий живот напрягся. Сатору не смог удержаться от того, чтобы положить выше пупка свою ладонь, легонько скользнуть пальцами по горячей, но в то же время холодной коже, словно её хозяина разрывало на две части. — Он влез, когда я был младше, — упрямо сказал Фушигуро, не отвечая на сам вопрос прямо. — И не только палец, а рука. Глаза Сатору посмотрели вниз. На теневую дыру в чужой душе. Она только казалась ровной. На самом же деле, если присмотреться чуть внимательнее, то можно было увидеть рваные края, словно кто-то взял ткань и разорвал по несуществующему шву так, чтобы проделать дыру внутри. Удивительно ровно, и тем не менее это не совсем так. Края были чуть зазубрены, пусть и немного сглажены. Но всё ещё неровными. Годжо сглотнул. Он увидел это только после того, как они стали разрабатывать проход, когда наконец-то показались края, ранее загнутые внутрь. То, что эта дыра явно неестественного происхождения. Мог ли Годжо Сатору проделать дыру в чужой душе? Мог ли разорвать чью-то душу на две части? О, несомненно. Если раньше он и не знал точного ответа на сей вопрос, то теперь непременно знал. Прямо перед его глазами было истинное доказательство. Единственное, но невероятно весомое. Годжо облизал губы, пытаясь подобрать слова, которые, чёрт побери, всё никак не хотели подбираться. — Мегуми, — выдохнул он, решая на данный момент отодвинуть то многое, что оказалось внезапно открытым. — Как ты сейчас считаешь, мой палец может влезть внутрь и дотянуться до мутации, чтобы поглотить её? Мегуми многозначительно промолчал. — В таком случае, — продолжил Сатору, ничуть не смущенный чужим молчанием. — Возможно, ты мог бы попытаться подтолкнуть её ко входу, чтобы она со мной соприкоснулась? — Нет, — качнул тот головой почти сразу, явно, но безуспешно пытаясь скрыть разочарование от того, что он не может этого сделать. — Твой, эм, палец… Он не соприкасается с чем-то внутри, а я не думаю, что могу вытолкнуть что-то наружу так, чтобы оно соприкоснулось. Это ведь проклятая энергия. — Значит, мы застряли, — подвёл итог Сатору. Фушигуро дёргает плечом. Это нервное движение, показывающее, что он на пределе из-за всех тех мыслей, что прямо сейчас наводняют его разум, словно шторм. Сатору прижимается подбородком к затылку, снова мягко целует кожу. Та в ответ забавно покрывается мурашками, на что он не может не потереться щекой, улыбаясь. — И что дальше? — спрашивает Мегуми резко, торопливо. — Что бы ты предложил сделать? — говорит Годжо в ответ. Его рука на чужом животе продолжает рисовать круги. Он убрал палец от входа подальше, опуская на напряжённое бедро, однако не трогал руку Мегуми, чей палец всё ещё внутри, держа всё открытым и таким доступным. Чужие чёрные брови хмурятся. — Ты мог бы попытаться протолкнуть, — говорит Мегуми. Сатору не может не кинуть взгляд на щель. На чуть рваные края, говорящие о неестественности, о том, что оно явно появилось из-за вмешательства самого Сатору (пусть и не по его вине, но из-за него, явно из-за него, ведь а как иначе-то?). Он опасливо сглотнул, умело скрывая весьма сильное неприятие от подобного предложения: — Я бы предпочёл этого не делать по очень многим причинам. Самая опасная из которых — вероятность случайно ещё сильнее разорвать эту, грубо говоря, дыру. — Но тогда эта мутация останется внутри меня, — с нажимом говорит Мегуми. — Это грубо, — вмешивается мутация. Слова звучат медленно и осторожно, прежде чем вновь затихнуть. Ну, из этого следует, что сама мутация также не имеет никаких других идей. Неудивительно, она ведь только жалкая копия непревзойдённого оригинала. — Я не собираюсь терпеть и тебя, и его, — тем же тоном, но чуть более раздражённо говорит подросток. Сатору его прекрасно понимает. Ему бы тоже не понравилось, если бы внутри него жила копия какого-то тридцатилетнего мага. Справедливости ради, в его годы он однажды умер, а потом возродился вновь, и это тоже не тот опыт, которым хотелось бы делиться с остальными. — Я не говорю, что мы должны его оставить, — мягко, несколько примирительно говорит он. — Я лишь напоминаю не спешить. Месяц-другой особой погоды не сделает, не так ли? Последнее предложение невольно выходит немного учительским тоном, но Годжо дожидается кивка Мегуми, потому что это действительно очень, очень важно. Потом они обязательно поговорят о том, каким образом вообще возникла вся эта ситуация — невозможность сунуть палец, когда раньше в чужую душу влезла рука едва ли не по локоть; а также о том, каким же образом Мегуми обрёл подобную индивидуальность души, однако не сейчас. По одному делу за раз. Всему своё время. Мегуми неловко ёрзает, прерывая его мысли. Сатору