Сен-Пьер-де-Мини

За тем, как маршалы Англии и Франции целуются, Пьер, ещё не проснувшийся до конца, следит с ленивым интересом. И прислушивается к себе — но тревога, но страх быть вновь оставленным — молчат. Может статься, их убаюкивает ладонь Джона, сжимающаяся на его талии. Он только легонько тянет Жиля за волосы, заставляя наклонить голову, чтобы Джону было удобнее. В конце концов, не французскому маршалу разминать кое-чью шею при необходимости. Но когда де Ре переводит вопросительный взгляд на него и облизывает губы, Пьер качает головой: нет, не хочу. На шутку Джона он закатывает глаза и фыркает: в какую кровать, mon cher, только если ты принесёшь мне кофе прямо туда. Да и поздно, кровать уже оккупирована собаками. Приходится им переместиться на кухню. Один из стульев Жиль занимает первым, так что второй Джон игнорирует намеренно и усаживает Пьера на столешницу: чтобы можно было, не стесняясь никого — было бы уж кого! — обниматься, пока он варит новую порцию кофе. — Фу, — довольно комментирует Жиль, когда явно увлёкшийся Джон почти укладывает Пьера на эту столешницу спиной. — Завидуй молча, — мурлычет святейший епископ, обнимая своего маршала за плечи. — Нет, буду завидовать громко, чтоб вы слышали, — пародировать Карла у де Ре выходит отлично, особенно похоже он топает ногами. Они смеются. — Если поедешь с нами в Шрусбери, придётся брать каршеринг, — комментирует Пьер, после кружки кофе уже гораздо более благожелательный и менее сонный. — В машину ты с нами не сядешь. Удивительно, как де Ре удаётся одновременно изобразить ужас и крайнюю степень заинтересованности. — Потому что с нами едут собаки, — поясняет Пьер. И созерцает разочарование в смеси с облегчением. — Или не поэтому, — мстительно заключает он. На сей раз де Ре просто возмущён. — Где ваше милосердие, Ваше Преосвященство? — вопрошает он. — На расстоянии от моего англичанина, — щурится Пьер и демонстративно отпихивает Жиля ногой. Тот было хватает его за лодыжку, но её тут же перехватывает Джон, всё-таки занявший второй стул. Пьер, умиротворённый, ставит ноги ему на колени и шевелит пальцами. — Да ладно, — кривится де Ре, — он всё равно никого кроме тебя не видит. — Вообще-то вижу, — ухмыляется Джон. Французская подводка, между прочим, смотрится очень даже ничего. — Я выбираю смотреть только на Его Преосвященство совершенно осознанно. Они обмениваются нежными взглядами, Жиль стонет, закрыв руками лицо. Утешать его, чуть не снося головой стол, спешит Томми. Не вина Жиля — шансов увернуться тут не было никаких. — Вот видишь, mon amie, ты не одинок и любим, — утешает его Пьер. Жиль косится на Тэлбота в поиске поддержки, но тот подмигивает святейшему Кошону — я всегда на твоей стороне, даже стороне кровати и даже в такую жару, — и добавляет: — А моя косметика для собак не опасна. — Вот радость-то, — бормочет де Ре, утирая лицо.

