Сен-Пьер-де-Мини

— Второе место в топе причин, почему взрослые люди съезжаются, — ухмыляется Пьер, в очередной раз разминая Джону спину. Тот на пробу двигает плечом и шипит от боли, Пьер шлёпает его по ладони, и Джон Тэлбот в ответ, кто бы мог подумать, тут же кладёт ладонь ему на поясницу. Ну и пусть его, только бы не дёргался лишний раз. — Мы просто очень быстро съехались, — поясняет Джон, поглаживая его и как бы незаметно задирая футболку. — Не успели до этого пообжиматься во всех непредназначенных для этого местах, приходится навёрстывать. — Конечно, — соглашается Пьер. Надо. — Составьте список, мессир. И не забудьте, что моя физическая подготовка вряд ли позволит так скакать по заборам, как некоторым. Судя по взгляду, Джон оценивает возможность затащить его на следующие ворота вместе с собой. Теперь Пьер думает: не так странно, мой маршал, что вы пережили войну. Куда удивительнее, что вы не убились со скуки в мирное время. — Может, — говорит он вслух, — у тебя бы меньше болела спина, если бы ты так не сутулился? Джон Тэлбот мгновенно распрямляется, в очередной раз демонстрируя военную выправку, но уголки губ у него подрагивают от сдерживаемого смеха. Пьер потирает пальцем выступающие у основания шеи позвонки: давай-давай, говори, что придумал, я заинтригован. — Это чтобы быть ближе к тебе, любовь моя, — мурлычет Тэлбот. Пьер отшатывается от него, притворно оскорблённый. Они смеются, а потом Джон уточняет: — Нет, правда, ты не обиделся? — Нет, — фыркает Пьер. — Таких комплексов у меня нет. Но всё равно спасибо, mon cher, что избрал такой способ быть ко мне ближе, разминать тебе спину — отнюдь не цена. Он рассказывает, как вечно смотрел на него сверху вниз высоченный Дюнуа, вот уж кого было не заставить согнуть спину никакими силами, как будто он не то что под одеждой носит полный комплект доспехов, а натурально проглотил собственный меч. А Жиль, коего явно испортило проведённое с маленьким дофином время, завёл отвратительную привычку заговаривать с Пьером, упираясь руками в собственные бёдра. Джон хохочет. — Он даже сам не замечал, когда это делал! — возмущается Кошон. Джон обнимает его и — приподнимает, отрывая от пола так легко, будто Пьер вовсе ничего не весит. Нет, вы посмотрите, и этот человек переживает, что размяк в мирное время! Джон падает на диван вместе с ним, и они переплетаются руками и ногами. Джон негромко хмыкает. — Я-то думал, — признаётся он, — ещё тогда, в Компьене, что Его Преосвященство Пьер Кошон холоден и лучше бы мне влюбиться в ледяную глыбу. Кто бы мог подумать, а? — Дыхание Пьера Кошона согревает ему шею. — И как? — шёпотом спрашивает Пьер. — Не разочарован? — Нет, — ухмыляется Джон. — Вы выигрываете у всех ледяных глыб мира, мессир.

***

Конца рабочего дня Пьер дожидается с трудом и чувствует облегчение, увидев у лестницы посольства знакомую фигуру, но — вопреки обычаю — на попытку поцеловать качает головой, измученно, не слишком внятно бормочет: — Очень устал, — и идёт к машине. Встревоженный взгляд Джона буравит спину, но если Пьер попробует объяснить сейчас подробнее — он просто закричит. Так что он садится в машину, пристёгивается и достаёт из бардачка наушники. Но не включает, просто сидит, заткнув уши и закрыв глаза. Тело настойчиво просит сжаться в комок, уменьшиться в пространстве прямо сейчас, но он героически перебарывает это желание. Пока что. Вместо этого он ритмично раскачивается вперёд и назад, и это наконец приносит облегчение. Джон касается его ладони, но, почувствовав напряжение, руку убирает. Пьеру почти до слёз хочется извиниться перед ним, объяснить, но слова растревоженными насекомыми разбегаются в стороны — не поймать. Дома он торопливо минует собак, поднимается в спальню и, даже не переодевшись, не включив свет, забивается с головой под одеяло. Здесь наконец-то оказывается тихо и темно. Пьер подтягивает колени к груди и лежит не шевелясь, пока в голове постепенно утихает белый шум. Его разрывает на части. Любое движение, касание, звук вызывают новый приступ пронизывающего тело напряжения. Одновременно с тем он так устал, что найти удобную позу оказывается практически невозможным. Пьеру хочется заскулить, но даже этот звук причиняет боль. Ему кажется, он лежит так целую вечность, хотя, может статься, прошло всего несколько минут. Найдя в себе немного сил, Пьер тянется к брошенному у подушки телефону и пишет Джону: «Иди сюда». Слава богу, долго ждать ему не приходится. Тэлбот широким шагом входит в спальню, кровать продавливается под его весом. Он аккуратно обнимает одной рукой кокон, в который завернулся Кошон. — Думал, ты хочешь побыть один, — негромко поясняет он. Всё, чем Пьер в состоянии сейчас ответить, это измученный отрицательный стон. Он ёрзает, чтобы рука Джона легла наконец туда, куда нужно. По счастью, перейти к более активным… проявлениям привязанности Тэлбот не пытается. Его ладонь приятно давит на поясницу, его дыхание едва касается макушки Пьера… Белый шум стихает. Вместе с ним уходит дрожь, дыхание становится глубже и ровнее. Пьер чувствует, как расслабляются напряжённые мышцы. Джон тоже чувствует — уж он в этом большой специалист, пальцы невесомо, почти неощутимо пробегаются по спине Пьера сквозь одеяло: я здесь, любовь моя, если тебе вдруг всё же захочется поговорить. — Сенсорная перегрузка, — наконец объясняет Пьер, высовывая голову из-под одеяла. Джон бережно, словно боясь лишний раз прикоснуться, убирает с его лица волосы. У святейшего Пьера Кошона сжимается сердце. Он неуклюже подвигается ближе и прячет лицо у Джона на плече. — Сделать тебе чай? — кто бы мог подумать, что голос маршала Тэлбота может быть таким мягким, верно? — С молоком, — шёпотом отзывается Пьер и, надеясь и разом боясь остаться незамеченным, целует его плечо через футболку. И жмурится от удовольствия, услышав ответный вздох.