вновь улыбается; и вновь целует чужую спину, легко скользя губами. Несколько поцелуев, один немного дольше и сильнее, прежде чем он отстранится и наклонится в бок, чтобы встретиться взглядом с Мегуми. Его рука зарывается в чужие волосы, немного треплет их на затылке, чтобы сжать и удобнее повернуть голову к себе. Зелёные глаза вспыхивают, когда их взгляды встречаются, но Сатору только подмигивает, прежде чем его губы прикасаются к красным губам Фушигуро. Они влажные и немного опухшие, такие мягкие и явно чувствительные после нервных закусываний меж зубов. Годжо легко пропихивает свой язык внутрь, чтобы немного похозяйничать, и с огромным удовольствием встречает небольшую ответную ласку. Вскоре они отстраняются. Подросток переводит дыхание, а Сатору невольно скользит руками по телу, не в силах оторваться. В то же время он напряжённо смотрит внутрь. Думает. — Возможно, — начинает он, привлекая внимание. — Ты мог бы самостоятельно попробовать оттряхнуть проклятую энергию мутации, тем самым рассеяв её без моего вмешательства. Однако это будет не так, как обычно делают маги, потому что проклятая энергия находится внутри, а не снаружи. Чужие брови хмурятся. — То есть, — Фушигуро облизывает губы, прежде чем замолчать, кидая на него несколько вопрошающий взгляд. — Вместо того, чтобы подтолкнуть мутацию ко входу и дать тебе её поглотить за один раз, ты предлагаешь постепенно выпускать её части наружу, развеивая? За несколько раз. До тех пор, пока ничего не останется. — Есть причина, по которой отныне я здраво опасаюсь совать свои пальцы внутрь, — честно говорит Годжо, давая тем самым понять, что Мегуми пока что об этой самой причине не знает, но они непременно поговорят об этом, возможно, через час или, возможно, через два часа. Просто не прямо сейчас, когда они и так пытаются под всё это подстроиться, невольно анализируя слишком много вещей одновременно, чтобы вмешивать во всё это что-то ещё. Подросток выглядит задумчивым, но часть напряжения с его лица спала, прежде чем брови снова нахмурились: — Мне нужно будет выпустить проклятую энергию наружу. Сатору несколько недоумённо моргает. — Да. — Несколько раз. — Да. — Дроча самому себе, чтобы открыться. Когда он всё ещё внутри меня. Тон Мегуми громче любого крика. Так обычно говорят все подростки, когда речь заходит о сексе, отношениях, а также присутствии Годжо рядом с этими темами. Поверьте опыту Годжо, он этих самых подростков учит уже который год, так что подобный тон знает лучше, чем некоторые правила собственного клана. А уж тон Фушигуро Мегуми — особенно. И, слушайте, Сатору очень, вот прям очень-очень пытается проникнуться подобной ситуацией, всем тем сочувствием, что всё ещё есть в его душе. Это не мешает ему возмущаться тому, насколько сильно Мегуми демонстрирует недовольство от конкретно его персоны. Пусть и жалкой копии. Какой-то третьесортной мутации. — Эй, ты ведь даже не знаешь, сколько раз нужно будет попробовать. Конечно, уже сейчас очевидно, что за один раз вряд ли выйдет, однако другого варианта пока нет. Если я не могу проникнуть внутрь, то остаётся только тебе вытолкнуть, верно? Ну, это, конечно, если использовать только те методы, которые основаны на том, чтобы напрямую затронуть дыру для входа и выхода. Брови Мегуми вновь хмурятся. Сатору не может удержаться от того, чтобы запечатлеть поцелуй между ними, невольно улыбаясь, когда они возвращаются на свои места, расслабляясь. Рука Фушигуро немного неловко ложится ему на плечо, притягивая вниз, чтобы снова соединить губы для более глубокого поцелуя. — Или, — выдыхает Сатору, когда они снова отстраняются. — Ты мог бы попробовать переварить её. Мегуми вздрагивает и отстраняется, открывая глаза. Подросток выглядит ошеломлённым подобным предложением. — Переварить? — спрашивает тот, словно не может поверить, что Годжо сказал именно это слово. Сатору кусает его шею, припадая губами. Шепчет сквозь нагловатую ласку: — Ну да. Когда ты используешь проклятые техники, то излишки твоей проклятой энергии остаются рядом. Каждый маг способен их почувствовать и в критической ситуации притянуть обратно — таким образом, кстати, можно, если успеть, конечно, забрать проклятую энергию, направленную на технику, обратно в себя, если техника ещё не успела сработать. То есть, если ты можешь взять проклятую энергию вокруг себя, чтобы использовать её повторно, то почему бы просто не истратить проклятую энергию мутации, которая находится внутри тебя? Использовать её либо на технику, либо именно переварить: то есть растворить в своей собственной и излишки выпустить проклятой техникой. Подросток выглядит задумчивым, пытаясь усвоить