Живот и его необычные особенности

— Вы уверены, что хотите сделать это сегодня? — спрашивает Мегуми, медленно моргнув глазами. Сатору вспоминает, как неделю назад он слышал этот же вопрос. Он до сих пор помнит, как неловко замер, не зная, как и что можно на такое ответить. И даже тот факт, что это Мегуми, тогда совершенно не сделал ситуацию менее напряжённой, чуть полегче, чтобы собраться с мыслями и суметь подобрать правильные слова. Правильные не только в том смысле, что они должны быть логичными; правильными в том самом, когда они должны снять напряжение со второго участника. Потому что это он здесь взрослый и именно он должен взять ситуацию под контроль. Сейчас, думает Сатору, ситуация вроде бы никак не изменилась, но действительно стало полегче, даже если в эту неделю они не особо что-то делали. Так, просто вышли на каникулы на два дня раньше, а потом провели время вместе. То кино смотрели, то обсуждали то время, когда он был заперт в Тюремном Царстве. Иногда навещали Цумики, которая вышла из комы и теперь медленно восстанавливает своё здоровье. Да, ситуация в принципе не очень изменилась, но время помогло ему всё лучше расставить по местам в своей голове и таким образом не столько принять реальность (хотя бы потому что он, Годжо Сатору, никогда бы и не смог её отвергнуть), сколько просто мысленно подготовиться к тому, что нужно будет сделать. — Ну, вечно бежать от этого мы всё равно не сможем, — обтекаемо говорит Сатору. Он вовсе не считает эту неделю побегом, а потому рад, что Мегуми, как и всегда, может уловить несказанное. — А ты? Готов? Ничего страшного, если ты боишься, Мегуми, мы всегда можем отложить дело ещё на недельку! Подросток на кровати фыркает и закатывает глаза от его ребячества, но это именно то, что на данный момент хочет поддерживать Сатору. Потому что пока Мегуми расслаблен и более менее на это настроен, оно всяко лучше, чем их общее напряжение, потому что никому из них не было бы удобно, если бы кому-то не было бы удобно делать то, что, по плану, они оба должны позволить друг другу сделать. Мегуми — отдать всё в руки Сатору. Сатору — взять всё то, что должен ему отдать Мегуми. — Я не боюсь, — по-детски говорит Фушигуро и морщится от того, как неуместно звучит эта фраза. Ну, это он, видимо, думает, что неуместно. Для Годжо это словно бальзам на душу, потому что если бы Мегуми честно сказал, что боится, то он бы немедленно отказался делать что-либо ради них двоих и самого Мегуми в частности. Сатору подавляет вздох и вытирает шею полотенцем. Он только что после душа, а Мегуми принял его раннее, так что теперь они оба чистые и, в принципе, могут приступать к действию. Как только волосы на затылке чуть высохнут, а то они так неприятно его щекочут. Это отвлекает. — Знаешь, — медленно говорит он то, о чём думал с тех самых пор, как узнал обо всей этой ситуации и о том, как из неё выбраться. Шесть Глаз напрямую связаны с мозгом и за одну секунду для других людей в разуме Сатору может пройти три года. Доказательством лучше всего служит пример его же заключения, потому что именно таким образом этот… Кэндзяку или как-там-его, Сатору и заточил. Так что он даже не может подсчитать, сколько лет он думал обо всём этом за эту неделю. — Есть только два способа это сделать. Мегуми молча на него смотрит, как бы спрашивая взглядом, чего он медлит. — Либо мы делаем всё максимально профессионально, чтобы убрать эту мутированную проклятую энергию, — как можно более собранно говорит Годжо. — Либо берём из этой ситуации максимум, чтобы развлечься и по пути я поглощаю лишнее в твоём… пузике. Если бы взгляд Фушигуро мог убивать, Годжо уверен, за последнее сказанное слово он был бы уже мёртв. И, эй, это всего лишь слово! Что такого в слове «пузико»? Оно милое! И Мегуми, когда он смотрит вот так, с жаром и пылом, с накалом своих диких эмоций, тоже весьма милый! Как злая белочка, у которой забрали орешек! О, или, или хомяк с большими щёчками, который обиделся на то, что его легонько ткнули в пузико! — В чём разница? — по итогу спрашивает Фушигуро, явно сдерживая порыв его убить. — В первом случае это как учитель-ученик во время борьбы, допустим, с проклятием, а во втором как если бы мы встречались и решили заняться более интимными вещами, — притворно-легко говорит мутировавшая проклятая энергия, прежде чем снова скрыться в глубинах, чтобы выдвинуть именно Фушигуро на передний план. Переключение их глаз в этом случае является странным зрелищем. Не слишком неприятным, но точно не приятным. Сатору отчасти благодарен, что на самые каверзные вопросы отвечает его неудавшаяся копия, хотя бы потому что в таком случае на него не смотрят с раздражением и притворным разочарованием. Как если бы он сделал что-то, что делать не следовало. Мегуми моргает. Его лицо принимает слегка растерянное выражение лица, а губы на мгновение раскрываются в ошеломлении. У него всегда такое выражение лица, когда он потерян и не знает, что надо делать, или когда ему дали выбор и он не может решить, что из предложенного хуже. Если бы подросток знал, что он слегка приоткрывает рот в таких случаях, то привычка бы непременно исчезла. Так что Сатору поступил очень мудро, никогда не говоря ему, как он выглядит, когда по-настоящему растерян. К счастью, никто другой никогда Мегуми таким растерянным не видит, так что никто другой и сказать об открытом рте не может. — Знаешь, что? — спрашивает Фушигуро, скривив нос. Это тоже смотрится мило, но Годжо не особо заостряет внимание на детали, как сделал бы в любой другой ситуации. — Оба твоих варианта хреновые. — Ну, — тянет он немного неловко. — Зато — честно. Мегуми всё ещё выглядит раздражённым, нахохлившимся воробьём. Его прическа в этом деле совершенно не помогает. — Если мы сделаем это… как учитель-ученик, — неловко говорит подросток. — То потом нам будет неловко. — Согласен, — вздыхает Сатору. — Каждый из нас будет думать: «А что, если бы мы сделали это иначе?», просто потому что мы с тобой не просто учитель-ученик. Сатору, к примеру, не хочет, чтобы это было профессионально. Дело не в том, что он этого не сможет — сможет, конечно, за кого вы его принимаете? — а в том, что раз для Мегуми всё это впервые, то лучше выложиться на более чем сто процентов. Потому что иначе этот парень всегда будет вспоминать их вот этот первый недо-раз, который выйдет «так себе». «Так себе» — и это с Годжо Сатору в главной роли. Ужас какой! — И все романтические драмы, которые я видел, заканчиваются очень… характерно, когда два человека с непростой химией что-то делают в порыве страсти, а потом пытаются притвориться, что между ними всё по-прежнему. Э, да. Этот вариант тоже весьма и весьма странный, потому что за свою жизнь Сатору видел ещё больше романтических фильмов, где два человека с какой-то трагической историей — прямо как и у них с Мегуми! — решают предаться страсти — прямо как они с Мегуми! — а потом хотят притвориться, что ничего не было — ну, здесь Сатору и Мегуми явно не собираются следовать канону? Наверное? — чтобы на смертном одре выяснить, что они, оказывается, очень сильно друг друга любят и не хотят жить без любви всей своей жизни. Сатору чешет влажный после душа затылок. Ситуация, надо сказать, выходит ещё более неловкой — у него, кроме Мегуми, настолько близких людей нет. Конечно, есть Сёко, есть Нанами, есть директор Яга и куча других учеников, но, в самом деле, их же совершенно нельзя сравнить по близости с Фушигуро. И близость не столько физическая, сколько именно платоническая. Именно та, на которой и строятся большинство романтических отношений. Да и вообще любые отношения. Сатору, к слову, устроят любые отношения с Мегуми. Но, думает он, Мегуми всего шестнадцать. У него, кто бы что ни говорил, малый круг общения, потому что в Академии не так уж и много других учеников. Годжо так-то планировал знакомить Фушигуро со своими контактами после того, как он закончит обучение, чтобы тот не стал затворником и увидел мир за пределами Токио и, если повезёт, Японии тоже. Его устраивает возраст Мегуми и то, что у него могут быть как романтические, так и не-романтические отношения с Мегуми. Сатору просто не нравится мысль, что Фушигуро будет выбирать из того, что есть — а есть у него не так уж и много, хоть тот может этого и не понимать так, как понимает он, повидавший мир и поживший чуть больше, — но он должен выбирать из того, что он может иметь. А иметь Мегуми может хоть весь мир. Прямо как и сам Сатору. — Знаешь, — медленно говорит он, вникая в эту ситуацию настолько максимально, насколько только может. То, как вникал всю эту неделю «отдыха-побега». — Мы можем прямо сейчас предаться страсти так, как хотим, а потом уже будет неважно, что произойдёт. Может, мы оба будем удовлетворены одной ночью, может, кому-то из нас захочется повторить, кому-то нет, а может, мы оба захотим, чтобы динамика наших отношений поменялась. Всё это не имеет значения, потому что мы — это всё ещё мы, Мегуми. Давай разбираться с этим, когда до этого дойдёт, окей? Фушигуро какое-то время