***

Но едут они не в Шрусбери, а почти в противоположную сторону, к Белым скалам Дувра, ибо де Ре, в отличие от некоторых, заинтересован в посещении достопримечательностей. Пьер оправдывает себя тем, что он-то намерен прожить здесь остаток жизни. И ещё Жиль действительно берёт каршеринговую машину и ехидно ухмыляется, глядя, как Джон пытается упаковать на заднее сидение радостно виляющих хвостами собак. Пьер бы пригрозил, что Томми и Ричард сейчас поедут с ним, и отмывай машину от слюней и шерсти как хочешь, но они выезжают едва ли не затемно, чтобы успеть до основной массы туристов, и всё, на что Кошона хватает, это взять у Джона из рук термос с кофе и вяло предложить посадить вперёд Мэри: штурман из неё сейчас явно будет лучше, а он согласен поспать сзади. Но Тэлбот только целует его в кончик носа, мол, я знаю, как ехать, а нет — сверюсь с навигатором, а ты, любовь моя, спи, только не забудь пристегнуться и не пролей на себя кофе, а с остальным мы как-нибудь справимся. Пьер благодарно прижимается лбом к его плечу, а потом отрубается в кресле. Во время коротких остановок он разлепляет глаза, делает один или два глотка кофе и рассеянно теребит собачьи уши и носы, втискивающиеся между сиденьями. Завтракают они уже в Дувре, где полно туристических — и, конечно, недешёвых — кафе. Жиль мгновенно принимается флиртовать с девушкой за соседним столиком, объясняясь почти исключительно жестами, Пьер бы закатил глаза, но он пока способен только зевать, щуриться на бледный утренний свет и ёжиться от промозглого морского ветра. — Надо начать брать с собой куртку, — бормочет он. — Зачем? — пожимает плечами Тэлбот, укутывая его. — Можно подумать, свою я беру для себя. Абсолютно не каменное сердце Пьера Кошона бьётся птенцом в горсти. Белые утёсы, возвышающиеся над морем, истинно хороши, а погода милостива, и на горизонте тонкой полосой виден Кале — уже почти родная Франция. Пьер утыкается носом в телефон, читая историю образования скал и постепенно переходя к стоящему на них замку. За его спиной Джон и Жиль азартно спорят, как называть пролив, разделяющий их страны. — Пьер, Дуврский пролив или Па-де-Кале? — окликает его де Ре. — Пьер, кошки или собаки? — передразнивает Тэлбот и берёт Его Преосвященство под руку, дабы предвосхитить возможные падения. — Пока мы смотрим с этой стороны, скорее Дуврский, — решает Пьер. Джон галантно кланяется и припадает губами к его руке. Де Ре разочарованно машет на них, пропащих, рукой. Вот так-то, ни дня без маленького предательства, шевалье. — Твой ответ не засчитывается, пока ты сидишь в телефоне, — ворчит Жиль. — Посмотри хоть — с этой-то стороны! Он и правда смотрит, и налетающий с моря ветер до слёз щиплет глаза. А может, дело совсем не в ветре, или не только в нём. Может, всё дело в том, как косые солнечные столпы, пробиваясь через синеву туч, тонут в водах пролива. Или в том, как чёрные кремниевые полосы расчерчивают белоснежную породу утёсов, выступающих в море. Или в том, как вода у берега выбелена меловой крошкой, а сквозь откатывающиеся волны проступает тёмное дно. Или — может быть — в одинокой фигуре маяка, обозревающего пролив сверху и навеки разделённого со своим отражением у подножия скал. В том, как пронзает его этот мир — не горний, но болезненно земной и ощутимый. Пьер Кошон дрожащими пальцами нащупывает спрятанный под рубашкой крест. «Господи, — беззвучно шепчет он, закрыв влажные от слёз глаза и вцепившись в локоть Джона, — прости мне, что я раньше не замечал всего этого. Прости, что я смотрел, но не видел». Волны — отнюдь не возмездия — бьются о панцирь земли. «Прости мне, Господи, что я был исполнен презрения к Твоим созданиям. Прости, что пытался скрыться от созданного Тобой мира за стенами соборов, гулом колоколов оградиться от голоса Твоего…» — Ты в порядке? — шепчет Джон Тэлбот, губами касаясь его уха. — Да, — едва слышно отзывается Пьер и утыкается лицом ему в грудь, давая себе время пережить это чересчур сильное чувство сопричастности. Джон невесомо целует его волосы. — На вас, между прочим, все смотрят, — с укором говорит де Ре, мол, это его стезя — эпатировать публику. Но когда Пьер поднимает голову, оказывается, что участок берега вокруг них пуст, только Уильям гоняется за чайкой. Жиль довольно ухмыляется и идёт самостоятельно фотографироваться на фоне моря. Какой молодец. Они спускаются на каменистый пляж, галька тёмная от воды и блестит на свету. Джон разувается первым, Пьер, поколебавшись, следует его примеру и морщится, когда от холодной воды сводит ступни. С берега дурниной орёт Томми, но от накатывающихся волн отпрыгивает, не решаясь последовать за свихнувшимися хозяевами. «Жиль что, собрался возвращаться домой вплавь?» — интересуется Дюнуа, видимо, получивший первую сотню уведомлений о новых фото. Холодает, ветер гонит к берегам Альбиона сизые воды. Мэри отряхивается от брызг, её уши хлопают вокруг головы. Других сумасшедших, готовых лезть в воду, не находится, но, привыкнув, Кошон находит некоторую прелесть в ледяной воде. Разумеется, исключительно на контрасте с горячей ладонью английского маршала. Пьер плотнее кутается в куртку Тэлбота — она пахнет табаком и самим Джоном, а значит, немного порохом и немного кровью. Пьер задумчиво потирает между пальцами красный рукав. — Отнести вас наверх, мессир? — интересуется Тэлбот, помахивая висящими на плече ботинками. Пьер обхватывает его предплечье и качает головой. Спасибо, mon cher, этой дорогой я хочу пройти сам. Солнечный луч скользит по его лицу, прежде чем скрыться за тучами. Он оборачивается. Серые утёсы Кале пропадают, сокрытые туманами. Начинается дождь.