информацию. Сатору даёт ему время, хотя сам спускается с шеи на ключицы, чтобы пометить красным, а после скользит языком до сосков. Тело Мегуми снова разворачивается. Годжо замечает, что он всё ещё держит палец внутри себя, то ли не решаясь закрыть, позабыв, то ли не собираясь этого делать, чтобы попробовать один из перечисленных вариантов. — Использовать проклятую энергию мутации для образования твоих техник кажется более кропотливым процессом, учитывая, что мутация уже использовала их, чем растворить её в себе и использовать собственную проклятую энергию, пусть и немного смешанную с чужой. Голос у него прерывистый. Мегуми облизывает губы, хмурясь, а потом отпихивает его голову, когда Сатору пытается взять в рот розовую бусину. Сатору очень хочет поиграть с чужими сосками, но он легко отстраняется. Приподнимает брови, ни капли не удивляясь последовавшему вопросу: — Как это сделать? — В первую очередь ты должен почувствовать мутацию, — легко инструктирует он. — Её проклятую энергию. По бокам она должна быть более рассеянной, чем внутри. Сосредоточься на рассеянной части, чтобы смешать её со своей. Некоторое время они не двигаются. А потом Мегуми выдыхает и качает головой: — Почему ты не сказал мне об этом раньше? — Во-первых, раньше я не видел, как оно всё там внутри и по бокам, — честно говорит Сатору. — Во-вторых, оно просто не пришло мне в голову? Как я могу знать, что делать, если я не знаю, с чем работаю? Годжо пожимает плечами. Идея с поглощением проклятой энергии мутации и правда не такая уж и инновационная, Мегуми верно подметил, вот только это действительно нельзя предложить в обиход, когда сама мутация может иметь совершенно разные формы уплотнения. Мутация могла быть не рассеянной, а плотной, из-за чего её нельзя было бы почувствовать иначе, нежели стену. Или острой, как еж — и, опять же, плотной. Тогда переваривание бы не только не сработало, но и попытка принесла бы боль. А сам Сатору смог увидеть форму мутации только после того, как она заговорила, потому что его глаза не видят того, что находится внутри Мегуми. Те же рваные края показались лишь спустя время, а ведь постоянно были на виду! Мегуми качает головой, снова пытается сосредоточиться, но потом разочарованно вздыхает, когда у него не получается. Подросток пытается отстраниться, но Сатору лишь выше приподнимает бровь и не даёт. — Что такое? — спрашивает он, возможно, чуть более быстро, чем нужно. — Сейчас, — раздражённо говорит Мегуми. — Я ничего не смогу сделать, чтобы попробовать переварить проклятую энергию. А… вытолкнуть её из себя не получится — у неё ведь даже формы нет. Палец Сатору скользит по чужому плечу, потом останавливается в одном месте, чтобы потереть напряжённое скопление мышц. — Да, — соглашается он. — За один раз что-то сделать не получится. Кажется, мы об этом уже говорили? Месяц-другой или сутки-трое, в зависимости от того, что ты выберешь, лишними не будут, верно? — Говорили, — соглашается подросток. Он закатывает глаза, а потом равнодушно смотрит на Сатору, снова пытаясь отстранится. Сатору видит, как его мышцы бёдер дёргаются в том месте, где подсыхает белая сперма. Не думая, Годжо протягивает туда свою ладонь, чтобы одним движением убрать всё с кожи, а после вытереть о простынь чуть дальше от них. — Ты хочешь уйти? — интересуется Сатору, встречаясь с зелёным взглядом. Подросток моргает недоумённо. Очевидно, после того, как они решили главную проблему (точнее, нашли решения для главной проблемы), всё остальное ушло на задний план. — С техникой мы прямо сейчас ничего не можем поделать, но как ты хочешь это закончить, Мегуми? Помнится, договаривались о том, чтобы взять всё, что предложит другой, и развлечься. Тело Мегуми немного качается, замирая в нерешительности, теперь, когда они вроде бы закончили, но в то же время определённо не закончили. Его брови чуть заламываются, а губы снова мило приоткрыты. Их облизывает маленький язычок, заставляя блестеть от слюны. Сатору видит, как чужой палец окончательно убирается от живота. Теневое отверстие медленно закрывается; зубчики краёв сходятся с друг другом, словно причудливый пазл, а потом загибаются внутрь, становясь гладкими и закрытыми. Без всего этого душа Мегуми становится чуть менее осязаемой и ощутимой как в телесном, так и в проклятом спектре излучения и ощущения. Отходит на второй план, как и любая другая душа, не оставляя после пережитого и следа. В своих мыслях Мегуми не замечает, как скользит своими глазами по его лицу, но Сатору видит и чувствует. Чувствует, как чужой взгляд идёт по его губам, опускается на грудь, соски, некоторое время задумчиво смотрит на пресс, а