Второе дыхание

      Приезд Франческо Бельтрами в замок Бревай оказался полной неожиданностью для его хозяйки. Мадлен де Бревай столько раз слышала о флорентийском торговце, спасшем жизнь Фьоры, но никогда не думала, что ей придётся познакомиться с этим великодушным человеком. Для Франческо письмо, написанное под диктовку Маргариты, было всего лишь предлогом. Он давно хотел поговорить с матерью Мари де Бревай и услышать эту мрачную историю со слов несчастной женщины. А ещё ему хотелось более подробно узнать про детство и юность Жана и Мари де Бревай. К большому облегчению синьора Бельтрами, мадам Мадлен ничем не напоминала надменную и бездушную графиню Бланку. Манеры бабушки Фьоры и Маргариты были изысканны и сдержанны, но в голубых глазах светилась неподдельная доброта и участие. За обедом Мадлен кратко рассказала о своей семье, детях и возрождённых надеждах. Теперь, когда Пьер де Бревай покинул земную юдоль, все домочадцы вздохнули с облегчением. — Конечно, потерять старого врага не менее тяжело, чем преданного друга, — горестно вздохнула пожилая женщина. — Но с другой стороны теперь я могу спать спокойно, не думая, что выкинет этот беспокойный старикан. У многих людей с возрастом зловредность только увеличивается. Но организовать такой заговор, будучи паралитиком… — Увы, ум вашего супруга остался ясным, несмотря на искалеченное тело. Свёкор моей покойной кузины Джакопо Пацци подтверждает ваше умозаключение о зловредности. Но думаю, что если с ним случится несчастье, то правитель нашего города, Лоренцо Медичи, не будет огорчён. Хотя такие люди, как Джакопо, живут долго и портят жизнь всем окружающим. — Возможно, я привыкла к проделкам Пьера, поэтому иногда сожалею о его кончине. Конечно, такие мысли не пристали доброй христианке, но я наслаждалась страданиями Пьера, смакуя их, как долгожданное лакомство после поста. Но граф де Селонже разрубил этот Гордиев узел. — А я считаю, что наш родич поступил с этим человеком лучше, чем он заслуживал, — вмешался Кристоф. — Ведь он творил зло почти всю жизнь и даже перед лицом смерти не раскаялся в содеянном. Он сломал жизнь мне, моей сестре Маргарите, Жану и Мари. Надеюсь, что он испытает в огненной геенне всю меру наших страданий. — Несколько неподходящие мысли, для того, кто собирался посвятить свою жизнь Богу, — вскользь заметил Франческо. При этих словах щёки молодого человека залила краска. — Я никогда не хотел быть монахом. Мой отец решил судьбу своих детей по своему разумению. Конечно, по Божьему и человеческому закону он имел на это право, но даже на смертном одре я не прощу его за все страдания, на которые он обрёк своих детей. — Ваша обида и непримиримость вполне понятны. Но вам лучше забыть об этом грешнике и наслаждаться жизнью. Друг нашей семьи Гвидо Даванцатти не простил свою тётю, лживую и корыстную Элеонору, но отказался от мести и вполне счастлив и благополучен. Недавно Гвидо в разговоре со мной и Раулем заметил, что больнее, чем действия Элеоноры, его ранили слова, что родная тётушка кидает деньги племяннику, как в бездонную пропасть. Хотя та женщина на редкость скупа и её слова не имели никаких оснований. — Бездонная пропасть, — заметила Агнеса, — это увеселения высшей знати. Мой отец не раз жаловался, что буржуа и крестьяне только страдают в этом мире. Правда, когда у него возникла возможность породниться с графом, отец сразу забыл свои принципы. Помню, что тогда я ходила в бархатном платье, отороченном мехом из сибирской белки. А вот Оливье как-то поразил весь двор, надев пояс, расшитый золотом, жемчугом и сапфирами. При этих словах Кристоф нахмурился. — Безусловно, вы скучаете по тем славным временам? — Отнюдь нет, — лукаво улыбнулась белокурая красавица. — Напротив, я вспоминаю о них, как о самой большой глупости в своей жизни. А речь об Оливье я завела, чтобы вы перестали терзаться сожалением о прошлом и обратили взор на окружающих людей, которые с нетерпением ждут вашего внимания. После этой шутливой перепалки между влюблёнными разговор принял более непринуждённый