Чёртов епископ

Кто бы мог подумать, что они пойдут гулять с собаками под дождём! Джон считал, что его фраза была скорее угрозой: осень, мол, бывает разной, а процесс самопознания способен завести меня в такие бездны, которые тебе вряд ли понравятся. Но Пьер, кажется, воспринял её как план на будущее. Ну или порция кофе оказалась чересчур поздней — и потому лишней. Впрочем, Джон не против. Собаки, привыкшие к совершенно разной погоде, — тоже. И пусть им не достаётся всех тех поцелуев, которыми одаривает Джона Пьер (и Пьера — Джон), кажется, они счастливы вдоволь вымокнуть и набегаться по грязи. Неудивительно, что отмывать их приходится практически час! Насквозь мокрый Джон на цыпочках поднимается в спальню. Пьер, отправленный спать, и правда спит — сознательный человек, которому, в отличие от некоторых, завтра на работу; и даже возбуждённая собачья возня на первом этаже его не разбудила. Скинув на тумбочку футболку, Джон осторожно сдвигает его со своей подушки и, приобняв, почти мгновенно засыпает — успевая, впрочем, почувствовать, как собаки запрыгивают на кровать и устраиваются мохнатыми грелками со всех сторон. …Ни на какую работу Пьер, разумеется, не едет: взглянув на душераздирающее зрелище, которое представляет собой его сонное лицо, Джон — вовсе не абьюзер и насильник — предлагает выбор. И Пьер выбирает остаться; и долго, долго, долго нежиться вдвоём в постели, прежде чем спуститься на кухню и сделать горячие бутерброды — обжарить хлеб и колбасу, положить сверху сыр и дать расплавиться, но не растечься, присыпать чёрным перцем, накрыть вторым кусочком хлеба… Как раз и кофе успевает настояться. Они выпускают собак в сад и завтракают на веранде, сдвинув кресла. В планах на день — целое прекрасное ни-че-го. Такая осень Джону определённо по вкусу, ничуть не меньшей той, что с пирогами. Интересно, какие новые сплетни успеют за сегодня разлететься по посольству?

***

«Вы поглядите, кто снова в строю!» Первое сообщение в чате сопровождается ссылкой с интригующим заголовком «Кем ты была околдована, Франция?», перекидывающей на сайт умеренно скандального — и смутно знакомого — СМИ. Надо же, её прислал Ричард — вроде бы равнодушный к любым новостям! Джон трёт глаза: не задремал, пока ждал пробуждения Пьера? Нет, сайт никуда не исчезает; и заголовок не плывёт, невообразимо меняясь, — значит, не сон. Может, вернуться в чат и пробежаться сначала по остальным сообщениям?.. Но взгляд цепляет первая фотография, на пару абзацев ниже заголовка. Точно не сон? Они с Пьером на крыльце посольства — просто держатся за руки, но если пролистать ниже… Если пролистать ниже — они целуются, а потом вместе идут к машине; и сердце пропускает удар, потому что — доволен, доигрался в публичность, что будешь делать, если из этой искры разгорится пламя и Пьера депортируют во Францию?.. Тебе обязательно надо выпендриваться, правда, Джон? Иначе жизнь не мила! Впрочем, после прочтения статьи легчает: автор изо всех сил пытается раздуть скандал, но ни работники посольства, ни случайные прохожие, которых он опрашивает, не видят в происходящем ничего ужасного. Кто-то из атташе даже вдохновенно вещает про символизм их союза: религия и армия, Франция и Англия; и пусть автор такую точку зрения категорически не разделяет («Епископ и маршал — это не символизм, это богохульство и святотатство!»), Джон, возвращаясь к фото с поцелуем, самодовольно думает: «А мы и правда хорошо смотримся вместе». И — не позволяет себе испугаться этой мысли. Завершается статья очевидным — хоть и неверным — выводом: ясно, мол, почему условием заключения мира стала смерть Орлеанской девы, и удивительно ли будет, если однажды выяснится, что французский епископ всю Столетнюю войну был на стороне Англии? «Во-первых, — хмыкает Джон, — быть всю войну он никак не мог. А во-вторых… неуважаемый журналист, с открытием о его предвзятости вы опоздали почти на полгода». В чате друзья состязаются в остроумии. «Ну наконец-то, а я боялась, Джонни совсем форму потерял!» «Раньше Джон Тэлбот лапал английских солдат — теперь пришла очередь французских послов!» «Уже можно делать ставки, кого он облапает в следующей статье?» «Бери выше: не просто облапает, а устроит международный скандал с участием как минимум трёх стран! Две — это теперь мелко». «Вы клоуны», — пишет в чат Джон. «А то ты не знал!» — немедленно отвечает Томас. Конечно, знал. Сам ведь такой же клоун. На телефоне Пьера срабатывает будильник. Выключив его с коротким вздохом, Пьер устраивается головой на плече у Джона и сонно протирает глаза. — Любовь моя, — вздыхает Джон, — кажется, я всё-таки загубил твою карьеру. — И давит нервную улыбку, но это, честное слово, выше его сил. Пьер осторожно, полувопросительно забирает у него телефон, читает чат, а затем и саму новость — и фыркает: — Да ладно, mon cher, можно подумать, они меня уволят! Как будто у них за забором очередь на место французского посла. — Подумав, он прибавляет: — У них и забора-то нет. Здание посольства и правда совершенно беззащитно перед неприятелем: ни забора, ни даже клумб, хотя бы условно очерчивающих границу, входи кто хочет. Вот он, английский маршал, и вошёл. — Да и реши они меня уволить, телефон разрывался бы. Конечно, оба они, не сговариваясь, в ту же секунду смотрят на телефон Пьера — который молчал до этого и молчит сейчас. Пьер нажимает кнопку блокировки — пропущенных нет, лишь нейтральная заставка, — торжествующе улыбается и не менее торжествующе замечает: — А ещё этот журналист едва ли понимает значение слов «богохульство» и «святотатство»! Куда таким статьи писать? Но на работу Пьер, впрочем, едет более тревожным, чем обычно. Привычно открывая перед ним дверь машины, Джон на мгновение касается губами его щеки: я с тобой, любовь моя, если что — звони в любой момент, примчусь и заберу. И, обернувшись, застывает. На крыльце собралось, кажется, всё посольство. Неужели всё-таки увольнение — и вот они, взволнованные… Нет, погодите, они любят Пьера, но расстроенными не выглядят, скорее встревоженными. Значит, ещё ничего не решено? Благодарно сжав пальцы, пообещав одним взглядом: всё будет хорошо, mon cher, — Пьер как ни в чём не бывало идёт к дверям. Джон наблюдает, наверное, чересчур пристально — готовый убить каждого, кто даже просто криво посмотрит. Вот один из работников — вроде бы француз, привозивший им документы, — что-то спрашивает у Пьера. Вот Пьер отвечает строго, привычно нахмурив брови, но всё же с улыбкой. Вот… Спина покрывается мурашками: они не ликуют открыто, но кажется — будто из-за туч вышло солнце, летнее такое, насквозь тёплое, подставляй лицо и руки и улыбайся. Джон, выдохнув, садится в машину. Значит, всё и правда хорошо. А подробности он вызнает у Пьера.