Чёртов епископ

Тэлбот любит летать, но путь из Парижа в Лондон запоминает вовсе не поэтому: Пьер Кошон отключается носом ему в плечо сразу же, как они взлетают. Через несколько минут плечо начинает предательски неметь, но Тэлбот всё равно довольно улыбается, перебирая волосы Пьера, и косится в окно. Там, внизу, исчезает за облаками Париж, а вместе с ним и французский двор, и война, и девка Жанна — и вся Франция. Когда облака расступятся, их будет ждать Англия. Родной туманный Альбион. В последнее утро они выпили по чашке кофе — в тишине, глядя друг другу в глаза, не улыбаясь, словно на поминках. Но разве это не было поминками по Компьену, где они провели столько прекрасных, пусть и наполненных ядом долга дней — и куда вряд ли когда-нибудь вернутся?.. Тэлбот надеется, что Лондон — его Лондон, с собаками, вечерними прогулками в парках (фрисби, мячики, найденные в траве палки и трупы белок), утренним кофе со специями и сливками по вкусу, — понравится Пьеру Кошону не меньше. Но это, конечно, будет совсем не Компьен. В мозгу Тэлбота рождается почти безумная идея: когда они устроятся в Лондоне, когда новая жизнь станет жизнью привычной — навестить Компьен. Да только позволят ли ему, английскому захватчику, ступить на вражескую территорию? А главное — позволят ли Пьеру Кошону вернуться в родную страну, и вовсе не из-за того, что он теперь посол Франции в Англии?.. «Это война, — думает Тэлбот, — и если они не понимают, что у всего есть цена, они дураки. Было бы лучше, чтобы песчаные берега Уазы окрасились кровью, чтобы в кофейнях вместо выпечки и сиропов пахло смертью, чтобы увял едва расцветший виноград?..» Для них, не успевших привязаться к Компьену, — возможно. Но в сердце Тэлбота Компьен успел занять слишком важное место, и потому гибель Жанны за долгий покой его летних веранд — пустяк. Онемевшее плечо за то, что Пьер теперь будет жить вместе с ним в Лондоне, — тоже.

***

От участи быть опрокинутыми на пол и зализанными до смерти их спасает только воспитанность и выдержка собак: бросься они разом под ноги или на руки — Тэлбот вряд ли сумел бы устоять, особенно с Пьером Кошоном в объятиях. Но после того, как Пьер оказывается на диване, они вылизывают всех без исключения. Слюнявые поцелуи достаются и Вик. Тэлбот, приобняв её за плечи, шепчет: — Спасибо, что присмотрела. А она усмехается, пихнув его локтем в бок: — Теперь никуда не денешься, придётся представить нам своего… друга. Он и не собирался скрывать переезд Пьера и их отношения: даже если бы друзья не подозревали, что он, так сказать, играет за обе команды, это был бы отличный повод наконец выйти из шкафа. Вопрос лишь в том, как скоро Пьер… да что уж там, как скоро они оба будут готовы выйти в свет. Наверное, когда этот свет перестанет таращиться и тыкать пальцами. Или когда это станет слишком привычным, чтобы обращать внимание. Вик уходит, и они целуются — сначала здесь, на диване, затем в спальне. Шесть собачьих носов сопят у Кошона за спиной, двенадцать собачьих глаз внимательно глядят на Тэлбота, всё понимая и, кажется, не собираясь ревновать. Ещё одно лицо, которое можно облизывать, ещё две руки, чтобы чесать животы, — разве плохо? Засыпают они, конечно, все вместе, и Тэлбот улыбается сквозь сон: он скучал по упёршимся в спину лапам, по недовольному ворчанию под одеялом, по вздохам, обжигающим ноги. Но, улетая, и представить не мог, что в первую же ночь в его постели окажется кто-то кроме собак — не только на, собственно, эту ночь. Если повезёт — на всю жизнь.

