Осколки прошлой жизни

      После истории в Ново-Сергиево, семейство Фоминых понесло без разбора дороги. Обоих и разом. И фиг бы с ними, с подлянками в исполнении Алексея Леонидовича! К этому Катерина хоть как-то успела морально подготовиться. А вот того, что Ритка грохнет ей на стол заявление с формулировкой «Прошу освободить от занимаемой должности исполнительного директора ЗАО «ГеодезАльянс» по собственному желанию, в связи с тем, что не собираюсь подчиняться дуре, едва не угробившей мне родного брата!», архитектор не ожидала. Предполагала, конечно, что подруга закатит скандал со швырянием всего, что попадется под руку, или даже драку затеет, но никак не уволится.       Уход Маргоши несомненно значил, что Альянс в скором времени рискует потерять ещё одно свое основное подразделение. По факту, на плаву теперь оставались лишь Строй и Тех. Но, вероятно, ненадолго, такими-то темпами. Потрясающе, блин! Фома всего за четыре месяца присутствия в городе умудрился дорасшатать остатки сплоченности в подыхающих дочках «Альянс-Групп». К тому же, Маргарита Вениаминовна наверняка возглавит какой-нибудь из отделов авторитетского холдинга, а это тоже не есть хорошо. Непосредственная близость к криминалу открывала для неё почти безграничные возможность использования новых методов работы и борьбы с конкурентами. Екатерина не сомневалась – Марго теперь хлеще брата будет бредить тем, чтобы расквитаться с ней за выходку с экскаватором. Лёша по-прежнему оставался для сестры превыше всего, и за него, маленькая и хрупка на вид, Ритка готова была драться с остервенением волчицы. Хоть с Катей, хоть со своей недолюбовью всей жизни Пашей Семёновым.       На фоне этого цирка имени «Альянс-Групп» и иже с ним, к концу декабря сам собой стал напрашиваться неутешительный вывод: прошедший год для холдинга заканчивался крайне неудачно. Во всех смыслах. Лёша с Ритой слишком хорошо знали механизмы работы в строительной сфере вообще, и особенно в родном Альянсе. Знали все слабые места, шероховатости и погрешности в его внутреннем устройстве, и это давало семейству Фоминых неплохое преимущество перед конкурентной фирмой. Чем, собственно, они и пользовались, не стесняясь: то натравливали на подразделения холдинга проверки из разных ведомств, то уводили из-под носа инвесторов. При том, не забывая закреплять эффект от новой подставы, очередным выкрутасам по какому-нибудь из рассматриваемых в суде исков.       Прогноз на будущее, кстати, виделся таким же неутешительным: учитывая разборки на бесконечно-вечную тему «Who is who in this building holding?», подкрепленные систематическим вредительством со стороны бывшего генерального, грядущий год обещал стать ещё более тяжелым…Это понимали и сотрудники Альянса, и нач.безы истеричного бандита и припадочной архитекторши, и вся городская братва. Даже Арсеньев небезосновательно опасался, что по прошествии новогодних праздников может грянуть очередная буря, усмирить которую будет невозможно без значительных жертв. Тёрки экс-хозяина фирмы с нынешним её руководством доставляли в последнее время гораздо больше проблем, чем пресловутый Архитектор-киллер, и генерал надеялся, что хотя бы в новогоднюю ночь этим двоим будет не до скандалов.       Отчасти Евгений Александрович был прав, поскольку традиционный новогодний корпоратив в «Альянс-Групп» не гуляли вот уже третий год, а значит и шансы встретиться там у бывших влюбленных сводились к нулю. Вместо этого Фомин устроил показательный кутеж у себя в кабаке, не преминув для формальности позвать оставшихся директоров холдинга. Отказались все. Деликатно и тактично, ссылаясь на то, что уже давно спланировали встретить праздник кто за городом, кто на ближайшем горнолыжном курорте или на более далеких теплых островах. Последняя формулировка, кстати, принадлежала предательнице-Ритке, которая удрапала на Кипр под предлогом повидаться с мамой, пользуясь так удачно подвернувшимся шансом хоть на пару дней вырваться из этого Бермудского треугольника. Немного набраться душевных сил, которые из неё последние несколько месяцев с завидным упорством тянули брат со своей пассией, Маргоша считала жизненно необходимым, чтоб самой не отъехать из-за этого затянувшегося драматического спектакля.       Катя же, логично рассудив, что за двое суток её отсутствия авторитет не успеет осуществить рейдерский захват «Альянс-Групп», намеревалась не менее показательно отбыть в столицу, к дяде. Архитектор даже готова была подыгрывать ему, предполагая, как Шереметьев начнет убеждать её в том, насколько хорошо себя чувствует. Хотя сам Демон абсолютно точно знал, что здоровье его день ото дня не улучшается. И племянница явно об этом подозревала, особенно когда он заикнулся об уходе в отставку и возвращении в Санкт-Петербург.       