Сен-Пьер-де-Мини

— В следующий раз достану наручники, — делано ворчит Пьер, несильно шлёпая Джона по пальцам. Тот, на секунду убрав руки, снова возвращает их и притягивает Пьера к себе. Кошон, повозившись, устраивает голову у него на плече. — А у тебя есть? — живо интересуется Тэлбот. Пьер фыркает: — Нет, но я не постесняюсь заказать. По горячему выдоху, касающемуся виска, очевидно, что Джону эта идея очень даже нравится. Пьер прикрывает глаза и вкрадчиво уточняет: — Я не сказал, что в следующий раз они будут для тебя. Тэлбот в ответ выразительно поглаживает запястье руки, лежащей у него на груди, и коротко, но сильно сжимает. Пьер чувствует дрожь, пробегающую вдоль позвоночника, и привычно закидывает ногу на бедро Джона, давая лишнюю возможность облапать себя. — А вообще — тебе понравилось? — вдруг спрашивает Тэлбот. Пьер, не удержавшись, гневно фыркает. — Да, — сурово отвечает он. — Мне нравится, mon cher, когда тебе хорошо. И целует Тэлбота, глубоко осмысливающего эту сентенцию, в угол челюсти. Щетина приятно колет губы и подбородок. Пьер ложится обратно. Мне нравится, думает он, обводя пальцами шрамы на груди Джона — резкие границы гладких рубцов, мне нравится, как ты позволяешь себе быть уязвимым, любовь моя. Мне кажется, любовь моя, это то, что отделяет моего Джона от маршала Тэлбота, ибо на войне уязвимости не место. Мне это нравится, Джон, почти так же, как самому снова и снова быть уязвимым, быть хрупким рядом с тобой. Открываться, позволяя ранить меня, — но в ответ получать только нежность. — Я люблю тебя, — говорит он очень тихо. И смущённо, пытаясь умерить уровень откровенности, добавляет: — Любыми доступными мне способами. Тэлбот смеётся и в качестве ответа прижимает к губам его раскрытую ладонь. — Ты такой умный, любовь моя, — шепчет он. — Не хочешь рассказать, какие ещё интересные новеллы ты читал? — Сам прочитаешь, — отбривает Пьер. — Я выберу для тебя самые возмутительные. Ещё некоторое время они просто нежатся в постели, щекотно поглаживая друг друга пальцами. Потом Тэлбот глубоко вздыхает, потягивается и начинает выпутываться из одеяла. — А разве, — холодно уточняет Кошон, — мессир маршал, я дозволял вам вставать? Тэлбот сглатывает, растерянно смотрит на него, но покорно укладывается обратно, сипло прошептав: — Нет, Ваше Преосвященство. Кошон склоняется над ним — волосы щекочут лицо — и нравоучительно целует в нос. И встаёт сам: и делает кофе в кемексе, и заказывает еду, прежде чем торжественно подняться обратно в спальню. Тэлбот встречает его с несколько встревоженным видом. Пьер вопросительно мычит, возвращаясь к привычному месту у плеча. Собственная повышенная утомляемость вызывает смутную досаду, хотя уж сколько раз обсуждали это с Джоном. — Я не знаю, любовь моя, что доставляет мне удовольствие, — признаётся Тэлбот. И хмурится: — В… физическом смысле. Я имею в виду, мне хорошо, когда я с тобой, но… Это ведь ты. Мне приятно, когда тебе хорошо. «Я с ума схожу, когда тебе хорошо», — читается в его глазах. Пьер сползает с плеча на простыню и запускает пальцы в волосы на затылке Джона. Тэлбот оставляет цепочку поцелуев от уха, вдоль горла и до ключиц, прежде чем вернуться к губам и легонько прихватить их зубами. Его движения непривычно медленные и вдумчивые, и Пьер — святейший епископ Пьер Кошон, обожающий, когда всё вокруг по его указке, — покоряется ему. — Мне нравится целовать тебя, — хрипло шепчет Джон. — Прикасаться к тебе. Нравится чувствовать, как ты дрожишь, и слушать, как стонешь. Пьер дрожит — и стонет, потому что слова у Тэлбота не расходятся с делом. Ласки почти невинны и оттого лишь более чувственны. Пьер, и без того заспанный и разомлевший, балансирует на зыбкой грани яви и сна — но в долгу не остаётся, притягивая Тэлбота к себе, поглаживая его спину и прихватывая губами мочку уха. Джон, коротко хмыкнув, целует его в висок и укрывает одеялом. — Но когда разговор обо мне, я захожу в тупик, — подводит он итог. — У нас много времени, чтобы разобраться в частностях, Джон Тэлбот, — заверяет его Пьер, уютно сворачиваясь под боком.