смотрит на него, но потом кивает. По линии его плеч Сатору видит чуть больше расслабленности. Явно не от того факта, что они разобрались, сколько от того, что они не будут разбираться с этим прямо сейчас. Если Сатору чему и научила жизнь — так это разбираться с одной проблемой за раз. Чем скорее, тем лучше, конечно, но по одной проблеме за раз и именно тогда, когда пора разбираться с этой проблемой. Время для подобного разговора о том, что будет с их отношениями и куда они повернут после всего этого, ещё не настало. — Так, — подросток чуть нервно откашливается. Сатору снова вытирает волосы на затылке, а потом наконец-то вешает полотенце, что явно воспринимается каким-то сигналом к началу действий. — Что мне делать? — Пока ты спал, я поговорил с этой мутацией, — легко признаётся он, скрывая улыбку от проявившегося раздражения на чужом лице. — Ты смотрел, как я сплю, — с драматическим ужасом говорит засранец. — Извращенец. — Да-да, — хихикая, соглашается Сатору, после чего решает присесть рядом с Мегуми на диван. Тот явно неловко замечает расстояние, но не двигается, привыкая. Это не слишком близко и не слишком далеко, по мнению Сатору, просто Мегуми нервничает в свой первый раз, а с этим он легко может работать. Вот если бы это был страх или нежелание — тогда, да, работать с таким Фушигуро Сатору бы не стал. — Основная проблема состоит в перегрузке, поэтому я просто постараюсь делать так, чтобы оно не затапливало тебя лавиной, а шло волнами, — пожимает он плечами, заканчивая. Мегуми кивает, а потом снова открывает рот: — А что мне делать? — его ведущая рука круговым, явно неловким движением обозначает два их тела. — Что хочешь, — говорит Сатору, чуть улыбаясь этой нерешительности и нервозности. Подросток на его ответ только поджимает губы. Сатору изо всех сил давит улыбку, но она так и лезет на лицо, потому что это действительно забавно, видеть, как нервничает Мегуми и как явно он хочет получить инструкцию дальнейших действий, чтобы начать что-то делать и не оплошать. Словно хороший мальчик-отличник. — Никогда не думал, что стану учителем, который будет развращать девственника-ботаника, — говорит Сатору, после чего мгновенно получает тычок в плечо. Он поддается силе, падая на диван и наблюдая за Фушигуро с нового ракурса. Щеки у подростка красные, а глаза прищурены от укора. Сатору хватает откуда-то подушку, кладя себе под голову. — Я не ботаник, — говорит Мегуми. Годжо только приподнимает бровь: — Ага. Конечно. Выходит даже более саркастически, чем он планировал. По комнате разносится смешок, а потом Мегуми снова неловко замирает. Сатору видит и чувствует, как по его полуголому телу проходится нервный взгляд. Ему нравится видеть, как Мегуми нервничает. Это мило. Тем не менее, если он будет слишком сильно нервничать, то это ни к чему, кроме паники, не приведёт. — Как насчёт поцелуя? — спрашивает Сатору, расправив по бокам от себя руки и полностью расслабившись. Фушигуро на секунду встречается с ним взглядом, не в силах полностью скрыть собственного облегчения, которое явно переполняет его до краёв из-за наконец-то полученного руководства к действию. Сатору старается подарить ему успокаивающую улыбку, после чего хватает за кисть и легко тянет на себя; Мегуми «прилично» сохраняет расстояние между их телами, нависая на него сверху. Это весьма выгодная позиция — таким образом подросток не почувствует себя в ловушке и, когда отвлечётся, постепенно опустится сам, начиная расслабляться. Потому что стоять в планке слишком долго он тоже не сможет, тем более на мягком матрасе. Никто не спешит. Мегуми на данный момент не хватает смелости, чтобы действовать первым, а сам Сатору не хочет спешить слишком сильно, чтобы не ошеломить происходящим. Он медленно поднимает руки, хватаясь вначале за чужие, слишком напряжённые плечи. Проводит пальцем правой руки по шее, вызывая мурашки и хмурый, невероятно милый сморщенный носик. После этого мягко берёт лицо Мегуми с двух сторон, возле ушей. Они встречаются взглядами. Сатору не спешит как-то действовать, играя указательным пальцем с прядью волос на виске, когда Фушигуро наконец-то выдыхает и, нахмурившись, начинает опускать голову. Это слишком резкое движение — Сатору тормозит его за пару сантиметров от собственной головы, прежде чем они врежутся зубами. Сам поворачивает голову, даёт почувствовать прикосновение губ друг к другу. Мегуми отстраняется с морганием. На его лице так и читается что-то вроде «не понял». Годжо невольно фыркает, а потом притягивает его снова, в этот раз выступая инициатором. Мегуми легко поддаётся, опуская голову вниз и слегка приоткрыв губы в каком-то инстинктивном порыве, что даёт возможность просунуть собственный язык внутрь. Когда языки сталкиваются, подросток резко отстраняется назад. Его глаза широко раскрыты. Сатору моргает раз, другой, а потом выдавливает из себя смешок, наблюдая за тем, как чужое лицо наливается краской от дикого смущения. — Испугался, Мегуми? — спрашивает он, подначивая. — Иди ты, — вяло отмахиваются от него, смущённо отводя взгляд в сторону. Так явно стесняется посмотреть на него. Ну, действительно же девственник-ботаник-отличник, верно? — Лучше ты иди сюда обратно, — говорит Сатору, притягивая чужие плечи для нового поцелуя. Мегуми пыхтит, но поддаётся. Опыта целоваться у него нет совершенно, но оно и понятно, ведь он никогда до этого ни с кем не целовался. Если не держать его за голову, то он может случайно опуститься вниз и тем самым неприятно проелозить по зубам. Язык неловко стоит на месте, иногда дёргаясь, словно пытается что-то сделать, но не понимает, что. Дышать у него тоже совершенно не выходит, да подросток и не пытается, то ли не зная о подобной возможности вовсе, то ли просто забыв о таком. Годжо целоваться умеет; он придерживает голову, не давая той упасть вниз. Языком не двигает слишком быстро и напористо, потому что в такой ситуации это было бы не возбуждающе, а скорее унизительно для другого человека без опыта. И поцелуи слишком долгими тоже не делает, чтобы Мегуми мог в любой момент отстраниться и набрать в лёгкие воздуха, не сбивая дыхание слишком сильно. Постепенно тело сверху начинает медленно опускаться. Пусть и не в полной планке, но Мегуми для поцелуев приходится наклоняться и с каждым разом это становится всё более неудобным, тяжёлым, чем-то, что мешает на периферийном уровне. Вначале это руки: он по очереди опускает их, становясь в коленно локтевую, даже не догадываясь о собственном положении. Потом таз — Мегуми осторожно садится на него сверху, сжимая коленями по бокам. В конце концов их груди разделяет только простая футболка Мегуми, которую тот надел после душа. Годжо даёт ему привыкнуть к положению тела, прежде чем медленно двигать своими руками — по плечам, опускаться со спины вниз, к талии, но не ниже. По-началу для Мегуми это тоже нервно, он теряется и это чувствуется. В том, как напрягаются мышцы под пальцами, в том, как тело инстинктивно, не привыкнув к подобной ласке, дёргается в сторону или замирает, прежде чем вновь расслабиться. Но точно также он быстро и привыкает. Сатору знает — если бы он выдал Мегуми инструкцию, всё было бы по инструкции. Если бы дал план своих действий, Мегуми бы пошёл по плану. Но — зачем всё это? Зачем говорить что-то вроде «мы будем какое-то время целоваться, потом я буду тебя трогать — и потом ты будешь меня трогать»? В конце концов, чтобы не оплошать в первый раз, достаточно просто идти в ритм со своим партнёром, вот и всё. Дыхание у Мегуми сбивается быстро. Сатору отстраняется от горячих губ, чтобы бегло окинуть его лицо взглядом и остаётся полностью удовлетворённым от увиденного: ошалелые глаза, широкие зрачки, красные щеки. Подросток запыхался от удовольствия, даже не подозревая, насколько греховно это выглядит. Пальцы Сатору подцепляют футболку Мегуми. Они смотрят друг другу в глаза, не отрывая взглядов, когда ткань медленно скользит вверх, вынужденно перекрывая обоим обзор на короткое мгновение. Фушигуро приходится привстать, убирая руки от кровати. Сатору убирает футболку куда-то в сторону стула с полотенцем. Кажется, она даже наполовину долетела, зацепившись и тем самым не падая на пол. — Что дальше? — хмурится Мегуми. В его голосе звучит кое-как скрытая неуверенность. С любым другим человеком подобное бы легко сработало, но Сатору знает этого подростка с тех самых пор, как тот ростом был ему до колен. За десять лет почти совместной жизни подобное скрыть не получилось бы, как не старайся. — Дальше — штаны, — говорит он, улыбаясь. Щеки Мегуми вновь вспыхивают сильнее. Взгляд на секунду отходит в сторону. Подросток нервно облизывает губы, но кивает. Сатору к этому моменту кладёт свои руки на чужие штаны, стягивая их вниз вместе с трусами, а потом предлагает проявить инициативу, чтобы другой не смущался собственным бездействием: — Поможешь раздеться? — А-ага, — заикается чужой ответ. Пальцы у Мегуми дрожат. Он отстраняется, садится чуть сбоку. Годжо приподнимает нижнюю часть тела, позволяя стащить остатки одежды