Собственно, детальное обсуждение переезда судьи с детьми обратно, на «историческую родину», представляло собой ещё одну дополнительную цель, из-за которой Екатерина так рвалась в столицу. Однако, основной причиной поездки архитектора в Москву, всё же являлось позорное бегство от накопившихся проблем. Не то чтобы девушка сильно верила в новогодние чудеса, да и праздничной атмосфере в последние годы поддавалась с трудом, но надеялась, что за семь сотен километров от Питера сможет почувствовать себя если уж не счастливой, то хотя бы временно освободившейся от гнёта повседневных забот.       Увы, последний, действительно СЧАСТЛИВЫЙ Новый Год, они тоже встречали неподалеку от Москвы. Три года назад, в загородном доме дяди, окруженном высокими пышными соснами и белоснежными сугробами, совсем не похожими на те грязно-серые кучи непонятного ледяного месива, что красовались вдоль обочин в обеих столицах. Искренне радуясь зимней сказке вокруг и наслаждаясь волшебной атмосферой, созданной не только природой, но и стараниями бедолаги-Спама, вместе с одним из коллег, изображавших Снегурочку с Дедом Морозом. На радость детям, и на потеху взрослым, которым вера в чудеса, возможно, требовалась гораздо больше. Тогда никто не знал о смертельном недуге Моники, а Фомину едва-едва стали маячить перспективы стать «хозяином» Питера. Тогда они ещё жили относительно спокойно, и не подозревали, какие беды и потери принесет 2018 год. Жили вместе, одну жизнь на двоих.       В канун же наступающего праздника, уходящий високосный год решил, что называется, дать дембельский аккорд, лишив девушку всякой возможности добраться до Москвы: впустую потраченные полтора часа по трассе обернулись многокилометровой пробкой из-за массовой аварии, и возвращением в город уже глубоким вечером. Разумеется, речи о том, чтобы попасть в столицу на Сапсане или самолете даже не шло - благодаря дикошарости русского народа и новогоднему ажиотажу, билетов на текущую дату уже попросту не было в продаже.       Сразу по прибытию домой, верного Спама архитектор отпустила на все четыре стороны, пожелав лицезреть начальника охраны только в следующем году, и заверив, что прекрасно встретит праздник в обществе домашнего зоопарка, состоявшего из черного долговязого ориентала, носившего гордое имя Воланд, и рыжей красотки-хаски по кличке Гелла. Как по мнению Даутова, то компания весьма сомнительная (особенно учитывая, что охранники за глаза называли эту парочку домашней нечистью), но спорить он не стал. Видел, что начальнице действительно паршиво, и стоит оставить её в покое, наедине со своими мыслями, под присмотром верных питомцев, в своем молчании куда более красноречивых и понимающих, чем некоторые болтливые двуногие.       На самом деле, идти Денису было особо некуда. Или, вернее, не к кому, поскольку круг его общения состоял в основном из сотрудников службы безопасности холдинга. Друзей и вовсе не было. Разве что сослуживцы, но да и те делились на две категории: первые являлись действующими сотрудниками государственных ведомств, настолько засекреченными, будто и не существовали никогда; вторые - мертвые. Поэтому, перспективы красочной и веселой встречи наступающего года в шумной дружной компании, Спаму даже перегоревшей лампочкой зачуханой елочной гирлянды не светили. Нет, разумеется, праздновать на трескучем новогоднем морозе он не собирался. Тем более, учитывая наличие весьма приличной квартиры в одном из лучших ЖК за всю историю холдинга. Вот только появлялся там мужчина крайне редко, искренне не понимая, как ему пользоваться такой роскошью.       Вся жизни Дениса представляла собой служение чему-либо. Прежде государству, а затем «Альянс-Групп», в лице его руководителей. Даутов являлся одним из тех немногих сотрудников, посвященных в тайны фирмы и её хозяев гораздо больше, чем простые смертные, и находился рядом с ними постоянно. Преимущественно, конечно, возле Катерины, за исключением небольшого промежутка времени после «отставки» коллеги-Бондарева. До утверждения авторитетским нач.