Чёртов епископ

— Джон… Джон слышит голос Пьера как сквозь толщу воды — сквозь толщу тревожного, почти кошмарного сна, где он опаздывает на самолёт, а поезд в метро тащится будто нарочно медленно, и значит, надо позвонить генеральному директору аэропорта и попросить задержать рейс, так многие делают, только где же его номер… И — да, надо ещё купить билеты, и почему-то именно на этот самолёт, как будто он летит не один, но — с кем? Бомба разрывается прямо в вагоне. Лицо обжигают огненные брызги, футболка вмиг промокает от крови, и обнявшая темнота — она из-за того, что погас свет, или из-за того, что вытекли глаза? Как выбраться, как найти дорогу в истошно вопящей тьме — да и нужно ли, не проще ли дождаться, когда спасатели вытащат бездыханное тело?.. — Джон! На лоб — там, в реальности, — ложится прохладная рука. Джон цепляется за это ощущение, за эту руку и выныривает из сна оглушённый, с тяжёлой головой, но живой и целый. — Ты дёргался и стонал, — озабоченно говорит Пьер. Джон целует его ладонь и только после этого находит в себе силы ответить: — Ничего страшного, дурацкий кошмар. — Хриплый со сна голос вряд ли успокаивает, поэтому, откашлявшись, он прибавляет: — Не про тебя. Мэри, оттеснив Пьера, с неодобрительным ворчанием вылизывает Джону лицо. Придумал тоже — кошмары видеть! Её забота и кофе на прохладной веранде довольно быстро приводят Джона в порядок, и он подначивает Пьера на время забыть о работе и выйти с собаками в парк. Пьер, тяжело повздыхав, соглашается; но телефон всё равно берёт с собой и то и дело в него заглядывает. — Да не умрут они без тебя! — не удерживается Джон. — Я боюсь, что эти-то как раз могут, — крайне серьёзно отвечает Пьер. Дальше пребывать с головой в рабочих заботах ему не позволяет Гарри: притаскивает здоровенную ветку и пихает лично мессиру послу в руки, отгоняя рычанием и других собак, и Джона. Пьеру не остаётся ничего иного, кроме как включиться в игру. — Твои собаки тебе под стать, — недовольно сообщает он Джону, когда Чарли, вдохновившись примером Гарри, тоже приносит палку. А пока Пьер не занят палками, его отвлекает хныкающий Томми, крутясь под ногами; в общем, никакой работы. Джон обнимает его, касается губами уха и мурлычет: — Что ты от них хочешь, они следуют за истинным пастырем. И даже признают за ним право на уборку отходов собачьей жизнедеятельности — Ричи торжественно садится напротив Пьера и, рыкнув, чтобы привлечь внимание, гордо поднимает голову. Этому Джон их научил, чтобы отпускать с поводка, не волнуясь за окружающую среду. Сделал дело — изволь отчитаться перед хозяином и сопроводить на место, требующее уборки. Измученный активным собачьим вниманием, Пьер издаёт стон. Джон смеётся: — Я схожу, а ты играй, играй, — надеясь, что Гарри, Чарли и Томми не решат рвануть следом и оставить трудоголика Пьера без присмотра. Они, к счастью, не решают.

***

В дверь звонят. Джон думает, что следовало бы взмолиться, перекрестившись, чтобы это оказалось не Его Величество в компании с Его Высочеством, как в прошлый раз, но ему слишком любопытно, чтобы хоть один вариант вот так сразу отсекать. Вдруг там будет весь французский двор? Это ж какая возможность перекидываться шутками про захват территории! Поэтому, цыкнув собакам — не стоит пугать незваных гостей милыми собачьими мордами, лучше он своей небритой рожей напугает, — Джон идёт открывать. — Спасибо, mon cher, — страдальчески бормочет вслед ему Пьер. За дверью оказывается смутно знакомый парень, кажется француз из посольства, если память не подводит; не французский двор, но тоже неплохо. Мгновение они смотрят друг на друга: Джон — с любопытством, француз — с паникой человека, серьёзно ошибшегося адресом и едва ли представляющего, куда теперь идти. Потом француз приглядывается, глаза его восхищённо вспыхивают, и он улыбается до ушей: — Здравствуйте! Я к Пьеру Кошону, рабочие документы передать. — Пьер! — зовёт Джон, едва удержавшись от того, чтобы прибавить «любовь моя». — Тут к тебе с работы! Пьер выходит на порог с кружкой кофе и в футболке Джона, сползающей с плеча. Вместе с ним выходят собаки, все шестеро, и Томми немедленно обнюхивает новые ноги и поддевает головой новую руку: чего стоишь, гладь давай. Француз, кажется, вот-вот умрёт от счастья, а посольству завтра едва ли грозит работа — только сплетни. Хочется надеяться, что великий и ужасный Пьер по такому случаю останется дома, милосердно дав подчинённым возможность обсудить всё от перстня до обнажённого плеча. Пьер, одарив протянутую папку убийственным взглядом, ворчит: — А предупреждать заранее, конечно, не надо. — Но документы забирает, даже кивает: — Спасибо, — и хлопает ими по бедру, зовя Томми обратно в дом. Уходит француз чуть ли не вприпрыжку — возрадуйтесь все, кто болел за английского маршала, он всё-таки растопил ледяное сердце мессира посла! Мессир посол хмурится, косясь на папку, и английский маршал, привычно разглаживая морщинку между его бровей, вопросительно мычит. — Не знаю, легче ли мне из-за того, что теперь они будут в курсе наших отношений, — признаётся Пьер, поглаживая кружку с кофе. — Как будто… как будто наоборот. «То есть целоваться на крыльце и позволять уносить тебя с работы на руках — это ничего страшного, а показаться в моей футболке на пороге моего дома — ужас-ужас?» Но говорит Джон другое, потому что понимает: публичное проявление чувств может быть затянувшимся розыгрышем или проявлением страсти к эпатажу, но такое закрытое, домашнее, подделывать никто бы не стал. — Официально мы друг другу никто, а где и как ты проводишь свободное время, не их дело. И… — Покусав губу, он всё-таки заканчивает: — Ты всё ещё имеешь право отказаться. Мне стоило подумать, что брак может навредить твоей карьере, прежде чем предлагать. Мне, в общем-то, достаточно видеть тебя по утрам, открывая глаза, мне достаточно варить тебе кофе, мне достаточно кольца на твоём пальце. Я смирю сердце, смирю жажду быть связанным с тобой на бумаге — только скажи. — Если вы не прекратите, мессир, я придушу вас, клянусь, — до смерти серьёзно обещает Пьер. Ставит кружку на стол и, обняв Джона так крепко, что у него, честное слово, почти трещат кости, шепчет: — Выбор мой — вот моя цена. Я не отступлюсь, Джон, я сказал это однажды — и я повторю столько, сколько нужно, чтобы ты перестал сомневаться. Слышишь? Джон слышит. И целует перстень на его левой руке.