Второе дыхание

      Теперь Оливье почти с ностальгией вспоминал свою матушку. Если бы Рауль не изгнал Бланку из замка, то она бы объяснила Хатун первейший долг супруги. В эту же ночь Оливье довольно сильно напился. Не такой он представлял себе продолжение их с Хатун совместной жизни. На следующее утро Хатун, одетая в наряд из малинового шёлка, повела речь о том, что неплохо перестроить покои графини Бланки в детскую комнату. Оливье, чьё настроение колебалось между «хуже некуда» и «как же всё меня достало», возмутился. — Это кто здесь приказывает? Моя матушка ещё не успела обосноваться в монастыре, а ты уже распоряжаешься её имуществом. Ловко, однако. Дай тебе волю, ты по камню растащищь замок. Сорока. Маргарита вздрогнула. Она никогда не слышала, чтобы Оливье говорил с Хатун в таком тоне, если не считать, конечно, первые дни их знакомства. — Лучше быть сорокой, чем самцом кукушки. Сороки, по крайней мере, заботятся о своём потомстве. — Как жаль, что ты не дала обет молчания вместо обета целомудрия, — сардонически заметил Оливье и, поймав на себе изумлённые взгляды окружающих, пояснил, — моя благочестивая жёнушка, бывшая непотребной женщиной во Флоренции, теперь дала обет целомудрия на три года. Если графиня де Селонже продолжает увлекаться живописью, то получит прекрасную натурщицу для кающейся Марии Магдалины.Только ты должна учесть, что я не подкаблучник, зависящий от малейших капризов жены как граф де Селонже, и не тряпка, как мой младший братец Рауль, который ухаживал за собственной пленницей, тогда как мог всё решить гораздо проще. Я не буду вымаливать твоих милостей. На мой век красотки найдутся, — с этими словами Оливье отвесил поражённым окружающим преувеличенно любезный поклон. — Вот так мы и останемся на всю жизнь старыми девами, — печально заметила Анна, нарушив молчание. — Это ещё почему? — возмутилась Диана. — По той простой причине, что никто не захочет породниться с семейством, пользующимся столь дурной славой. Вот увидишь, сейчас Оливье напьётся, а потом его снова потянет на приключения. Наша матушка в монастыре, хотя могла попасть на эшафот. — Об этом никому неизвестно, — категорично заявил Рауль. — Во Флоренции и Риме я видел множество семейств, пользующихся абсолютно отвратительной репутацией. И тем не менее многие знатные люди считали за честь породниться с ними. А что касается Оливье, то возможно, что он одумается. Сейчас он находится во власти гнева. — Он не одумается, — сквозь слёзы произнесла Хатун, — он никогда не признает своей вины. Более того, он вместо вместо того, чтобы попросить прощения, прилюдно меня оскорбляет. Чем я заслужила такое отношение? — Давай отвлечёмся от наших горестей и займёмся переделкой покоев Бланки, — предложила Маргарита, — всё равно они ей больше не надобны. Анна, Диана и Жаннет с готовностью вызвались помочь в этом интересном труде. Женщин ожидало много удивительных открытий. Апартаменты Бланки были обставлены с королевской роскошью. Бархатные скатерти, золотые сервизы, многочисленные шпалеры, изумительная резная мебель. Хатун решила пожертвовать драгоценности свекрови аббатству Клюни. Перестановка значительно улучшила настроение Хатун. Она отдала распоряжение заново отделать и обставить бывшие комнаты свекрови, а также найти для Катрин и Мишеля няньку, отличающуюся опрятностью, достойным поведением и хорошим характером. Дальше Хатун распорядилась перенести свои вещи в другую комнату. Вернувшийся Оливье ожидал застать Хатун в слезах, сломленную его жестокими словами, отчаявшуюся. Вот тогда он мог проявить великодушие и утешить супругу, а затем и снова вступить в свои супружеские права. Ведь их любовные отношения именно так и начались. Каково же было изумление графа, когда он застал суету, суматоху, толкотню. Всем верховодила неожиданно весёлая Хатун. При виде её румяного, оживлённого лица и