Чёртов епископ

Утро начинается… Джон предпочёл бы, чтобы оно не начиналось вовсе. Потому что, когда Пьер не открывает тому, кто трезвонит в дверь, идти разбираться приходится ему — он же как-никак хозяин дома, а ещё — английский маршал, и если епископа вы можете безнаказанно разбудить рано утром, то вот маршала… Маршал Джон Тэлбот рывком распахивает дверь — и застывает, силясь понять, правда ли он проснулся. На пороге светятся от счастья принц Генрих и Карл VII. Наверное — да точно! — полагается поклониться, церемонно пригласить их внутрь, устыдиться разбросанных по дому рваных носков… Но Джон слишком сонный, чтобы стыдиться; да и чего стыдиться после того, как открыл дверь в футболке и трусах? А ещё — это они пришли в гости (между прочим, без предупреждения!), это они стоят на пороге его дома, и мало ли что диктует этикет — у него здесь прав больше. Если оштрафуют за то, что встретил их в неподобающей одежде, или за то, что приблизился к Его Высочеству без носков, это будет как минимум забавно. — Доброе утро королевским особам, — бормочет Джон. И, прикрыв ладонью зевок, интересуется: — Кофе хотите? Ну не оставлять же их за порогом. Пока Генрих, сцепив пальцы в замок, нерешительно оглядывается, Карл ведёт себя так, будто был здесь тысячу раз: по-хозяйски обходит первый этаж, разочарованно вздыхает, видимо, не обнаружив собак (собаки не дураки, они прячутся в спальне), и, взяв Генриха за руку, тащит на кухню. Джон идёт следом, постепенно просыпаясь и лениво думая, что стоит, вероятно, надеть штаны, но… это подождёт. В кофе Высочество и Величество добавляют одинаковую порцию сливок и сахара и пьют по-королевски неспешно. Джон свою кружку опустошает в несколько глотков, морщится, когда сердце подскакивает в груди (а думал, оно уже на кофе не реагирует), и наконец извиняется: — Прошу прощения за свой неподобающий внешний вид, я не был оповещён о визите и не успел подготовиться. — Мы приехали не к вам, а к собакам, — успокаивает Карл. Генрих смотрит на него с ужасом: проявление неуважения к подданным! Это только в сказках короли могут смотреть на народ свысока: «Ты никто и звать тебя никак», в жизни всё сложнее. Джон смеётся — и негромко свистит. В ответ на свист по лестнице топочут, стуча когтями, лапы — верные английские псы несутся на зов. — Собаки… — выдыхают Генрих и Карл; и Джон, раньше об этом не думавший, замечает: а ведь они чем-то похожи, не как близнецы, не настолько, чтобы спутать, но что-то… что-то есть. Собаки охотно подставляют уши и животы, дают лапы — столько, сколько получится удержать, — и все они, все семеро, выглядят невероятно довольными. Мэри, должно быть, осталась с Пьером и ещё не знает, какое счастье — или несчастье, тут как посмотреть — им привалило.

***

Пьер, как положено священнику, изгоняет демонов в лице Высочества и Величества в сад. Собаки, конечно, отправляются с ними: пятеро — играть, Мэри — контролировать происходящее безумие. Судя по морде, она считает, что привалило им скорее несчастья. «Извини, — разводит руками Джон, — не впускать их было не в моей власти». Он варит ещё кофе, теперь для Пьера, и с любопытством наблюдает через его плечо за работой дипломата — то есть за пререканиями с де Ре. Оказывается, пыль под троном была не единственным, что Карл тянул в рот — или, вернее, ко рту, ведь он не ел — облизывал; и его воспитатели давно ведут список всех облизанных вещей и людей. «С кем поведёшься…» — ухмыляется Джон, вспоминая, сколько раз де Ре целовал руку Изабо. И это только при нём! Если Карл и правда оближет Генриха… Джон многое бы отдал, чтобы посмотреть на их лица. Но пока, кажется, Карлу милее собаки. — Сколько уже? — интересуется он у Пьера, когда они сидят на веранде, наблюдая за бегающими по саду детьми. Думает отстранённо: «Их ведь всех ещё кормить» — и надеется, что Карл остановился у Генриха или где-нибудь ещё, так что не придётся придумывать, куда его уложить. Хотя он, наверное, будет счастлив разделить с собаками лежанку — или забраться в шкаф, как когда-то в детстве. Пьер показывает три пальца и, вдруг фыркнув, суёт под нос телефон. «Ставлю на то, что сир Карл управится за сегодня, — пишет в чат Дюнуа. — Меня всегда восхищала его целеустремлённость во всех тех делах, где она не нужна». Джон приподнимает брови: его наконец-то отпускает тоска по связанному с Жанной? Или он текстоверт, которому в переписке общаться и шутить проще, чем в жизни? Или у него просто не было настроения открываться в присутствии английского, мать его, маршала?.. Карл с хохотом валится в траву, собаки немедленно облизывают ему лицо и руки; принц Генрих, помедлив, нерешительно — или брезгливо — садится рядом. — У него есть все шансы, — кивает Джон. Пьер хмыкает: ещё бы, мол, кто-то вздумал сомневаться в Его Величестве.

***

Следить за словами, готовить обед и ужин на четверых, а не на двоих, не ходить полуголым — это ладно, это несложно. Но не иметь возможности поцеловать любимого человека в собственном доме — уже чересчур! Прямо Джону никто не запрещал, но когда он потянулся к Пьеру на веранде, тот нервно прошептал: «Дети же!» Пальцы, значит, целовать можно, а как в губы, так сразу ни-ни? «Подумаешь, дети! — мысленно ворчит Джон. — В их возрасте пора бы знать, что люди могут любить людей своего пола и это нормально!» Да и когда два взрослых человека живут вместе, особенно в доме одного из них, а не в съёмной квартире, тут, кажется, нечего уже не понимать. Поэтому на кухне, прямо перед началом ужина, он ловит Пьера в объятия и, не давая ни слова сказать, целует в губы — жадно, хищно, не позволяя сразу же отстраниться и сделать вид, что ничего особенного между ними нет, вам, дети, просто показалось. Карл, радостно взвыв, аплодирует — как болельщик команды, наконец-то забившей гол. Генрих смотрит на них задумчиво, но ни капли не удивлённо. — Я так и знал. Папа сказал, что я придумываю, но когда вы, маршал, накинули куртку на Его Преосвященство, я сразу всё понял. И непривычно, торжествующе улыбается. — Вы так проголодались, мессир маршал, что кидаетесь на людей? — бормочет красный от смущения Пьер. Мессир маршал, кивнув, с удовольствием кидается на него ещё раз, тем более что теперь скрываться не от кого. Собаки вьются вокруг, и ноги разом щекочут шесть хвостов.