Сен-Пьер-де-Мини

Как это называется, когда начинаешь о чужих детях беспокоиться, как о своих, — семьёй? Кошон, потирая тревожно лоб, думает об этом слишком поздно: он уже сидит в ветеринарной клинике и пытается натянуть на забившегося под кушетку Томми пластиковый воротник. Томми скулит и поджимает хвост. — Давай, — бормочет Кошон, — кто хороший мальчик, ну же! Хороший мальчик даёт лапу: то ли подтверждает статус, то ли передаёт ему вместе с правом ношения воротника. Из-под кушетки выползать он отказывается. Гноящийся собачий глаз он заметил уже после того, как Тэлбот ушёл разбираться со своими делами, в которых Кошон всё ещё понимает иронично мало. Вечера ждать не стал: на «пойдём» подняли уши все собаки, на «в клинику» так же дружно опустили их обратно и очень по-человечески спрятали глаза, мол, их это не касается. Больной глаз Томми подёргивался и тем его выдал. — Ничего, — шипит Кошон, выпихивая собаку из-под кушетки сзади. — Я ходил с Карлом делать прививки, с тобой я точно справлюсь. Наверное, неправильно сравнивать собственного короля с собакой, но сходство, честно говоря, разительное. Говоря откровенно, для человека, выросшего в окружении, подобранном Изабо, Карл ещё неплохо справляется с этой жизнью. Кошон, оглядываясь назад, думает, что никто из них не мог стать хорошим примером для ребёнка. Де Ре, по крайней мере, делал за него химию. Господи, спаси Францию. В конце концов он выпихивает Томми из-под кушетки под сочувственным взглядом администратора и застёгивает ошейник с надетым на него воротником. Томми, в попытке приласкаться, тут же бьёт его этим воротником под колени. По дороге до дома они собирают все углы, фонарные столбы и урны. Другие собаки относятся к воротнику с подозрением. «Главное, чтобы глаз ему не чесали», — думает Кошон, устало откидываясь на спинку дивана. Ему не хватает Джона — прямо здесь и сейчас, его торопливых рук, пробирающихся под одежду, его колючих от щетины поцелуев, от одних воспоминаний о которых сладко кружится голова. Чужая футболка, слишком большая для него, Джону не замена, но Кошон всё равно ныряет в неё и устраивает себе на диване гнездо. Собаки оперативно собираются вокруг, Томми чуть не сворачивает воротником кружку, балансирующую на подлокотнике. Он, верно, успевает задремать и просыпается, когда Тэлбот привычно опускается рядом с диваном на колени. Он не знает, сколько в этом игры, а сколько искреннего, почти религиозного чувства. — Я скучал, — говорит он, слова даются неожиданно просто, и Кошон сам пугается этой лёгкости. Но жадный восторг в глазах Тэлбота стоит того. — Вижу, — говорит он, и голос у него низкий и хриплый, так что по загривку бегут мурашки. — Тебе идёт. И поддевает пальцами футболку, щекотно задевая живот. Кошон наигранно сопротивляется несколько секунд, но испытывает постыдный для священника энтузиазм, когда маршал добивается своего. — Но так лучше, — шепчет тот, стягивая с него футболку через голову.