радостной улыбки гнев Оливье вспыхнул с новой силой. — Похоже, что слово графа де Ла Шенель ничего не значит в этом доме. Я устал от твоего своеволия и дерзких выходок. Похоже, что ты безнадёжно глупа, раз проигнорировала мои распоряжения. Даже Лукреция Медичи писала: «Тому, кто хочет поступать по-своему, не следует родиться женщиной». Хатун не выказала обиды, возмущения или испуга. Но в её душе, всё клокотало, словно в адском котле. Подумать только, супруг умудрился второй раз за день унизить её прилюдно. Ослеплённая своими эмоциями, Хатун уже не рассуждала о последствиях своих слов и поступков. Она решила в ответ побольнее ударить супруга. — А где ты видишь тут графа де Ла Шенель? Передо мной стоит один из ублюдков Филиппа Бургундского, своими напыщенными манерами напоминающий деревенского петуха, — стоявшие рядом женщины дружно ахнули. В отличие от Маргариты и Жаннет, сёстры Оливье не раз были свидетельницами того, как Оливье выходил из себя и отпускал пощёчины и подзатыльники первой жене. Но никогда робкая Жанна не осмеливалась говорить с ним в таком тоне. Даже Фьора, которую Рауль называл своей невестой, не переступала определённую грань. Да, она специально выводила Оливье из себя, но до таких откровенных обвинений дело не доходило. С ужасом девушки ожидали реакции брата. К их изумлению, Оливье остался равнодушным к подобному выпаду супруги. Граф только заметил, что она не имеет никакого права распоряжаться в замке, а если ей так противно жить с мужем, то он её не держит. Хатун вольна убираться на все четыре стороны, хоть в замок Селонже, хоть в палаццо Бельтрами. Пренебрежительный тон Оливье обидел Хатун больше, чем его негодование. Теперь графиня абсолютно утратила самообладание. Хатун кричала так громко, что привлекла внимание не только Рауля, уже по традиции, разнимающего семейную свару, но и множества слуг, почти привыкших, что родовое гнездо графов де Ла Шенель больше напоминает ярмарочный балаган, чем дом высокородных сеньоров. Мечты Маргариты о том, что теперь начнётся спокойная жизнь, были погребены окончательно. — Держи карман шире! — завопила Хатун. — Я покину замок только, когда меня понесут на кладбище. Я твоя законная жена и никуда не уйду отсюда. Это тебе надо убираться ко всем чертям, самозванный граф. — Придержи язык, истеричка, — прошипел Оливье. — Теперь я жалею, что развёлся с Жанной. Впрочем, баронская дочка и низкородная рабыня, ведущая себя подобно базарной торговке — это две разные вещи. — Тогда мы вполне подходящая пара. Моя подруга Фьора стала женой настоящего графа, а мне достался самозванец. И я могу это доказать. У меня есть письмо, которое я могу обнародовать. В нём твоя матушка признаётся в том, что ты имеешь столько же отношения к графскому роду де Ла Шенель, сколько я к королевскому дому Франции. Не в твоих интересах ссориться со мной. Если я захочу, то с лёгкостью сделаю тебя нищим бастардом, а Рауль унаследует графство. Да, пожалуй, я именно так и сделаю. Это будет достойная месть неверному мужу и благодарность за спасённую жизнь моему деверю. Хотя всё останется по-старому. Твой брат был истинным господином для твоих подданных, отцом для твоих брошенных детей, да и как мужчина превосходит тебя. В этот момент рука Оливье, готовящаяся нанести удар, была перехвачена появившимся на пороге Раулем. — Никогда не думал, братец, что ты так быстро вспомнишь былые привычки. — Ты слышал, что она сказала? — кричал Оливье. — В общих чертах это слышал весь замок. Ты не понимаешь, что она тебя специально злит. Ну что сделаешь, если вас обоих Бог обидел умом. Я уже устал от ваших постоянных разборок. — Успокойся, братишка. Я согласен, что Бог меня умом обидел. Ни один человек в здравом уме не женился бы на этой женщине. Она спала со всем сбродом во Флоренции, украла чужое письмо, а теперь придумала эту ложь про обет