***

Жиль де Ре совершенно неприлично ржёт, увидев Пьера в растянутом свитере Тэлбота. — Очень смешно, — огрызается Кошон. — Мне холодно. К огромному неудовольствию Джона, высокий ворот не позволяет свитеру сползать набок, а вот рукава приходится постоянно поддёргивать. — Ага, — очень выразительно соглашается Жиль, обводя взглядом босые ноги — единственное, что примиряет Джона с жестокой реальностью. Особенно, конечно, когда эти ноги оказываются у него на коленях. Пьер относится к его предпочтениям с приличествующей сану снисходительностью. Даже к панталонам, которые в любом другом случае вызвали бы только негодующее фырканье. Пьер полагает, такие вещи могут пойти юным девицам или, при должном складе ума смотрящего, столь же юным... мальчикам — но уж в любом случае не ему. Тэлбот, впрочем, приходит в такой искренний восторг, что Пьер предполагает — дело не в конечном образе, а, так сказать, в атрибуции. Сегодня, в честь визита шевалье, они оба более сдержаны. Жиль, напротив, ради прощального вечера перед отъездом притаскивает две бутылки вина, а ещё торжественно включает на ноутбуке Тэлбота фильм. Кошон закатывает глаза ещё на вступительных титрах. — Даже не думай, — машет на него рукой Жиль. — Мне нравится, а ты — сноб, и мы все об этом знаем. Пьер раздражённо шипит, а Тэлбот предательски широко ухмыляется, припоминая высококультурные подводки. Кошон не согласен считать себя снобом. То, что ему нравятся сложные и объёмные вещи, обосновывается тем, что они полнее занимают мозг, позволяя отвлечься, и вовсе не обозначает, что он не получает удовольствия от развлечений более простых. Но он полагает, что глупые фильмы не имеют права быть ещё и скучными. Всего этого Пьер не говорит, но морщинка между бровей достаточно выразительна, чтобы Тэлбот потянулся её разгладить, а Жиль заговорщицки шепнул маршалу: — Знаешь, почему Его Преосвященству нравятся толстые книжки? Если на них встать, он будет казаться выше. Кошон разгневанно фыркает и швыряет в хохочущего Жиля пожёванной собачьей игрушкой, провоцируя локальный апокалипсис. Это почти удовлетворяет его жажду мести. А от происходящего на экране вполне успешно отвлекает Тэлбот, задумчиво поглаживающий лодыжки Его Преосвященства. Пьер ухмыляется и засовывает ледяные стопы ему под футболку, прижимая к тёплому животу. Джон дёргается от неожиданности и смеётся. Остаток фильма де Ре сидит, с преувеличенным вниманием глядя в экран, и Кошон наконец чувствует себя более чем отомщённым. Перед самым отъездом оскорблённый шевалье с ужасающей настойчивостью пытается оставить у них в доме свои трусы — чтобы позлить Кошона, — но верный Томми из раза в раз приносит их, заглядывая Жилю в глаза, и тот как будто сдаётся, только презентует собакам носок с дырой на пятке. — Приезжай ещё, когда в следующий раз… сильно утомишься, — великодушно предлагает Тэлбот, обнимая всё ещё преувеличенно дующееся Преосвященство за плечи. — А ты постарайся не слишком сильно… утомлять Его Преосвященство, — ухмыляется Жиль. Джон довольно скалится в ответ и ничего не обещает. Судя по вороватым взглядам де Ре, опороченные собачьими слюнями трусы удалось спрятать от вездесущего Томми. Пьер прикидывает, как, найдя их, отправит фотографию Изабо с просьбой держать маршала Франции подальше от их дома, и провожает Жиля такой нежной улыбкой, что того явственно передёргивает. Они ждут такси, прячась на крыльце от начинающегося дождя. — А где нытьё о больной голове? — оживляется Жиль. — Ты удивишься, — рассеянно отзывается Пьер, — но здесь она болит гораздо реже. Разве что от духоты и совсем резких смен погоды. Видимо, его дурацкое давление вошло в какой-то чудодейственный резонанс с капризами английской погоды и наконец достигло гармонии. Когда Жиль отъезжает, они стоят на крыльце ещё некоторое время, не столько провожая его, сколько не в силах нарушить идиллию, некрепко, но удивительно уютно обнявшись, а после всё-таки перебираются на веранду. — Улетел, — комментирует Тэлбот бледную радугу, проступившую в свете последних солнечных лучей. — Какие у нас планы на вечер? — Никаких, — Пьер, придвинувшись вместе с креслом вплотную, поигрывает одной из серёжек в его ухе. — За это, — подмигивает ему Джон, — стоит выпить.