Полутона

      

Сквозь сон я слышу звук шагов

И голос, что меня зовет,

И где-то очень глубоко,

Я предрекаю свой восход.

Войди, войди в мой темный дом,

Зажги свечу, что на окне,

Пусть этот мир горит огнем,

Мы не сгорим в его огне.

***

      «…В далекой стране, где леса шумели под ветрами, а реки несли свои воды к морю, находилась маленькая деревня, затерянная среди холмов. В этой деревне жила девушка по имени Элиана. Все жители знали, что была она колдуньей, но любили ее и плохого слова не говорили, ведь обладала она редким даром вылечивать от самых страшных болезней. И старые, и молодые — все приходили к ней, никому она не отказывала и всем помогала. Все хвори обходили эту деревню стороной…»

      Гермиона поморщилась: голос мыслей заглушали раздающиеся рядом хлопки заклинаний. Она отложила книгу на ступени и посильнее закуталась в пальто, обращая взгляд на сражавшихся неподалеку Долохова и Роули. Первый бил в своем стиле: невербально, играючи, в то время как Роули выкладывался на полную, не тратя времени на разгадывание заклятий, а просто уворачивался.       — Давай, Торфинн, что ты мнешься, как баба?!       Становилось все теплее, и Гермиона чаще выходила из осточертевшего особняка на улицу — еще один день, проведенный в темной библиотеке, и она бы точно спятила. Наблюдая за пожирателями, она меланхолично — уже меланхолично — прикидывала, скольких из них еще разыщет Лорд. Большинство из появившихся в поместье давно условно-знакомых лиц предпочитали делать вид, что не замечают ее. Не то чтобы это не устраивало Гермиону.       — Все! Мать твою, Антонин, дай вздохнуть, — уперев ладони в колени, Роули склонился, весь измученный. Сбоку раздался хохот — Долохов, как всегда, победил. Разгоряченный, он подошел к крыльцу, на котором она сидела, и схватил полный бокал воды, тотчас осушив его, запрокинув голову. Капли скатились по жилистой шее к простой — Мерлин, магловской — майке, пропитанной потом в районе груди. Темный взгляд скользнул к Гермионе.       — Ты все в своих книжках, малышка? — ее каждый раз коробило его обращение.       — Ага, — безэмоционально откликнулась Гермиона.       Не так давно она решила, что, раз временно живет здесь и совсем не знает, сколько это «временно» будет длиться, прятаться и бояться не станет. Они, вроде как, на равных правах.       — Дай эту свою сигарету, — «этой ее» Долохов называл все, что с фильтром и упаковано в заводскую пачку. Выудив из кармана одну такую, она протянула ему и понаблюдала, как кончик поджег всего лишь щелчок пальцев — его странная невербальная магия.       — Как ты это делаешь?       — Это? — вновь щелчок, и он раскрыл ладонь, демонстрируя парящий над ней маленький огонек. Лукавый взгляд сверху-вниз прошелся по Гермионе. — Я еще много чего могу.       Закатив глаза, она вернула книгу на колени.

      «Однажды слухи о чудесах Элианы достигли ушей умирающего короля. В отчаянии и желании вернуть здоровье, он отправил своих лучших рыцарей на поиски колдуньи. Когда они нашли ее, король сам прибыл в деревню. Элиана, увидев страдания монарха, использовала всю свою силу, чтобы вылечить его. Король, испытав на себе чудесный дар, тут же захотел заполучить колдунью, чтобы исцеляла она его воинов, сделав армию короля непобедимой.