***

Первые дни Пьер отсыпается, курсируя между кухней и спальней, и даже крепкий кофе не мешает ему отключаться каждые пару-тройку часов. Во что превратила его нервы эта война — или, может быть, главным образом переговоры и давление французского двора? Тэлбот не знает и не решается спрашивать: захочет — расскажет сам; только, сочувствуя, привыкает слушать музыку в наушниках и подпевать вполголоса, не громче. Лаять собакам на маячащие за забором лица он, впрочем, позволяет, выпуская их из дома с задорным «Хэй!», заменяющим команду «Голос». Церквями Тэлбот не интересуется и показывает Пьеру одну, скорее пытаясь соблюсти формальность: вроде как на что ещё смотреть епископу, который в Компьене кружил возле одной конкретной церкви? Но Сент-Питер — не Сен-Пьер, это было очевидно, просто Тэлбот иногда мастерски закрывает глаза на очевидные вещи. Закрыть глаза на прищур, с которым смотрят друг на друга Пьер Кошон и Сент-Питер, ему не позволяет совесть. Впрочем, он и не собирался. Они гуляют в Кенсингтонских садах; рядом с ними — старое здание нового, восстановленного посольства, куда периодически заглядывает Пьер, и Тэлбот пытается вспомнить, знал ли он, что было там раньше. Кажется, нет: никто об этом не говорил, видимо полагая, что, как бы ни кончилась война, послу Франции не найдётся места в Англии. Нашлось. А вечером, когда на огромный шумный Лондон спускаются сумерки, они выводят собак. Оказывается, держать шесть поводков в четырёх руках гораздо удобнее, чем в двух; кто бы мог подумать? Пьер кидает им то фрисби, то мяч, то палку и радуется, словно ребёнок, когда они послушно приносят всё обратно — только, бывает, отдают не сразу, рыча и требуя кинуть ещё раз, но как-нибудь так, не отбирая, почему ты не можешь оставить мяч в моих зубах и одновременно отправить в полёт?.. К счастью, обходится без беличьих трупов.

***

— Знаешь, — говорит однажды Пьер Кошон, — пусть божия любовь жестока и чиста, теперь мне гораздо больше по вкусу земная. Угадав в интонации, в улыбке уголками губ намёк, Тэлбот щедро делится с ним земной любовью, покрывая поцелуями шею. Неудивительно, что в итоге они оказываются в кровати: земной любви много не бывает и поцелуями она не ограничивается, в ней есть место и объятиям, и прикосновениям шершавых пальцев, и слиянию, дарящему удовольствие, с которым сравним только полёт — на самолёте, конечно, не на крыльях. В голову лезут совершенно ужасные, греховные, богохульные мысли: а способна ли такое наслаждение дарить божия любовь? К счастью, когда живёшь вместе с епископом, ходить на исповедь в церковь необязательно. Но это подождёт, есть вопрос важнее. Тэлбот убирает с лица Пьера влажные от пота волосы и шепчет, переплетая их пальцы: — А хочешь познакомиться с моими друзьями? — Хочу, — после коротких раздумий кивает Пьер. Теперь главное — отыскать время и день, которые устроят всех. Это он, бездельник, вернувшийся с войны, может плевать в потолок, а остальные — люди занятые.

