Полутона

      Смерть к тебе не питает страсти,

Жизнь тебя проиграла стуже,

И смерти ты не нужен

***

      Вокруг была темнота. Она не вызывала ни страха, ни боли, ни тоски. А что, должна была? Ему-то уже вообще ничего не полагалось.       Он всех подвел. В очередной раз, в общем-то. И даже Гермиону, вот хотя бы тогда, когда не смог справиться с империусом. Особенно тогда. У нее он что, был сильнее, чем у Крауча? Нет, это Гарри — идиот, каких еще поискать, а лучше не надо. Она так старалась ради него, а он даже умереть не смог по-человечески — продолжал жить, зачем-то давая ей надежду. И Джинни… Но она хотя бы уехала, а Гермиона была рядом, смотрела на него этим своим взглядом, которого Гарри не заслуживал. А потом отличился еще сильнее: не додумался сам достать палочку, раньше времени раскрыв свои планы. И заставил ее страдать, опять.       Такой уж он хороший друг. Просто лучший в мире, дайте два.       Все было бы давно кончено, встреть он полагающуюся ему Аваду в Запретном лесу. Дамблдор бы дальше как-нибудь разобрался — Гарри был уверен. Профессору Макгонагалл стоило бы выполнить свою давнюю угрозу и превратить его в часы — уж тогда бы он перестал наконец опаздывать на свидание со смертью. Она, должно быть, его заждалась.       Мальчика-который-никак-не-умрет.       Может, это так работала мантия отца? Сказка оказалась полностью правдой?       Отец… честно говоря, больше всего на свете Гарри надеялся их всех увидеть. И родителей, и Рона, и Сириуса… всех, кто умер из-за него, но пока что никого не было. Лишь вспышки — отголоски круциатуса, каменные стены, мелькавшие на краю сознания в этой странной пустоте. Порой ему виделось и лицо Гермионы — сначала испуганное, но отрывок за отрывком оно становилось сосредоточенным, отчаявшимся, злым, решительным — самым разным, и Гарри уже начинал сомневаться, не сошел ли он с ума раньше времени. До этого-то ему казалось, что те сны — осколки видений Волдеморта, приветственные открытки из далекого Азкабана, доставленные быстрой совой самого высшего класса — мерзким запертым внутри крестражем.       Сначала Гарри думал, что просто повредился рассудком. Может быть даже сидел где-то в Мунго, но уже в другой палате, на пару с Локонсом пуская слюни. Но затем окончательно пришел к выводу, что все-таки уже умер и, должно быть, попал в чистилище.       Ну не могло же, в конце концов, быть так, что Волдеморт видел спящую Гермиону, или, например, трогал ее руку у камина, подозрительно похожего на ее собственный? А потом… если бы не и так непроглядная тьма сознания, Гарри изо всех сил зажмурился бы. Нет, крошечного и почему-то фиолетового всполоха того, что он увидел, совершенно точно не могло быть, значит, он все же мертв, а теперь несет какое-то странное наказание.       Потом были ветер, черное звездное небо и ощущение триумфа, свободы — почти такое же он и сам когда-то чувствовал, взмывая на Молнии вверх. Восторг прокатился по нему почти ослепительно, и все вновь погрузилось в темноту. Умер, точно умер. Может быть, ему повезло, и ублюдок чудесным образом отправился вместе с ним — это бы объяснило эти придурошные видения. Конечно, тот заслуживал смерти стократ хуже, но, откуда Гарри знать — возможно для Риддла видеть лицо магглорожденной — по списку сразу после самого факта смерти. Ублюдок. Гарри совсем не хотелось, чтобы именно Гермиона мелькала в предсмертных видениях Волдеморта, но это можно было потерпеть, если он правда сдох.       Утвердившись в этом своем выводе, Гарри с умиротворением вернулся к темноте, пока на ее бесконечной границе (что за глупость он нес? Гермиона бы обязательно отметила, что у бесконечности никаких границ не бывает) не показался, к его удивлению, запах вишни. Какой-то… приблизившийся, чужой и при этом будто бы знакомый. Любопытный. До Гарри вдруг дошло, что мертвецы — не очень любопытные ребята. Но он-то умер, ведь так?       