потом идёт ниже. И именно на этом моменте глаза Мегуми резко расширяются, а дыхание сбивается. — Если, конечно, Мегуми не испугался, — говорит Сатору, чувствуя, как по губам растягивается дикая ухмылка. Подросток тут же приподнимает голову, чтобы смотреть только и только в его глаза. Чужие зрачки немного дрожат, когда неуверенный взгляд силой заставляют оставаться на месте, словно Мегуми пытается или прочитать его мысли, или заставить Годжо прочитать мысли Мегуми. Когда ни у кого из них даже нет таких способностей. Впрочем, Сатору не особо нужны какие-то новые проклятые техники, чтобы знать, о чём думает Мегуми. — Без анального секса, — говорит он, невольно улыбаясь чуть мягче и ещё мягче, когда чужое лицо пытается скрыть смущение от того, что чужую неготовность заняться именно настоящим сексом заметили. — Просто познакомимся с телами друг друга. Сделаем приятно… Хочешь потрогать? Годжо не спрашивает «хочешь потрогать мой член», потому что ему и так очевиднее некуда, что Мегуми — хочет. Но стесняется. Первая реакция Фушигуро на вопрос — недовольное лицо, ярое отрицание на тот-самый-вопрос. Вторая реакция — обдумывание, хочет ли он чего-нибудь, хочет ли он вообще продолжить. Сатору видит эту неуверенность так явно, как если бы её даже не пытались скрыть, а просто сунули ему в лицо. Возможно, что Мегуми даже не пытается это скрыть. А, может быть, пытается, но не может — или сил нет, или он даже сам не понимает, насколько прямо сейчас раскрыт душой. А потом он явно припоминает их недавний разговор. О том, что если они остановятся и не доведут дело до конца, то потом будут вечно об этом вспоминать. Впрочем, даже если их разговор и помог тогда прийти к единому решению, видно, что прямо сейчас Мегуми это совсем не помогает. Реальность всегда отличается от того, что думают о ней люди, так что ничего удивительного. — Поцелуемся? — спрашивает Сатору, специально облизывая губы и вытягивая их уточкой, чтобы привлечь внимание на них, а не на свои глаза. Честно говоря, иногда он даже немного нервничает, когда Мегуми так пристально на него смотрит. Просто потому что Сатору не привык, чтобы кто-то смотрел ему в глаза, ничего более, но всё же удивительно. Подросток закатывает глаза на его ребячество, а потом расслабляется и тянется вперёд, немного нависая над Сатору, который всё ещё полусидит, облокотившись о подушки. Это медленный поцелуй, нежный и спокойный, словно они заново изучают друг друга, теперь, когда все их мысли направлены не на то, чтобы разбираться с мутацией, а заняться именно друг другом, сделать приятно в каком-то странном, другом смысле. Руки Сатору находят своё место на молодом теле. Кончиками пальцев ведут сверху вниз до талии, а потом поднимаются обратно наверх. Потом — вниз, но уже ниже, чем в первый раз, идут не по спине, а по груди, мягкому животу, чтобы остановиться у косточек таза и легонько подразнить короткими ногтями. Мегуми дёргается от щекотливого действия, хмурится в поцелуй и отстраняется. Смотрит недовольно, мол, ну что ты делаешь? А волосы у него ещё растрёпанные такие, ну как вообще удержаться от какой-нибудь проказы? Сатору вот вообще даже не пытается: — Хочу тебе отсосать, — говорит он честно. — Сядешь на вот это место, будешь смотреть на меня между своих ног, а я возьму этот маленький член в рот, заставляя тебя беспомощно извиваться и стонать во всё горло. Лицо Мегуми после этих слов — бесценно. Такое ощущение, что подросток потерялся где-то на просторах вселенной. И самый драгоценный момент всего этого, когда он приоткрывает покрасневшие губы, чтобы точно так же беспомощно ответить: — Он не маленький… Сразу видно, что он уже жалеет, что вообще открыл свой рот, и теперь хочет сдохнуть где-нибудь в лесу по-тихому, чтобы никто не узнал о его позоре. Сатору улыбается, закатывая глаза, однако не даёт подростку так быстро сорваться с крючка: — Конечно нет, у тебя нормальный размер члена… — Заткнись. — … просто так обычно говорят во время секса… — Я сказал тебе заткнуться. — … чтобы возбудить партнёра, потому что кинк на размер — это вещь… — Замолчи! — … а у меня всё равно член больше. В бессилии Мегуми просто прикрывает свои глаза рукой, отводя голову в сторону и чуть ниже. Сатору смеётся, чувствуя, как дрожит всё тело — давно он так не веселился! Он прекрасно видит, как чужой уголок губ изгибается в сдерживаемой улыбке. — Я всё ещё хочу тебе отсосать, — весело говорит Сатору, медленно приходя в себя после внезапной вспышки смеха. — Что угодно, лишь бы заткнуть тебе рот, — стонет Мегуми. А потом резко затихает, когда, видимо, понимает, что сказал. Сатору, не в силах остановиться, в этот раз смеётся ещё громче.

