Полутона

      

Но иным открывается тайна,

И почиет на них тишина…

Я на это наткнулась случайно

И с тех пор всё как будто больна.

***

      Теплое и крепкое огладило бедро, забралось под сорочку, давя весом на талию, скользнуло меж груди. Послышался тихий шелест, в густой тьме замелькали обрывки памяти: фиолетовый свет и чужая обволакивающая сила, стена за плечами, высокая темная фигура… Гермиона попыталась повернуться, но что-то не давало ей — то горячее, тяжелое. Она распахнула глаза, встречаясь с двумя блестящими черными точками.       — Ты! Опять?!       Она поднялась в кровати, выпутывать из захвата, скользнула рукой под ткань, выуживая придавившую ее во сне змею. Сброшенная на матрас Араминта лениво уползла на подушку, и, свернувшись, пару раз недовольно попробовала языком воздух.       — Еще раз, и я верну тебя в магазин, — отрезала Гермиона, но змея безразлично и невпечатленно положила плоскую голову на собственные кольца.       Она обнаружила ее в ту ночь или под утро — было уже не вспомнить. Всякому ужасу есть предел, и ее тогда, кажется, был достигнут. Она вся дрожала, стоя посреди пустой квартиры, но разум отчего-то вдруг сделался кристально чистым, мысли, точно детали механизма, отлично знающие свою работу, мгновенно и четко составляли план.       Кикимер возник после первого же ее зова.       — Перенеси меня в Мунго, четвертый этаж, вторая палата. Если там окажется темный Лорд, аппарируй меня и Гарри Поттера в Лютный, — она слышала саму себя словно со стороны, холодно рассудив, что даже ночью в переулке найдется доходяга, у которого можно будет отобрать рабочую палочку. В конце концов, отправляться в Аврорат все равно не было бы никакого смысла.             Домовик то ли ничего не сказал, то ли тогда ей не было дела до ворчаний. Рывок, ощущение невидимого крючка, тянущего за живот — и в нос ударил запах зелий, свет одной единственной лампочки над койкой кольнул привыкшие к темноте глаза. Гарри лежал там, под тонкой простыней, будто бы уже в саване, будто бы трепетно подготовленная для какого-то фанатичного ритуала жертва. Тихо ступая, Гермиона подошла к постели и коснулась его щеки. Он был теплым, таким красивым и, казалось, совсем здоровым.       — Ты сможешь его перенести сейчас?       — Здесь чары, — проскрипел домовик. — Все узнают.       Кивнув, Гермиона опустилась на край койки.       То была долгая ночь. Сознание сделалось холодным, четким, каким бывает только перед битвой, каким оно было тогда, в Хогвартсе. Она ни о чем не думала, лишь вглядывалась в больничное окно, не ожидая — точно зная, что в любую секунду появится Он и росчерком — какая ирония — ее же палочки закончит давно начатое дело.       Когда по небу протянулась предрассветная дымка, никто так и не пришел.       Кажется, лишь с первыми лучами она склонила голову раздумьях и, только когда поморщилась от ноющей боли, поняла, как, должно быть, крепко сжимала челюсть все те часы. В видневшихся из окна корпусах замелькали люди, в коридоре послышался звон передвигаемых тележек — больница просыпалась, и в любой момент могли прийти целители.       — Перенеси меня обратно, затем возвращайся сюда, — она даже не корила себя за приказной тон, казалось, ничто не было важно — только последовательные, точные и правильные действия. Только то, что поможет делу. Без сна проку от нее будет мало, значит — нужно поспать. Оказавшись в своей квартире и опустившись на диван, она провалилась в непроглядную глухую тьму, очнувшись от силы спустя два часа под шипение Живоглота. В дверном проеме показалась блестящая черная полоска, едва не заставив ее закричать, рука по привычке потянулась к карману, и лишь тогда лавина воспоминаний о прошедшем дне с грохотом обрушилась на ее сознание. Лорд забрал ее палочку, но оставил свою любимицу.       Прошло уже три недели.       Гермиона исправно покупала ей мясо, вытряхивая свои поредевшие запасы денег, ставила молоко в блюдце, но до идиллии им было далеко. Змея ее пугала: порой в черных глазах-бусинах ей виделось что-то совсем человеческое, заставляя шевелиться волосы на затылке. То и дело Араминта заползала в постель, опутывая тугими кольцами, грелась на груди. Никакого противодействия на нее не находилось: заперев однажды дверь спальни на всю ночь, на утро она проснулась в полном хаосе — невыносимое существо в отместку перебило всю посуду. Временами Гермиона порывалась засунуть ее в пакет и отнести туда, где взяла, но как объяснить продавцу, почему змея, несколько месяцев назад помещавшаяся ей в ладонь, теперь выросла до размеров приличной гадюки?       — Змеи — магические животные, — однажды сказал Лорд в один из тех вечеров у камина, когда Гермиона пожаловалась, что Араминта стала тяжелее. — Рядом с магией они растут.       Хватит об этом.       