и легко замечает, как глаза бегают по сторонам, не решаясь посмотреть на голое тело взрослого мужчины. На его тело, то есть. Сатору рывком садится, беря их общую одежду и кидая на стул. Как и ожидалось, она упала на сидение, однако футболка Фушигуро из-за этого спикировала вниз, привлекая внимание. — Я подниму, подниму, — вздыхает Годжо притворно-расстроенно, прекрасно зная, что подросток очень сильно любит порядок и вовсе не приветствует хаос, который так любит устраивать сам Годжо. По большей части даже не специально, а одним своим существованием. Приходится встать с кровати, невольно демонстрируя собственную нагую спину. Поднять футболку, притворяясь, что не слышит собственного же наставления от мутировавшего сгустка проклятой энергии, что подбадривает Мегуми: «Расслабься, иначе твоё сердце сейчас из груди выскочит — а это будет ещё более неловко, поверь мне». И, не удержавшись, Сатору соблазнительно разворачивается обратно, самодовольно демонстрируя всего себя. Взгляд Фушигуро мгновенно прикипает к его глазам. Он так явно боится посмотреть куда-то ниже головы, что Годжо на секунду даже надувает губы, вставая в сердитую позу — скрестив руки на груди, слегка расставив ноги, чтобы продемонстрировать максимальное недовольство. — Я прекрасно выгляжу, так что можешь смотреть сколько хочешь! — фыркает Сатору, резко распахивая руки. — О, господи, — шепчет Мегуми, почему-то прикрывая собственные глаза рукой и низко опуская голову. Сатору со своего места прекрасно видит, что у него не только щёки, но и уши, и шея, и даже грудь покраснела. — Это ещё что за реакция? — притворно оскорбляется он. — Я ведь могу обидеться и решить не сходить с места до тех пор, пока ты меня всего не осмотришь! Фушигуро на кровати стонет, прежде чем раздвинуть пальцы и, пробежавшись глазами за секунду по всему телу, явно ничего толком не разглядев, снова встретиться с ним взглядом. Этот взгляд демонстрирует весьма сильное недовольство и обещание кары небесной, если он продолжит, как это называют другие люди, дурачиться, так что Сатору закатывает глаза и спешит залезть обратно на диван. Мегуми быстро моргает и убирает руку, но деть её особо некуда, так что подросток скорее неловко замирает, чем что-то ещё. Сатору внезапно понимает, что взгляд у Фушигуро растерянный, так что спешит сгладить ситуацию, чтобы убрать лишнюю нервозность. — Будет удобнее, если ты на меня ляжешь сверху, — однако, не удержавшись, всё же подмигивает. Тот заторможенно кивает. Годжо к этому времени как раз скидывает одеяло на пол, чтобы не мешало во время процесса, возвращает подушку наверх и укладывается поудобнее, а потом движением руки подзывает к себе подростка, замедлившего где-то с краю. Мегуми делает, как это кажется только ему, незаметный вдох. Выдох. И только потом чуть ползёт вверх, на полпути запинаясь рукой во всколыхнувшейся простыни, отчего падает вперёд. Глаза в этот момент у него большие и круглые из-за неожиданности, словно у совы какой. Сатору, не удержавшись, выпускает со рта смешок. И тут же прихлопывает себя по губам — однако уже поздно. Они смотрят друг на друга. Взгляд у Мегуми ранимый и обиженный; он всегда был гордым человеком, как и сам Сатору, если не больше, а здесь такой момент ответственный и так облажаться, услышав в ответ чужой смешок. Конечно, подумаешь, споткнулся и упал, пока передвигался на гигантской кровати, но всё равно — унизительно. Чужие губы стиснуты так сильно, что возникает ощущение, словно они лопнут. В любой другой момент они были бы сжаты до побеления, но после недавнего сеанса поцелуев и от непривычки они ярко-розовые и чуть припухлые, так что лишь сильнее наливаются кровью. Они смотрят друг на друга; это занимает буквально секунду, однако в момент, когда Годжо замер после своего смешка, Мегуми уже двигается назад. Для подростка это, наверное, действительно унизительно, услышать смешок в подобный момент. Сатору открывает рот, чтобы что-то сказать, правда, ещё не зная, что, но не успевает. Мегуми замирает, так и не успев слезть с кровати — его руки снова подгибаются и он вновь падает. И замирает. Годжо успел заметить, что руки дёрнулись уж слишком странно. Это явно не Фушигуро вина была, а мутации в его теле. — Эй, ну-ка не лезь, — слабо говорит он, отчасти чувствуя благодарность, что, пусть и так, но Мегуми не ушёл в другую часть квартиры молча дуться на него, будучи в своём праве. Ещё и голым. Оставляя самого Сатору в постели. Тоже голым. Тело Мегуми не двигается несколько секунд, прежде чем повернуться к Годжо одной головой, впиваясь недовольным взглядом. — Я случайно, — честно говорит он. — И вообще, подумаешь, упал, пока полз голым? Да такое с каждым могло случиться! Голова Мегуми снова прячется в простыни, оставляя на виду только затылок вздыбленных чёрных волос. — Это унизительно, — слышно тихий чужой голос, направленный в кровать. Это сказано столь безлично, что не вызывает никаких сомнений в том, что Мегуми на самом деле совсем не всё равно. Очень даже не всё равно. — Ой, подумаешь, — снова пытается он, притворно отмахиваясь рукой в сторону, даже если этого жеста никто не сможет увидеть. — Между нами уже столько всего случилось, что это совсем не унизительно. И вообще, что может быть унизительным? Ладно если бы ты перед девчонкой какой здесь упал, но здесь же я! Мегуми вновь поворачивает к нему голову, что Годжо считает за победу. — От этого не легче, — очень душевно говорит подросток. Годжо сочувственно, насколько хватает в его чёрствой душе сочувствия, кивает, а потом вновь подзывает Мегуми к себе движением руки. Между прочим, он более чем уверен, что если бы сам упал, будь то на кровати или ещё где, то Фушигуро бы первым выдавил бы из себя насмешливый звук вместо того, чтобы броситься на помощь. Тот глубоко вздыхает, опуская уголки губ вниз, но наконец-то встаёт и вновь движется вперёд, намекая одним лишь взглядом: «только попробуй». Сатору кладёт правую руку на плечо Мегуми, заставляя того наклониться вниз, чтобы подарить поцелуй в сморщенный носик в качестве жеста утешения, но подросток от этого утешенным ни капли не выглядит. — Прекрати, — шепчет тот. Звучит это не очень хорошо. — Что не так? — хмурится Сатору, пытаясь понять, как исправиться. — Ты… — начинает тот, но не заканчивает, отводя взгляд. Чужая нервозность становится более заметной, так что Годжо подталкивает Мегуми, заставляя упасть рядом на подушки. — Мы с тобой сидим голые на подушках, — говорит Сатору. — Так что если что-то, по твоему мнению, идёт не так, то когда ещё об этом говорить, если не сейчас? Мегуми кидает на него пристальный взгляд, словно что-то ищет. Не ясно, нашёл ли он то, что искал, однако, отведя его обратно на кровать, подросток тихо объясняет причину своего поведения: — Ты ведёшь себя так, словно я ребёнок. Это унизительно. — Я не веду себя так, словно ты ребёнок, — тут же протестует Сатору. — Я бы посмеялся с любого, если бы кто-то упал рядом со мной на кровати так, как это сделал ты, а потом бы сказал что-то вроде: «Боже, неужели моя красота настолько ослепительна, что вы не смогли удержаться на ногах?». — Это не только это, — говорит подросток более раздражённо. — Это… всё это. — Что именно? — пытается Сатору, вспоминая всё, что произошло с тех пор, как они начали, но не в силах найти конкретную причину. — Всё, — говорит Мегуми, в этот раз более настойчиво. Годжо понятия не имеет, что на это сказать. Он решает, что сказать хоть что-то в любом случае будет лучше, чем не сказать совсем ничего, так что открывает рот в надежде, что скажет хоть что-то правильное, не имея при этом никакого чёткого плана, который помог бы убедить Мегуми в его неправоте. — Я не отношусь к тебе, как к ребёнку, — говорит он снова, но во второй раз это звучит ещё менее убедительно, чем в первый. — Я веду себя как тот, кто знает, что делает, и не хочет сделать что-то, что может спугнуть того, кто нервничает. Конечно, это может проявляться в какой-то другой форме заботы, но это не относится к тебе, как к ребёнку, а скорее к тебе, как к неопытному. Но ты ведь знаешь, что неопытность — это не порок, верно? Все рождаются неопытными. Кроме меня, конечно же. Например, когда ты в первый раз боролся с проклятием, я тоже был рядом и помогал, подбадривая тебя не как ребёнка, а как мага, который впервые пробует уничтожить своё первое проклятие. И вообще, то, что ты нервничаешь, даже интересно. Мегуми смотрит на него какое-то время, а потом, видимо, принимает сказанное. Это радует. — В каком месте это интересно? — придирается тот к словам. — Эй, у всех есть свои фетиши! — защищает себя Сатору, бурча. — Кто-то пихает в свою теневую простату ножны, а кому-то нравятся смущенные мальчики. Так что теперь, мне нельзя смотреть на то, что мне нравится? Фушигуро от этих слов краснеет, но гордость не позволяет ему отвести взгляда. И он явно знает, что под внимательным взглядом Сатору краснеет ещё сильнее, так что снизить уровень смущения это тоже совсем не помогает, однако ему явно становится лучше. — Извращенец, — говорит