безом опального мента Семёнова, Спаму тогда пришлось командовать охраной Фомы, но остаться на этой должности на постоянной основе он отказался. Чем ещё больше убедил Алексея Леонидовича в верности принятого когда-то решения взять его начальником службы безопасности «СтройАльянса». Фомин не знал (и не хотел знать), какую установку Денису дал Шереметьев, и почему тот с таким остервенением готов был вписываться за девушку, но обеспечивать сохранность собственной шкуры, лишая защиты Катю, не хотел. Безопасность ведущего специалиста флагманского подразделения холдинга - а именно так звучала официальная версия, обосновывавшая наличие у директора Строя собственной службы охраны - Фома ставил высшим приоритетом, вне зависимости от часового пояса и времени года.       За прошедшее время статус Екатерины Михайловны в фирме успел поменяться несколько раз. Приоритет же остался прежним, несмотря ни на что. И сейчас, когда этот приоритет, ещё и самолично, отослал прочь от себя, суровый архитекторский нач.без впал в апатию и тоску. Ведь ничего другого, кроме как отыгрывать роль верного служебного пса, денно и нощно сторожа хозяйский покой, несчастный Спам не умел. К тому же, за годы, проведенные рядом с пассией авторитета, Даутов слишком свыкся с ролью её тени, контролируя любую окружающую мелочь. Потому, в разлуке с начальницей, мужчину постоянно начинало гложить чувство тревоги, что Екатерина Михайловна, импульсивно поддавшись эмоциям, наломает серьезных дров.       К сожалению для главы службы безопасности Альянса, с момента возвращения Фомина, шансы на опрометчивые поступки действующего гендиректора значительно возросли. В чём, собственно, после перформанса с экскаватором, не осталось и малейших сомнений. Увы, основная проблема девушки заключалась не столько во вспыльчивости, сколько в недальновидности. Да, она добилась сиюминутного результата прямо на месте, но совершенно не подумала о том, какие последствия может за собой повлечь её выходка. А уж значительность и серьезность этих последствий авторитет мог обеспечить с лихвой, решив, что коль договориться по-хорошему не получилось, придется брать этот бастион хитростью. Или, возможно, даже силой. Но лучше всё же хитрость.       Прежде много раз испытанная на конкурентах, стратегия Алексея Леонидовича по плавному и методичному разрушению вражьей фирмы, на родном Альянсе работала настолько же четко, будто по учебнику. И от того неожиданно-больно царапала ржавыми когтями зачерствевшую душу всякий раз, когда Маргарита или Ежов докладывали об очередной удачно воплощенной подставе. На самом деле авторитет вовсе не хотел уничтожать холдинг, прекрасно помня, каких усилий и жертв им с Катериной стоила его стабильная работа. Но самолюбие всё-таки оказалось сильнее. Раз не его, значит - ничья ничьё.       Разумеется, выносить настолько жесткий прессинг и противостоять ему в одиночку архитектор долго не смогла. Подлянки Фомина с сестрой становились всё более опасны, и с каждым разом всё сильнее выматывали архитектора. Паническая боязнь оглушительного краха и гибели детища, на которое она положила практически всю свою сознательную жизнь, оказались сильнее, вынуждая Катю идти на сделку с собственной совестью - пришлось возвращать бывшему гендиректору часть активов, а Маргариту Вениаминовну восстанавливать в должности директора Геодеза. Надежно ли такие манипуляции могли обезопасить «Альянс-Групп» от попыток Алексея Леонидовича задушить конкурентоспособную фирму, девушка не знала. Но надеялась, что у бандита осталась хоть капля прежнего благородства, которое не позволит загубить всё то, что они вместе так кропотливо и планомерно строили больше десяти лет.       И, поскольку свалить подальше от Питера и соблазна кинуть злосчастные бумаги прямо в рожу бывшему, не получилось, Екатерина пошла методом «от противного», решив на свой страх и риск впервые за три года сесть за руль в одиночку, дабы вручить-таки Алексею Леонидовичу документы в качестве новогоднего презента. В конце концов, иногда архитектор тоже верила в гороскопы и то, что всё в этом мире случается, или наоборот – не случается, не просто так.       Заявляться в кабак ровно под бой курантов девушка не стала, посчитав, что сделает этим слишком много чести. Но отказать себе в удовольствии пофорсить в красивом вечернем платье и на высоких каблуках, не смогла. Ведь какая-никакая, а любовь к мелодраматическим клише, из серии эффектно выйти из машины под залпы салютов, пусть и в глубине души, даже у побитой жизнь Кати присутствовала. Особенно учитывая, насколько настойчиво самолюбие подначивало ткнуть бандита носом, мол, я и без тебя прекрасно научилась жить и веселиться.       Враньё. Наглое и неубедительное. Но слишком до дыр затертое своим повторением каждый божий день, с того момента, как призрак прошлого вновь обрел черты реального, живого человека.

