Сен-Пьер-де-Мини

Заглянув через плечо Пьера в квитанцию, Джон Тэлбот удивлённо присвистывает — словно видит такое в первый раз. — Что это? — интересуется он. Пьер приподнимает бровь: — Счёт за отопление. Что тебя удивляет? — Джон забирает у него листок и с интересом изучает графы и суммы. И пожимает плечами: — Никогда столько им не пользовался. Спать с холодными батареями всё лучше, чем в палатке, так что… — Даже не надейся, — ворчит Пьер. — Я не собираюсь мёрзнуть. — Ну, — Тэлбот щурится, окидывает его оценивающим взглядом, откладывает квитанцию и притягивает Пьера к себе, положив ладонь на поясницу, — если это цена за то, чтобы ты и дальше ходил по дому без штанов, — я готов её платить. Пальцы Джона до крайности выразительно соскальзывают ниже, поглаживая кружево. И не только его. Пьер чувствует, как теплеют щёки. — Это удобно. — И как садится голос, когда Джон перестаёт притворяться и ненавязчиво поглаживает голую кожу. — И ты сам мне их купил. — Ни секунды не жалею, — мурлычет Тэлбот. Он спускается короткими поцелуями от виска до уголка губ, и Пьер прикрывает глаза, позволяя ощущениям вести его. Щетина покалывает щёки, подбородок, и он бездумно улыбается. Джон целует его, а после легонько тянет за волосы, заставляя подставить под поцелуи шею — о, он прекрасно знает, как Пьеру это нравится. — Между прочим, — шепчет Кошон и вздрагивает, потому что Тэлбот прикусывает кожу, оставляя мелкие тёмные следы у ключиц и чуть выше, где их едва прикроет ворот рубашки. — Между прочим, я занимался твоими счетами и налогами. Джон одобрительно мычит и благодарно целует ямку между ключиц. Ты такой ответственный, любовь моя. Что бы я без тебя делал. Ещё секунда — и я смогу его остановить, думает Пьер, ещё одна секунда… Но руки будто бы сами, против его воли, обвивают шею Джона, и пальцы вплетаются в отросшие волосы… Джон не заходит дальше, только жадно выцеловывает горло, сгиб шеи и, сдвинув ворот футболки, плечо. От того, как щетина колет кожу, чередуясь с прикосновениями губ, у Пьера подкашиваются ноги. — И я хотел бы завершить, — заканчивает он наконец мысль. Тэлбот неопределённо рычит, прижимает его ближе к себе, болезненно прикусывает в последний раз и неохотно отпускает. Пьер глубоко вдыхает, пытаясь вернуть плывущую голову на место. Джон падает на диван и трёт переносицу. В утешение Пьер садится рядом с ним со всем ворохом квитанций и телефоном. Джон наблюдает за ним несколько минут, потом, не выдержав, обнимает за талию и кладёт подбородок на плечо. — Выглядит так, будто это доставляет тебе удовольствие, — со смесью удивления и будто бы даже ревности замечает он. — Так и есть, — рассеянно признаётся Пьер. Ну, не то чтобы без него Тэлбот с этим не справился. Все возможные суммы высчитываются без его участия, всего и остаётся, что перевести деньги. Но для Джона это была бы просто рутина, а Пьеру интересно посмотреть на разницу налогообложения и оплаты коммунальных услуг. Счета за телевизионные каналы оставляют его в некотором недоумении, а в ещё большем — штраф за их неуплату. — Я люблю документы. — Если ты любишь документы, не понимаю, почему мы ещё не женаты, — ворчит Джон ему на ухо. Пьер, тяжело вздохнув, трётся виском о его щёку. И говорит быстрее, чем Джон успеет обратить всё в шутку: — Я живу в твоём доме, гуляю с твоими собаками, сплю в твоей постели, ношу твоё кольцо, а теперь ещё и плачу твои налоги. Я не могу стать ещё более твоим. Тэлбот перехватывает его руку и целует полусогнутые пальцы. — Я не сомневаюсь в тебе, — шепчет он. Ему нет нужды продолжать. Просто это — о другом. О том, чтобы в глазах всего мира принадлежать друг другу. Тем более что брак в глазах Неба им не грозит. В этом есть некая ирония: как епископ, он мог бы дать согласие на брак с нехристианином, и как епископ — сам он жениться не может. Пьер устало роняет голову Джону на плечо. — Оставление сана — не быстрый процесс, — тихо говорит он. — Я… много слышал о прецедентах, конечно. Мне и самому случалось выносить епископское предупреждение. А в последнее время читал ещё больше. Это не ново в нашем мире, Джон. Я не стыжусь принятых решений, но мне… Мне страшно. Вот и сказал. Тэлбот выслушивает его, переплетя их пальцы. — Я тоже читал, — признаётся он и хмыкает: — Хотел знать, чего лишаю тебя. Но ведь… благодать остаётся с тобой, я верно понял? — каждый раз, когда они заговаривают о католичестве: о вере ли, об устройстве Церкви — в голос Джона закрадывается неловкость, как будто он, воплощённые наглость и самоуверенность, боится обидеть Пьера, неверно использовав слово. Обычно это забавляет Кошона: не в том ли обязанность священника, мессир, научить и направить? Но не теперь. — Если мы допускаем, что она всё ещё со мной, — с горечью шепчет Пьер. Эта мысль отзывается в нём слабым эхом прежнего страдания, но боль всё ещё не избыта до конца. Тэлбот крепче сжимает его руку и подносит к губам. — Я, — тихо говорит он, — чувствую её, любовь моя, Пьер Кошон. У всё ещё святейшего Пьера Кошона отчаянно алеют уши. Не смея отобрать у Джона онемевшую ладонь, он утыкается в квитанции. Джон хмыкает и, мерзавец такой, нежно обводит его ухо костяшками пальцев.