      Однако Элиана, не желавшая, чтобы ее дар использовался для войны, отказалась. Король не мог смириться с отказом и в ярости приказал выкрасть ее ночью и забрать в замок. Элиана оказалась в золоте и роскоши, но ее сердце было полно тоски. Каждый день она исцеляла солдат, но ее душа угасала…»

      Щелчок, удар — на ровном газоне мадам Розье теперь красовалась выжженная яма. Выпад — заклинание просвистело, несясь к дереву, и через секунду из трещины расщепленного ствола повалил дым.       — Здесь так ничего не останется, — раздраженно кинула Гермиона, вновь захлопывая книгу и уже намереваясь подняться, чтобы уйти. Долохов, лишившийся партнера, не иначе как летал по поляне, методично уничтожая все роскошество подъездной дорожки.       — Давай со мной, малышка! — резво крикнул он. — Посмотрим, кто кого.       — Откажусь, — поджав губы, ответила она и подхватила оставшиеся книги. Было предельно очевидно, «кто кого».       — Разве не хочешь научиться тому, чем я тебя тогда приложил?       Звучало не то чтобы красиво, но тут-то он был прав. В конце концов, когда еще доведется взять урок у одного из самых страшных приспешников Темного Лорда? Пораздумав, она все же опустила книги обратно на ступеньки и достала палочку из кармана.       — Вот уж это тебе точно не понадобится, — он указал на черное пальто, доходившее почти до щиколоток.       — Разве не лучше привыкать сражаться в чем угодно? — сняв его и отбросив в сторону, Гермиона зябко повела плечами.       — Сейчас ты запутаешься, упадешь и проиграешь, какая с того наука? Это мадам Лестрейндж могла бросаться в драку в корсете и на каблуках, — о, да, она прекрасно помнила, как твердые кости корсета вдавливались в ее ребра, пока с сумасшедшим смехом та выцарапывала буквы на ее предплечье. Рука заныла так же, как и всегда, когда память щедро подбрасывала моменты, которые хотелось бы забыть.       Долохов начал снисходительно, играючи бросаться самыми безобидными, насколько могла судить Гермиона, проклятиями. Первая вспышка была, должно быть, экспеллиармусом, вторая — совсем детским заклинанием подножки. От них Гермиона с легкостью отбилась простым «протего», почти не двигаясь с места. Следующим было «таранталлегра», и тут ей пришлось шагнуть в сторону: сила заклинания была такой, что от выставленного щита ее толкнуло. Раз за разом он увеличивал напор, все так же не произнося ни слова, и Гермиона сама не заметила, как начала, ничуть не лучше Роули, кружить из стороны в сторону, стараясь не то что выставить щит, а хотя бы не напороться на очередную вспышку.       — Так не пойдет, малышка, напади хоть раз!       Сдув упавшие на лоб пряди, она выцепила одну единственную секунду и бросила «конфундус». Долохов отбил его легким взмахом и широко улыбнулся.       — Уже лучше!       Они закружили вновь. То ли из-за скуки, то ли из-за выпивки, улучшающей его настроение, пожиратель очевидно поддавался — сражайся он в полную силу, у Гермионы не было бы и шанса, тем более, что слишком много месяцев прошло с последнего раза, когда ей приходилось так быстро ориентироваться. Он давал ей мгновения на то, чтобы послать ответное проклятье, а не просто стоять, и играючи отражал их, посылая в след новое.       Она как раз бросила «остолбеней», как вдалеке показались две фигуры. Черную мантию было ни с чем не спутать, а рядом… Вспышка ударила Гермиону в грудь, и, повалившись на землю, ей только и оставалось проводить взглядом Лорда и Розье, удалявшихся в сторону сада.       — Ну, что, прошляпила? — поморщившись, она села на траве, ища палочку. — Для второго раза неплохо.       — Это был третий, — кисло проговорила Гермиона, наконец нащупав древко. — Второй я стерла обливиэйтом.       Хмыкнув, Долохов убрал палочку в кобуру на поясе и бросил что-то вроде того, что если ей будет скучно, она может прийти еще раз, и удалился. Подняв пальто и книги, Гермиона отправилась к себе — хотелось сменить платье и смыть зеленые разводы на руках и коленях.