***

Он действительно сажает его на то самое место, где сидел раньше. Он действительно садится между его ног. Он действительно сейчас возьмёт член в рот. Чужие глаза такие светлые, зрачок большой и яркий. Мегуми в него смотрит и думает: «чёрт побери, у меня встал», потому что у него действительно немного стоит, а он ведь уже два раза кончил. Краем глаза Мегуми видит свой член. «Нормального размера член», — снова и снова проносится в голове чужим, немного насмешливым голосом, из-за чего дыхание сбивается. То ли потому что кто-то похвалил его член, то ли потому что это было сказано этим голосом, неизвестно даже, что хуже. Подросток снова напоминает себе, что у него «нормального размера член», прогоняя воспоминание о том, какой член у мужчины — и, чёрт возьми, думать таким образом о Годжо Сатору, из всех людей, невыносимо — но он просто не может не думать, и это тоже невыносимо. А Годжо ещё и ухмыляется. Мегуми его мысленно проклинает, однако также он прекрасно понимает, что, хоть и нервничает, но намного меньше, чем мог бы. Потому что нервничать и проклинать кого-то одновременно действительно трудная задача, особенно когда этот кто-то растянулся на кровати, оставив свою белую голову между его, Фушигуро, ног. Прямо у паха. «Пах — какое-то слишком приличное слово», — не может не думать Фушигуро. Впрочем, мысль уходит так же быстро, как и появилась, потому что немного трудно вообще думать, когда чувствуешь на своей коже — на своей чувствительной коже между ногами, между бледными бёдрами — чужое дыхание. — Всё хорошо? — спрашивает Годжо, приподняв белую бровь. — Всё хорошо, — сухо отвечает Мегуми, сглатывая. Слюны во рту практически нет. Чужая бровь поднимает выше, а глаза мельком смотрят на его член, прежде чем чужие губы растягиваются ещё сильнее. Мегуми мстительно думает, что сейчас «трахнет этот рот», а потом надеется, что эти слова не написаны на его лице, что не краснеет. Чужая улыбка вообще не утешает в этом плане. — Уверен? — спрашивает Сатору. Мегуми давит в груди тягостный вздох и снова смотрит на него, стараясь игнорировать всё, кроме чужого лица. — Ты казался задумчивым. Мегуми хочет сказать: «Мне впервые в жизни будут сосать член». Мегуми хочет сказать: «Твоя голова у меня между ног». Мегуми хочет сказать: «Мой член почти тычется в твою щеку, ты что, ослеп?». Он ничего не говорит, даже не пытается, потому что не уверен, что у него вообще хватит бесстыдства, чтобы сказать нечто подобное. Сатору никакие слова не нужны, он только продолжает издевательски улыбаться, а после, снисходительно закатив глаза, целует его куда-то в бедро. Сначала просто прикосновение мягких и таких тёплых губ, потом сильнее. А после — открыть их, чтобы провести языком длинную линию вверх, до чувствительной выемки между пахом и ногой. Надавить ребром языка, заставляя мышцы задрожать от холода и непривычной, чертовски смущающей ласки. — Ну так что, поделишься мыслями? — спрашивает Сатору. И глаза — такие невинные, прячутся между белыми, длинными ресницами. Годжо в классе похожим образом спрашивает о записках, что ему иногда пишет Итадори. Прям так и говорит: «Ну так что, поделишься запиской?». Как будто он ещё не знает, что там внутри. Мысль о том, что его черепную коробку вскрыли, невыносима. Подпитывать чужое самодовольство совсем не хочется. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? — раздражается Мегуми. — О чём ты думаешь, — говорит Сатору и закатывает глаза. Последний жест заставляет Мегуми немного нервничать, как будто он делает что-то не так. Слова выходят раньше, чем он успевает их обдумать: — Мне собираются сделать минет, что я должен думать? — Ты нервничаешь, — всё так же настойчиво говорит Сатору, посмотрев на него. Лицо у мужчины чуть серьёзнее обычного. — А я боюсь надавить. Может быть, ты сейчас на самом деле не хочешь продолжать, а попросить остановиться страшно, вот и молчишь. И что Мегуми на это должен сказать? — Я потому и спрашиваю, о чём ты думаешь, Мегуми, — говорит Сатору немного мягче. Фушигуро приходится напомнить себе, что это не жалость, а участие к нему, как к неопытному девственнику, а неопытность и девственность, что по отдельности, что вместе, иметь не стыдно. — Если хочешь, то закрой глаза и просто поделись ощущениями. Фушигуро вздыхает. Его грудь поднимается, всё тело тянется вверх и вниз; он немного возбуждён от всей этой обстановки, от предвкушения и, чего уж греха таить, он возбуждён даже из-за собственных нервов, потому что быть подростком, у которого непонятно что с возбуждением творится — настоящий отстой. — Я нервничаю, — честно говорит Мегуми, немного прикрыв глаза. — Почему