- Давай всё продадим и уедем? Далеко и навсегда. Или наймем управляющего, а сами останемся только акционерами.

- И уедем, далеко и навсегда?

- Именно!

- Ты не сможешь так жить. И я не смогу. Вспомни, сколько лет мы шли к тому, что сейчас собой представляет холдинг? Сколько бабла, сколько сил и нервов мы в него вбухали. И скольким пришлось ради этого пожертвовать.

- То-то и оно, что слишком многим. Пойми…

- Ладно! Хорошо, допустим. А как мне дальше-то жить? Мурзик, ты ведь знаешь, я больше ничего не умею, кроме как строить. Поэтому…прости, конечно, но всё-таки имей в виду: если решишь продать Альянс, сначала пристрели меня, чтобы я этого не увидела.

- Совсем сдурела? Я скорее сам застрелюсь, чем тебя обижу.

- Только не в моем кабинете, пожалуйста.

- Катя, я серьезно!

- Я знаю, знаю. Поэтому и не хочу доводить до такого.

      Всего за пару кварталов от «Трех Кабанов» как по заказу, начался красивый снегопад. Прям показательный, будто постановочный: пушистые легкие хлопья, плавно кружась в морозном воздухе, медленно укрывали окружающий мир легкой дымкой новогодний сказки и веры в чудо. Снежинки оседали на украшенных гирляндами деревьях, грозных молчаливых львах, пафосно венчавших своими царственными персонами вход в ресторан.       На лестнице, где Фомин, продолжая играть роль любезного хозяина, провожал последних припозднившихся гостей. Народ разбрелся на удивление быстро, ещё и трех часов не пробило. На вид веселые и довольные, на самом деле они, на каком-то интуитивном уровне стремились покинуть кабак. Всё-таки, как не мучил Алексей дизайнеров, интерьер вышел мрачноватым, и в контексте Нового года как-то не вязалась эта обстановочка с праздничным настроением. Да и от самого авторитета, как бы он не пытался, за версту фонило негативом. Он вроде бы и старался вести себе дружелюбно и доброжелательно, но всё равно, нет-нет, да проскальзывали в его поведении признаки напряжения. Поэтому бочком-бочком, вся криминальная кодла постепенно покинула стены «Трех Кабанов», оставляя хозяина ресторана наедине со своими внутренними противоречиями.       И, скорее по иронии судьбы, нежели благодаря новогоднему чуду, не встретиться на одной дороге, два одиночества не могли.       Залипнув на замысловатые пируэты снежинок над головой, и задумавшись об актуальности таких вопросов, как тщетность бытия и скоротечность времени, мужчина не сразу обратил внимание на подруливший к крыльцу автомобиль. А когда понял, что черная Тойота Секвойя, кузов которой украшала хорошо знакомая символика строительного холдинга, ему не мерещится, на секунду на лице Фомина мелькнула горькая, почти болезненная ухмылка. При всей своей невозмутимости и притупившемся за последнее время эмоциональном восприятии, авторитет всё же не мог не удивиться столь неожиданной насмешке злодейки-судьбы, по чьей прихоти ему явился новый призрак прошлой жизни. Ведь там, в той жизни, это была именно его машина - машина генерального директора «Альянс-Групп».       Собственно, таковой Ёлка, судя по всему, оставалась и по сей день. Только директор уже другой. Вернее - другая. Совсем непохожая на себя ту, какой была раньше. В той самой, счастливой, но, к сожалению, прошлой жизни. Той единственной настоящей жизни, которую они делили одну на двоих. И которую так бездарно разбазарили.       - Тебе идёт, - пространно произнес Алексей вместо банального приветствия, когда архитектор выбралась из-за руля.       - Что конкретно? - чуть нахмурилась девушка, действительно не уловив ход его мыслей, и оперлась на капот Тойоты свободной от папки с документами рукой. Будто надеялась, что эта бездушная железка сможет её поддержать и придать уверенности. Или, возможно, станет последней линией обороны от Фомина, ведь дядя далеко, а Спам, при всём желании, не успеет примчаться на помощь к начальнице раньше, чем бандит придушит её. Или ещё что похуже.       - Автомобиль гендиректора, - пояснил мужчина и Екатерина невольно глянула на машину, про себя тихо радуясь, что бывший хозяин Альянса не имеет ни малейшего понятия, почему из всего автопарка, заняв пост руководителя, она променяла любимую Тундру именно на его Ёлку. Тем более, что её собственная «парадная» Секвойя, от фоминской отличалась лишь цветом кузова и название подразделения на бортах. И минимальным пробегом, поскольку усадить на заднее сидение вечно куда-то спешившую девушку, иногда оказывалось не под силу даже Алексею Леонидовичу.       Со стороны казалось вполне резонным, что за броней директорского внедорожника девушка должна чувствовать себя гораздо увереннее. Даже Семёнов в свое время восхищался, насколько капитально спецы «ТехноАльянса» перебрали автомобиль, сделав из него натуральную крепость на колесах. Однако Катю технические характеристики, и заверения механиков, что тачка выдержит любое вооруженное нападение, чуть ли не до подрыва на противотанковой мине, мало интересовали. Гораздо бо́льшую ценность для архитектора имело знание того, что ездил на этой машине исключительно Фомин. Только он и никто больше. Ох, какие же компрометирующие разговоры рабочего и личного характера звучали за недосягаемой для прослушки броней! А какое непотребство иной раз скрывали наглухо тонированные задние стекла, и вспоминать-то было неловко. Но приятно.       