***

             В окнах ни спальни, ни ванной больше не виднелись никакие фигуры. Гермиона надеялась, что все те разы, когда видела их вместе, они обсуждали тот самый «совместный проект», благодаря которому она сможет выходить в город. Спустя проведенные в поместье дни она была готова едва ли не молиться за то, чтобы Розье скорее стала министром: так Гермиона могла бы навестить Уизли или вновь получать почту — хотя едва ли знала, как начать письмо для Пэнси. Что она вообще могла бы сказать…       Внезапно стали понятны и волнение, и злость Паркинсон — выходило, какое-то время она уже точно знала о Лорде. Теперь Гермионе казалось, что сама она была слепой и непроходимо глупой. В тот самый день, когда Пэнси пришла в Мунго — что еще могло напугать ту так сильно, неужто всего лишь закрытый камин? Так стали понятны и все те взгляды, и рука, крепко сжимающая ее, когда Пэнси рассказывала про Азкабан. Конечно, она, должно быть, надеялась, что Лорд освободит Драко — а что Гермиона? Вместо того, чтобы заниматься действительно важными вещами, не смогла помолчать один единственный вечер! Тогда Он пришел сам, а теперь…       Раздосадованная, она забралась под одеяло и, немного подумав, взяла с тумбы книгу, начатую днем. Едва ли сборник сказок мог дать ей хоть какие-то ответы, но Гермиона уже отчаялась, перебрав все имевшиеся в поместье книги по колдомедицине, и взяла этот небольшой том. В конце концов, может в нем найдется какая-нибудь легенда про чудесное исцеление от яда змеи.

      «…Однажды хитростью Элиане удалось сбежать из замка. Вернувшись в родную деревню, она увидела, что деревня была сожжена, а ее жители унесены болезнью, которую она не смогла предотвратить. В горе и безысходности Элиана решила заключить свою силу в камень, чтобы больше ни один мужчина не мог использовать ее дар.

      Тем временем король искал ее, намереваясь вернуть в свое королевство, и, наконец, нашел.

      «Я не понадоблюсь тебе, моя сила теперь здесь» — сказала она, показывая камень.

      Король, алчущий вернуть дар, вырвал камень из ее ладони, но тут же услышал шепот девушки: «Жизнь в крови, кровь в сердце, сердце в губах, а губы в поцелуе. Этот камень никогда не послужит тебе…»

      Разгневавшись, он сорвал ветвь тиса, и, в порыве ярости, пронзил сердце Элианы. Ее тело король завернул в свой плащ и бросил в бурные воды реки.

      Долгие годы после король хранил таинственный камень, все больше понимая, что пророчество колдуньи оказалось правдивым. Волшебный дар был недоступен ему, а в мрачных коридорах замка лишь виделись призраки, сводившие его с ума. Вылеченные однажды солдаты все чаще требовали лечить их и впредь, и, не получив этого, в конце концов подняли бунт, свергнув монарха.

      В последние дни жизни он скитался по развалинам своего королевства, терзаемый муками и сожалением. В одну ночь луна осветила ему путь и у той самой реки он вновь увидел Элиану, на ее плечах был плащ, а рука сжимала ветвь тиса.

      Король упал на колени, с последними силами произнеся ее имя, но вместо утешения лишь услышал шепот: «Эти дары не для тебя…»

      Он осознал, что все, чего он когда-то хотел, теперь стало его проклятием. Опустив камень в протянутую ладонь девушки, он закрыл глаза, и его душа, терзаемая муками, ушла в вечность.