***

— Мы идём в ресторан, — как бы между прочим сообщает Пьер, проходя мимо ванной. Он останавливается понаблюдать, как Джон Тэлбот бреется и красит глаза, зрелище притягательное в своей невероятности. — И когда мы туда идём? — покладисто интересуется Джон. — Сегодня вечером, — отвечает Пьер. Он так и остаётся стоять в дверях, ибо теперь его удерживают на месте руки маршала Тэлбота. — Я забронировал столик, — попробовал бы кто отказать французскому послу, не правда ли? — Что же, пабы, по которым ходим мы, невежественные солдафоны, недостаточно хороши для Его Преосвященства? — хмыкает Джон. — Достаточно, — коротко отвечает Пьер и накрывает его губы пальцами: никаких вопросов, mon cher, это сюрприз. Джон Тэлбот поднимает руки: сдаюсь, любовь моя, и умолкаю. Вечером Пьер надевает рубашку и старательно оправляет выглаженные рукава. Джон одевается как обычно, и этот контраст неожиданно вызывает ностальгию — словно они снова в Компьени, когда гардероб маршала ещё не сделался их общим. — Недавно открылись? — интересуется Джон, когда они подходят к означенному ресторану. Пьер вскидывает брови: не знал, мессир, что вы разбираетесь в подобных заведениях. Тэлбот пожимает плечами и досадливо морщится: — У меня чересчур хорошая память на то, что касается диспозиции. Я не видел здесь раньше этой вывески. Воистину, некоторые следы, видно, неискоренимы. — Да, недавно, — подтверждает Пьер. — И что, приличное место? — ухмыляется Джон. Пьер, не удержавшись, поддевает его: — Боишься заскучать в приличном месте? — и, судя по лицу, попадает в точку. Пьер ободряюще сжимает его руку: не беспокойся, я найду, чем тебя развлечь, но ни слова больше, ты увидишь, всё увидишь. Внутри Джон с иронией смотрит на ряд разнообразных вилочек и уверенно сдвигает в сторону все, кроме самой привычной, и пусть кто попробует ему что сказать. Пьер почему-то чувствует себя счастливым, хотя ему-то всегда нравилось чуть что менять приборы. Они сидят у окна, в лёгкой тени занавесок, чтобы солнце не мешало смотреть друг на друга. Зал почти пуст, и Пьер уверен, что их совместное появление произвело среди персонала фурор. Ему это, вообще-то, нравится. Тому, кто столько лет разбирал чужие скандалы, пора бы начать организовывать их самому. Эта мысль влечёт за собой другую: о браке с маршалом — и графом — Тэлботом. Необыкновенно притягательную мысль. Джон вопросительно приподнимает голову, увидев в его глазах блеск, но Пьер качает головой. Мы вернёмся к этому вопросу, mon cher, но не здесь и не сейчас. Стараясь не засмеяться, он заказывает виноградных улиток. — Серьёзно? — спрашивает у него Джон. — То есть это не шутка, вы правда?.. — Вообще-то это вкусно, — невозмутимо сообщает Пьер и лукаво смотрит на него. Джон тянется через стол, берёт его руку и подносит к губам: спасибо, с тобой мне никогда не придётся скучать. Улиток он всё-таки пробует, ковыряя ракушку зубчиком обычной вилки, пока Пьер не берётся ему помочь, но остаётся не впечатлённым. — Морские вкуснее, — выносит он вердикт. Пьер закатывает глаза: сразу видно островитянина. Долго они не засиживаются, хотя Пьер, конечно, припоминает несколько забавных историй: например, как Дюнуа учил юного дофина различать пресловутые вилки, именуя их разными категориями холодного оружия. Джон ухмыляется и смотрит на приборы с интересом, как будто прикидывая, могло ли сработать с ним. По пробежавшей по лицу тени ясно, с каким трудом он избавляется от мысли, что в его руках и вилка могла бы стать оружием. Пьер накрывает его ладонь своей. Тэлбот хитро щурится в ответ и придвигается вместе со стулом вплотную, чтобы положить руку ему на колено. Ах, ну конечно, непредназначенные для обжимания места. Пьер непроницаемо улыбается и сдвигает его руку вверх по своей ноге. А дома они открывают бутылку вина и забиваются вместе с ним и привычными уже горячими бутербродами на диван. Пьер приваливается к плечу Джона Тэлбота и лениво думает, что, в общем-то, ну их — эти рестораны. Но стоит поинтересоваться у Джона, какие ещё места есть в его списке.