Тот запах вишни — он вырвал его откуда-то, покружил в не самом приятном (вообще-то, ощущалось так, будто кто-то норовит вырвать из него печенку) вихре и отпустил, все же оставшись в памяти. Или вокруг. Неужели покой так и пахнет — этой сочной подсахаренной вишней? Разве небытие не должно быть небытием? В представлении Гарри запахи были уже чем-то. Но, пожалуй, провести вечность среди этой вишни было бы не так уж плохо. Может быть, шутница-судьба решила, что он заслуживает хоть чего-то хорошего.       «До встречи с родными не дотягиваешь, но вот тебе хотя бы вишня» — должно быть, так она подумала. Ну, что ж.       Вот только тьма начала куда-то деваться.       Гарри показалось (но, конечно, мертвецам ничего казаться абсолютно точно не может), что плотная завеса как-то обмякла, побледнела. Начала отваливаться кусками, как старая штукатурка. Только что были лишь вишня и темнота, а теперь — звуки, будто бы сквозь толщу Черного озера. Может, на самом деле он там и умер? И его выловят, как рыбину — интересно, пропадут ли жабры, или он так и останется? Хорош Герой! Зато близнецы Уизли смогут шутить, что он склеил ласты. Невилл так переживал… А Гарри и его подвел, ну, конечно.       Расставаться с темнотой решительно не хотелось. В конце концов, он так долго к ней стремился. Ему вспомнилось, что вроде бы так уже бывало, но затем что-то вязкое касалось губ, скатывалось по языку в горло, и заслуженная тьма вновь возвращалась.       Должно быть, нужно подождать, и зелье (с чего он решил, что то будет зелье?) вновь вернет его во мрак. Мертвые должны быть очень терпеливыми, и Гарри ждал. Одну вечность, вторую… Потом вдруг сообразил, что эта вечность наверняка отсчитывалась… ну, может, часами или днями?       Темнота, точно неудачное зелье, изо всех сил липла к стенкам его сознания, точно к котлу в подземельях Снейпа. Гарри сам не раз чистил такие котлы, и вдруг, посматривая на оставшиеся пятна, начал прикидывать, какое можно было бы оттереть следующим. Но, нет, вообще-то он ничего оттирать не хотел! По правде говоря, он начинал злиться — где то зелье?!       В какой-то момент все смешалось: раздражение, ярость — такая, какую он чувствовал лишь в моменты особой активности крестража, и вместе с этим оставшиеся черные ошметки темноты-жижи стекли куда-то вниз. Показался свет. Гарри приоткрыл один глаз.       Соображал он паршиво, но даже сквозь это помутненное, злобно тоскующее по темноте и зелью сознание, не мог не заметить, что очнулся он не в палате Мунго. Не могло же быть там, в самом деле, балдахинов и штор?! Да и, собственно, очнуться он по определению не мог!       Очков на нем не было, и предметы вокруг были лишь размытыми очертаниями. Гарри по привычке вскинул руку вправо, поводив по обнаружившейся под ладонью твердой поверхности, но очков там не нашлось, зато шумно покатились на пол какие-то стекляшки. Зелья?! Метнувшись вниз, отчего голова закружилась, он усердно пошарил рукой, будто бы мог найти то самое. Раздался хлопок, появилось маленькое существо. Домовой эльф — сообразил Гарри.       — Мне нужно зелье! — он сам поморщился от своего голоса, прозвучавшего так, будто кто-то прокатил мимо насмерть заржавевшую тележку. — Эй, подожди! — было поздно, домовик уже исчез. Выдохнув, Гарри продолжил свое занятие. Жизненно-важным казалось нащупать подходящую склянку.       Какое, к дракклу, «жизненно-важно»? Ты же умер!       Гарри отмахнулся от назойливого несвоевременно возникшего внутреннего голоса и с усердием продолжил перебирать пузатые прохладные колбы, пока дверь — он понял это по звуку — не открылась, и в комнату не наполнил отрывистый сосредоточенный стук каблуков. И эта Вишня…       — Мне очень нужно зелье, пожалуйста, — как можно вежливее попросил Гарри. В конце концов, ее аромат так приятно окутывал когда-то его тьму, и было бы неправильным ругаться прямо сейчас.       Вишня вскинула палочку. Черный размытый росчерк отправил его в отключку.