      Дух Элианы так и не покинул этот мир и продолжал скитаться у реки. Вечерами, когда туман окутывал берега, она появлялась перед случайными путниками, предлагая им свои загадочные дары — камень, в который она заключила свои заклинания, плащ, в который ее завернули, и ветвь, которой пронзили ее сердце. Каждый из этих предметов светился таинственным светом, маня к себе, но дух Элианы знал, что ни одному мужчине эти подарки не принесут счастья…»

      Дочитывая последние слова, Гермиона уже клевала носом — строчки сливались в одни сплошные кляксы, буквы двоились и резали уставшие зрачки. Наконец отложив книгу и закрыв глаза, она так и не смогла уснуть.       В обрывках полудремы ей виделись лес и далекая деревня, черные искореженные развалины сгоревших домов, стучали лошадиные копыта, по темным каменным коридорам бродили прозрачные силуэты. Звенел молот кузнеца, разлетался детский смех, натруженные руки стирали белье, тянулся запах свежеиспеченного хлеба. Стонали сотни голосов, соломенные матрасы лежали в ряд, пот и кровь стекали по бледным лицам. Гладь костей, гниющая плоть, опаленная кожа. Блестящие ягоды, кувшин молока, горячая каша в простой миске. Звенели доспехи, с адским лязгом скрещивались мечи, ржали кони. Над окном сушились травы, очаг дарил тепло, тихо урчала кошка. Бурлила река, ледяная вода пронзала грудь тысячью кинжалов. Лился лунный свет, сверкали зеленые глаза и развевались черные волосы. Окровавленные губы шептали, а ветер подхватывал: «Жизнь в крови, кровь в сердце, сердце в губах, а губы в поцелуе…»       Рывком сев в постели, Гермиона прижалась спиной к изголовью. Собственная кровь набатом била в ушах, но сперва казалось, что то все еще доносились грохот копыт и леденящие душу стоны.       Руку жгло, и, раскрыв ладонь, Гермиона увидела камень, таинственно сверкнувший гранями. Выровняв дыхание, она окинула спальню взглядом: никого не было и стояла тишина, серебристый свет луны из окна падал на ее кровать. Быстро поднявшись, она взяла палочку, и, накинув халат, выскользнула в коридор. Казалось, призраки из сна поджидали за каждым поворотом, и ноги едва не перешли на бег, пока не достигли, наконец, нужной двери.       Щелкнул замок.       Присев на край кровати, Гермиона вновь разжала ладонь с камнем, всматриваясь в тусклое свечение. Только что увиденный сон уже неумолимо мерк в памяти, смешиваясь в одну нестерпимо-лихорадочную картину.       Взмахнув палочкой, она рассекла ладонь, и, взяв окрашенный алыми каплями камень, коснулась им рта профессора. На мгновение пискнув, как и все разы до этого, диаграмма не показала ничего нового. Ничего не изменилось. Вздохнув и поджав губы, Гермиона залечила порез и принялась очищать кровь, ехидно усмехаясь над собой в мыслях. Ну, конечно, а чего она ждала? Наверное, Лорд прав — у нее действительно была склонность к бестолковым действиям, и это он еще не видел, как Гермиона пыталась найти прямое руководство в детской сказке…       Рука дрогнула.       «Жизнь в крови, кровь в сердце, сердце в губах, а губы в поцелуе…» — пронеслось в мыслях.       Недоверчиво взглянув сперва на Снейпа, а затем на камень, Гермиона подумала, что терять ей было уже все равно нечего: просто не получится еще раз, и тогда она точно оставит эту затею.       Поднеся камень к губам, она провела по нижней одной гранью, поморщившись. Край был недостаточно острым — он скорее рвал, чем резал нежную кожу. Почувствовав крупные капли крови, тут же устремившиеся вниз по подбородку, она подвинулась ближе, и, склонившись, закрыла глаза.       Прикосновение холодных губ. Во рту почувствовался привкус металла от попавшей собственной крови. Было тихо — лишь дыхание Гермионы и слабый стук чужого сердца под ладонью, весь дом спал, комната тонула в густой тьме…       Диаграмма разразилась оглушительным сигналом. Раздался шумный вдох. Чья-то рука схватила ее горло, отталкивая. Распахнув глаза, Гермиона ошарашено встретила черный взгляд напротив, в котором калейдоскопом мелькали непонимание, удивление, и, наконец, ярость на грани бешенства.       — Потрудитесь немедленно объясниться, мисс Грейнджер! — раздался холодный голос рассвирепевшего профессора.

***