Скрипнули створки окон. Накинув халат, Гермиона высунулась в окно, на расстоянии прикурив сигарету — о том, чтобы делать это в близи лица, не могло быть и речи. Новая палочка слабо слушала свою хозяйку. Пришлось купить сразу две в Лютном переулке. И без того неподходящее древко стало и вовсе несносным после наложенных на него чар трансфигурации. Гермиона вообще не была уверена, удастся ли превращение, или в результате она получит не более, чем бесполезную резную деревяшку. О том, чтобы прийти в лавку Олливандера и напоказ расхаживать с новым древком не могло быть и речи — ей не нужны были ни малейшие подозрения на ее счет.       В конце концов, в палочке Лорда была кость, и едва ли мастер изначально задумывал продавать такой сомнительный дизайн детям-первокурсникам. Стало быть, Он сам трансфигурировал ее. Если бы она могла спросить… спросить, как же!       Хватит об этом!       Книга «Наитемнейшие чаротворения» постоянно будто бы насмехалась над ней, и Гермиона не раз порывалась запустить ее в камин вместо поленьев, даром, что дни становились все теплее. Осенью в Хогвартсе она так злилась на методы Птитимия, а теперь… Лорд сделал то, что сделал, потому что знал, что это усилит силу магии. Выходит, получилось? Интересно, он читал ту самую книжонку? И пробовал ли еще… Хватит, хватит!       Она жила одна все лето, а теперь казалось, все приходилось осваивать заново. Можно было приносить сколько угодно фиш-энд-чипс, вернуться в свою спальню, носить маггловские джинсы, и славно. Все было бы просто прекрасно, если бы самый опасный маг — и причина, и следствие, и решение ее проблем — не был на свободе, а часы с каждой секундой не отсчитывали момент, когда Аргентинский Василиск не станет достаточно смертоносным.       Гермиона зло стряхнула пепел с кончика сигареты, стуча ногтем по фильтру так, будто именно он был виноват во всех ее бедах.       Чудом — не иначе — она еще не упала в пропасть уныния.       За неимением других вариантов пришлось полагаться только на себя: отыскать внутри даже не нить, а тончайший волосок, за который можно было ухватиться и обрести шаткую, но опору. Кикимер, внезапно безропотно подчиняясь ее приказам, следил за палатой всю ночь, а по вечерам переносил ее, и Гермиона монотонно и упорно распутывала следящие чары, оплетавшие, как оказалось, все помещение, как сеть тончайших намертво перевязанных друг с другом ниток. Палочка почти не слушалась, обрекая ее на долгий и кропотливый труд, а плечи уставали под тяжестью Араминты, вновь отказывающейся оставаться в квартире одной. Гермиона ждала, что вот-вот — и Он придет, ворвется в Мунго, прошепчет то страшное, необратимое… но Он не приходил, и порой казалось, что и сам Он — выдумка, а однажды случившееся — лихорадочный сон.       Она держалась из последних сил, находя их сама не зная где.       Хотелось плакать и жалеть себя, но что за жалкое зрелище? Она вроде бы понимала все риски и все равно пошла на это, и все же все случившееся теперь казалось лишь мрачной рассказанной под покровом ночи сказкой.       Лорд поцеловал ее — невообразимым образом нащупав то самое, усердно скрываемое Гермионой от самой себя — и исчез. Теперь она почти могла произнести это вслух, и от этого факта небо почему-то не обрушилось, а по внутренним ощущениям — должно было. Лорд поцеловал ее. Кажется, она просто была полной дурой, вот и все.       Уничтожив окурок заклинанием, Гермиона проследила за тем, как неприметная министерская сова спикировала к окну, доставляя Пророк. Каждое утро она ждала то ли своего имени в заголовке, то ли недвижимой колдографии с черепом в небе — но ничего такого не было. Магическая Британия все еще держалась за незыблемые «постоянная бдительность» и обещания борьбы с чем-то плохим ради чего-то хорошего, успешно скрывая факт побега главного злодея, даже не зная, что произошел уже второй. Статьи наперебой все смаковали известия из Франции — министр умер от сердечного приступа, и все ожидали назначения даты новых выборов. С газетных страниц на читателей смотрели предполагаемые кандидаты, и один из них притягивал внимание больше всех прочих. Молодая женщина в изящной шляпе смотрела хитро и колко, так, будто бы уже обошла своих соперников.       «Адель Розье» — чернела подпись под изображением. Она была до того похожа на свою не столь дальнюю родственницу — Винду — что делалось дурно не одной Гермионе. По крайней мере, статьи Ведьмополитена пестрили домыслами и теориями о том, как приспешница Гриндевальда так успешно сохранила молодость.       Не найдя ничего интересного в остальных новостях, Гермиона отложила газету к копившейся стопке. Наспех пригладив волосы и переодевшись в форму Мунго, она подхватила сумочку и протянула руку Араминте — та неспешно обвила предплечье, затем устроившись вокруг талии и ребер под мантией — скрыть ее в рукаве больше не получалось. Застегнув пуговицы пальто, Гермиона зашла в камин, и, выдохнув, исчезла в бликах пламени.