Сен-Пьер-де-Мини

Возмутительно — утром собаки не будят Пьера, и Джон умудряется уйти на кухню в гордом одиночестве (если такой термин применим к обществу шести фоксхаундов). Пьер оскорбительно хорошо высыпается, укутавшись с головой в одеяло, и выбирается из постели ужасно недовольный. Джон ждёт его на кухне — с завтраком и кружкой кофе. — Здравствуй, любовь моя, — ладно, широкая улыбка, когда он видит Пьера, несколько смягчает сердце святейшего епископа. Но церковный суд, как известно, не балаган. Поэтому Пьер едва ли не целомудренно коротко целует Джона Тэлбота в губы — и тянется через его плечо за оставленной на подоконнике книгой. Пальцы скользят по обложке, когда Джон, ещё не ощутивший предательства, целует бьющуюся жилку на шее. Пьер позволяет себе острый миг удовольствия и покорности, прежде чем отстраниться и сесть с книгой за стол. Тэлбот несколько раз моргает, а Пьер, не улавливая ни слова, проскальзывает глазами целый абзац. Потом он тянется и почти нащупывает кружку, но пальцы Джона Тэлбота тисками сжимают его запястье — и тут же отпускают, поглаживают, извиняясь за несоизмеренную силу. Пьер касается его пальцев в ответ: ничего, mon cher, я ничуть не против насилия. И пересаживается к Джону на колени, чтобы тут же демонстративно отгородиться от него книгой. — Ваше Преосвященство, не играйте со мной, — со стоном выдыхает Тэлбот. Пьер бросает на него наигранно короткий взгляд поверх книги, удобно скрывающей улыбку. Преграда между ними мнима. Руки Джона удобно придерживают его под поясницу, не давая съезжать назад. Джон пахнет свежим кофе и всё ещё немного табаком вперемешку с зубной пастой, мелкие брызги которой видны на футболке. В самом деле, никаких сил не хватает. Пьер несколько секунд расфокусированно смотрит на книжные строчки, а потом, фыркнув, обнимает Джона за шею. — Не смейте больше уходить без меня, маршал, — шепчет он, прикусывая мочку уха и поддевая языком серёжку. Джон вздрагивает и улыбается: — Всего лишь хотел, чтобы ты выспался, любовь моя. Пьер изображает задумчивость, устроившись подбородком у него на плече. Джон проскальзывает пальцами под его футболку, шершавые подушечки щекотно поглаживают основание позвоночника, и выше, выше… Пьер ёжится. Пару дней назад он пожаловался на ноющие мышцы, Джон, точно так же запустив руки ему под одежду, предложил сделать массаж. Пьер, конечно, фыркнул в ответ: знаю я, чем кончится твой массаж — тем, от чего у меня и болят все мышцы. Но не отказался. Конечно же нет. — Тогда тебе следует вернуться в спальню со мной, — решает он теперь. После кофе. Разумеется, после кофе. Задремавший у них под стулом Ричи поводит ухом, когда сумасшедшие хозяева выбираются из-за стола, не размыкая объятий, и только подбирает мерно постукивающий по полу хвост. Ладно, хорошо, что Пьер всё-таки выспался, потому что в спальню они поднимаются чудовищно медленно, прерываясь на поцелуи, то у стены, то у перил, то на ступенях — чтобы в этот раз Пьеру приходилось наклоняться к чужим губам. Никогда, никогда это не надоест ни одному из них. Я спрашивал тебя о планах на жизнь, Джон Тэлбот? Как тебе такой план: поцеловаться с тобой как можно больше раз, опционально в разных местах? — Ты забыл кое-что, — мурлычет Джон в губы Пьеру на самом пороге спальни, разморенному и заласканному. — Погоди, сейчас вернусь. Господи, благослови этого человека. Он приносит оставленную на кухне книгу.