***

— Нужно вставать, — шепчет Джон Тэлбот, приподнимая одеяло, и Пьер недовольно щурится на тусклый прозрачный свет, заливающий комнату. — Нет, — возражает он и устраивается, подложив под голову руки, на груди у Тэлбота: чтобы тот не вздумал сбежать из постели. — Сегодня выходной. Нам не нужно вставать. К счастью, Джон разбирает его невнятное сонное бормотание. Пьер трётся лбом о его плечо и закрывает глаза, намереваясь снова задремать. Джон лениво массирует его затылок, вслепую разбирая им же заплетённую косу. Пьер жмурится от удовольствия, сладостная нега наполняет его тело… — У нас были планы, — снова пробует Тэлбот, заглядывая под одеяло. — Больше нет, — бормочет Пьер. — Я их отменяю. Джон смеётся, и Кошон уютно замирает, ощущая расходящуюся по груди вибрацию. — Лень — смертный грех, — Тэлбот предательски откидывает одеяло с его головы. Утренний воздух… свеж, и Пьер со стоном сползает Тэлботу под бок и прижимается к нему всем телом. Уныние значит ту же лень, только хуже, хочется припомнить ему, а я буду страшно уныл, если ты не дашь мне поспать ещё. Но для таких цельных изречений он ещё недостаточно проснулся. — Мы собирались купить тебе тёплую одежду, помнишь? — Джон приобнимает его и сдвигает выше, укладывая к себе на плечо, шёпот приятно касается уха, Пьер пытается нащупать и подтянуть одеяло. — Просто закажи мне ещё один плед, — ворчит он, наконец разлепляя глаза. — И, может быть, тёплую пижаму. А выходить на улицу я зимой не планирую. Тэлбот, наивный, принимает это за шутку. — Без пижамы можно обойтись, если ты меня согреешь, — вкрадчиво уточняет Кошон, обвивая его руками и мешая выбраться из кровати. — Выпущу собак в сад и вернусь, — обещает Тэлбот, целуя его в нос. Пьер, оставленный в одиночестве, тут же кутается в одеяло как в кокон и сворачивается на нагретом Джоном месте. Уткнувшись носом в пахнущую Джоном подушку, Пьер рассеянно думает: как давно он не жаловался на кошмары, может, они наконец оставили вас, мой маршал? Может, теперь я увижу самого себя, если подсмотрю ваши сны? Может, это будет зрелище вовсе не для глаз благочестивого слуги Божьего? Он успевает погрузиться в зыбкое состояние на грани яви и сна, когда Джон возвращается. Разумеется, он приготовил завтрак. Какое вероломство. Пьер Кошон может сколько угодно хмуриться, но кофе и яичница несколько примиряют его с действительностью. Ещё больше его примиряют поцелуи. Когда Джон Тэлбот невесомо целует его прикрытые глаза, Пьер снисходительно решает, что жизнь достойна называться более чем сносной. А Тэлбот, поглаживая подушечками пальцев привычную морщинку между бровей, коварно ухмыляется: — Раз вы проснулись, Ваше Преосвященство, может, соизволите и встать? Пьер Кошон возмущённо распахивает глаза — но из постели вылезает, укутавшись в одеяло, словно в мантию, и преувеличенно громко шлёпает босыми ногами по пути в ванную, надменно задрав нос. И всё же, всё же — когда он смотрит в зеркало, то не может не заметить полузнакомую счастливую улыбку, притаившуюся в уголках рта.