тон. Франческо рассказал о своём визите в замок де Ла Шенель. — Ну, если честно, мне не хотелось затрагивать эту тему, — после некоторых раздумий произнесла мадам де Бревай. — Но теперь скажу. Ничего не случилось с этим дерзким бездельником Оливье. Две недели назад он заявился сюда, и в приказном тоне потребовал устроить ему встречу с Агнесой. Я дала ему понять, что не желаю видеть человека, который столь бесчестно повел себя как с моей внучкой, так и с невесткой. На это наглец заявил, что Агнеса не является моей невесткой, а только сожительницей моего сына и он хочет поговорить с ней на правах старого друга. Но общение с моей милой Леонардой не прошло для меня бесследно. Я высказала ему целый ворох претензий и посоветовала убираться под тёплое крыло наседки Бланки. При этих словах Агнеса рассмеялась. Кристоф и Франческо вскоре подхватили взрыв смеха. — Да, при жизни моего супруга здесь было не до смеха. Представляю, как душа Пьера негодует. Не прошёл срок траура, а люди грешат и смеются. — Так он послушал вас, матушка, — почтительно осведомился Кристоф. — Он сказал, что не может этого сделать. На это есть две причины. Во-первых его милая матушка опостылела ему, как зубная боль. — За это его трудно осуждать, — пробормотал Франческо. — А вторая причина, — после непродолжительной паузы сказала Мадлен, — состоит в том, что он опасается, что его разыскивают ищейки герцога за совершённое убийство. — Что? — в один голос воскликнули все присутствующие. В этот момент служанка подала на десерт вафли и рис с шафраном. К счастью, новая прислужница Тереза, которую Фьора прислала из Селонже, не отличалась любопытством и болтливостью, в отличие от глупой Жюстины, поплатившейся жизнью за свой длинный язык и интриги. — Мой сын весьма интересуется хозяйством, — как ни в чём не бывало сменила тему хозяйка дома. — Ни монаха, ни воина из него не получилось. Зато у Кристофа проявились явные хозяйственные таланты. Теперь мы выращиваем капусту, бобы, пастернак, зелень и латук. Похоже, пребывание в монастыре не прошло для моего мальчика бесследно, — ласково заметила Мадлен. — Правда, зелень считается пищей низших сословий, но я нахожу весьма вкусной свинину с петрушкой. А вот мой покойный супруг ненавидел зелень, зато был просто без ума от варёных мидий, приправленных уксусом. — Я, конечно, рад тому, что Кристоф нашёл своё место в жизни, — заметил Франческо. Мадлен не была склонна к пустой болтовне. Просто она что-то не договаривала и хотела сменить тему. — Но вы хотите узнать продолжение этой захватывающей истории. Похоже, что флорентийцы весьма охочи до чужих секретов. — Я думал, что могу считать себя своим в вашем доме. — Безусловно, в общем-то здесь нет никакой особой тайны. Оливье не слишком умён, раз выболтал мне свой странный секрет. Какой-то ваш соотечественник попытался напоить и расспрашивать Оливье о его и заодно о нашей семье. Что ж, первая часть плана абсолютно удалась. Только Фьора мне поведала о том, что, отдав должное дарам Вакха, Оливье превращается в зверя. Ему не понравились расспросы этого торговца и он приложил его головой об стену. К несчастью, череп незнакомца оказался недостаточно крепким. Протрезвев, Оливье понял, что натворил, но было уже поздно. Впрочем, он уже обдумывал план побега из своего дома. — Неужели добрая матушка не может замять дело? — насмешливо спросила Агнеса. — Скорее всего, — задумчиво сказал Франческо, — никто даже не подумал на графа де Ла Шенель. Оливье ищут, но только для того, чтобы вернуть убитой горем матушке, точно потерянный бриллиант. Странно, что она не снарядила погоню за Раулем. Всё же не всех детей графиня любит одинаково. — Надеюсь, что Рауль оставил свою страсть в прошлом? — запальчиво поинтересовался Кристоф. — За те месяцы, что виконт провёл под крышей моего палаццо, — сдержанно ответил Франческо, — я узнал его только с лучшей стороны. — Надеюсь, что в ваше отсутствие он не спалит ваше палаццо, — усмехнулся Кристоф. — Интересно, кто мог заинтересоваться семьёй де Ла Шенель и де Бревай, — задумался