Сад голубых пионов

      Холодный ветер треплет волосы, бросает их из стороны в сторону, так что они забивают рот и мешают дышать, а потом ударяет в лицо со всей силы, точно старается вытолкнуть ее прочь. Пиона стоит, ухватившись пальцами за перила, подставляет лицо резким порывам и повторяет про себя последнее заклинание, которому научил ее Аластор. В тишине сгущающихся сумерек небо кажется черным, сливается с облаками и плывет куда-то в сторону горизонта, и Пиона давит желание протянуть к нему руки, уцепиться за капли дождя и улететь следом.       В полумраке грозовых туч не видно, и оттого небо кажется еще более темным, словно чернота сгущается клубами, пожирает звезды и оставляет после себя надкусанное полотно. Несколько крупных капель падают Пионе на щеку и нос, и она стирает их пальцами, размазывая влагу по деревянным перилам. Невдалеке шумит лес, кажется черным продолжением неба, и Пиона вглядывается и в него тоже, словно нечто может выскочить прямо из темноты.       Откуда-то из темноты улиц выныривает Ремус, и Пиона зябко ведет плечами, собираясь зайти в дом. Еще одного друга мужа ее сестры она узнает не сразу, поначалу он кажется просто тенью, переливающейся в темноте, но затем тень обретает человеческие очертания. Слишком плавные шаги выводят его на освещенную волшебными фонарями дорогу, и Пиона видит, как Ремус кутается в плотную куртку. Между собой они не особо общаются, слишком замкнутые для новых знакомств, и Пиона отчего-то ощущает себя неловко, словно подглядывает за незнакомцем. Однако с места она не сдвигается, продолжая разглядывать приближающийся силуэт.       – Дышишь свежим воздухом? – спрашивает Ремус, оказываясь рядом, но Пиона не отвечает, продолжая вглядываться в его почти светящееся в полумраке лицо.       Что-то в Ремусе кажется ей ненормальным, слишком хриплый голос режет по ушам, и есть нечто такое рваное в его движениях, отчего хочется придержать его под руку. Лицо Ремуса белое в темноте, выделяется ярким пятном, так что особенно видно несколько рассекающих его шрамов. Вымученная улыбка заставляет Пиону опустить взгляд, и она растерянно ойкает, натыкаясь на густое черное пятно на дощатом полу.       От вида крови мутит и расползаются перед глазами белесые пятна, и Пиона отступает, едва не запутавшись в собственных ногах, распахивает дверь и хватает Ремуса за руку. Рукав его куртки пропитан кровью, так что Пиона невольно мажет в ней пальцы, смотрит на них долго и пристально, и несколько мгновений спустя белое полотно окончательно накрывает глаза.       Звон в ушах похож на шум океана, и Пиона вслушивается в него, пытаясь расслабиться. Откуда-то издалека до нее доносятся голоса, ноги кажутся ватными, Пиона хватается за дверную ручку, кое-как нащупав ее дрожащими пальцами, и позволяет себе покачнуться, следуя за движением двери. В какой-то момент ладони ее ударяются о перила, в лицо бьет холодный, слегка влажный воздух наступающей ночи, и несколько капель дождя падают ей на щеки. Далеко-далеко гремит гром, и Пиона слушает его, дышит медленно и размеренно, и постепенно пелена перед глазами рассеивается.       На место белой пустоты снова приходит густота темной ночи, и Пиона вдыхает ее полной грудью, кутается в туман, словно в шаль, и стирает крупные дождевые капли с лица. Внутри не прекращается суета, наверняка Ремусу оказывают первую помощь, а Пиона, вдруг вспомнив о каплях крови на дереве, поспешно взмахивает волшебной палочкой и приводит террасу в порядок. Магия освещает ночь мелкими искрами, и оттого рябит в глазах, и лес, небо и облака и вовсе становятся одним целым.       Когда Пиона заходит внутрь, все уже в порядке. Нет ни капель крови на полу, ни испачканной ее пальцами дверной ручки, и даже Ремус сидит на диване, неловко баюкая руку. Ни Лили, ни Джеймса не видно, и Пиона решает, что теперь они заняты каким-то решительно важным делом. Она садится на диван по другую сторону от поврежденной конечности Ремуса, медленно дышит и старается сосредоточиться на запахе кровоостанавливающих зелий, а не витающей в воздухе крови.       – Если хочешь, я могу… – внезапный порыв обрывается на полуслове, рассеивается искрами, и Пиона тушуется, прикусывая губу, – хотя забудь.       Лицо Ремуса все еще бледное, покрытое испариной, и Пиона старается не смотреть на него, разглядывая журнальный столик. Гром снаружи теперь уже слышно даже из дома, и Пиона вздрагивает, когда яркая вспышка мелькает в окне.       – Если ты хочешь сварить для меня зелье, буду весьма благодарен, – голос Ремуса тихий и хриплый, и Пиона, не осознавая собственных действий, кивает.       Они молчат какое-то время, за окном гремит и сверкает все чаще, а Пиона уже думает отправиться спать, когда Ремус протяжно вздыхает, шипит сквозь зубы из-за неосторожного движения и говорит так быстро и тихо, словно до конца не может на это решиться:       – Вообще-то я оборотень.       Пиону будто ударяют под дых, она распахивает глаза и наконец-то поворачивает к собеседнику голову, а Ремус смотрит на нее таким взглядом, словно сам себя к гильотине подводит. Отчего-то Пионе чудится, будто взгляд их сейчас решительно одинаковый, и оттого нечто в груди задорно щекочет.       Будто получив молчаливое одобрение, Ремус рассказывает Пионе историю своей жизни, и она внимательно слушает, не встревая и не задавая вопросов. Затем, когда говорить становится не о чем, они сидят молча, вглядываются сквозь окно в залитую дождем ночь и думают о своем. Пиона не говорит ничего, не делает никаких выводов, лишь благодарно кивает и обещает зелье все-таки приготовить. Придется, конечно, достать оставшиеся в закромах травы и отчистить старый школьный котел, и Пиона идет на это только чтобы ослабить чужую боль, так похожую на свою.