***

Тоска по Сен-Пьер-де-Мини разъедает его сердце. Смешно: как быстро он забывает опостылевший Шинон, но — зелёные виноградные метёлки на чёрном бархате берета, но — серые шершавые стены, вздымающиеся к чистому майскому небу, но — тёплое мерцание свечей и с ним — ласковый взгляд маленькой церкви, подарившей ему своё прощение. Святейший Пьер Кошон не видит ангелов ни во сне, ни наяву. Святейший Пьер Кошон впервые в жизни просыпается в слезах. Ему снится большая из всех его потерь. Джон мог бы сделать вид, что не замечает его покрасневших глаз, а мог бы спросить, в чём дело. Он не делает ни того ни другого. — Скажи мне, Пьер Кошон, — задумчиво говорит он, — я хоть раз приглашал тебя на свидание? Кошон вскидывает брови: а была необходимость? Они обошли вместе бесчисленное количество мест что в Компьени, что здесь, и едва ли хоть одна прогулка, кроме тех, самых первых, не окончилась поцелуями. — Строго говоря, — отвечает он, — ни разу, Джон Тэлбот. — Значит, — лукаво щурится Тэлбот, — завтра самое время. Нам нужно развеяться. Выходные, самые настоящие выходные — вот настоящий плюс его нынешнего положения. Конечно, ему всё ещё могут позвонить в любой момент, но он хотя бы не прикован к ноутбуку. С утра Тэлбот куда-то пропадает, а возвращается с букетом, украшенным до боли знакомыми зелёными соцветиями. — Откуда? — цепенея, спрашивает Кошон. Тэлбот не отвечает: галантно целует его руку. Одну из виноградных метёлок Кошон бережно закрепляет на его берете. После оказывается, что едут они все ввосьмером и — на машине Тэлбота. — Насколько аккуратно ты водишь? — нервно уточняет Кошон, одной рукой пристёгивая ремень безопасности, а другой придерживая любопытную морду Мэри. Воистину, у этой собаки нездоровая потребность в контроле! Интересно, в кого это у неё. — Ещё никого не угробил, — невозмутимо сообщает Тэлбот и добавляет: — По крайней мере, случайно. Кошон демонстративно фыркает. На заднем сидении, разложенном и застланном брезентом, собаки устраивают кавардак. Томми своим воротником отбивает место у окна. Его глаз заживает стараниями Пьера, каждый день методично закладывающего под веко мазь. Куда они едут, Кошон не спрашивает: наслаждается видом за окном, чешет подставляемые собачьи лбы и подбородки. Останавливаются они трижды, чтобы собаки точно не умаялись в душной машине и смогли попить. Тэлбот включает музыку — из их общей любимой. Кошон негромко мурлычет в ритм. И оживляется, когда указатель сообщает: они въезжают в Шрусбери. Он с интересом смотрит на Тэлбота, но тот только подмигивает, мол, сам увидишь. Собак выгружают из машины в четыре руки, распределяют поводки. Кошон вдыхает прохладный воздух и вертит головой. — Можешь догадаться, куда я тебя поведу, — хмыкает Тэлбот, но гадать не хочется. Они наворачивают по Шрусбери круги, выходят к берегам Северна и следуют его течению. Город вовсе не похож на Компьень. «Спасибо», — мысленно говорит ему Кошон. За эту непохожесть, не претендующую на его сердце. За посмурневшее, но ещё не разразившееся дождём небо, отражённое в водах реки в оправе плакучих ив. За Тэлбота. Он всё же мимоходом удивляется, когда они выходят к собору: по изогнутой улочке между красных кирпичных стен. Верно, так же в своё время предстала перед Тэлботом Сен-Пьер-де-Мини. — Собор Сент-Питер в Шрусбери, — говорит Тэлбот, склонившись к его уху. — Ты забыл Деву Марию, — рассеянно отвечает Кошон, изучая вертеп у входа. Тэлбот хмыкает: — Девы меня никогда не привлекали, что Назаретская, что Орлеанская, — и кладёт в доказательство руку Кошону чуть ниже поясницы. Тот шлёпает его в ответ по ладони, но скорее для проформы. Они с собором Шрусбери принюхиваются, приглядываются друг к другу. Тэлбот понимает и забирает у него поводки. — Нравится? — спрашивает он. — Больше, чем Корнхилльский? Кошон насмешливо поглядывает на него из-под ресниц: — Конечно, мессир. Осмелюсь напомнить, что Сент-Питер-апон-Корнхилл — англиканская церковь, а я — добрый католик. Тэлбот присвистывает, чем вызывает среди собак волнения. Томми пытается незаметно почесать глаз, но Кошон щёлкает пальцами по пластику воротника. — Ты что же, с одного взгляда отличаешь католические церкви от протестантских? — уточняет Джон. Кошон делает оскорблённое лицо: — Я епископ! — но тут же смягчается. — Просто погуглил. Про Корнхилльскую церковь. Тэлбот искренне хохочет. — Я здесь вырос, — говорит он, отсмеявшись. — Недалеко от Сент-Питер. И Девы Марии, — добавляет он под ироничным взглядом Кошона. — Полжизни на него смотрел. Ты мне обещан судьбой, святой Пьер. Бесполезно ругать его за святотатство. — Хочешь зайти внутрь? — спрашивает Джон. — Мы пока пройдёмся до Северна и обратно. «Интересное свидание», — думает Пьер Кошон, но благодарно кивает. Он зайдёт совсем ненадолго. Внутри тихо и почти пусто, только витражи и свисающее с потолка распятие приветствуют его. Кошон выдыхает и опускается на стул. Он думал, слова молитвы застрянут у него в горле, но они приходят легко, рвутся у него из груди. Кошон до боли сцепляет пальцы и закрывает глаза. Слишком ярко сияние пронизанных солнцем витражей, Божий свет проходит сквозь его веки — но не ослепляет. Спасибо, горячо шепчет Пьер Кошон пересохшими губами, спасибо, спасибо… — Спасибо, — повторяет он Джону Тэлботу, ждущему его на улице. И целует первым, дёргая на себя за ворот куртки.