ты нервничаешь? — легко спрашивает Годжо. Ответить труднее. — Я не знаю. Сатору мычит, а потом спрашивает: — Может, тебе станет легче, если ты будешь что-то делать? До этого ты просто принимал то, что даю я, но не пробовал отдать сам. Фушигуро нервно пожимает плечами. — И как это будет? — Я лягу, а ты меня полапаешь, — говорит Годжо. — Как я тебя. Познакомишься с моим телом. Мегуми кивает, подавляя непонятный, но явно облегчённый вздох в своей груди. Они снова движутся по кровати. Мегуми до этого момента и понятия не имел, что во время секса-не секса нужно столько двигаться. Голым. По кровати. Ему теперь вообще не стыдно за то, что он упал в самом начале, потому что подушки и простынь постоянно сбиваются, мешают, иногда липнут к коже и вообще, зачем они только нужны? Теперь уже Сатору лежит, а Мегуми сел немного рядом. — Мне закрыть глаза? — мягко и просто спрашивает Сатору, предоставляя ему выбор. Мегуми прекрасно помнит, а теперь ещё и знает, что закрытые веки не несут в себе никакого смысла. — Не надо, — говорит он, вздыхает, словно набирается смелости, а потом осторожно кладёт кончики пальцев правой руки на чужую грудь. Грудь у Сатору накаченная, но не слишком сильно. Мускулистая — очень. Соски розовые и нежные, а кожа очень тёплая, гладкая и крепкая. Мегуми немного сходит с ума, когда ведёт рукой по ней, «знакомясь», изучая. Кидает взгляд вверх, но чужие глаза только подмигивают, мол, вперёд, смелее. «Всё хорошо», — почти что слышит Мегуми. Становится легче. Он садится ближе, подключает вторую руку, а сам чувствует, как нервозность внизу живота становится горячей и вообще чем-то другим. Очень сложно, практически невозможно оторвать глаза от этой груди; Мегуми сглатывает, бросает взгляд на чужое лицо, а потом накрывает чужие соски ладонями, изучает пальцами, чуть нажимает и снова, очень осторожно, водит по коже. Сатору в ответ одобрительно — явно одобрительно — мычит, кивая. Взгляд у него немного рассеянный, но не слишком сильно, уголки губ приподняты вверх. Несмотря на то, что он просто лежит, закинув одну руку за голову, Мегуми чувствует и видит, что иногда грудь дёргается к его пальцам, словно так и просит держать покрепче, сжать посильнее. Сжимать слишком сильно Мегуми откровенно боязно. Он знает, что Сатору не сахарный, на самом-то деле, сколько бы сахара тот не ел, выдержит, если слегка ущипнуть, сжать, вот только прямо сейчас он ничего такого делать просто не хочет. Мегуми сглатывает и старается не ёрзать, когда чувствует, как к собственному члену сильнее приливает кровь. Слюны во рту слишком много. Он вспоминает, как Годжо прошёлся языком внутри бёдер, а перед этим целовал грудь, спину, снова сглатывает, а потом медленно опускается, чтобы взять в мокрый рот чужой сосок. Сатору тут же внимательно смотрит на него, заставляя лицо гореть смущением и лёгким стыдом. Фушигуро внезапно понимает, что понятия не имеет, что делать с чужим соском во рту. Его научили только целовать и целоваться. Этого хватает. Медленно, впервые пробуя делать что-то такое, Мегуми втягивает кожу внутрь. Прикасается языком к бусине, обводит по кругу, зажимает губами. Втягивает кожу внутрь, не слишком сильно, но ощутимо. Немного неудачное подобие засоса, если честно, но чужой глубокий вдох приободряет. Он вспоминает про руки и продолжает медленно изучать тело. Его пальцы осторожно проводят по шее и кадыку, нежно идут по ключице к плечу. Мегуми отстраняется, видит налившийся кровью сосок — из-за него, Мегуми, такого покрасневшего, — и, исключительно из-за собственного упрямства, не отводит взгляд куда-то в сторону, а поднимает вверх, пытаясь теперь понять, что делать дальше. Наверное, любой другой на его месте попытался бы «сделать приятно», но это не цель Мегуми, вот совсем не его цель. Мегуми — знакомится с телом. Буквально. И когда руки водят по другим рукам, и когда снова возвращаются на грудь. Тянут за другой сосок, потом щипают под чужой лёгкий смешок одобрения и поощрения. Обводят ореолы, чтобы потом зацепиться и легонько поцарапать короткими ногтями. Осыпать лёгкими поцелуями. Руки, неуверенно замерев, опускаются на пресс и обводят каждый кубик, надавливая немного сильнее, чтобы проследить линии мускулов, — а человек, которому эти самые кубики принадлежат, снова ими играется, позволяя изучать натренированное тело. Он даже, удовольствия своего ради, интереса ли, легко хватает за талию, возбуждённо понимая, насколько другое тело — другое. Неуверенно взгляд Мегуми снова опускается ниже — он почему-то смотрит на довольного, словно сытый кот, Сатору, но тот только кивает, мол, давай, не бойся, — а потом опускается с пресса на