Франческо. — Джакопо Пацци вряд ли бы ограничился только сбором сведений. Хотя всё может быть. С этого человека станется подослать наёмных убийц к графу де Селонже. Не замешана ли тут Элеонора Даванцатти? Ведь она проявляла интерес сначала к Филиппу де Селонже, а потом к Раулю. И в обоих случаях её женская гордость изрядно пострадала. После ужина Франческо Бельтрами откровенно поговорил с Мадлен де Бревай. Пожилая аристократка жадно слушала подробности жизни Фьоры от младенческих лет до ранней юности. Фьора всегда была умным, живым, хотя и несколько робким ребёнком. Но она всегда умела за себя постоять. Фьора прекрасно пела, музицировала, разбиралась в искусстве и литературе. — Если бы не трагедия в нашей семье, — заметила Мадлен, то Фьора могла бы украсить двор герцога Бургундии. Филипп Добрый, да пребудет его душа в аду, был весьма начитанным человеком. Он оставил в наследство Карлу Смелому богатейшую библиотеку, насчитывающую девятьсот томов. Но забавы герцога были весьма странными. Его дворец был нашпигован адскими механизмами. Говорят, что люди, получавшие аудиенцию, были избиты палками, забросаны сажей и мукой. — Занятный человек был этот герцог, — заметил Франческо. — Теперь Фьора призналась, что хотела отомстить Карлу Смелому за смерть родителей, но всё же здравый смысл и разум оказались сильнее. — Зато другие виновные в трагедии уже дают отчёт Святому Петру в своих прегрешениях. Так вы тоже страстный книголюб? — О да, похоже, что я передал Фьоре свою страсть к книгам, роскоши и искусству. Во Флоренции мы были завсегдатаями книжной лавки Веспасиано Бистиччи. Именно там я впервые встретил Рауля и Маргариту. Я буквально вырвал виконта из ястребиных когтей вдовы Даванцатти. — Я слышала, что Жиль де Рэ разорился из-за своего пристрастия к литературе и искусству. Он также собрал великолепную библиотеку, содержал целый штат актёров и менестрелей, и сам был талантливым автором. Печально, что жизнь незаурядного человека оборвалась столь страшно. А я в молодости увлекалась историческими хрониками Фруассара, Монстреле, Шатлена. А вот рыцарские романы никогда меня не увлекали. Зато Жан и Мари читали вместе «Роман о Розе» и находили это произведение восхитительным. Кто бы мог предположить? — А чем ещё увлекались ваши дети? — Жан с детства мечтал стать храбрым и прославленным воителем. Из всех моих детей Кристоф самый способный к ведению хозяйства. Мари была слишком мечтательной и погружённой в себя. Даже к рукоделию у неё не было таланта. Зато она любила рисовать окружающий пейзаж и наш замок. А вот портреты у неё получились не очень хорошо. В тот страшный год Пьер сжёг все её рисунки. Помню, что во времена моей молодости модницы, устрашённые каким-то фанатиком, устраивали костры из своих нарядов. А Пьер спалил всё связанное с нашими детьми. Но память стереть невозможно. — Теперь я понимаю от кого унаследовала Фьора талант к рисованию. — И это прекрасно. Только рисунки Мари были безусловно хороши, но у Фьоры самый настоящий талант. Она мне показывала свои работы на античные темы. Я никогда не видела Бланку де Ла Шенель, но Кристоф говорит, что она весьма похожа на богиню Геру на картине Фьоры. Франческо кивнул. Вопреки своему обещанию Фьора написала себя не в образе Медеи, а царицы Клитемнестры, убивающей своего недостойного супруга. Лицо напуганного Агамемнона имело поразительное сходство с Марино Бетти. Возможно, женщина, готовящаяся произвести на свет желанного ребёнка, не смогла написать себя в роли детоубийцы. Но больше всего поразила Франческо картина, изображающая Елену Троянскую. Если не считать золотых волос, то прекрасная спартанка была копией Фьоры. Но вопреки мифу Елена не была счастлива в Трое. Она с надеждой смотрела на греческие войска, словно выискивала глазами своего супруга. Её тонкая рука была поднята в приветственном жесте. Другой рукой она отмахивалась от назойливого красавчика Париса, похожего как две капли воды на Рауля де Ла Шенель. Таким образом Фьора оказалась неправа, говоря Раулю, что никогда его не нарисует.