Чёртов епископ

Лучшее время, чтобы предаваться экзистенциальным размышлениям, — утренние минуты, пока варится кофе. Без шуток: строго ограниченный промежуток, не меньше, но и не больше; а дальше — завтрак и никаких кризисов идентичности. Сегодня Джон как раз пытается этот кризис преодолеть, вытряхивая из памяти всё, что описывает его не как военного. Честно говоря, лучше бы не вытряхивал: одно дело — не знать, кто ты, другое — знать и понимать, что с возложенной миссией по продолжению славного рода не справишься и ожидания предков не оправдаешь. Зато теперь у него есть отличная шутка для Пьера — или не шутка, кто знает. Опуская перед ним кружку с кофе, Джон хитро улыбается: — Знаешь, что я подумал? — Мне уже страшно, — предупреждает Пьер, но заинтересованно приподнимает брови. О, в целом ему есть чего бояться! — Когда мы поженимся, ты станешь не только официальным родителем всех наших собак, но и графом Шрусбери, графом Уотерфордом и ещё много кем. Ну, по идее: никогда не интересовался, как наследуются титулы в случае брака, потому что догадывался, что на мне всё прервётся. — У тебя есть титулы?.. — Пьер выглядит не сильно удивлённым, словно ждал, что однажды вскроется какая-нибудь такая невинная подробность. В его голосе больше укора: и ты, мол, это скрывал? Или даже — и ты умудрился об этом забыть? «Да я бы с радостью забыл, причём навсегда», — мысленно кривится Джон, позор рода Тэлботов, у которого из наследников только собаки. И пожимает плечами: ну да, как-то так. А не вы ли, мессир, говорили, что всё про меня прочитали и всё знаете?.. — Я в детстве мечтал о титуле, — признаётся Пьер, отпивая кофе. — Потом… как бы сказать… отринул всё земное, решив, что заботы, связанные с титулом, помешают мне отдаться служению Господу; да и всё равно мы перед ним равны. Кстати, а твои титулы чем грозят? Экзистенциальным кризисом, очевидно. — Понятия не имею! — смеётся Джон. — Ты же знаешь, я не люблю эту… официальщину, поэтому игнорирую всё, что могу игнорировать. А лишить меня титулов не решаются, потому что я бешеный английский маршал, со мной опасно связываться. На самом деле — Джон догадывается — не в последнюю очередь именно титулы помогли ему получить звание маршала. Но всё же не титулы захватывали города и вели солдат в бой; значит, и без них он кое-что умеет, а уж его невоенная идентичность ими тем более не ограничивается. Например, из него неплохой повар, а любовник и вовсе отличный — судя по тому, что Пьер до сих пор не предложил питаться доставкой и каждое утро тянется за поцелуем, не протестуя, если поцелуй перетекает в секс. И собаки выглядят достаточно счастливыми, чтобы и хорошим хозяином себя можно было считать. Пьер неожиданно фыркает — и улыбается не менее хитро: — Сразу тебя разочарую: ты после брака епископом не будешь. Боюсь, даже я им не буду. — А я думал, ваш сан передаётся половым путём, — делано удивляется Джон, — и вы поэтому даёте обеты. — И понижает голос: — Переходи в протестантизм, там разрешены браки. — Насколько я знаю, — парирует Пьер, — церковь Англии негативно относится к однополым бракам. Так что, mon cher, я не смогу усидеть на двух стульях, как бы ни изворачивался. Дотянувшись через стол, Джон заправляет за ухо прядь его волос и ведёт пальцами по шее, спускаясь к ключицам. — А что насчёт лежания на этих стульях?.. — Предпочитаю диван, — в тон ему откликается Пьер. Туда они и перемещаются.

