Второе дыхание

      Рауль нашёл брата в саду. Оливье, сидящий на скамейке, сплетённой из гибких прутьев лозы, беспечно жевал травинку, насвистывал очередной мотив и был полностью спокоен. Всякий раз оглядывая сад, Рауль не мог не отдать должное мастерству Жанны и Флорана. Живая изгородь, обвивающая стены, клумбы причудливой формы, горшки с лекарственными травами, лимонное дерево в кадушке, некогда подаренное Раулем Маргарите, вишнёвая аллея. И Жанна, и Флоран искренне любили землю и её скромные дары. Они вкладывали душу в любимое дело и природа отвечала им взаимностью. С одной стороны надо бы порадоваться, что сад оказался в таких умелых и любящих руках, но снова вмешался древний бог любви, поразивший сердце садовника любовным недугом. А кому как не Раулю знать, что порой люди бывают не властны над собой. Он опустился рядом на скамейку с Оливье. Мало кто знал, что сам граф де Ла Шенель увлекался плетением из лозы. Скамейка, мебель и даже корзинки были делом проворных рук Оливье. Это было единственное занятие сына, которого надменная и неумная Бланка стыдилась. Когда Оливье был в гневе, он нередко предавался «плебейскому пороку», как называла это матушка. Зато на любовные похождения, чрезмерные возлияния и пьяные эскапады Оливье Бланка смотрела вполне снисходительно. — Послушай, Оливье… — Тише, Рауль, — Оливье приложил тонкий палец к своим красиво очерченным губам, — Сейчас мы будем наблюдать весьма великолепное представление. Куда там актёрам, представляющим мистерии и миракли, до моей жены? Она хочет, чтобы я поверил, что она кокетничает с этим юным идиотом. Ну-ну. Не будем мешать начинающей комедиантке. Рауля поразила смесь наигранного веселья и цинизма, прозвучавших в голосе старшего брата. И тут он увидел парочку, осенённую цветущими вишнёвыми деревьями. На какое-то время он перенёсся в прошлое. Хрупкая, грациозная, темноволосая графиня и безнадёжно влюблённый в неё юноша. Не эта дама. Совершенно другая красавица выслушивала любовные признания пылкого и наивного юноши. Как же была похожа Хатун на свою подругу со спины. Та же изящная фигурка, роскошные тёмные волосы, а теперь ещё горделивая осанка и богатый наряд. Но никогда Фьора не подавала Раулю надежду на взаимность. Хатун же беззастенчиво играла сердцем влюблённого, пылкого и наивного юноши. Для неё Флоран был обычной пешкой в игре с Оливье. Внезапно Раулю стало жалко Хатун и Флорана. Бедная Хатун, бедная глупая девушка, не привыкшая думать, живущая инстинктами и эмоциями, привыкшая играть и устраивать сцены. Но жизнь не является подмостками древнегреческой трагедии или комедии, а также современных мистерий и мираклей. Но эти воспоминания были для Рауля одновременно и сладостными, и горькими. Он с лёгкой насмешкой смотрел на того Рауля, для которого весь мир заключался в серебристых глазах, блестящих чёрных волосах, а также колдовском голосе Фьоры. Как же, наверное, он был смешон в её глазах. Но в то же время эти воспоминания были отрадными для Рауля. Тогда была осень, и они точно также прогуливались с Фьорой в этом же саду. Каждому человеку отрадно вспоминать свою юность со всеми её страстями, заблуждениями и недомолвками. А Рауль за эти три года изрядно повзрослел. Но похоже, что Оливье это не грозит. А как жаль. После ухода Хатун и Флорана мираж рассеялся. — Оливье, ты говоришь загадками, — решил начать издалека Рауль. — Ты ревнуешь Хатун к Флорану? — К Флорану? — с лёгким пренебрежением протянул Оливье, — Нет. Думаю, что этот болван является удобной ширмой для моей жёнушки. — Тогда я ничего не понимаю, — окончательно растерялся Рауль. — Ты поругался с Хатун, публично обвинил её в супружеской неверности и всё время говоришь загадками, как наша матушка. — Хорошо. Скажу прямо. Я разочарован в своей жене и тем не менее не могу выкорчевать любовь к Хатун из своего глупого сердца. Наверное, Господь решил меня покарать за те несчастья, что я причинил другим женщинам. Рауль захлопал в ладоши. — Ну наконец-то ты понял, сколько судеб сломал из-за своей ненасытной похоти. А кто теперь на очереди? Сесиль, некогда бывшая моей любовницей? Ты конечно не мог выбрать другую женщину? — А у тебя были глубокие чувства к Сесиль? — поражённый Оливье сказал первое, что пришло в его светлую голову. — Нет, — отчеканил Рауль. — Никаких особенных чувств я не испытывал к ней. Но относился