***

Пьеру Кошону откровенно по душе приходятся эксперименты Джона: и пироги, и кофе с пряностями, и долгие вечера на выстывающей с уходом солнца веранде. Пьер, укутавшись в колючий плед, прислоняется к плечу Джона и долго смотрит сквозь поволоку сигаретного дыма, как верхушки деревьев скрадывает подступающая ночь. Здесь, далеко от делового центра Лондона, даже видны звёзды — и мерцающие огоньки пассажирских самолётов. Больше не военных. Днём он берётся помочь Джону с пирогом и неумело долго чистит яблоко от шкурки, а потом придирчиво изучает результат. Тэлбот хмыкает: — Мне кажется, любовь моя, с тебя уже хватит познания. Нарезая яблоко ровными кусочками, Пьер задумчиво смотрит на Джона. Тот стоит у плиты, смазывая маслом форму, потом забирает у Кошона миску и принимается раскладывать яблоки. Когда он поворачивается, на щеке у него видна белая полоска муки. Пьер улыбается и, потянувшись, стирает её пальцем. С меня никогда не хватит, mon cher. Любознательность есть сладострастие ума, страшнейший и привычнейший из моих грехов. Встреча с тобой лишь преумножила его — но не открыла для меня. Для себя Джон готовит какао, щедро плеская в него сливочного ликёра. Пьеру он на свою беду готовит кофе и добавляет туда красный перец и шоколад. Это вкусно — а ещё неожиданно бодрит. Настолько, что к полуночи Пьер не выдерживает, захлопывает очередную книгу и предлагает: — Может, выйдем погулять с собаками? По оконному стеклу медленно стекают косые капли дождя. Что, Джон Тэлбот, кажется, ты пугал меня ливнями? К его чести, Тэлбот не спорит, и они собирают не верящих в своё счастье собак и делят на двоих поводки. Пьеру Кошону редко доводилось тратить ночи на прогулки. Любое бодрствование, не занятое работой, отводилось молитвам. Теперь он преступно пренебрегает этим досугом. Или, думается ему, вовсе не преступно. Ибо так чудно бьётся на осколки луна, отражённая в лужах, под колёсами редких автомобилей, а ночной воздух, пронизанный запахом прелых листьев, холодит щёки. И рука, горячая рука Джона Тэлбота, поглаживающая его ладонь, величайшее из Господних чудес. Пьер поднимает воротник пальто, скрываясь от встревоженного порывом ветра ливня. Хэмпстед-Хит тих и пуст, оправдывая своё название. Фоксхаунды, спущенные с поводков, призраками мелькают среди деревьев. Джон выводит Пьера к непривычно безлюдной смотровой площадке и галантно кладёт на скамейку свою куртку, прежде чем предложить Его Преосвященству сесть. Пьер насмешливо фыркает, пряча нос в вороте пальто. Они целуются под дождём, на мокрой скамейке. Джон отвлекается на лунный отблеск, скользнувший по щеке, белый как мука, и Пьер прикрывает его глаза ладонью. Горячее дыхание касается его губ, когда Джон возбуждённо выдыхает. — Целоваться с тобой, когда ты настолько зарос, почти то же, что целовать собаку, — делится с ним Пьер. Не то чтобы он был большим фанатом собачьих поцелуев до переезда в Лондон. Не то чтобы у него был выбор после. Джон ухмыляется и, вывернувшись из-под его ладони, широко и влажно проводит языком по шее, отогнув воротник. Холодный воздух обжигает кожу, рождая дрожь. Пьер долго вздрагивает, и Джон, пользуясь этим, оставляет болезненный след. И тут же прижимает к себе, согревая. Пьер запрокидывает голову на его подставленную ладонь. — Господи, — выдыхает Джон, его влажные от дождя губы скользят ниже, до небрежно расстёгнутого ворота рубашки, до острых ключиц… — Я скажу Ему, что мы заняты, — одними губами шепчет Пьер. Джон ржёт, согревая дыханием сгиб епископской шеи. Дождь усиливается, обращаясь непроницаемой стеной, и наконец гонит их к дому. …Разумеется, утром Пьер с трудом отскребает себя от кровати по звонку будильника. В ответ на его недовольное мычание Джон с нежностью запускает пальцы в длинные волосы, разбирая заплетённую на ночь косу. — Одно слово, любовь моя, и я никуда тебя не повезу, — обещает он, целуя костяшки пальцев и одновременно разглаживая морщинку на лбу. По его мнению, вероятно, познания со святейшего Пьера Кошона хватит, но зато искушения отсыпано ещё с лихвой. — И что это за слово? — ворчливо интересуется Пьер. Он всё ещё колеблется — и, как всегда в минуты сомнения, тянется пальцами к цепочке креста. — Может быть, два, — задумчиво предполагает Джон, ловя его пальцы и переплетая со своими. Пьер со стоном утыкается лицом ему в живот и коротко целует через футболку. Никакого больше кофе перед сном. В ближайшие несколько дней — потому что сама по себе прогулка ему очень даже понравилась. Но это занятие не для рабочей недели. — Mon cher? — приглушённо спрашивает он наугад. Джон шумно выдыхает и тут же укладывает его обратно в постель. — Хочешь, пошлю их всех к чёрту от твоего имени? — интересуется он, склонившись над Пьером и раскладывая его волосы нимбом вокруг головы. Пьер всерьёз обдумывает эту идею несколько секунд, страдальчески качает головой и тянется за телефоном. Все срочные документы он просит сегодня слать на почту. Как и любой внеочередной день его отсутствия, он знает, это наверняка произведёт фурор. Чего только его коллеги не придумают про них с маршалом. Ни к чему обманывать их ожидания, верно?