целомудрия. Зато тебе она готова отдаться прямо сейчас. После того, как Оливье вышел, Хатун закрыла лицо руками и вновь разрыдалась. Маргарита робко пыталась утешить подругу, но в ответ та разразилась новым потоком слёз. — Я хотела его наказать за всё, а он… Её прервал тихий разгневанный голос Рауля: — Так ли необходимо было вновь делать вашу ссору достоянием общественности? Даже мне, стороннему наблюдателю, стало не по себе от ваших вечных стычек. Может быть, вам пожить раздельно? Так будет спокойнее всем. В брачном союзе хотя бы один человек должен быть спокойным, хладнокровным и уметь уступать. Если бы граф Огюстен де Ла Шенель был менее выдержанным, то их брак с матушкой мог закончиться смертоубийством. — А почему я должна уступать? — возмутилась Хатун. — Хорошо, — холодно сказал Рауль, — живите как хотите. Меня удивляет только одно, как вы не охрипли, а мы не оглохли. Я могу понять ваши чувства, но надо понимать, что мой брат — это не садовник Флоран, не кузнец Джорджо и даже не Ипполито Донати. Характер у Оливье весьма тяжёлый, но вы оба знали, на что шли. Позже Маргарита наедине призналась Раулю в том, что Хатун действительно похитила письмо. Рауль почти не отреагировал на это известие. Он считал, что Хатун специально провоцирует его старшего брата и не примет никаких мер против Оливье. Есть такие люди, которые не делают выводы из прошлого. Но Хатун, признавая справедливость упрёков деверя, не планировала сходить с выбранной дороги. Она решила сторицей воздать Оливье за свои несчастья. Он изменил жене, так пусть теперь не надеется, что она добровольно ему отдастся. Он показал Хатун, что она не может надеяться на его защиту, так пусть теперь сам узнает, каково это жить без уверенности в завтрашнем дне. Она научит мужа уважать и ценить себя. Правда, Хатун не могла забыть исказившегося лица Оливье, и почти не сомневалась, что если бы не Рауль, то Оливье запросто залепил ей пощёчину. Она с содроганием вспомнила своего несостоявшегося жениха, который умудрился ещё до свадьбы поднять на неё руку. Надо было разузнать подробности первого брака Оливье ещё до того, как она дала согласие стать его супругой. Теперь же бесполезно кусать локти. На следующее утро Оливье был почти спокоен. Он прохладно заявил, что не боится разоблачений Хатун. А чтобы показать это наглядно, велел слугам перенести все вещи обратно в апартаменты Бланки, запер дверь, после чего бросил ключ в пруд. Но он плохо знал Хатун. Она очень редко отступала от поставленной цели. Когда Оливье уехал бражничать с друзьями, Хатун поняла, что пришло время действовать. Она за хорошую плату уговорила одного из крестьян, обладающего недюжинной силой и имевшего слабость к вину, взломать дверь. Дверь была сработана на совесть и долго не поддавалась. Но крестьянин не растерялся и пустил в ход топор. В итоге через два часа Хатун праздновала свою победу. Большинство вещей графини она за бесценок продала проходящему мимо коробейнику. Мужчина обрадовался нежданной удаче и быстро ушёл, пока эта странная знатная дама не передумала. Оливье, заявившийся под утро, был в ярости, но уже ничего не мог поделать. Хатун удалось отстоять свой выбор. И снова графская чета бурно выясняла отношения. Оливье кричал, что Сикст Четвёртый долго не протянет и выразил надежду, что его преемником станет кардинал Родриго Борджиа, бывший в весьма хороших отношениях с Раулем. Оливье сказал, что не пожалеет никаких денег, чтобы развестись с Хатун. На что Хатун ответила, что раз дело приняло такой оборот, то она категорически против развода. Она сказала сладким голосом, что нужно подождать всего немного. Зато потом она постарается подарить Оливье законного наследника. Заодно упрекнула супруга в жадности, мелочности и необоснованной ревности. Все последующие месяцы проходили в скандалах, ссорах и взаимных упрёках. Хатун не соглашалась