Мегуми, тем самым подводя итог. Сатору этим словом не обмануть. Он прекрасно видит, что подростку от этого разговора стало в разы легче, так что решает идти дальше. — Да-да, — закатывает он глаза, приближаясь к этим розовым губам. Мегуми сразу опускает веки вниз, раскрывая губы и отвечая на поцелуй. Сатору затягивает чужие руки себе на плечи, заставляя тем самым потянуться и лечь в обнимку на кровать вместе, прижимаясь голыми телами друг к другу. Кожа парня тут же покрывается мурашками, словно он забыл, в каком они были положении до этого и на чём именно остановились. Сатору решает хорошенько ему об этом напомнить, после первого поцелуя сразу втягивая во второй, вновь оглаживая напряжённые плечи, заставляя расслабиться. Его пальцы идут вниз: обводят уголок плеча, опускаются вниз по лопаткам, а потом, не удержавшись, хватают чужую задницу, чтобы крепко стиснуть. Мегуми брыкается и тут же отстраняется, чтобы подарить ему уничижающий взгляд. Сатору смело его игнорирует, вместо этого вновь и вновь массируя полушария и утягивая в новый поцелуй, не в силах скрыть улыбку на своих губах. Её явно чувствуют, но спускают подобное с рук, попросту смирившись. Ну вот и хорошо. Годжо отрывается от чужих губ только тогда, когда дыхание становится совсем тяжёлым, чтобы припасть зубами к шее. Совсем слегка сжать, чтобы подразнить и получить в ответ полу-удивлённый вздох и тут же крепко закрытый от смущения рот — явно не ожидали такой внезапной реакции от простого укуса. Сатору хихикает, втягивая красную кожу ниже, возле ключицы, куда перебежал, оставляя языком след слюны. Отстраняется, с удовольствием видя красный засос, а потом шевелится, чтобы удобнее устроить собственное тело и случайно задевая своим членом чужую ногу. Постепенно они снова легли друг на друга; Сатору положил голову на подушки, вытянулся, раскинув ноги. Мегуми же лёг сверху, смущенно стараясь лишний раз вообще не шевелиться, чтобы собственным членом не елозить по прессу Годжо — сказывалась разница в росте. Сатору милостиво решил не дразнить подростка, у которого от всех этих целенаправленных действий встал член, вместо этого снова поёрзал, уже специально, чтобы вызвать ответную реакцию в виде ерзанья другого тела. — Ну что, — спросил он, оторвавшись от местечка возле груди, куда постепенно стал спускаться, — начинаем? Мегуми сделал глубокий вдох, после чего кивнул. Сатору медленно передвинул свои руки, кладя одну на талию подростка, а вторую зажимая между их телами. Локоть опустился на матрас, а пальцы осторожно приближались к середине, готовые мельком прикоснуться к уплотнению, не входя внутрь, но позволяя втянуть в себя проклятую энергию обратно. Положение было очень продуманным, а оттого удобным и хорошим: Мегуми не должен был чувствовать себя в ловушке, наоборот, эта поза должна была вызвать ложное чувство контроля, ведь он лежал сверху, а не снизу, и был свободен для передвижения конечностей. Проклятая же энергия сразу наткнётся на тело, в которое и должна втянуться. Пальцы Сатору осторожно расположились между их животами, проводя по чужому прессу в надежде найти… то, куда можно было бы их ткнуть, но вместо этого вызывая только ёрзанье чужого тела. Он решил поступить мудро и пока не дёргаться, чтобы дать время сосредоточиться на активации чего бы то ни было. Голова Мегуми была рядом. Опустилась на грудь Сатору, повернувшись в другую сторону в попытке скрыть собственное смущение. Годжо, тем не менее, всё ещё чувствовал, как чужое дыхание замирает, как лицевые мышцы дёргаются. Желая успокоить, его рука на талии, пальцы, стали водить круги, иногда надавливая на узлы, что чувствовались особо напряжёнными. Когда, по его мнению, прошло минуты две, он снова пошевелил зажатыми пальцами, но ничего не произошло. Мегуми от этого движения совсем окаменел, кажется, перестав дышать. Сатору специально пожал плечами и продолжил водить круги, не собираясь давить и поторапливать. Мало ли сосредоточиться в чужом присутствии не выходит, иногда такое тоже бывает. Подобное вслух озвучивать лучше не надо, а то опять выведет из душевного равновесия ненароком. Иногда Фушигуро может развести драму даже там, где Годжо не может. Впечатляет, не правда ли? Возбуждение постепенно спадало у обоих. Мегуми с каждой секундой чувствовался всё более и более нервным, пока в какой-то момент резко не дёрнулся, заставляя прижать спину ладонью. Раздался сдавленный «ох» и мигом возникло тяжёлое дыхание. Сатору осторожно пошевелил указательным пальцем, но тот ничего странного не нащупал. — Получилось? — почему-то шепотом спросил он, медленно очерчивая пресс в попытке понять, есть ли там возникший проход и нужно ли будет сунуть палец внутрь. До этого момента он рассчитывал, что последнее делать не придётся, ведь, как сказала мутация, даже палец Сатору слишком большой в размере проклятой энергии. Он планировал, что можно будет только прикоснуться к границе и мутировавший сгусток прикоснётся к хозяину, а там останется только аккуратно всё втянуть в подушечку пальца. Мегуми отстранился; лицо у него выглядело виноватым, когда он мотнул головой в сторону. — Я, эм, попробовал, но там слишком распирало, так что всё вернулось обратно. — Может, поза неудобная? — предположила мутация. Сатору согласился, кивая и в то же время игнорируя другую возникшую мысль. О том, что ничего не выйдет, так как для этого придётся почувствовать наполненность, которая уже есть внутри самого Мегуми, что и станет причиной сбивающейся концентрации, которая необходима для появления и раскрытия уплотнения. Это, несомненно, и было причиной оха. — Обычно ты ведь делал подобное на спине, верно? — Ну, да, — немного неловко пожал Фушигуро плечами. — Тогда попробуй сесть, — предложил Сатору, сдвигаясь чуть в сторону, чтобы дать парню место. Тот, неловко поглядывая, сел. Рука Мегуми опустилась ниже пупка, но при этом оставаясь выше ставшего мягким члена. Сатору подавил грустный вздох от мысли, что теперь в его постели побывал человек, чей член не стоял колом до самого оргазма. Казалось бы, почти тридцать лет, а всё равно в жизни что-то новое, да происходит. Подросток сделал глубокий вдох и выдох. Прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Его тонкие брови почти сразу же нахмурились. Осторожно надавил сразу тремя пальцами, проминая мышцы, отчего Сатору мысленно обеспокоился, ибо там и так уже есть проклятая энергия, а Мегуми сейчас сразу три пальца собрался пихать. То ли по привычке, то ли из-за нервозности. — Давай один, — шепотом сказал он, тем самым явно сбивая с мысли. Фушигуро облизнул губы, но кивнул и убрал пальцы, теперь надавливая только указательным. Он нервно водил им из стороны в сторону, ломано сгибая и выпрямляя, невольно гипнотизируя единственного наблюдателя. Годжо уделил так много внимания движению пальца, что далеко не сразу смог заметить изменения в фоне души, что также была наполнена проклятой энергией самого Мегуми. Выглядело это, надо сказать, очень и очень странно: словно небольшой, но расширяющийся разрез, медленно раскрывающийся и демонстрируемый столь чувствительное нутро. В реальности же живот просто покрылся чернотой тени, наконец-то пропуская внутрь палец. Выглядело это небольшим овалом, а не разрезом, в котором сразу же исчез палец. Точнее, первая фаланга пальца. Подросток сжал губы, но не смог сдержать стона. Брови до невозможности мило заломились домиком, а дыхание замерло на миг, чтобы стать глубже. Щеки у Мегуми быстро покраснели. Он слегка повернул пальцем в сторону, погружаясь глубже. Нога дёрнулась, подгибаясь, а член мигом окреп. Сатору сглотнул. Вау. Ничего себе. Мол, это было действительно быстро. Ну, понятно, что он подросток и всё такое, но даже так это было быстро. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, он положил свою руку сверху на ту, чей палец сейчас был внутри живота. Мегуми дёрнулся и чуть не выдернул его от неожиданности, но Годжо легко надавил, не давай возникшей дырке исчезнуть. Чужие глаза открылись. Фушигуро покраснел, впервые на его памяти отводя взгляд в сторону, хотя обычно ничто не могло поколебать его уверенности. В этот раз, видимо, действительно сильно смутился. Возможно, забыл, что Сатору тоже тут сидит? Непорядок. Годжо, вновь поймав взгляд подростка, подмигнул, а потом кивнул головой, молча давая команду продолжать. Фушигуро двинулся далеко не сразу, явно сбившись с настроя. Поджал пальцы ног, а потом рвано выдохнул и снова двинул пальцем. И застонал. Громче, чем в первый раз. Его рука потянулась прикрыть собственный рот, бросив на него взгляд, но Сатору решил обратить внимание на более важную задачу. Ему предстояло достать мутацию.