***

Приезд де Ре вносит хаос в их размеренную жизнь, но хаос неожиданно приятный: во-первых, он не собирается жить с ними и не заявляется в гости без приглашения, во-вторых, он не учит собак кружиться на задних лапах, а в-третьих… В-третьих, Джон, кажется, привык, что раз в несколько недель их покой что-нибудь да нарушает, и рискует заскучать, если всё будет слишком предсказуемо. Вспомнив мысль про расплату за добавление в друзья, он хмыкает: ну-ну, посмотрим, решится ли де Ре ещё раз испросить у Пьера разрешения на поцелуй. Вот только французский маршал не единственный адепт хаоса: если верить тесту на психопатию, Джон и сам тот ещё хаотик; должно быть, это отличительная черта всех маршалов. Хотя начинается всё с де Ре — который в один прекрасный день заглядывает к ним в допустимое по меркам нормального мира, но в слишком раннее по меркам их дома время: когда Пьер ещё спит, а Джон валяется в кровати с телефоном, лениво размышляя, хочет он дождаться его пробуждения или всё-таки встать. К чести де Ре, он предупреждает о своём появлении. К аргументу за то, чтобы оставить его на улице, — делает он это безапелляционно и за минуту до звонка в дверь. Дурашка Томми, всегда готовый помочь, несётся открывать — не забывая проверять, следует ли за ним хозяин, потому что одного стремления для отпирания замка недостаточно. Удивительно ли, что он врезается в диван?.. «Хорошо, что мозги ты себе вышиб давным-давно, — с нежностью думает Джон, — и более дурным уже не станешь». Томми, словно ничего и не заметив, к двери всё равно подлетает первым — и долго пляшет вокруг де Ре, пока тот не вздыхает и не подставляет щёку для слюнявого поцелуя. — Это останется между нами, — грозно предупреждает он, и Джон ухмыляется: ну да, мечтай. Справедливости ради, списка «Что сегодня облизал Томми» у него нет. — Пьер спит, так что пойдём на кухню. Кофе сварить? — Если у вас найдётся хоть один стул, где вы не грешили, — ворчит де Ре, но по глазам видно, что он смеётся. — Если ты считаешь грехом поцелуи, придётся постоять, — спешит обрадовать его Джон. — Если только секс — не волнуйся, Пьер предпочитает что-нибудь помягче. Хотя вот вчера в ванной… Де Ре закатывает глаза и, видимо, смиряется, потому что садится на первый же стул, на удосужившись проверить: а вдруг они, грешники, наврали и вдобавок следы прелюбодеяния не посчитали нужным убрать? Наш дом вообще быстро учит смирению: тут, как-никак, живёт епископ. Томми устраивается под его стулом — вот уж собака без проблем с доверием. Впрочем, когда у тебя отсутствуют даже зачатки инстинкта самосохранения, странно ли всем подряд не доверять?.. После первого глотка кофе де Ре долго смотрит то на кружку, то на Джона и наконец заключает: — На месте Пьера я бы тоже сбежал к тебе в Англию. — Это комплимент? — усмехается Джон. А де Ре даже не ехидничает, просто кивает: — Да. Потому что это, — он поднимает кружку, — очень вкусно. Поклонившись: рад вашей высокой оценке, магистр, — Джон салютует своей кружкой: — За вкусный кофе! — И за то, что нам больше не обязательно быть полководцами. «О, не меня одного терзают всевозможные кризисы», — хмыкает Джон. И присматривается к Жилю де Ре по-новому, с мыслью, что он маршал не просто на словах, что он тоже прошёл войну, и этот длинный багровый шрам на предплечье, быть может… Жиль, точно ощутив взгляд, поворачивает руку, пряча шрам, и едва уловимо качает головой: я, мол, не готов это обсуждать. Джон вспоминает, как разговор с Пьером на днях казался ему вскрытием гноящейся раны, — и думает, что раны, оставленные войной, будут гноиться снова и снова, сколько их ни вскрывай. Не так легко с первого раза вычистить, высказать всё, что назрело. Может, однажды они все: и французский двор, и английский, и союзники обеих сторон — смогут поговорить не как враг с врагом — как друг с другом. Доживёт ли до этого прекрасного дня бывший полководец Джон Тэлбот? Вряд ли. Жиль, передёрнув плечами, роняет тихо, но веско: — Война закончилась. Как бы Джону ни хотелось саркастично хмыкнуть: «Да ты что, а я не заметил!» — он чувствует невысказанное «Ты можешь в это поверить? Я пока — с трудом». И откликается эхом: — Война закончилась. Томми, вышедший на середину кухни, потягивается с громким и торжественным мяуканьем. Не рассмеяться невозможно — ну так они и не пытаются; и призрак войны отступает, напуганный живым смехом. Жиль допивает кофе и ухмыляется: — Всё хотел спросить… Какой косметикой ты пользуешься?

***

Пьер застаёт их в ванной за абсолютно подобающим маршалам занятием: они красят глаза, обменявшись тенями и подводкой. Конечно, процесс сопровождается ворчливыми комментариями: «Ну кто так делает?», «Нет, с ними надо по-другому работать», «Я смотрю, тебя стрелки рисовать вообще не учили?» — и ловлей рук друг друга, чтобы показать, как правильно. — Я смотрю, вы нашли общий язык, — усмехается он и обнимает Джона за шею, требуя утренний поцелуй; пожалуй, чересчур демонстративно. Атмосфера вмиг сгущается до предгрозовой, Джон кожей чувствует повисшие в воздухе молнии и ждёт раскатистого треска. А когда, позволив Пьеру отстраниться, открывает глаза, — чуть не фыркает: Жиль старательно изучает потолок, не насвистывает разве что, но косится в их сторону так, что вот-вот заработает косоглазие. Ну вот что с ним делать? Джон знает два проверенных способа разрядить напряжение, и убийство тут явно не подходит. — Ну чего смотришь, иди сюда, — шепчет он по-французски. Жиль недоумённо вскидывает брови: я, мол, услышал то, что услышал? Джон, вздохнув, притягивает его за футболку: тебе что, особое приглашение нужно, я и так уже на французском обратился, ну? Повторять не приходится: Жиль впивается в губы, как страдающий от жажды — в бутылку воды; можно подумать, сейчас оттолкнут, ну я же не настолько зверь, в самом-то деле, чтобы подарить надежду и тут же её отобрать?.. Но настолько, чтобы чужая хищность возбуждала не меньше покорности. Можно ли назвать Пьера покорным — вопрос, требующий тщательного обсуждения, и явно не в процессе поцелуя, тем более не с ним. Целуются они долго, словно Жиль и правда берёт плату за сигареты, причём с процентами; и в проценты входит расцарапанная до крови шея. Кровь слизывает Пьер, проворчав что-то о порче имущества Римской католической церкви, и Джон, приобняв его, пытается не думать, что сразу с двумя он никогда не целовался, но как же не думать, если это, оказывается, невероятно горячо? Особенно когда с одним из них вы красили друг другу глаза, а с другим и вовсе вместе живёте. Первым отстраняется чуть осоловевший Жиль; облизывает опухшие губы, интересуется у Пьера: — Ты ему разрешил? — Разве я сторож сердцу моему? — безмятежно улыбается Пьер, почёсывая Джону затылок; сплошное блаженство, вот как должен выглядеть идеальный день. Впрочем, разве их дни, полные объятий и ленивой ласки, выглядят не так?.. Ухмыльнувшись, Джон приобнимает их обоих за плечи: — Ну что, продолжим в кровати? — и наслаждается выражением смятения на их лицах. Когда бы ещё представилась возможность так пошутить?