Сен-Пьер-де-Мини

Епископ Кошон — не большой любитель ночевать с кем-то в одной кровати. Он не то чтобы параноик, но просто утром ему требуется до смешного много времени, чтобы окончательно проснуться, и допустить кого-то к этим интимным моментам кажется ему немыслимым. Он — совершенно точно не параноик — вообще-то и не собирался засыпать в кровати с Тэлботом: думал, тот добьётся желаемого и потеряет интерес. Но Тэлботу как будто ничего от него не надо — или, напротив, нужен весь Пьер Кошон целиком, даже заспанный и взъерошенный как воробей. В его взгляде только раз за ночь снова мелькает то хищное, невыносимо притягательное выражение — когда Кошон лениво интересуется: — Не выгонишь меня на ночь из номера? — Ни за что! — мгновенно отзывается Тэлбот и прижимает его к себе так, будто нашёл величайшую драгоценность и боится потерять. Наутро он, конечно, просыпает. Трезвонящий мелодией будильника телефон то ли закопан слишком глубоко под одеждой и одеялами, то ли заботливо выключен Тэлботом. Кошон жмурится на бьющее в глаза солнце и закрывает лицо первым, что попадается под руку. Минут пятнадцать ему требуется на то, чтобы протереть глаза и посмотреть, что это вообще такое. Берет. Тэлбот то ли забыл, то ли просто не посчитал нужным снять его, пока они не добрались до кровати, а теперь он удачно послужил Кошону маской для сна. Не трусы — и ладно, думает Кошон и предпринимает попытку выбраться из кровати. Тэлбот находит его медитирующим над телефоном. Кошон недостаточно проснулся, чтобы сформулировать хоть один ответ, но проклятая ответственность не позволяет ему отложить телефон. На приветствие Тэлбота — тот выдыхает его на ухо — он только неопределённо мычит и снова закрывает глаза, прислонившись к чужому плечу. На то, чтобы выпить кофе, его, слава богу, хватает. Кофе, кстати, неожиданно хорош. — Нравится? — самодовольно спрашивает Тэлбот, перебирающий его волосы. — Нашёл плитку, так что это — моего приготовления. — Нравится, — признаётся Кошон и жмурится. Ему так хорошо, что это почти что больно. Чашку кофе спустя он всё-таки собирается и открывает сообщения. «Карл сходит с ума. Ты куда пропал?» — пишет Жиль. Глаза у Кошона закатываются сами собой. Карл всегда сходит с ума, а если нет, то ему готова помочь с этим дражайшая маменька. «Занимаюсь нетворкингом», — сухо отвечает он. Тэлбот, подглядывающий через его плечо, громко фыркает и хохочет: — А я-то думал, чем мы с тобой заняты, — но обиженным не выглядит. Вскидывает брови на список писем и сообщений в телефоне Кошона и идёт сначала вызволять из его чемодана ноутбук, а потом — наливать ещё кофе. — У тебя всегда так много работы? — интересуется он. — Всегда, — коротко отвечает Кошон и только потом прикусывает язык. Не хватало ещё, чтобы англичанин догадался, что он откладывал работу на ночь, только бы походить с ним несколько лишних часов по Компьени. Судя по выражению лица, англичанин ему достался догадливый. Из кровати Кошон, кстати, так и не выбирается. Сидит, скрестив босые ноги и накинув на плечи одеяло, и постепенно обрастает вещами: ноутбук, телефон, зарядки для вышеперечисленного, кофейная чашка, тарелка, на которой Тэлбот сообразил хотя бы подобие завтрака… Сам маршал лежит, вытянувшись, рядом, но за государственную тайну опасаться нечего, смотрит он только на епископа. И то и дело отвлекает его, едва ощутимо поглаживая пальцами по бедру. Кошон ёжится от пробирающей дрожи. Он не против отвлечься: лучше пусть голову занимают мысли, недостойные епископа, чем то, как поведёт себя Жиль, узнав, что за условия его друг предложил англичанам, — он чувствует грядущий удар всё сильнее с каждым сообщением, напоминающим о том, что Жиль не знает, не знает, не знает… «Я не обещал им хорошего решения», — раздражённо думает Кошон. Для того, кто заведомо был в проигрышном положении, он справился отлично, вот только от французского двора он понимания не ждёт. Шершавые пальцы Тэлбота скользят ниже. Кошон закрывает глаза.

***

— У тебя нет аллергии на собак? — интересуется Тэлбот, сдвигая набок берет. Весь день провалялись в кровати, стыд и позор, от поцелуев начинают саднить губы, и не повод ли это остановиться, вспомнить, кто они есть. Но за окном накрапывает дождь, и Кошона клонит в сон, а ещё Тэлбот признался: ждал дождя все эти дни, чтобы Кошон взял его за локоть под зонтом, ну или хотя бы можно было укрыть его своей курткой. От этого смешно, но Кошон не смеётся — обнимает его за руку. — Нет, — отвечает Кошон. — А что? — У меня собаки, — Тэлбот говорит так, будто это всё объясняет. Ну и что он собирается предложить? Переедет в Шинон, Париж, да всё в тот же Компьен — Кошон отчаялся исправить его произношение, — увезёт его с собой в Лондон, и кем он станет там, военным трофеем маршала Тэлбота? Одна идея лучше другой. Он так потрясён неуместностью, нереалистичностью этого вопроса, что так и не находится с ответом. — Эй, Джонни, не зевай! — мурлычет себе под нос Тэлбот на знакомый Кошону мотив и поясняет: — Разведываю обстановку. Если предоставится возможность — глупо будет упустить её, — а потом поворачивается к нему и смотрит донельзя серьёзно: — Я влюбился в тебя, Пьер Кошон. Вот и всё. Он чувствует себя обнажённым — больше, чем есть на самом деле, — раскрытым до самого нутра. И паранойя, сколько её ни отрицай, бьёт в набат у него в голове. Но — всех его дипломатических навыков, всего опыта не хватит, чтобы ответить на это иначе, чем: — Это взаимно, Джон Тэлбот, — чудо, что голос не подводит. Пальцы дрожат, их сводит странным щекотным холодком — и так же быстро отпускает. Впервые с появления Жанны из Домреми он не чувствует себя брошенным и… Может быть, завтра он уговорит Джона вместе с ним осмотреть внутреннее убранство Сен-Пьер-де-Мини. Сейчас у них найдутся другие дела.