***

— Тогда попробуй сесть. Мегуми сухо сглатывает и осторожно следует «рекомендации», если её можно так называть. Сердце в груди, кажется, сейчас действительно выскочит, прямо как и предсказывала та часть души Годжо, что сейчас находится в нём, но он делает очередной глубокий вдох и — выдох, надеясь, что никто из них двоих не заметит, насколько же сильно у него сейчас трясутся руки и дрожат пальцы. — Давай один. Сглотнув, Фушигуро тут же убрал два пальца. Сидеть таким образом на виду действительно неловко. Мегуми опирается спиной на подушки, однако рукой поддерживает своё тело, упираясь на кровать. Не хватало только ещё один раз упасть, причём на этот раз в настолько важный момент! Он и так уж опозорился на всю свою жизнь! Ему это явно будут упоминать до самой смерти (ну, или до тех пор, пока он всё-таки не решится убить Годжо… что, конечно же, не выйдет, но это уже отдельная причина для его жалкого настроения). Деревянные ноги некуда деть. Фушигуро на секунду теряется, попросту не понимая, куда их, чёрт возьми, деть, но думать об этом особо некогда. Волнение подстёгивает к действию, не оставляя много времени на размышления, так что в конечном итоге он просто… кладёт их. Как-то. Мегуми тщательно отгоняет мысли о том, что у него пару минут назад ничего не получалось, как бы он не старался. Что лежал на Годжо, пытаясь раскрыться и пропустить чужой палец внутрь, но совсем ничего не вышло, а время шло и шло, но ничего не менялось. У него в тот миг сердце в пятки ушло, когда Сатору пошевелил пальцем, тем самым давая понять, что прошло довольно много времени, а у Мегуми, чёрт возьми, ничего так и не вышло сделать, тем самым тормозя процесс. Всё тело мгновенно онемело от внезапного страха облажаться, как будто до этого он уже не облажался. Но, действительно, упасть на кровати оказалось не таким страшным, как это, то, что у него попросту не получилось активировать технику. Мысли в голове были ужасными. Что у Мегуми ничего не получится просто потому что. Что Мегуми просто не сможет этого сделать в чужом — двойном — присутствии. Что у Мегуми не получается, потому что внутри него уже присутствует так много чьей-то души, пусть всего лишь маленький кусочек, что она больше не может раскрыться и теперь он должен будет каким-то образом сказать об этом тому, на ком он лежит. Во рту было так сухо, что не было даже слюны, чтобы смочить пересохшие губы. Поэтому вот это «тогда попробуй сесть», сказанное вроде бы не приказным тоном, а вполне себе спокойным, показалось ему поторапливающим. Фушигуро просто не мог остановить те нотки паники, что вонзились в мозг получше любой другой здравой мысли, заставляя путаться. На мгновение ему стало даже сложно дышать. Подросток закрыл глаза, лёгким прикосновением пальцев водя по низу живота. Было немного щекотно, всё ещё нервно. Он пытался сосредоточиться на том, чтобы всё получилось, ёрзал подушками туда-сюда, но ничего не приносило нужного результата. Мегуми не мог почувствовать даже того намёка на наполненность, что он сумел испытать не так давно. То оказался его самый лучший результат за все попытки, но тогда он слегка поразился тому чувству и резко отпустил, а теперь совсем ничего не выходило. Мегуми с несчастьем понял, что он ничего не может сделать. У него просто не получалось, как бы он не старался, вот не выходило у него и всё! В душе поселилось премерзкое чувство, а от мысли, что нужно будет каким-то образом сказать об этом вслух, стало ещё гаже. Он снова невольно облизал губы, пытаясь раскрыться, но ничего не выходило. Совсем ничего. Ничегошеньки. «Ладно», — мысленно одёрнул он себя, почувствовав, что на глазах стало влажно. Не хватало ещё, чтобы тот Годжо, что находится внутри него, сумел это почувствовать и сам вмешался в процесс, чтобы его остановить. А то мало ли Фушигуро Мегуми заплачет! Подобного унижения Мегуми точно не выдержит, у него вполне хватит достоинства, чтобы самому сказать о провальной попытке вслух. В конце концов, у него просто не получилось сейчас это сделать. Подумаешь! Невелика проблема. С кем не бывает? Да и не жить же Годжо с ним вечно, рано или поздно они его как-нибудь достанут. Потом. — Ой, подумаешь! Между нами уже столько всего случилось, что это совсем не унизительно. И вообще, что может быть унизительным? Ладно если бы ты перед девчонкой какой здесь упал, но здесь же я! — От этого не легче, — говорит Мегуми. На душе внезапно стало легче. Действительно. Подумаешь, в этот раз не получилось — ну так получится в следующий! Палец резко и совершенно случайно провалился внутрь. Мегуми не смог сдержать поразившего его удовольствия, разом прочувствовав всё: и мягкие стеночки, и часть пальца, что попал внутрь, и ту гору проклятой энергии, что принадлежала душе Годжо. Всего этого было так много, оно настолько резко оказалось в нём, давя на мозги и всё тело, на саму душу, распирая, что вырвавшийся стон никак не получилось бы удержать. Фушигуро мигом почувствовал, как кровь возбуждённо бежит по всему телу. Наливалась в щеки и член, шла в руки и ноги, к ставшему чувствительному телесному животу, делая всё впервые настолько реагирующим ко всему. Было так хорошо, так идеально, а уж когда внутри тот самый большой бурок чужой проклятой энергии внезапно пошевелился, то палец сам дёрнулся залезть поглубже, стремясь найти такой дразнящий, такой большой инструмент для удовольствия, чтобы то ли дёрнуть его ещё сильнее, то ли чтобы остановить, потому что всего этого было слишком много и оно рвалось из его груди наружу столь развратными стонами. Из-за этого он практически забыл о том, где находится и с кем. Да что уж там, Мегуми даже забыл, почему именно внутри него находится это большое образование проклятой энергии, поэтому не было ничего удивительного в том, что он едва не получил остановку сердца, когда к его руке внезапно прикоснулись. Это было так неожиданно, внезапно открыть глаза, чтобы встретиться взглядом с кем-то другим. Мегуми был полностью уверен, что в этот момент у него действительно остановилось сердце. Он не мог пошевелиться, мог только смотреть на Сатору, в его глаза, так внезапно оказавшиеся рядом. Столь внезапно этот наглый человек вырвал его из пучины удовольствия, так неожиданно напоминая, почему вообще они были здесь. Для чего. Мегуми почувствовал смущение и невольно впервые отвёл взгляд в сторону, запоздало понимая, что именно сделал. Тщётно надеясь, что это не приняли за испуг, он нервно посмотрел на Годжо, от внезапной растерянности не зная, что делать. Как никогда чётко стало ясно, в каком он положении перед мужчиной. Да, в любой другой момент Фушигуро никогда бы не обратил внимание на их возраст, но именно сейчас это стало настолько сильным различием, вызывая растерянность. Годжо Сатору, взрослый мужчина, сидящий перед Фушигуро Мегуми, чей палец сейчас дрочил самому себе. Он только что дрочил перед ним. Перед Годжо. И Мегуми настолько сильно увлёкся всем этим, что даже забыл на какую-то минуту о чужом присутствии, хотя раннее просто не мог выбросить его из головы, как бы не пытался. Словно уловив эту мысль, Сатору подмигнул. Мегуми нервно дёрнул тем пальцем, что был внутри него, однако весь он был настолько напряжён, что в этот раз даже душа никак не отреагировала на ласку, лишь едва-едва её почувствовав. Фушигуро как никогда ясно почувствовал усталость в той руке, что поддерживала тело, как затекли ноги в не совсем удобном положении и даже как затекла задница, на которую невольно упал весь вес тела. В то же мгновение немедленно захотелось сменить неудобную позу, но ему не хватило то ли смелости, то ли решимости. Всё это тут же забылось, когда на чужом лице игриво растянулась улыбка. Белая голова кивнул вниз и Мегуми тоже опустил свой взгляд вниз. Его душа внезапно словно раскололась надвое, когда он увидел своё тело. Красную грудь, засос и чуть ниже вздыбленные розовые соски. Немного подогнутые ноги, что раскрывались наружу. Живот, который, согнувшись, внезапно выдал предательскую мягкость, спрятав под собой с таким трудом накаченный пресс и тем самым лишь ярче подчёркивая разницу в их телах, во взрослом мужском и молодом подростковом. Неожиданно пухлые бёдра немного дрожали. От нагрузки, нервов или удовольствия — непонятно. Но, что гораздо, гораздо более ужасное, понял Мегуми, это то, насколько он открыт. Он был голым, очень возбуждённым, и это было видно, потому что его член был красным, с набухшими венами, стоял вверх, словно бы демонстрируя влажную щелочку, с которой вот-вот потечёт, потому что за миг до этого он был полон невероятного удовольствия, которое, конечно же, не могло не отразиться на его теле столь явным возбуждением. О нет. Нет-нет-нет. Как до этого дошло? Он был такой голый, такой открытый, с него почти текло и всё это было буквально раскрыто перед Годжо Сатору, как будто бы Мегуми демонстрировал своё тело и самого себя. Как же стыдно. Стыд мгновенно переполнил его всего. Мегуми сжал губы, опасаясь, что с них слетит какой-нибудь лишний звук и привлечёт чужое внимание, хотя он понятия не имел, что лучше: осознавать, что Годжо посмотрит на его лицо, когда всё тело Мегуми в таком положении, или же что он не посмотрит на лицо, но вместо этого будет смотреть на возбуждённый член Мегуми? Против воли поджались пальцы ног. Они были деревянными и от неудобного положения затекли, отчего получился смешанный сигнал боли. Столь неожиданный, что Мегуми