с уважением, которое благородный человек должен испытывать к любой женщине. Она же казалась мне неглупой, привлекательной и вполне любящей женщиной. Я даже собирался с ней попрощаться перед отъездом во Флоренцию. А потом я просто забыл о её существовании. Я бы не смог делить ложе с женщиной, к которой был полностью равнодушен. Она мне нравилась, мне было приятно проводить с ней время. Её дом был опрятным и ухоженным, а сама Сесиль нежной и предупредительной. — Понятно, — грустно протянул Оливье, отпивая коньяк из серебряной фляги. — Могу тебе сказать, что без нашей вездесущей матушки тут не обошлось. Думаю, что она подговорила Сесиль обольстить меня. Хотя трудно сказать, кто кого обольстил. Но первый шаг исходил от неё, — тут Оливье нахмурился и резко сменил тему. — А что касается Хатун, не переживай. Я должен был думать головой, а не другим органом, когда выбирал супругу. Я мог бы её взять в любовницы, но не в жёны. Почему Антонио Пацци не торопился связать жизнь с такой женщиной? Почему мужчина из рода Донати только тешился с ней? Потому что они имели голову на плечах, а я оказался полным ослом. Сам виноват. — Мне неприятно слышать подобные речи, — отрезал Рауль. — Ты можешь сказать, что в конце концов случилось? — Думаешь, мне так легко произнести это? Я грешил напропалую, разбрасывал своё семя по всей Бургундии, и вот теперь пришла расплата. Я подозреваю, что теперь Хатун спит с моим старшим сыном. — С Шарлем? — изумился Рауль. — К счастью остальные мои отпрыски слишком юны, чтобы, — тут Оливье грязно выругался. — Твои опасения беспочвенны, — расхохотался Рауль. Это был не тот тёмный смех, так испугавший Хатун в их первую встречу. Рауль смеялся легко, весело и беспечно. Так смеются только счастливые люди, совершенно уверенные в своём счастливом завтрашнем дне. — Когда я отсутствовал, то Шарль поддерживал Маргариту и изводил эту старую ведьму Катрин де Вогринез. — Не очень-то ты её уважаешь, — усмехнулся Оливье, у которого мигом отлегло от сердца. — А как же твои речи о том, что благородный человек должен уважать всех женщин? — Катрин де Вогринез — главное исключение из моих правил. Я отдал распоряжение не пускать её в наш замок. — Как хозяин замка и прилегающих к нему земель я только одобряю подобное самоуправство, — засмеялся Оливье. Он дал себе слово больше не прислушиваться к матушке и порвать с Сесиль. Но была у Сесиль одна небольшая тайна, которая могла резко изменить жизнь в замке Ла Шенель. Но Бланка так запугала бедную женщину, что она никогда добровольно не выдала бы этот секрет. Но это и к лучшему. — А пойдём, Рауль, купаться как в старые добрые времена? — С удовольствием присоединюсь к тебе, но через месяц. Май — это не самое лучшее время для плавания. Но Оливье плюхнулся в пруд и продолжал плескаться. Как же мало нужно человеку для счастья. На душе Оливье было совсем легко, когда рассерженная Хатун подошла к пруду и отчитала мужа за ребячество. Но в ответ Оливье послал ей массу алмазных брызг, обрадовавщих молодую графиню гораздо больше драгоценных камней. Это значило, что Оливье больше не сердится и прежние ссоры позабыты. Пусть Хатун уже заготовила гневную речь для супруга, теперь всё потонуло в игривости, в любви, в желании прижаться к Оливье. А после Оливье воткнул в тёмные волосы Хатун белоснежные ароматные ландыши. — Плох тот кавалер, что не подарит своей даме майский цветок. — Не согласна, — пошутила Хатун. — Хороший кавалер подарит своей возлюбленной ворох цветов, а не маленький ландыш. Можешь спросить у Флорана, — игриво закончила Хатун. — Обязательно спрошу, — наигранно серьёзно ответил Оливье. — Только если этот мальчик сойдёт с ума от страсти к тебе, я, в отличие от графа де Селонже, пальцем не пошевелю. — Я поняла, мой супруг, — покорно произнесла Хатун. — Даю слово, что больше не буду разжигать пламя твоей ревности. Я это делала специально, чтобы ты ценил мою любовь. Внезапно Оливье стало неуютно. Он проклял свою мать, нашёптывающую ему дурные слова, распутную Сесиль и свою слабость. Главное, чтобы супруга ни о чём не узнала. Ведь Бланка могла проболтаться из простого желания уколоть ненавистную невестку. Тут Оливье пришла в голову мысль выдать Анну замуж, и отправить матушку на постоянное житьё к зятю. Хотя Оливье понимал, что Бланка по своей воле никогда не расстанется с любимым сыном.