член. Член у Годжо большой. Вены набухли от прилившейся крови, да и сам орган весь покрасневший. Пальцы Мегуми дрожат уже не от нервозности, а от явного возбуждения, когда они неумело обхватывают чужую длину, едва обхватывая кольцом, просто чтобы посмотреть, а получится ли вообще обхватить? И вроде бы даже получается, но в то же время и нет. Он снова сглатывает. На красной головке, Мегуми видит, появляется белая капля. Рука на члене сама поднимает вверх, большой палец падает на щель, чтобы стереть белое, а потом, всё ещё немного неловко, начать размазывать по всей головке. Сатору довольно стонет, а потом мычит. Мегуми как-то пару раз слышал, как он так мычит, — это мычание ему знакомо, и только лишь несколько долгих секунд спустя подросток внезапно вспоминает, где слышал эти звуки. Мужчина мычал точно так же, когда ел мороженое. Каждый раз мычал вот точно так же, когда подносил ко рту следующую ложку, следующую порцию. О, чёрт побери, он же теперь никогда не сможет этого забыть! В одну короткую секунду Фушигуро подвергает каждый свой жизненный выбор сомнению, потому что все эти жизненные выборы привели его к тому моменту, который происходит в его голове прямо сейчас, — то есть привели к осознанию, что Годжо Сатору ест мороженое и получает удовольствие от неумелой дрочки своего… члена с одним и тем же стоном. Одним и тем же мычанием. А потом думает: «Чёрт, да похрен». Уже слишком поздно, чтобы обо всём этом думать. Мегуми наклоняется в сторону, чтобы поцеловать чужие губы. Сатору его кусает, но не сильно больно, скорее игриво. Мегуми не знает, как ответить тем же, поэтому просто проявляет напор, проталкивая свой язык глубже, ещё сильнее сжимая пальцы на чужом члене. Правда, сидеть вот так вот совсем неудобно. Ещё и собственный член тоже очень даже мешает. Словно уловив эту мысль, Годжо подтягивается телом чуть повыше, а руками хватает Мегуми за талию — как совсем недавно сам Мегуми изучал чужое тело, — чтобы притянуть и усадить его сверху. Мегуми не хочет думать о том, что, кажется, раньше они уже были в таком положении. Поэтому он решает не думать. Дрочить на сухую неудобно. Мелькает мысль взять смазку, потом — пустить в дело собственную слюну, её и без того во рту слишком много, но всё это только оставляет Мегуми неуверенным. Он невольно вспоминает собственное низкое либидо, с которым вечно понятия не имеет, что делать, — а тут надо как-то с чужим разобраться, да так, чтобы всех этих неловкостей, которых и без того хватает, наружу не выпустить. Мегуми усаживает задницу на чужие бёдра. Прикосновение кожи к коже ощущается сильным, как никогда раньше; их члены теперь находятся так близко, что он не может не заметить разницу в размерах. У него, очевидно, короче, а ещё тоньше; и более красный, и вены темнее, а ещё он уже пришёл два раза, так что головка немного распухла, как и щель, и немного спермы осталось на теле. От нервозности Мегуми чуть сильнее сжимает чужой член, а потом замирает, когда стон становится громче. Большой палец снова тычет в головку, давит, чтобы чуть потянуть кожу в сторону, размазать предэякулят — чужие бёдра дёргаются, заставляя Мегуми немного потерять равновесие, падая вперёд. Он едва успевает схватиться другой рукой за косточку таза, но всё равно сползает вниз. Из груди невольно вырывается вздох, когда два члена трутся друг о друга. И то, как они выглядят, когда вот так вот, рядом… «Кинк на размер — это вещь». Чёрт побери, ну не сейчас же! Вот только не думать просто не получается; ни когда его снова чуть толкают вперёд, заставляя члены тереться друг о друга, пачкаться в одной сперме — его сперме, — ни когда чужие руки кладут на талию, чтобы слегка сжать бок и направить его тело в нужную, для другого человека, сторону. От трения они стонут почти одновременно. Мегуми — более громко и отчаянно, так сильно его внезапно захлёстывает всеми неизведанными ощущениями. Сатору заставляет его наклониться ниже, снова целует. Это немного грубо и сильно, Мегуми даже задыхается, но совсем чуть-чуть, только потому что в груди весь воздух уходит куда-то внезапно вверх. — Хорошо, — довольно шепчет Сатору, отстраняясь. Мегуми дёргается и почти падает, когда к двум членам присоединяется ещё одна рука. Более того — мокрая, прохладная, она охватывает и член Мегуми, и член Годжо, как может, чтобы размазать жидкость сразу везде. Щедро, но, чёрт побери, холодно. Он ёрзает и стонет, морщась. Разница в температуре слишком оглушительная, приходится резко её принять, и это неудобно, холодно, непривычно — и посылает такой жар в низ живота, что Мегуми кажется, он кончит вот прямо сейчас. А потом Сатору начинает дрочить им