просто не смог сдержать рваного выдоха и от того его грудь опустилась, став меньше. Сместилась рука. Двинулся палец. По чувствительным стенкам прошлась немного потёртая подушка пальца. Это было лишь слегка, но в подобной острой ситуации для Мегуми это показалось чувствительнее, чем если бы он сейчас взял своей рукой член и стал самому себе дрочить прямо под чужим взглядом. С его губ сорвался громкий стон. Свободная рука тут же потянулась прикрыть губы. Лицо горело от вновь прилившей крови, было невозможно даже пошевелиться от повторной доли стыда. Мегуми хотел немедленно остановиться и прекратить всё это. Было так стыдно от себя, своей реакции, своего тела, которое на фоне тела Сатору внезапно показалось ему таким неказистым и неразвитым, хотя до сего момента Фушигуро никогда не считал, что с ним что-то не так, но сложно было думать также, когда в десяти сантиметрах от него лежал кто-то сильнее, взрослее и опытнее. Он понял, что если посмотрит туда — туда, куда всё это время так сильно боялся посмотреть, не решаясь опускаться глазами ниже пресса или выше середины чужого бедра, — то ему действительно станет плохо, потому что от нервозности стало максимально неуютно. Фушигуро сглотнул вязкую слюну. Затёкшая нога снова дёрнулась, предупреждая; Мегуми внезапно понял, что нужно что-то делать, но в голове была сплошная пустота. Он совершенно ничего не мог сделать, но они оба сейчас просто сидели на кровати и ничего не делали, когда надо было что-то делать. Что делать? Чёрт, что делать-то? Ну хоть что-нибудь! — Нога затекла, что ли? — раздался внезапно голос Сатору. Мегуми замер. Он поднял взгляд к чужим глазам, внезапно резко ощутив на себе руку, которая всё ещё держала его, чтобы палец случайно не выскользнул из уплотнения. Подросток внезапно понял, что если палец сейчас оттуда выскочит, то второй раз раскрыть себя подобным образом он уже не сможет и окончательно опозорится. — Что? — только и смог спросить он, растерявшись. — Кажется, у тебя нога затекла, — повторил Годжо, моргнув. Да. Точно. У Мегуми действительно затекла левая нога. А у Годжо Сатору есть Шесть Глаз, каждый из которых сейчас направлен на него, на Мегуми, на его тело и, конечно же, когда затекает нога, то там начинают дёргаться мышцы, чтобы дать крови нормально течь и, следовательно, подобное просто не могло остаться без внимания мужчины. Фушигуро неловко выпрямил ногу и согнул вместо неё другую, потому что иначе тело могло упасть, лишившись всякой опоры. Его вторая рука вернулась на этот чёртов прыгучий матрас, а потом, очень осторожно, он поёрзал, чтобы затёкшая пятая точка тоже устроилась поудобнее. В конечном итоге он немного съехал вниз, по пути застонав, потому что от такого передвижения палец просто не мог оставаться на месте, дразня. Теперь, будучи больше в положении лёжа, Мегуми не мог видеть своего тела, потому что голова была направлена наверх; зато прекрасно мог видеть Годжо, который, наоборот, поднялся повыше, тем самым ставя их тела примерно на одинаковый уровень. Так. Он… лёг. Хорошо. Да. Хорошо. Это определённо лучше, даже если ногу пока ещё колет. — Держишь? — спросил внезапно Сатору, привлекая внимание. Мегуми не сразу понял, про что он, слишком сильно погрузившись в свои мысли, но потом запоздало кивнул, не найдя в себе сил ответить. На мгновение Годжо сжал его руку у живота, а потом отпустил. На секунду подросток хотел открыть губы и попросить вернуть руку на место. Так Мегуми был бы точно уверен, что палец останется внутри и никуда из него не денется, но в конечном итоге промолчал, остановив себя. Он может подержать внутри себя палец так, чтобы случайно не закрыться. Всё нормально. Да, нормально. Длинные и тонкие пальцы Годжо немного щекотливо прошлись вверх, до самого лица, по пути мимолётно надавив на засос — чёрт, ему поставили засос и Фушигуро как-то совсем пропустил этот момент, как будто его начисто стёрли из памяти. Обхватили с левой стороны, а потом наклонили в правую сторону, к наклонившемуся лицу Сатору. Мегуми инстинктивно закрыл глаза, а после почувствовал мягкое прикосновение приоткрытых губ. Поцелуй. Они уже целовались. Мегуми уже знает, что делать, даже если пока что у него, наверное, не очень хорошо получается. Он не смог сдержать облегчённого выдоха воздуха из напряжённых лёгких. Мегуми немного поддался навстречу, удобнее укладывая голову на подушке, чувствуя, как чужой, большой язык проводит по губам, а потом легко и нежно проникает внутрь, начиная изучать его рот. Фушигуро неловко попытался ответить. Он напряг свой язык, невольно сглотнул слюну во рту, тем самым глубже приглашая чужой орган. В ответ почувствовал, как этот придурок (и от подобной мысли почему-то сразу стало легче, пусть и не полностью) улыбается. Слегка нагло, нахально, но так по-Годжовски привычно. Когда Сатору медленно отстранился, то Мегуми не сразу смог остановить себя от того, чтобы потянуться следом. Рука мягко обняла почти половину лица. Мегуми открыл глаза, снова встречаясь взглядом и видя приподнятые брови: — На секунду ты выглядел действительно испуганным, — сказал Годжо, задумчиво наклонив голову набок. Его взгляд скользил по лицу Мегуми, словно что-то искал. Страх, наверное. Фушигуро ни за что бы не признался, что ему действительно на секунду стало очень страшно. Сейчас он даже сам себе не мог сказать, почему именно настолько запаниковал. Хотя это не совсем правда: ему всё ещё было очень и очень неловко, а волосы на затылке стояли дыбом, понимая, что он всё ещё голый. Даже если никто и не смотрит, он всё ещё голый. И… и ещё у него член стоит колом. Он упустил момент сказать что-нибудь Годжо в ответ. Это стало ясно, когда на чужом лице появилась более нежная, успокаивающая улыбка, и Мегуми стиснул зубы, не желая принимать чужое утешение, потому что на самом деле не было какой-то конкретной причины для страха, а, следовательно, не было причины и для проявления чужого беспокойства. — Кажется, — задумчиво начал Годжо. — Ты испугался, когда посмотрел на себя. Что тебя напугало? — Ничего, — выдавил Мегуми сквозь зубы. — Я не испугался. — Не испугался, — миролюбиво согласился мужчина. — Занервничал. Фушигуро сжался в себе. Это было не мышечное действие, скорее душевное, а от того с губ снова невольно слетел тихий стон, когда чувствительные стенки самостоятельно сжали собственный палец. От подобной неожиданности он чуть не вытащил его, но рука Годжо быстро вернулась на место, не позволяя сделать то, чего никто из них не планировал на самом деле. Моргнув после неожиданного толчка удовольствия, Мегуми вновь сосредоточил свой взгляд на глазах Годжо. Тот ждал ответа, однако не получив оного, нагло ухмыльнулся и пожал плечами. У него было меньше секунды, чтобы понять, что подобная ухмылка обычно не сулит ничего хорошего. И в этот раз оказалось так же. Правая рука Годжо крепче сжала руку Мегуми, а потом надавила, заставив палец проникнуть глубже, практически до костяшек. Мегуми едва не закричал, а под закрытыми веками стало влажно. Собственная проклятая энергия казалась ему взбудораженной, протянулась внутрь действительно глубоко, словно толчком. Она поёрзала на сжимающихся стенках, а потом Годжо потянул палец обратно, заставляя задохнуться от этих действий. Собственная рука оказалась под чужим контролем. Крепко сжали конечность, выставив один-единственный палец вперёд, погрузив глубоко, до самого нутра, а потом вытянув обратно. Надавили на костяшку, заставляя согнуться, а потом снова вернули глубоко внутрь, потянули куда-то в сторону, заставляя саму душу прогинаться. Вернулись обратно в середину, снова достали и засунули внутрь, потом повертели по кругу, совершая один ровный и точный оборот, проезжаясь быстро по всем стенкам, и ещё раз, но уже в другую сторону. Мегуми не смог сдержать громких стонов, крепче вжимаясь спиной в матрас и подушки, как будто бы попытка уйти когда-либо могла сработать. Напряг руку в попытке вытащить из себя палец, уже всё равно, закроется раскрытие или нет, лишь бы только прекратить столь быстрое и глубокое проникновение по крупной площади. Годжо не дал. Наоборот, Сатору, почувствовав порыв достать из себя палец, почувствовав сопротивление руки, издал громкий, полный довольства, смешок, а потом своими пальцами выпрямил Мегуми ещё один палец, уже средний. — Н-нет-нет, ст- сто-ой, — попытался воспротивиться Мегуми, сразу поняв задумку. Левая рука Годжо до обидного утешающе легла ему на голову, пригладив взлохмаченные волосы. Сверху раздался весьма ненавистный в этот момент, голос: — Хочешь сам? При этих словах он снова надавил на костяшку указательного пальца, заставляя тот согнуться и тем самым сместить все размягчённые мышцы куда-то вниз, к члену. Удовольствия в этот момент оказалось слишком много. Мегуми понял, что закричал, что в глазах действительно стало очень влажно, что собственный член всё это время не оставался равнодушным, наоборот, получал немало удовольствия, и прямо сейчас из него выплеснулась сперма, а всё тело прошибло сильным оргазмом. Прямо на чужих