***

На берегу Тэлбот старательно растирает его занемевшие ноги, игнорируя гримасу де Ре. На том они и расстаются: Жиль идёт осматривать Дуврский замок, раскланиваясь с Тэлботом и принося клятву, что он здесь исключительно в роли туриста, но не маршала Франции. Джон и Пьер, как водится, идут изучать город. Они, благо, сходятся на мысли, что нет лучшего способа познакомиться с местом, чем взглянуть на него без прикрас, не сквозь призму туристических красот, да и какой замок с шестью собаками. Тем более захваченный с собой термос давно опустел. Пока они возвращаются от стоянки у начала утёсов в город, минуя порт и пристань, откуда уходят паромы в ныне английский Кале, Джон лезет смотреть в телефоне карты и разочарованно цокает языком. — Представляешь, — жалуется он, — на весь Дувр — ни единой церкви Сент-Питер! Пьер смеётся: вот потеря! — Тебе смешно, — наигранно печально качает головой Джон, — а, может, моей вере нанесён сокрушительный урон. И что станется с моей бессмертной душой? — Я о ней позабочусь, — обещает Пьер. Они останавливаются, чтобы купить кофе. Кошон греет ладони о стаканчик. — Спасибо, — очень серьёзно говорит ему Тэлбот, — святой Пьер, — и целует костяшки пальцев. Подумать только, святейший Пьер Кошон до сих пор ничего не может поделать с алеющими щеками!.. «Если вы умудритесь где-то здесь найти гостиницу, куда пускают с таким количеством собак, и снять там номер — не хочу ничего об этом знать», — пишет де Ре. Пьер морщит нос: видимо, в замке не так уж и интересно, раз вы всё никак не успокоитесь, шевалье. Но в чём-то он прав: можно было бы переждать дождь в одной из кофеен или вовсе вернуться в машину, в очередной раз нарушить все возможные обеты, а после совместно полюбоваться закатом глаз Жиля («до тебя ему далеко, любовь моя»), но они никак не могут нагуляться по Дувру, потому что… потому что… Потому что все чудеса этого мира я хочу познать с тобой, думает Пьер Кошон. Я хочу ощутить, как меняет их твоё присутствие. Я хочу увидеть, как меняют они тебя. Мне всегда мало тебя, Джон Тэлбот, я, как оказалось, очень жаден. Но всё, что только можно испытать, я хочу разделить с тобой, ибо оттого сокровища мои лишь преумножатся. Ты зовёшь себя чудовищем, а я в жизни не видел никого прекраснее. Так что они вместе разглядывают остатки фундамента церкви тамплиеров, по касательной проходят парк Коннахт, заинтересованно изучают таблички музеев — Пьер — и утешают заскулившего Томми, что заходить туда не собираются, — Джон. А дождь — ну что дождь, пока у них есть одна на двоих куртка? Разве что придётся хорошенько вытереть собак, прежде чем садиться обратно в машину. — Мечтал об этом с Компьена, — делится Тэлбот, прижимая Кошона к себе под накинутой на головы курткой. А после и вовсе затаскивает под раскидистое дерево. Пьер смеётся, мокрые волосы липнут к его щекам, Джон с преувеличенно серьёзным видом убирает их ему за уши. Они целуются как подростки. …Удивительно ли, что на следующий день он просыпается простуженным?