Однако, с недавних пор владение именно этим конкретным автомобилем начинало бесить Екатерину всё сильнее. Ведь Ёлка часто заменяла прежнему генеральному не только рабочий кабинет, но и бар, если душа срочно требовала прибухнуть, и спальное место, когда несколько суток к ряду приходилось мотаться по действительно важным дела, и медпункт, где имелась возможность как минимум сделать перевязку и нажраться обезбола, чтобы не сдохнуть до приезда к врачу. И даже по прошествии длительного времени, архитектору не переставало казаться, что в салоне, с десяток раз чищеном и полированном, до сих пор пахнет любимым шанелевским Эгоистом, оружейным порохом и вискарем. Да чего уж скрывать! В багажнике, наравне с её собственным «запасным» гардеробом, по-прежнему ездил чехол с авторитетским костюмом и небольшая сумка, со всем необходимым, чтобы можно было привести себя в презентабельный вид в дороге. Порой приходилось работать, как говорили Пашины коллеги, «прямо с колес», а выглядеть помятым и непрезентабельным, даже после загульной ночи по кабакам и клубам, руководителю крупной строительный фирмы было не просто несолидно, а совершенно непозволительно.       В их прежней жизни любая деталь, от пробы на директорских запонках до марки карандашей, которыми пользовались инженеры-проектировщики, являлись частью образа холдинга, его имиджем. Насквозь фальшивым и порой опостылевшим настолько, что брендовый галстук казался гендиректору ничем иным, как удавкой, а его архитектор чувствовала себя Золушкой в очередных новомодных туфлях-лодочках, с такой ценой, будто бы они и впрямь из хрусталя отлиты. Но как же, черт побери, это красиво выглядело со стороны! Безукоризненный внешний вид начальства, их выучка, невозможность застать врасплох уставшими, болеющими или раздраженными. Никто и не подозревал, каких неимоверных усилий им иногда стоило не просто казаться, а именно быть. Соответствовать. Дополнять собой превосходное оформление, достойное уровня того профессионализма, которым славился «Альянс-Групп».       Уровня, падение ниже которого значило крах, позор и смерть. То самое дно, снизу которого уже готовились стучать, пока у руля стояла Швабра Мартыновна, и отдалиться от которого так стремилась Катерина, отвоевав пост генерального. Но без Фомина получалось плохо.       Именно наивные надежды спасения Альянса и привели её в новогоднюю ночь, на блядском «автомобиле гендиректора», к порогу «Трех Кабанов», на поклон к авторитету. По крайней мере, Катя настойчиво себя в этом убеждала, пока обходила длинную широкую морду внедорожника.       - JCB мне всё-таки по духу ближе, - огрызнулась архитектор, скорее пытаясь напомнить себе, что не для светской беседы приперлась сюда, нежели действительно желая хамить мужчине. Зубоскальство отвлекало от мыслей, что она может грохнуться прямо посерёдь дороги из-за дрожи в ногах, усугубляемой обувью не по сезону. Заявиться что ли потом к своему кудеснику-реабилитологу с претензией типа «А фига ли у меня, Ваня, от твоей хваленой мето́ды колени подгибаются из-за бывшего?».       Но дело же не во враче. Дело в них самих. Не в коленях, конечно! В Фомине с Катериной.       Бандит от её слов едва заметно поморщился, чувствуя, как одно лишь упоминание тяжелой строительной машины отдалось волной обжигающей боли в травмированном плече. И неприятным покалыванием чуть ниже шрама на груди, от искренней обиды, что управляла тем бездушным монстром именно архитектор.       Жесткость и принципиальность, которые так часто приходилось проявлять самому Алексею Леонидовичу в бытность гендиректором «Альянс-Групп», в исполнении хрупкой девушки выглядели смешной и несуразно. Но в то же время, сложно было не заметить, насколько более циничной стала Катя. Что ж, винить в этом некого…кроме самого себя. Ну, возможно, ещё Демона. Но себя всё же больше. Только сейчас Фомин в полной мере осознал, что натворил, и какой, не без его стараний, стала Екатерина. А что хуже всего, произошло это отнюдь не месяц назад, когда развязалась холодная война между их фирмами. И не за два года до фееричного comeback’а авторитета.       Намного-намного раньше.       Задатки такого волевого, хоть и местами истеричного характера, начали проявляться вскоре после того, как Шереметьев забрал к себе осиротевшую племянницу, и ей, так или иначе, пришлось взаимодействовать с дядиным помощником. Адвокат за свою «криминальную» карьеру наследил в этом городе вполне достаточно и врагов тоже на́жил будь здоров, поэтому, время от времени, отголоски разборок отражались и на ни в чём неповинных Нике и Кате. А пока Дмитрий решал очередной вопрос, грозивший бедами его семье, безопасность и ответственность за сохранность шефовых девиц ложились именно на распиздяя-референта Лёшу.       