***

Конечно, они встречаются в пабе — куда ж пойти приличным англичанам и не менее приличному французскому епископу? Тем более и паб вполне приличный — или, по крайней мере, был таким, когда Тэлбот заглядывал в последний раз. Пьер забивается в угол, прижимается спиной к стене, глядит напряжённо, словно его сюда — и в паб, и в угол — против воли загнали. Тэлбот сжимает его руку: эй, всё хорошо, я рядом, а ты не обязан становиться душой компании. Пьер ловит взгляд и отвечает благодарной улыбкой. Пару минут спустя он расслабляется, минут через пять — делает глоток пива, а через десять даже включается в разговор — судя по озадаченному виду, не всегда сразу понимая, о чём речь, но тем не менее вставляя реплики в тему. Тэлбот наблюдает украдкой за реакцией остальных и приходит к выводу: Пьер явно нравится его друзьям. Кому он вообще может не нравиться?.. Но нравятся ли его друзья Пьеру? Не жалеет ли он, что пришёл в паб, что прилетел в Лондон, что тогда, в Компьене, согласился выпить вина с английским маршалом — и теперь живёт в доме с шестью собаками, спит в постели с не особенно знакомым, в общем-то, человеком? Его ли это было решение — или он, тяжело переживающий богооставленность, ухватился за первого, кто проявил внимание и понимание? И так уж вышло, что первым оказался английский маршал — любитель завоёвывать не только земли, но и сердца, выглядящий достаточно свирепым, чтобы не рискнуть от него сбежать. Алкоголь, говорят, действует как депрессант, вот и затягивается петля тревоги на шее — собаке собачья смерть, достойное наказание искусителю, соблазнившему слугу божьего. Привычные, живые и пушистые, антидепрессанты остались дома, и Тэлбот обнимает Пьера, тоже живого и довольно пушистого, грозно щурясь на шутку Томаса: уведут, мол, твоего епископа. Ну-ну, пусть попробует кто-нибудь увести, я отсеку ему руку — как отсекали раньше ворам…

…только если сам Пьер не захочет быть уведённым куда-нибудь от меня подальше.

Пьер накрывает его ладонь своей, и тревога неохотно, но всё-таки ослабляет хватку. …Что не мешает Тэлботу уже дома спросить — и боясь, и желая услышать ответ: — Не жалеешь, что перебрался сюда? Взгляд Пьера полон тепла и нежности, так что вмиг становится стыдно за то, насколько изводит тревога, и из-за этого — ещё тревожнее. Тэлбот обнимает Пьера со спины, утыкается лбом в плечо, шепчет беззвучно: прости, что я такой нелепый, что я, в общем-то, раньше не состоял в отношениях, что я вроде бы стольких зарубил, ничего бояться не должен, но мне страшно, мне так страшно, что однажды ты купишь билет обратно в Компьен — один, только себе и только туда… — Нет, — отвечает Пьер, откинув голову и запустив пальцы в его волосы. — Ни секунды.

***

— Какие у нас планы? — спрашивает утром Пьер. И, помолчав, уточняет: — На жизнь. Сейчас бы расслабиться, выдохнуть: значит, он не собирается сбегать во Францию!.. Да только тревога снова накидывает петлю на шею; ну сколько, сколько можно тревожиться? Тэлбот пожимает плечами; хочет улыбнуться, мол, да какая разница, живи сегодняшним днём, а что будет — то будет! Но клоунада — это хорошо, это спасает в тяжёлые дни, а всё-таки без доверия отношения не построить. Что, как не доверие, фраза «у нас»?.. Поэтому он признаётся: — Я стараюсь не думать о будущем. Понятия не имею, как люди живут без войны: я-то в ней провёл больше половины всей жизни, а уж если про взрослую её часть говорить!.. Сейчас у меня есть собаки, есть ты… — Осекшись, Тэлбот неловко посмеивается: — Извини, вот такие приоритеты, — но Пьер Кошон понимающе кивает; чего ещё ждать от епископа, в самом-то деле. — Но продумать на несколько шагов вперёд мирную жизнь не так легко, как сражение. Так что я предпочитаю не продумывать: пусть это течение вынесет меня к какому-нибудь неплохому берегу. По взгляду Пьера не поймёшь, жалеет ли он, что не задал этот вопрос перед переездом, или соображает, где взять контакты хорошего психотерапевта. Второе, впрочем, не проблема: Тэлбот уверен, что стоит заикнуться, и друзья с радостью посоветуют стольких, что можно будет до конца жизни каждую неделю к новому ходить. — Просто жить, — наконец задумчиво произносит Пьер, — это отличный план. В конце концов, мы девяносто шесть лет не то чтобы помнили, как это делается. …Нет, Тэлбот не ошибся, в него влюбившись.