***

      Никакой тьмы больше не было — он проваливался куда-то, и, ничего не видя, вновь приходил в себя, как по щелчку. Моменты забвения больше не ощущались такими пленительными и осязаемыми — Гарри вдруг начал вспоминать, что именно так приходит сон. Ты либо видишь картинки, либо закрываешь глаза вечером и открываешь утром, просто понимая, что время уже прошло. Теперь сразу после этого осознания он не отказывался от попыток найти зелье. Так, будто знал, что конкретно ему нужно. Мгновенно появлявшийся домовик, кажется, что-то тонко пищал, но Гарри едва ли слушал. Ему казалось, что это Добби раз за разом зачаровывает вход на платформу девять и три четверти, за которой, Гарри был уверен, хранился тот желанный флакон. В моменты его особого упорства вновь появлялась Вишня и уверенно взмахивала палочкой.       Так, медленно до него начало доходить, что ни черта он не умер. А вот Добби — да, и появлявшийся в комнате эльф был кем-то другим, и никакое зелье Гарри не найдет.       Наваждение исчезало до одури медленно. Наверное, так чувствуют себя наркоманы, желая заполучить новую дозу — Гарри помнил те документальные передачи, что порой пролистывала тётя Петуния, не желая, чтобы Дадли смотрел что-то такое пугающее. Тот, должно быть, воспринимал участников реалити-шоу как актеров какого-то ситкома. И вот сам Гарри, пожалуйста — корчился на кровати, силясь найти нужную склянку, уже толком и не помня, зачем. Постепенно к нему начало возвращаться ощущение времени — по крайней мере, Гарри смог посчитать, что в комнате было светло уже семь раз, значит, прошла неделя. На восьмой день на тумбе возник стакан с какой-то жидкостью. Бульон? Почти наощупь схватив склянку, он выпил все без остатка, теперь вдруг понимая, что, вроде бы, бульон он хотел больше, чем зелье.       На десятый день он открыл глаза и даже ничего не искал.       На четырнадцатый сознание будто бы совсем прояснилось. Вскинув руку, кроме уже привычного стакана бульона он нащупал что-то тонкое и прохладное. Очки! Расправив дужки, он надел их, наконец получая возможность рассмотреть обстановку. Нет, это точно была не палата в Мунго. Запримеченный им уже давно балдахин изображал каких-то птиц и был темно-синего цвета. Кровать, в которой он лежал, была застелена дорогими — насколько Гарри мог судить — простынями.       Может, это — Малфой-Мэнор?       От первой связной мысли он дернулся, встал, несмотря на головокружение, и нащупал паркет босыми ногами. Осмотрелся. Комната была небольшой, но светлой. Две двери: нетвердой походкой Гарри приблизился к первой и дернул за ручку — заперто. За второй обнаружилась ванная. Искать свою палочку не было никакого смысла — он понял это даже едва соображающими мозгами. На нем была мунговская пижама совсем без карманов.       Закрытое окно тоже едва ли могло дать какую-либо подсказку: оно выходило на какой-то сад. Неосознанно Гарри поразился, что на деревьях уже виднелись крошечные весенние листья. Кажется, когда он отправился в Запретный лес, чтобы вызвать адское пламя, листья только-только опали. Теперь очевидно была весна, и, наверное, ранее утро: лучи солнца светили мягко, не тем золотисто-алым цветом, что бывает только по вечерам. Отойдя от окна, он запустил пятерню в волосы.       За всю свою жизнь он привык, что, оказавшись в непонятной ситуации, нужно как можно быстрее добраться до палочки — враг всегда был рядом, с нацеленным на него древком, и промедление могло стоить жизни. А теперь… палочки не было, никто рядом не стоял, да и сам Гарри провел невесть сколько времени, полностью уверенный в том, что вечная погоня закончилась.       Он прикрыл глаза, ощущая толкнувшееся будто бы под кожей желание вернуться к тьме. Оно зудело и пенилось словно в самих венах, и чем дольше Гарри думал о нем, тем отчетливее и острее ощущалась необходимость. Что-то оглушительно щелкнуло, и он распахнул глаза, почувствовав на лице и груди что-то теплое. Стакан с бульонном разлетелся на мелкие крошки, достав и до него. Оставшаяся жидкость тонкими полосками потекла по столику вниз, падая на паркет. Сорвав с себя очки, он принялся тереть их краем рубашки. Все бестолку.       Чертыхнувшись, Гарри зашел в ванную и открутил краны на полную, подставив под струи намыленные очки. Пропитанная жирным бульоном ткань рубашки лениво шлепнулась о его живот. Сжав зубы, Гарри подцепил воротник у основания шеи сзади и стянул рубашку, бросил ее на пол, и, зачерпывая полные пригоршни горячей воды, принялся смывать успевшие проникнуть сквозь ткань пятна. Простая работа странным образом отвлекала от мыслей о тьме, звенящих внутри головы. За их шумом и шумом воды Гарри не сразу понял, что щелкнула дверь, не эта — а запертая. Весь он тут же собрался, и, не закрывая краны, тихо двинулся в сторону выхода. Гарри понятия не имел, кого встретит в соседней комнате, но, стоило ему приблизиться, как он удивлено потянул носом.       — Поттер, что ты тут устроил?! — раздался недовольный девичий голос. Он определенно не ожидал увидеть Пэнси Паркинсон, стоящую в пол-оборота и накидывающую все новые и новые «экскуро» на залитую бульоном тумбу. Закончив, она обернулась к нему, будто бы совсем не удивившись его присутствию, окинула его взглядом, задержавшись отсутствии рубашки, чуть дернув бровью. — Зелья у меня нет, не проси.       Гарри внутренне поморщился от напоминания о толкнувшей его изнутри жажде, но бросил все силы на происходящее. Ничего было решительно не понятно.       — Что ты здесь делаешь? — задал Гарри вопрос, который, в его представлении, мог начать распутывать клубок.       — Ну, начнем с того, что это — мой дом, — снисходительно протянула она.       — Хорошо, что я здесь делаю? — поправил он, чувствуя, как вновь начинает закипать.       — Маглы называют это реабилитацией, — отмахнулась Пэнси, деловито переставляя колбы на уже чистой тумбочке. — Не знаю, чем тебя накачивал Дамблдор, но…       — Что, прости? — Паркинсон не заметила, как он неслышно сделал пару шагов вперед.       Она раздраженно выдохнула, и, хоть стояла к нему спиной, Гарри был уверен, что закатила глаза.       — Это неважно, я уж точно не вызывалась все это рассказывать, пусть лучше… Да прекратишь ты уже?! — она не успела понять, что очередной флакон разбился не от всплеска магии — Гарри его задел, рванув вперед и стараясь забрать палочку.       Ему никогда не доводилось сражаться с девочками, и вместе с желанием получить оружие он не упускал из головы необходимость быть аккуратным, при этом чувствуя себя абсолютно по-идиотски в одних пижамных штанах.       Выпад, схватить, отвести руку. Мир пошатнулся — оказалось, что через мгновение он уже сжимал чужую палочку в ладони, нависая над Паркинсон. Коротко оглядевшись, он понял, что они упали на кровать. Гарри перевел сконфуженный взгляд на лицо снизу, с растрепавшимися по нему черными прямыми волосами.       — Драккл тебя задери, Поттер!       Паркинсон недовольно пыхтела, и он поспешил приподняться, освобождая ее от своего веса, при этом продолжая удерживать ее руки. Стоило ему это сделать, как она вновь завертелась и исхитрилась схватиться за рукоять — Гарри пришлось сомкнуть свою ладонь поверх ее.       — Пусти!       — Отвечай, что происходит?! — в тон ей процедил Гарри, не собираясь больше предоставлять ей удобных моментов.       Она брыкалась как разъяренная саламандра, пару раз ощутимо ударив его в бок коленками, и пришлось придавить ее бедра своими. Паркинсон завозилась еще сильнее, тщетно пытаясь выбраться.       — Грейнджер освободила Темного Лорда! — в конце концов рявкнула она. Первым делом Гарри захотелось рассмеяться.       — Ты что, сумасшедшая? — почти с улыбкой и искренним сочувствием поинтересовался он, вместе с тем отрешенно понимая, что ослабил хватку на ее руках.       — Я? Это я что ли вытащила его из Азкабана и привела к себе домой?! — она окончательно взъелась от его фразы, но Гарри почувствовал себя странно — совершенно нереально. Вот напротив были вишневые губы, говорящие какие-то безумные слова — и они почему-то не изгибались в улыбке, не заходились в хохоте. Вишневые губы не шутили. Он замер всего на мгновение, которого оказалось достаточно.       Толкнувшись, Пэнси вытянула свою палочку, и в следующую секунду Гарри отбросило к изголовью кровати. Запястья обвили возникшие из ниоткуда веревки. Сбоку от себя он увидел взмыленную, растрепанную Пэнси, которая направила на него палочку.       — Темный Лорд на свободе и снова может колдовать. Ему помогла Гермиона. Это он велел забрать тебя сюда.       Гарри казалось, что никогда в жизни он не чувствовал себя так… так… Он дернулся, еще и еще, будто от достаточного усилия магические веревки могли исчезнуть. Она врала, это не могло быть правдой, это…       — Зачем? — произнес он и собственный голос показался чужим и невозможно далеким.       Пэнси бросила на него странный взгляд, но спустя секунду ее лицо вновь приняло раздраженное выражение. Она пожала плечами, слегка разведя руки в стороны.       — Вероятно, потерять тебя ей было страшнее, — сказала, будто втолковывала умственно отсталому самую очевидную истину. Прежде, чем Гарри успел бы что-то возразить, она подняла руку с зажатой в ней палочкой и выставила указательный палец в останавливающем жесте. — Мы тут оба застряли, а, вообще-то, в особенности — я. Так что не надейся постоянно на меня нападать! Сниму веревки, когда успокоишься.       Она вышла за дверь, оставляя Гарри один на один с разверзшейся, будто выжженной кислотой, пропастью в груди. Ему бы закрыть глаза — но и этого он не мог — лишь неотрывно смотрел в опустевший дверной проем, не в силах уцепиться ни за одну мысль.