Вполне логично, что если жена адвоката с подобным столкнулась уже в более зрелом возрасте, то на хрупкое, только-только формирующееся мировоззрение подростка, подобные вещи произвели глубокое впечатление. И от того, первые седые волосы у девочки появились даже раньше, чем она получила паспорт. А каких ужасов пришлось натерпеться несчастной Монике и подавно вспоминать страшно!       Однако, с течением времени выяснилось, что при желании привыкнуть можно ко всему. Поэтому, когда после рождения дочери Шереметьев, под предлогом построения судейской карьеры, задумал переезжать с семьей в Москву, Екатерина наотрез отказалась возвращаться в родной город. Она прекрасно понимала стремление дяди оградить их от криминала, минимизировать опасность угрозы жизни, но переводиться из СПбГАСУ и, к тому же, покидать столь уникальный, с точки зрения архитектуры, город, в который успела влюбиться всего за пару лет, девушка совершенно не хотела. Да и после добровольного сложения Демоном с себя всех авторитетских полномочий, его племянница вряд ли представляла для братвы интерес в качестве инструмента воздействия. В чём не без труда (и не без помощи Моны) Дмитрия всё же удалось убедить. И пришлось несгибаемому экс-адвокату, скрепя сердцем и зубами, уступить, оставив Катю в Петербурге.       Под присмотром Фомина, который впоследствии, опять же по субъективному предвзятому мнению Демона, как раз таки и довершил растление его племянницы. Хороших девочек тоже ведь разбирают щенками. А затем портят под себя, выращивая из них красивых и бо́рзых сук. Именно таких, какими пришлось стать Монике и Катерине. Не просто глупеньких смазливых кукол для сопровождения на тусовки и любовных утех, а действительно серьезных, волевых сук, у которых будет достаточно сил и терпения находиться рядом с жестоким, беспринципным хозяином. Которые, насколько бы не приперло, как бы не было страшно и тяжело, «держат марку», хоть под дулом бандитского пистолет, хоть под наездами следаков и ментов. И которые так сживаются с отведенной ролью, что проще девицу реально пристрелить, нежели перевоспитать, если она по какой-то причине лишилась своего покровителя.       Избавиться от такого специалиста как Катя, стало бы непростительной ошибкой для тех, кто мечтал отжать, или хотя бы растащить по кусочкам строительную империю, если они хотели, чтобы Альянс приносил тот же доход, что и прежде. Но и приручить озлобившуюся архитекторшу, а уж тем более, командовать ей так, как дозволялось Фоме, было нереально, поскольку девушка, может и изменившись внешне, всё равно осталась по своей сути той самой «сукой», безоговорочно верной одному хозяину. Не специально, а скорее по инерции, на каком-то подсознательном уровне, потому что иначе не жила уже давным-давно. Хотела, очень хотела, но изменить саму себя не могла – настолько глубоко сучья натура засела внутри.       Потому-то Екатерина и скалилась в припадках бессильной злобы на большинство малознакомых людей, не подпуская к себе, боясь довериться и привязаться. Как привязалась много лет назад к несносному дядиному помощнику-референту. Эх, если бы Шереметьев только знал, какое количество проклятий в последние несколько месяцев любимая племянница адресовывала ему. И покойной тётке. И воскресшему бандиту. Но в основном - самой себе. За нерешительность, сентиментальность и множество других слабостей в характере, абсолютно неприемлемых для руководителя крутой строительной фирмы.       «Руководителя, которым ты быть не мечтала никогда. Именно поэтому сейчас здесь» - снова напомнила себе девушка, покрепче сжав папку со злополучными документами. И, молясь чтобы больные колени таки не подвернулись, медленно и осторожно сделала роковой шаг в пропасть.       А потом второй.       Третий.       Ещё и ещё. Неотвратимо оставляя позади свой единственный оплот обороны в виде директорского внедорожника и, слишком по-киношному, небрежно-красиво подметая черным бархатным шлейфом припорошенные снегом ступени. С каждым шагом всё сильнее холодея от паники, трясясь изнутри, но упорно ступая вперед. Навстречу, возможно, своей погибели.       В глубине души (очень-очень глубоко) Фомин ещё не переставал надеяться, что застившее глаза наваждение, маниакальная одержимость вернуть как прежде если не всё, то хотя бы самые важные моменты во взаимоотношениях с Катериной, его отпустит. Хотя бы после пары скандалов, хотя бы немного отпустит. После ощущения ледяного холода зубьев ковша на шее, сотряса и синяка в полруки, так уж точно.       Но глядя, с каким непроходимым упрямством и самоотверженностью девушка поднималась на крыльцо, пытаясь не выдать своих эмоций и старательно придерживаясь выбранного образа Снежной королевы, самой же и придуманного, понимал, что его всё-таки по-прежнему вело. Фиг пойми от чего конкретно, но вело. Неимоверно, невыносимо. До нервной трясучки и злости на самого себя.

