Город криминала

Спуск курка и еле слышный выстрел раздаётся в лесной глуши. На светлой обивке тут же пятнами растекается бордовая жидкость, моментально впитываясь. Фары двух машин едва освещают местность вокруг, а гул заведённых моторов отдается в голове из-за сильной усталости. Вокруг ни души, не слышно ничего, кроме шелеста ветвей деревьев от редких порывов ветра. Дождь закончился совсем недавно, а потому ощущается запах мокрого асфальта и травы, а над головами темное небо, без единого намека на ясную погоду. Интересно, это из-за общего отношения Руслана к этому городу, или так просто совпало? Он и сам не знает, какой вариант будет лучше. Оглядевшись по сторонам и тяжело выдохнув, шатен принимается рыться в бардачке чужой машины.       — Что там?       — Это нам. После тихой усмешки, перед глазами Кашина появлятся стопка купюр, пока сам Руслан оглядывает перевёрнутую машину. Целью в этот раз были не деньги, а сам человек, но удержаться и не прихватить себе лишние пару тысяч было просто нельзя. А у Альберта свои разборки, в которые лезть не было необходимости. Да и желания, если честно, тоже. Главное, что денег заплатят. Никто ведь не ставил никаких запретов, верно?       — Можно ехать обратно. Машину и ..., — шатен оглядывает лимузин, обводя три расстрелянных трупа внутри, подбирая слова, после чего продолжает небрежно, — их, найдет кто-нибудь другой. Рано или поздно заметят отсутствие. Поехали. На разговоры сил тоже не было, поэтому рыжий без лишних колебаний двигается к автомобилю, проворачивая ключ зажигания.       — Я заебался, — снимая балаклаву и кидая ее на заднее сиденье, бубнит Руслан, прикрывая уставшие глаза.       — Поспи. Данила бы и сам не отказался. Выпитый ранее алкоголь подействовал как снотворное только сейчас, и единственное, чего хотелось — упасть лицом в подушку. Но ехать было нужно. Не в другой город, пока что, но по времени тоже немало.       — В теории мы можем остаться тут до утра, — устало проговаривает Кашин, откинувшись на сидении, сжимая руль в руках в попытке не уснуть. Выруливает на главную пустынную дорогу, рассматривая ее на наличие кочек и возможных ям.       — Можем, в теории, — в сон клонило неимоверно. То ли с непривычки, то ли просто организм перестал вывозить нагрузки. Руслан уже начинал клевать носом, забравшись на сиденье машины с ногами и поджав их к себе, смотрел в окно на темный лес, сквозь ветви которого пробивалась едва заметная луна, — по крайней мере, не было указаний ехать сразу же. Утром уедем. Он не хотел. Не хотел оставаться здесь еще хоть на одну несчастную ночь, но головой прекрасно понимал, что сейчас они просто не смогут доехать до Петербурга. Силы были на исходе, каждый сейчас мечтал о том, чтобы провалиться в сон хотя бы на часов так пять. Но Руслан, словно ребенок, не сумевший перебороть страх темноты, оказался один в пустой темной комнате, находясь к своему страху лицом к лицу. И бежать было некуда, и звать на помощь тоже не имело смысла. Казалось, что самый страшный кошмар вновь возвращается к нему.       — К себе заезжать не будешь? И вопрос, казалось бы, простой и не имеющий никакого подтекста, прозвучал как гром среди ясного неба, заставив продрогнуть каждую клетку тела.       — Нет. Руслан, по сравнению с предыдущими своими фразами, отвечает на вопрос слишком резко, а в голосе будто и вовсе пропали сонные нотки. Данила лишь губу прикусил, не в силах глянуть на товарища, и ему потребовалось около минуты, чтобы выдавить из себя жалкое:       — Извини, Русь. Но в ответ он уже ничего не получил. Стало стыдно, очень. За свои глупые вопросы и излишнее любопытство. Однако знал, что никто ни в чем его не винит, но это не мешало ощущать противное и назойливое чувство глубоко под кожей. Руслан ведь когда-то давно вскользь упоминал о своей неприязни к столице, но в подробности никогда не углублялся. На чужие раны не хотелось сыпать соль. Наблюдать за хмурым видом приятеля, за его нервно дергающимися руками и ногами не было никакого желания. Просто потому что тяжело. Тушенцова видеть подавленным и без настроения – та еще пытка для самого себя. Особенно тогда, когда начинаешь понимать, что причиной этого всего оказываешься ты сам. Солнце уже давно ушло за горизонт, а дорога всё не кончалась. Хотелось спать, спать и ещё раз спать. Вся эта "деятельность" слишком выматывала, практически никогда не давая возможности на спокойную среднестатистическую жизнь. Навстречу изредка проезжали машины, ещё реже шли на обгон. В тёмное время суток не особо хотелось рисковать и по случайности въехать в какую-нибудь машину или не войти в поворот. Еле уловимая мелодия из колонок придавала спокойствие и атмосферу поездке. В голове сразу всплыл образ, как когда-то в детстве Данила ездил со своим дядей на машине ночью. Он прекрасно помнил те эмоции: как спал в машине на заднем сидении, укрытый пледом, который всё время лежал в багажнике на такие случаи; как, заезжая по пути в круглосуточное кафе, уплетал пирожок с горячим чаем, сидя у окна. Запах горячего кофе вперемешку с машинным маслом и бензином на заправке прочно засели в голове, и именно сейчас Даня ощущал себя там. Как бы он снова хотел вот так просто и беззаботно проводить свое время, не думая о том, что он будет делать завтра и будет ли вообще; не приходилось думать о том, что впереди еще куча нерешённых вопросов, что теперь приходилось крутиться как белка в колесе. Наверное, это и называют взрослой жизнью? Если да, то Кашин очень жалеет, что в детстве хотел вырасти как можно скорее. Теперь же взрослая жизнь казалось настоящим кошмаром наяву. Придавшись воспоминаниям, парень невольно улыбается, ощущая приятное ностальгическое тепло, что разлилось внутри. На соседнем сидении уже спал Руслан, приоткрыв рот и размеренно сопя, изредка хмурясь от света фонарей, которые светили прямо в глаза, отчего его ресницы подрагивали едва заметно. Его тоже захотелось укрыть пледом и положить на заднее сидение, но кроме собственной кофты больше ничего под рукой не имелось. Машина останавливается у обочины, после чего открывается дверь, выпуская водителя наружу. Кашин делает глубокий вдох прохладного воздуха, а тело моментально пробивает мелкая дрожь, заставляя тем самым продрогнуть. Маленький огонек зажигалки маячит перед глазами, а легкие наполняются едким дымом сигареты. Он втягивает его в себя, смотря вдаль, на волны, пока кожа покрывается крупными мурашками, а нос, кажется, уже совсем не чувствуется. Ночное время суток, да еще и с прохладным ветром и моросившим дождем делали свое дело. Было зябко. Оглядевшись, парень делает несколько шагов к мосту, опираясь на перила и складывая руки в замок. С воды дул холодный ветер, заставляя глаза слезиться, а дыхание сделалось глубоким из-за частых вдохов. Слышен шум волн; то, как они бьются о берег, как красиво переливается луна на неспокойной водной глади, и как редкие капли попадают на кожу и оставляют на футболке и руках влажные, едва заметные, следы. Слишком холодно и слишком тихо, даже с учётом того, что вокруг ещё ходят люди, разговаривая или идя молча рука об руку. Дорога утомляет, и хотелось хоть немного разгрузиться, отдохнуть, даже ловя порывы холодного ветра лицом, пускай это и не приносило особой радости, ведь он пробирал до костей. Но времени было не так много, чтобы растягивать удовольствие и наслаждаться моментом, нужно было ехать, ведь в машине всё ещё спал Руслан, и доставлять ему неудобства хотелось меньше всего. И парень уж было хотел развернуться обратно к машине, но его внимание привлекает кашель где-то сбоку, заставляя повернуться.       — Я думал, что ты меня будить не стал по приезде и оставил в машине спать.       — Извини, — резко выдаёт, внимательно рассматривая лицо Руслана, — заебался и... Вот, решил выйти на пару минут, чтобы проветриться.       — Забей, — отмахивается, устремляя сонный взгляд вперёд, на воду, пока пальцами тянется к фильтру сигареты в руке Данилы, делая небольшую затяжку, — почему без кофты вышел?       — Забыл. Тушенцов лишь усмехается, головой кивнув, будто верит, застёгивая зипку Кашина на себе, а после прямо в глаза смотрит, дыру прожигая. Дане же кажется, что его температурит, потому что лицо резко обдало жаром, а руки затряслись то ли от холода, то ли от неловкости ситуации. И снова все вокруг Руслана крутится. Он не ожидал, что тот проснётся до того, как они доедут до места назначения. Тёмные короткие волосы развеваются на ветру, а обветренные и сухие губы сжаты в тонкую полоску. Кашину кажется, что он уже слишком долго рассматривает лицо напротив, и находит в себе силы наконец-то отвести взгляд в сторону. Когда-нибудь это его точно погубит, и он уже чувствовал, как постепенно проваливается в бездну.       — Я здесь лет пять не был, — вдруг начинает Руслан, выбрасывая стлевшую сигарету куда-то вниз, натягивая капюшон на голову, — уже и успел забыть. Ненавижу Москву эту ёбанную. Монолог друга закончился так же резко, как и начался. Ни вопросов, ни ответов, ни какой-то конкретики. Он просто решил, что ему было необходимо сказать это вслух, словно незакрытый гештальт. Просто резкий порыв эмоций, не более. На откровения у них вдвоём никогда не находилось достаточно времени, порой даже сил, а чаще всего было не к месту. Хотя хотелось, даже очень. Но лишь в редкие случаи особой сентиментальности, непонятно откуда взявшейся. Просто Тушенцов не любил эту тему и старался ее никогда не поднимать, а Кашин не имел никаких прав влезать. У каждого свои скелеты в шкафу, и лучше следить за тем, чтобы собственные не начали вываливаться наружу, чем пытаться разглядеть чужие. У каждого своя история, свои личные головные боли и триггеры, которые порой давали о себе знать. Но даже при учете того, что они не садились за круглый стол и не обсуждали за чашкой чая свои детские травмы, всегда находились рядом. Так было всегда. Просто молчаливая поддержка и знак того, что «я рядом». Этого хватало, даже очень.       — А я всегда хотел в столицу, — зачем-то начинает разгонять тему Даня.       — Что ты в этом нашёл?, — задаёт вопрос с явной усмешкой, будто самому себе, да вздыхая тяжело, переминаясь с ноги на ногу от холода.       — Не знаю, — плечами жмёт, особо не задумываясь над вопросом, — привлекала вся эта... Красота, люди, перспективы. Я после девятого класса хотел поступить куда-нибудь сюда, работу найти попутно, чтобы маме помогать. Руслан лишь качает головой. Они друг друга не понимают и не поймут, даже пытаться не стоило бы, и это оба осознавали прекрасно. Не было никакого резона в продолжении такого диалога. У каждого свои взгляды на этот счет, свои мысли и воспоминания. И если у первого это какие-то несбывшиеся мечты, то у второго – полное разочарование и горький опыт на всю оставшуюся жизнь, повторять или вспоминать который не хотелось от слова совсем. Руслан вышел из этого кошмара, и больше не намеревался возвращаться.       — Мама - это святое. Взглянув на Кашина в последний раз, парень разворачивается на пятках и уходит обратно в машину, оставляя товарища стоять на месте ещё на пару минут. Вернуться пришлось практически следом, конечности начинали натурально неметь от усилившегося холода. Стоило только приземлиться на водительское место, как на плечи падает собственная кофта. Взгляды пересекаются, и голубые глаза с вопросом упираются в карие.       — Мне не холодно, — уже наперёд зная, как Кашин будет отпираться и убеждать всех, и себя в том числе, что он не промёрз до костей, Руслан пресекает все попытки на корню, — не заболей, только тебя с соплями и температурой под сорок мне и не хватало. Отшучивается, чтобы не возникло мысли задать вопрос или разогнать очередную тему, дабы продолжить ночь откровений. Душу свою открывать Тушенцов не любил, избегая любые возможности вспоминать свою прошлую жизнь. Да и нынешнюю тоже, ведь она не сильно отличалась от того, что было. Даня тоже это знает, потому что ситуации аналогичны. Это было что-то вроде негласного табу, которого оба придерживались. Дальше ехали молча, где каждый думал о своём. Мысли крутились, а сон вновь прокрадывался в мозг, заставляя веки тяжелеть, а сознание туманиться. Очень жаль, что сейчас они не в удобной постели в теплой комнате, а в машине, которая то и дело подпрыгивала на кочках, что встречались на дороге.       — Я жил раньше там, — неожиданно тычет пальцем в один из домов Руслан, небрежно проговаривая, зависнув взглядом на многоэтажке лишь на несколько секунд, — точнее, мой друг жил там когда-то давно.       — Переехал?       — Умер. По спине пробежал холодок. Руслан замолчал, а с губ Кашина срывается тихий вздох. О таких подробностях он не знал, поэтому и вовремя прикусить язык не удалось. Разговор не клеился, а все темы заканчивались не на самой приятной ноте. Наверное, так на Тушенцова влияла Москва, а на Даню недосып.       — Пил много и часто, а в одну из ночей вышел пьяный на балкон и упал, — зачем-то продолжает шатен, бесцветно выплёвывая слова, смотря в окно устало, — он был пиздатым чуваком, но никогда не видел границ. О смерти я узнал по дороге в Питер от его девушки.       — Хочешь навестить его?       — Я не знаю, где его похоронили, — тихо хрипит шатен, сглатывая вязкую слюну, что встала поперёк горла, — мне и спросить не у кого. Меня даже не было на похоронах, наши общие знакомые и его родственники не хотят меня ни видеть, ни слышать, и я их понимаю. На их месте я бы поступил точно так же.       — Но ты ведь не виноват, что…       — Дань, я не приехал на похороны к человеку, который в буквальном смысле заменял мне семью, — резко перебивает уж было начавшуюся речь Дани, повернув голову в его сторону. Тот лишь прикусил губу, будучи полностью сконцентрирован на дороге перед собой. Тема была тяжёлой и явно больной, пусть и прошло приличное количество времени. Говорят, что время лечит, всё забывается и отпускается, вот только не в случае Руслана. Даже спустя столько лет он так и не смог отпустить его, а вместе с тем и чувство вины всё ещё гложет, и словно червь постепенно поедает мозг. Ему никто и никогда в лицо не выплевывал обвинения, не плакал в плечо со словами о том, какое он ничтожество, но шатен сам решил всё за всех. Но если рану оставить в покое, она ведь заживёт? А что делать с глубокой? Разве её тоже можно заклеить обычным пластырем или приложить подорожник? Кашин уже тысячу раз пожалел, что вообще спросил. Не стоило этого делать, но теперь было слишком поздно думать о случившемся. Повернуть время вспять и предугадать, что такое будет — невозможно.