двоим: и это уже совершенно другое, потому что хватка крепкая, почти что до боли, но нет, она резкая и быстрая, дразнит Мегуми, заставляя кусать собственные губы, чтобы стонать не так сильно от всех этих неожиданных движений. Его собственная рука пытается слабо повторить. Мышцы не слушаются, но когда Годжо стонет, то становится просто как-то проще. И по выпуклым венам скользить, и дразнить головку, и сжимать два члена вместе, чтобы потереться. В этот раз чужое удовольствие отвлекает так сильно, что он далеко не сразу понимает, как собственное нападает резко и погружает с головой. Сильная рука сжимает, проводя от основания вверх, а потом ведёт через весь оргазм, заставляя дрожать от чувствительности — и Мегуми, шире раскрывая рот, стонет так громко и неожиданно, а потом его целуют, а в лёгких совсем нет уже воздуха. Хочется возмутиться. А не получается. — Пер-рестань, — мотает он головой, пытаясь отстраниться, когда становится даже немного больно, а чужая рука всё ещё продолжает дрочить, этим вот самым вверх и вниз, сжать, подразнить, вверх и вниз, размазывая сперму. Сатору только хмыкает, но наконец отпускает. Мегуми запоздало понимает, что во время своего оргазма сжал чужой член и так до сих пор и держит. Он открывает глаза, которые непонятно когда закрыл, и смотрит. Чужой орган пульсирует — подросток мельком смотрит в чужие глаза, на приподнимающуюся бровь, но не хочет гадать о чужих мыслях. Собственная рука сильнее размазывает все эти жидкости и продолжает. В этот раз хватка сама собой выходит сильнее, ногти, от раздражения, что тот опять влез, когда не просили, иногда задевают кожу, а ещё этой смазки много, так что она течёт по телу, пачкая пресс. Тот даже блестит от жидкости, лихорадочно прогибаясь и выгибаясь во время дыхания. Мегуми это идеальное тело почему-то начинает бесить ещё сильнее. Его хочется испачкать. Хоть в смазке, хоть в сперме — уже вообще не важно. Он так сильно погружается в свои мысли, что когда Сатору стонет особо громко, не сразу даже это замечает — как и того, что все его мысли были прекрасно написаны на лице, совершенно открыты для чужого взгляда, который, несомненно, всё прекрасно видел и запомнил. А потом чужая сперма пачкает не этот идеальный пресс, а его, Мегуми, мягкий живот. «Отвратительно», — хочет сказать Фушигуро. «Чёрт побери», — думает он, чувствуя, как всё это внезапно оказывается на нём, хотя, казалось бы, они и без того уже оба грязные, потому что когда Мегуми сел на эти сильные бёдра, то уже испачкал чистое тело. Ответом на первое и второе является только жар внизу живота, медленно утихающий, но в то же время вспыхнувший, пусть и на секунду. Запоздало он наконец-то отводит руку от двух членов, Саторовского в особенности, да вытирает ладонь о простынь. Она и без того уже грязная, так что разница не особо велика. Его снова целуют, а потом притягивают вниз, чтобы просто полежать. — Устал? — несколько минут спустя спрашивает энергично Сатору. Так энергично, словно они вот вообще ничем таким не занимались. Буквально только что. Тяжесть в теле не даёт даже пошевелиться, так что Мегуми просто что-то мычит, не осознавая даже, что, только чувствуя, что готов в любой момент потерять сознание. В груди вспыхивает лёгкое раздражение, когда в десяти сантиметрах кто-то начинает двигаться и ёрзать. Потом — лезть уже к нему, чтобы снова целоваться, обнимать поперёк груди, скользя по ней пальцами. И, самое главное, этот Годжо вообще не останавливается. Сразу становится ясно, что энергии в нём выше крыши, а это всегда чревато тем, что ему просто нужно чем-то заняться, а чем ещё же можно заняться в постели, если не приставать к тому, кто лежит столь близко? То есть к нему, Фушигуро Мегуми. А Мегуми уже наполовину спит. Он бы вообще заснул, вот только Сатору липнет к нему, не отставая, и всё ему не так: и лежать неудобно, и обнимать, и целоваться не очень, надо сдвинуть тела правильно, раз не отвечают в ответ той же лаской. А раз не отвечают, то нужно поднажать. Его наполовину хочется прогнать, чтобы заснуть, наполовину обнять, потому что тело-то остывает, а он всё ещё голый. А Сатору тёплый, как ни крути. На очередной поцелуй у Мегуми хватает сил поднять руку и пихнуть мужчину в лицо, чтобы совсем уж не наглел. Тот словно этого и вовсе не замечает: целует куда-то в ладонь, лишь шире растягивая губы, а потом мычит, но больше к губам Мегуми не тянется. Пока что. — Пойду наберу ванну, — говорит Сатору спустя некоторое время. — Ты ведь не уснёшь без меня? — Отвали, — говорит Мегуми с закрытыми глазами. В ответ ему только смеются. Он решает, исключительно из-за упрямства, ни в коем случае не спать.