- Чё, самый умный?

- Да уж не тупей тебя!

- Неужели? А впечатление производишь прямо противоположное! Придурок.

- Коза кривоногая.

- Гопник неотесанный!

      Как в девятнадцать, когда малолетняя оторва намеренно выбешивала его, демонстрируя неприкрытое презрение к дядиному помощнику. А за обзывательства типа «понтореза районного» и «фраера приблатненного» так и хотелось паршивке ноги по второму разу переломать. Останавливало лишь осознание, что не по-пацански обижать того, кто слабее тебя. И немного то, что за издевательства над любимой племяшкой Шереметьев ему самому колени в обратную сторону вывернет, как у кузнечика. А для закрепления результата ещё и башку прокрутит против часовой стрелки, до щелчка.

- Дяде не сболтни – оба по шее получим.

- Ой, брось! Они же сами признались, что мою работу где-то на кафедре прое…просохатили.

- Да я в общем-то о другом. Хотя, учитывая распоряжение Демона «сидеть и не высовываться» до его возвращения, про самоуправство с побегом на пересдачу тоже лучше промолчать.

      Как в двадцать один, когда взбалмошная девчонка, то ли в эйфории после удачно пересданного вступительного испытания по архитектурной композиции, то ли и впрямь всерьёз и осознанно, поцеловала его. Порывисто и страстно, с присущей молодой влюбчивой натуре самоотдачей. Так, что аж самой от себя потом стыдно было. А уж как стыдно было Лёше…Особенно учитывая, что влюбиться в малолетку считалось противоестественным по меркам пацанов, и противозаконным по нормам УК РФ, как раз ставшего в то время любимой настольной книгой моралиста-Семёнов. Но даже несмотря на все убеждения и упреки, в том числе выговоренные Кате вслух, и повторенные уже Пашей ему самому, внутри у Фомина впервые в жизни что-то предательски-трепетно ёкнуло.