***

В комнате полная тишина. Окно плотно зашторено, а единственным источником света являлась небольшая лампа, встроенная в кухонный гарнитур. На столе одиноко стоит пустая бутылка не самой дорогой водки, рядом две рюмки, одна из которых была наполовину полной. На стуле, сложив руки на столешницу, с положенной на них тёмной макушкой, сидел парень, глубоко дыша.       — Русь..., — раздаётся еле слышный шепот где-то над ухом, а на спину приземляется тёплая ладонь, слегка поглаживая сквозь ткань домашней растянутой футболки, — отдохнуть надо, вставай, я тебя не дотащу.       — Да отъебись ты от меня, — рукой пытается отмахнуться, пока язык заплетается, еле-еле формируя слова в предложения, — руки убери. Уйди. Он прекрасно знал, что все это значило. Понимал причину, что подбило на это, и чувства его тоже понимал. Однако не знал, что сказать и чем облегчить чужое самобичевание.       — Тише, успокойся, — пресекает чужое раздражение, успокаивая, пока поднимает на ноги, вытянув из за стола за руку татуированную. Дотащить до кровати было то ещё приключение, но Кашин справился, пусть не сразу и не так легко, как хотелось бы того. Руслан все-таки не пушинка. Он старался действовать аккуратно, чтобы не спровоцировать на какое-то действие или слово. Тушенцов был в стельку пьян, и ожидать от него можно было сейчас совершенно всего что угодно. Пьяное тело падает на кровать спиной, издавая сиплый хрип, а брови тёмные к переносице сводятся в жесте недовольном. Радовало лишь то, что переодевать парня не придётся, хватит и того, что накроет одеялом, молча приземлившись на другой край кровати. Даня никогда не любил пьющих людей, особенно тех, кто глушил водку в одиночку, а потом валялся бесформенной массой в лучшем случае на диване. Но на Руслана просто невозможно было злиться; глядя на него сейчас хотелось лишь погладить по мягким волосам, успокоить, сказать, что всё обязательно будет хорошо и он ни в чём не виноват. Он видел его таким впервые. Мысли постепенно заполняли голову, и не самые радужные. Ведь ты никогда не знаешь наверняка, что происходит в душе у твоего близкого человека, особенно у такого, как Руслан; человека, который привык оставаться один на один со своими демонами, не подпуская никого и не ввязывая в свои проблемы. А что если в подобном состоянии он часто находился дома, никому не рассказывая об этом наутро? Необъяснимая тревога и некое чувство собственной вины за бездействие накрыло, заставляя полностью окунуться в свои мысли. Парень даже не сразу заметил, как Тушенцов под боком начал что-то бубнить. — Серёг..., — Кашин медленно поворачивается, вглядываясь обеспокоенно в лицо, — у меня выбора не было… Я не смог… Прости меня, прости... Данила руку к чужой протягивает, сжимая крепко, да пальцем большим тыльную сторону ладони поглаживает в жесте успокаивающем, не сводя взгляда с лица встревоженного. И только сейчас замечает открытые глаза, что уставились в потолок, а грудная клетка то и дело вздымалась от глубоких вдохов. Глаза карие блестели в лунном свете слишком сильно и отчетливо, наталкивая на мысли. Слова были излишне. Именно поэтому в ответ он ничего не говорил, не силясь перебивать или пугать. — Я от этой всей хуйни бежать столько лет пытаюсь, а в итоге каждый раз возвращаюсь, — губы пересохшие облизывает, мямлит еле слышно голосом надрывающимся, не отрывая взгляда от потолка, — мне всегда говорили, что от прошлого не убежать, но я постоянно пытаюсь. Это ебучий замкнутый круг… Руки всё так же крепко держат друг друга, а взгляд голубых глаз целиком и полностью направлен на шатена, чьи глаза медленно моргают, а дыхание учащается. Слов подходящих просто не находится, губу больно кусает, не зная, как правильно реагировать на всё, не сделав при этом хуже. А когда чужое лицо утыкается в плечо, то руки на автомате обнимают и крепко прижимают, вновь поглаживая по спине, успокаивая. Старается унять собственный мандраж рук, шепча что-то успокаивающее себе под нос. И Кашин не уверен, его ли сердцебиение так отчётливо стучит в висках, или чужое. В один момент мысли все будто испарились, а единственной целью было дать Руслану полную уверенность в том, что он не один. Кашин чувствовал, как чужие руки сжимают его футболку, комкают ее в пальцах, держась так, словно это последняя надежда на спасение. Ткань в районе плеча становится влажной, прилипая к коже, а чужие, едва уловимые, всхлипы раздаются в тишине темной комнаты. Ни на секунду он не выпускает из рук трясущееся тело, продолжая шептать что-то банальное о том, что все в порядке, что все пройдет, что «я рядом».