глазах. Выносливость не дала отключиться. Мегуми глубоко задышал, кое-как приоткрыв глаза, чтобы зло посмотреть на Годжо, но тот выглядел более чем довольным, а оттого раздражение Фушигуро не могло проникнуть в чужой мозг, где и возникла эта замечательная идея — проявить «взрослую» инициативу. «Чёрт», — проскочило в голове многозначительное. Он пришёл. Кончил от одного пальца, как самый обычный подросток со спермотоксикозом, хотя он и есть подросток. Кончил на глазах Годжо Сатору, который буквально управлял его рукой, заставляя мастурбировать. Кончил и сейчас дышит так загнано, словно убил несколько проклятий особого ранга подряд. Мегуми подавил порыв смутиться за то, что пришёл так рано, твёрдо, насколько мог, сказав себе, что это не его вина и вообще, то, что он кончил, это нормально. Он подросток и ему, пусть и его рукой, очень сильно и очень хорошо дрочили, так что это логично — выплеснуть сперму из члена, испытав подобное удовольствие. — Придурок, — с чувством прошептал он, всё ещё восстанавливая дыхание. Чужая ухмылка растянулась шире. Мегуми с огромным неудовольствием понял, что после оргазма у него пока ещё нет сил, чтобы загоняться по поводу того, что теперь на нём его собственная сперма. Те же мышцы у живота дрожали, чувствительные. На них по-прежнему легонько давил палец Мегуми, потому что его никто не вытаскивал наружу, оставив внутри. — Ах, Мегуми-Мегуми, уже ругаешь меня, — притворно-горестно сказал Сатору, вновь ему подмигивая. Фушигуро на это ответить было нечего. Проигнорировать подобное ребячество, впрочем, прямо сейчас он тоже не мог, поэтому сделал единственное, на что сейчас хватало сил: закатил глаза. — Готов продолжать? — в том же тоне спросил Годжо. Мегуми сделал несколько выдохов и выдохов, прежде чем, прислушавшись к своему телу, кивнуть. — Мне нужно, чтобы ты раскрыл себя шире, — сказал Сатору, снова вернув взгляд к низу его живота. Темноволосый подавил порыв спросить, что именно видит Годжо и как он это вообще видит, вместо этого пошевелил пальцем. После недавнего оргазма ощущения от подобных движений были яркими и сильными, но вполне терпимыми, чтобы, двинув рукой, прислонить второй палец и залезть глубже, с новой широтой. — О-ох, — протянул он, выдыхая. Взгляд упёрся в потолок. Рука Мегуми теперь не была каким-либо образом ограничена, давая полную свободу действий, поэтому он, эм, попытался раскрыть себя шире: сдвигал стенки, изредка прерываясь на лёгкие стоны, пытался идти глубже, но те места словно были невероятно чувствительными, посылали нервные импульсы по всему телу, отчего приходилось возвращаться обратно. Опыт Мегуми с подобной ручной дрочкой строго ограничивался, но он знал, как доставить себе удовольствие, поэтому вновь услышать голос Сатору оказалось для него неожиданностью: — Неа, неправильно. — Что? — почему-то вышло немного рвано. Скорее всего из-за нехватки воздуха. — Кхм, смотри, — сделав голос ближе к учительскому, начал Годжо. — Ты массируешь середину, а тебе нужно растянуть бока. Понимаешь? Фушигуро просто молча посмотрел на Годжо. Нет, он не понимал. — Если хочешь, могу показать на своём примере, — задумчиво сказал мужчина. Мегуми тут же почувствовал очередной прилив крови к лицу, стоило только подумать об очевидном и единственном варианте демонстрации, что была доступна в подобной ситуации. — Не надо! — поспешно отказался он, не представляя, как после подобного будет смотреть на него в классе, или дома, или — да где угодно! Синие глаза непонимающе моргнули, прежде чем издевательски прищуриться. — О чём ты только подумал, Мегуми! — вздохнул тот, прежде чем присесть рядышком. От этого движения Фушигуро дёрнулся, потягивая собственное тело выше, прежде чем перед лицом оказалось две руки. — Смотри и повторяй, как надо. Вначале вытянули левую руку, сделав с помощью большого и указательного пальцев кольцо, тем самым формируя круг, таким образом, чтобы последующие пальцы каждый был ближе к ладони, делая тем самым сужающееся отверстие. Взмахнув правой рукой, Годжо прислонил указательный палец к кругу, засовывая внутрь. Лицо Мегуми стало пунцовым, когда он, словно зачарованный, наблюдал за развивающимся действием: первый палец вошёл легко, крутясь и двигаясь. Второй, средний палец, тоже вошёл легко, но ближе к мизинцу им стало тесно. Он невольно сглотнул, видя, как Сатору показывает не тыканье, а растягивание: кончики пальцев оставались на месте, почти не двигаясь, тогда как со второй фаланги и выше они крутились, надавливая на указательный и большой пальцы левой руки. — Я-я понял, — тихо сказал он, не в силах оторваться от подобного зрелища. Годжо молча добавил в это театральное представление третий палец. Фушигуро поднял вверх раздражённый взгляд, но неожиданно наткнулся на вполне себе сосредоточенное лицо. Ну, насколько оно могло быть сосредоточенным, учитывая, что единственным актёром и сценаристом данного представления был именно Сатору. Получив кивок в качестве указания вернуться обратно к эдакой лекции, Мегуми вновь опустил взгляд. Три пальца… хорошо и упорно растягивали кольцо. — После того, — продолжил Годжо, словно никакой паузы и не было. — Как ты себя растянешь, я прикоснусь кончиком пальца ко входу, дотронусь до этой мутации и осторожно втяну её в своё тело. Таким образом тебе не придётся терпеть процесс вытаскивания проклятой энергии из себя — она выйдет тем же образом, которым попала внутрь. Однако если хорошенько не растянуть… В голове Мегуми возник закономерный вопрос «а зачем мы тогда вообще всем этим занимаемся, если могли не мудрить и просто сделать это без всего… этого?», когда чужие руки разошлись в разные стороны. Кольцо левой сжалось в изначальное состояние, а вот пять пальцев правой соединились в одной точке, прежде чем их все вместе потянули к маленькому кольцу, начав с силой пропихивать внутрь. Кольцо, состоящее из левых пальцев, конечно же, разъединилось, не сумев вместить в себя подобный объем. Вопрос отпал сам собой. — А теперь, — наигранно весело напомнил Сатору. — давай вернёмся к тому, на чём мы прервались. В конце концов, душа — это не задница. Мегуми сглотнул, вновь начиная медленно шевелить в себе одеревеневшими пальцами. Он сжал губы и невольно нахмурил брови, пытаясь хотя бы приблизительно повторить то, что видел пару минут назад: оставил пальцы в одном месте, а кистью двигал по сторонам. — Ещё, — кивнул Годжо. Это было явным сигналом добавить третий палец. С подобным одобрением было легче, оно вселяло уверенность, что хоть что-то на этот раз Мегуми делает правильно, так что он выдохнул посвободнее, с каким-то удивлением отмечая, что таким образом и само тело реагирует совершенно иным образом. Вместо того, чтобы импульсами разгонять возбуждение, оно действительно шло скорее небольшими и лёгкими волнами удовольствия. Это давало возможность лучше прочувствовать самого себя и скольжение по внутренним мышцам, которые медленно подчинялись его контролю. Точно, вспомнил Мегуми поздновато. У него ведь как-то получалось немного управлять ими, ну там, напрягать и выталкивать, если он сильно постарается. — Добавь мизинец и начинай медленно погружать до костяшек, — подсказал Годжо. Мегуми последовал указаниям, стараясь уделить внимание каждому участку внутренностей. Несмотря на то, что это было другое удовольствие, гораздо более спокойное и медленное, оно ощущалось более горячим и тяжёлым. Медленно, но верно кровь приливала к члену на протяжении всего процесса, поэтому, когда подросток опустил взгляд вниз, то снова увидел своё возбуждённое состояние. В отличие от предыдущего раза, он был испачкан в сперме, пальцев внутри было больше, тело чуть более уставшим; однако в этот раз он не мог отвести глаз от представленного зрелища: как внутри его живота появилась чёрная круглая дыра, в которой исчезают уже четыре пальца, постепенно его расширяя. Как красный член иногда дёргается, если эти самые пальцы цепляют неожиданно чувствительное местечко, либо же очень приятно двигают стенки в сторону. Как сжимаются пальцы ног, как в разные стороны расходятся коленки, как засыхающая сперма отдаёт белым на коже. — Ты близко? — с каким-то весёлым интересом спросил Сатору. Мегуми кивнул, не отводя взгляда от своих исчезнувших пальцев. Он действительно был близок к оргазму, но тот продолжал ускользать, так как большой стимуляции эрогенных зон не было, вследствие чего и кончить пока что не вышло бы. — Теперь добавь последний палец и погрузи руку по кисть. Фушигуро замер, помедлив лишь на секунду и то от неожиданности, а не испуга. Внутри него поместились ножны, право слово, что ему сделает кисть? Эта самая кисть однажды погрузилась внутрь едва ли не по локоть, оставляя после себя самое настоящее, едва ли не пульсирующее пюре из внутренностей. Но в тот раз он и не… разрабатывал себя? Это ведь верное слово? Или надо сказать «растянул»? Когда кисть оказалась внутри, она надавила куда-то глубоко в приятное местечко. Мегуми громко застонал, прикрыл уставшие глаза, а потом снова открыл, чтобы смотреть на себя и за тем, сколько