ни с одним решением супруга и действовала ему наперекор. Зато у Оливье был настоящий праздник, когда Хатун уехала погостить в аббатство Клюни. Тогда он на радостях пригласил своих друзей в замок. Обычно Рауль не одобрял беспутных приятелей Оливье, но недавно у него с Маргаритой родилась дочка, названная Мария-Лоренца, и счастливый отец наслаждался относительным затишьем и покоем. Друзья Оливье отнеслись с большим сочувствием и пониманием к его семейным неурядицам. На беду граф де Селонже прислал приглашение Раулю и Маргарите, за которое супруги сразу же уцепились. Каким контрастом выглядела семейная идиллия, задушевные разговоры в замке Селонже. Фьора выслушала сбивчивый рассказ Маргариты о семейных неурядицах Оливье и Хатун. Леонарда приняла близко к сердцу проблемы Хатун. Пусть её сердце навсегда было отдано Фьоре, но и Хатун была ей не чужим человеком. Леонарда пообещала поучить татарку уму-разуму. — Конечно, её супруг не подарок, но надо иметь какое-то соображение о поведении, которое приличествует знатной даме. — Боюсь, что ваши поучения не возымеют должного эффекта, — заметил Рауль, — Хатун и во Флоренции вела себя вольно и не прислушивалась к мудрым людям. — Она должна понять, что своим поведением накажет прежде всего себя. Невозможно переделать другого, человека, если он сам этого не пожелает. Увы, слова Леонарды оказались пророческими. — А вы знаете, что мой брат предложил запечатлеть Хатун в роли Марии Магдалины? — насмешливо произнёс Рауль. — Если бы я сейчас была в вашем замке, то написала бы картину «Валтасаров пир». Впрочем, Хатун слишком сильно изменилась. Где та робкая и нежная девушка, что была моей напарницей и подругой? Впрочем, и я уже не та. Что творит время с людьми? Кажется, ещё вчера мы были детьми. А теперь я сама стала матерью, — улыбнулась графиня де Селонже, с нежностью глядя на маленького Филиппа, играющего с Катрин в мяч. По иронии судьбы Катрин предпочитала более подвижные игры, как и Филипп, а вот Мишель отличался более вдумчивым и созерцательным характером. Позже Катрин в лицах рассказывала зачарованному Филиппу про ссоры дяди Оливье и тёти Хатун. Дети воспринимали семейные скандалы, как очередное развлечение вроде приезда жонглёров в замок. — А вот мои папа и мама никогда не ссорятся, — гордо объявил Филипп. — Наши родители тоже не ссорятся, — робко заметил Мишель. Он почти не помнил родного отца. Катрин называла Маргариту матушкой, хотя и помнила Сесиль. Дети быстро забывают неприятности. — Тогда почему ваши дядя и тётя кричат друг на друга? — спросил любопытный Филипп. — Не знаю, — ответила Катрин. — Может быть это потому, что у них нет детей. — Тогда им нужно завести своего малыша, — категорично заметил Филипп, вызвав смех взрослых. — Хатун мне рассказала всю правду про выдуманный обет, — заметила Фьора. — Сначала я посмеялась и решила, что лучшего Оливье не заслуживает, но теперь мне не до смеха. — А как бы ты поступила на месте Хатун? — спросила Маргарита. — Я бы действовала несколько тоньше. Для начала я бы объяснила. Оливье, что не могу спать с мужчиной, которого уже перестала любить. — Если мне не изменяет память, — заметил Рауль, — то ваши выдумки поразили всю мою семью. — Какие выдумки? — деланно возмутилась Фьора. — Я говорила полную правду. Кстати, я недавно перевела комедию Плавта «Два менехема». Думаю, что Хатун будет небезынтересно её прочитать, раз уж она так интересуется античной литературой. Когда Рауль и Маргарита вернулись в замок, то там разворачивался очередной акт драмы под названием «Война графа де Ла Шенель и его супруги». Дело в том, что Хатун и Оливье продолжали вести себя как маленькие дети. Каждый из них пытался побольнее уязвить противника, не понимая, что любой удар делает больно не только оппоненту, но и себе самому. В этой войне не могло быть победителей, а были только проигравшие.