он в себя пихает. Он внезапно понял, что у него чертовски устала рука. Очень вовремя пришла эта информация, ничего не скажешь. Словно имея при себе скрытое умение читать мысли, Годжо прилёг ближе, целуя куда-то в потный висок — Фушигуро вообще не заметил, когда успел устать настолько, что даже вспотел — прежде чем заставить его сменить положение тела. — О-о, чё-ёрт, — простонал Мегуми, не удержавшись, когда его заставили сесть, а потом сдвинули вперёд, прежде чем опустить спину на чужую грудь. Годжо сел куда-то сзади, заставляя упереться на его тело. Хотелось пожаловаться на то, что хоть кто-то из них двоих должен следить за процессом и вообще, разве не именно для этого здесь Сатору? Этот, знаете, взрослый и опытный мужчина? Вот только сил на подобное уже не было, к тому же Фушигуро прекрасно помнил, насколько Шесть Глаз хорошо всё видят. Смена положения тела в данном случае совершенно не помеха. Левая рука Годжо обняла поперёк груди. В шею пришёлся мимолётный поцелуй. Правая к этому моменту оказалась на правой руке Мегуми, что была погружена внутрь живота. Подросток, как мог, расслабил мышцы, но рука действительно устала, не привыкнув к такой работе. Передвижение Сатору на фоне этого оказалось как раз кстати: он снова взял конечность под контроль, помогая двигать в разные стороны, уделяя особое внимание тем местам, где, как понял Мегуми, он растягивал себя чуть хуже, чем в других. Пришлось прикрыть свой рот, до того неловко оказалось стонать в подобной тишине. А вот левая рука стала опускаться куда-то не туда. Вновь почувствовав нервозность, Мегуми схватил левую руку Годжо, не подпуская её туда, куда она столь щекотливо опускалась — к его собственному члену. От этой мысли он внезапно почувствовал своей спиной чужой… чужой член. Он… Он явно был возбуждён и — и ещё Годжо себе не дрочил, уделяя всё внимание Мегуми и этой самой правильной растяжке — и оно — он, это же член — он прижимался к его спине. Фушигуро закаменел, осознавая, что к нему со спины прижимается член. Сатору поцеловал его за ухом, губами сдвигая волосы. На его лице вновь чувствовалась улыбка. И даже если сейчас Мегуми не мог её видеть, он точно знал, что она там есть. Руки Сатору полностью перехватили над ним контроль. Мегуми беспомощно застонал, предпринимая зачем-то попытку подтянуть к себе ноги, словно с их помощью можно было спрятаться — за это ему достался ещё один смешок и поцелуй в то же местечко. — Я уже почти трогаю твою душу, но не могу тронуть твой член? Ты такой стеснительный, Мегуми, — сказал Годжо. Это вновь вызвало прилив смущения. В этот момент Сатору погрузил правую руку особенно глубоко, а левой-таки опустился вниз, пробегаясь от головки до основания, чтобы быстро помять напряжённые яйца, а потом крепко сжать ствол и повести этими длинными пальцами вверх, останавливаясь у щелочки. Мегуми крепко зажмурился, издавая громкий стон. В этот раз было тише, чем в первый, но это был его первый оргазм с чем-то в теневой простате и рукой на члене одновременно, поэтому результат вышел ошеломительным, заставляя мозг разрываться между двумя невероятными ощущениями. Его затылок упал на чужую грудь. Чёртова разница в росте не позволяла дотянуть даже до ключицы, зато предоставляла место у сердца. Фушигуро почувствовал очередной поцелуй на лбу, потом между бровей, возле уголка губ, и мысленно отпустил ситуацию, потому что стало до боли очевидно: Годжо Сатору любит целоваться. И целовать — тоже. А ещё он по-прежнему оставался большим нарушителем личных границ, потому что большие ладони физически не могли оставаться на месте, словно всё это время Годжо просто сдерживался, а теперь, получив возможность полапать его, спустил все свои ограничители. Он чуть размял уставшие руки, потом перешёл на мышцы живота, схватил грудь, что-то довольно промычав. Мегуми ещё не успел открыть глаза после второго оргазма, а его член уже снова напрягся, потому что придурок, сидящий позади, с интересом стал мять его вздыбленные соски, иногда вызывая лёгкую, но отчего-то приятную боль. Руки перешли на плечи, заставили выпрямить спину, прошлись по бокам вниз, до косточек, сделали вокруг них круг. Одна рука потянулась к бедру, а вторая — к члену, словно желая познакомиться. Взвесила яйца, вернулась выше и сначала схватила немного опухший орган, помяла, а потом пальцами провели по венам. Натянули головку, сдвинули кожу, раскрыли щёлку — Мегуми на этом моменте понял, что открыть глаза сейчас просто не сможет, и счёл за лучшее притвориться, что ничего не происходит, а он просто потерял сознание. Потому что потерять сознание сейчас было более предпочтительным вариантом, чем признать действительность, — потом закрыли и зачем-то снова его раскрыли. Опять закрыли, открыли, закрыли, открыли, играясь. Фушигуро про себя поблагодарил всевышнего за то, что спустя минуту это детальное изучение его интимных зон наконец-то закончилось и Годжо снова вернул свои длинные руки повыше. — Что дальше? — немного устало спросил он, всё ещё восстанавливаясь. Последние минуты жизни он предпочёл проигнорировать. Их не было. Кто-то трогал его член? Нет, не было такого. Вы о чём вообще? — Достань руку, но оставь фалангу пальца, — промычав что-то самому себе, ответил Сатору. Голос у него звучал одновременно довольным и любознательным. Мегуми помогли достать руку и уложить локоть на чужое, крепкое, сильное и — с ума сойти какое — мускулистое бедро. Мегуми решил, что для собственного же здравомыслия лучше опустить глаза строго вниз, на себя, конкретно на свой живот, и максимально отключить чувствительность любых точек соприкосновения их полностью голых тел. Лицо у него в этот момент подозрительно горело. Не только лицо, но именно оно — особенно сильно. — Готов? — игриво спросил Сатору особо весёлым тоном. Тем самым, который обычно означал, что он более чем серьёзен и на самом деле ему не совсем весело. Или совсем не весело. Фушигуро ничего не оставалось, кроме как кивнуть. В сравнении с его указательным пальцем, на целую фалангу скрытого внутри, палец Годжо был намного длиннее. Оно и понятно: его руки больше, шире и длиннее, хотя, как он успел заметить ещё давно и удостоверился сейчас, совершенно мягкие и нежные, аккуратные, бледные и красивые, словно их создали высшие существа, а не какие-то там боги, что лепили всех остальных людей. Мужчина обнял его со спины. Положил свою правую руку на его, медленно опустился указательным пальцем по пальцу Мегуми, а потом осторожно прикоснулся к поверхности. Как и под всеми пальцами Фушигуро раннее, под пальцем Годжо появилась чёрная тень, дыра, к которой он практически невесомо прикоснулся. Мегуми резко напрягся всем телом, дёрнулся назад и замер, кажется, от резкого страха даже перестав дышать. Так сильно поразило его осознание всей этой скрытой мощи. Когда его собственные пальцы прикасаются к нему таким образом, входя внутрь — а внутрь не могли войти только те предметы, которые не имеют в себе никакой проклятой энергии, тем самым упираясь в кожу — то он их чувствует. Пальцы, душу, проклятую энергию в ней, размер, конечно же. Чувствует он и вещи на границе, когда они уже ушли под кожу, но ещё не вошли в саму душу — как те ножны, что казались твёрдыми, ровными и прохладными. А вот собственные пальцы всегда были горячими, то и дело полыхали энергией, дёргались, как будто бы удлинялись и укорачивались, скручивались и разбегались этой самой энергией в разные стороны. Мегуми практически не замечал разницы в температуре, но они всё же были немного теплее. Прикосновение же пальца Годжо к его границе оказалось… поистине ужасающим. Во-первых, он был плотным и собранным. Те же ножны на фоне этого казались Фушигуро теперь мягким пластилином, что пролежали под палящим солнцем несколько часов без намёка на благодушную тень. Во-вторых, он тоже был тёплым, но раза в два теплее, чем Мегуми. Это не было горячим, но эта разница поражала. В-третьих, его размер. Опять же, дело было не в том, какого размера пальцы у Годжо, просто потому что по ширине пальцы Мегуми были толще. Дело было именно в душе и проклятой энергии. Проклятая энергия Годжо была внутри его души. И, согласно тем объяснениям, что он получил, именно душа Годжо должна была прикоснуться к той мутации проклятой энергии, что уже была внутри Мегуми. То есть ему нужно было пропихнуть палец, инициируя контакт мутации и души, а не контакт проклятой энергии с проклятой энергией. Если бы Годжо просто протолкнул проклятую энергию, то это могло бы быть тоньше нитки или толще руки, потому что проклятой энергией тот манипулировал. Но душа Годжо? О, чёрт побери, да она же была необъятной. Это всего лишь подушечка пальца, всего лишь одно прикосновение, но Мегуми понял, что это в него не влезет. Он даже не мог нормально представить подобный размер в своей голове. Ощущение, словно оно было как два кулака вместе взятых, минимум. — Что-то не так? — тут же спросил Сатору, не напирая пальцем вперёд, но всё ещё оставляя его у входа. Мегуми открыл рот. И не смог выдавить из себя ни слова.