- Вертишь мной как хочешь.

- А ты особо-то и не сопротивляешься.

- Мне нравятся твои методы ведения переговоров.

      Как в двадцать восемь, когда, поддавшись уговорам новоиспеченного дипломированного специалиста по строительству высотных и большепролетных зданий и сооружений, он напряг юристов подготовить документы для регистрации холдинга. Тогда Екатерина Михайловна со своей гоп-компанией инженерш крайне спонтанно решилась участвовать в конкурсе по Лахте, но соваться в такую заварушку без серьезной поддержки за спиной дрейфила. По слухам, заявки планировали подать несколько крупных строительных компаний, бодаться с которыми в плане решения проблем, которые могли устроить такие солидные конкуренты, юной архитекторше было не под силу. И назначение генеральными директором созданного «Альянс-Групп» именно Фомина, имевшего гораздо больше опыта в подобных вопросах, стало единственно верным решение, всё больше и больше оправдывавшим себя с каждым годом и проектом.

- Тяжелая.

- А когда бремя монаршей особы считалось легким?

      Как в тридцать четыре, когда собственноручно надел ей на голову корону. Настоящую. Безумно дорогую и настолько же эксклюзивную. Под стать любимой девушке, как самому драгоценному бриллианту всего Альянса.       Tiare russe – именно так прежде называли подобные изделия, за характерную схожесть украшений, созданных в дореволюционные годы царскими ювелирами, с традиционным русским кокошником. Современная же реплика тиары последней русской императрицы имела чуть более облегченную конструкцию и представляла собой подобие ободка со множеством расходящихся от него бриллиантовых лучей. Но, несмотря на простоту и лаконичность, Катерина действительно походила в ней на королеву.       Катерина на самом деле ей и являлась. Не юридически, но по факту - хозяйка многомиллионной строительной империи. Или, правильнее сказать, хозяйка хозяина, поскольку в документах владельцем «Альянс-Групп» по-прежнему значился один только А.Л.Фомин. Однако, негласно именно его пассии принадлежали все активы фирмы.       А кроме прочего, в руках её, или, даже вернее, у ног, находилась ни с чем не сравнимая по своей разрушительности сила - власть над одним из самых влиятельных авторитетов Северной столицы. Непреднамеренная, о которой архитектор на самом-то деле и не догадывалась. Но которой так боялся сам Алексей. Потому что понимал, что в определенный момент может пойти наперекор неписаным правилам криминального сообщества, ставя в приоритет интересы девушки. И, вероятнее всего, своим поступком дал бы повод для сплетен, догадок и слухов. И полетели бы к чертям со шпиля Адмиралтейства все годы конспирации и тщательно выстроенная работа службы безопасности, а наиболее амбициозные, но не столь влиятельные «коллеги» начали бы строить планы, как скинуть Фому с воздвигнутого пьедестала при помощи Екатерины. Ведь ещё печальный опыт Демона и Моники более чем ясно дал понять: лучшего рычага давления на бандита, чем любимая женщина, не найти.       Но кому-то в небесной канцелярии было угодно распорядится иначе. Авторитет лишился своих регалий иным путем, намного стремительнее и, казалось, безвозвратно. А вот Катя, утратив самую серьезную финансовую и, что немаловажно, моральную поддержку в лице Фомина, теряла свою жизнь - холдинг - медленно и изощренно. Её смерть оказалась на порядок больнее, и не спешила избавлять архитектора от мучений, вытягивая из неё душевные силы неторопливо и с садистским наслаждением.       Пожалуй, первыми аккордами этого бесовского концерта стала именно авария, переломавшая не только кости, но и внутренний мир девушки. И, последующие два года, крючковатые острые когти невидимого монстра неторопливо, издевательски натягивали, а затем стремительно обрывали внутри тонкие струны и без того изможденной души. Одну за другой, порой по несколько за раз, заставляя архитектора сгибаться пополам от щемящей боли под ребрами, хоть врачи и заверяли Екатерину Михайловну, что она полностью оправилась от последствий того страшного столкновения.       Врачи…больницы, операции…кровь и всё та же боль. Душевная и физическая. Каждый раз невозможно было предугадать, какая из них окажется сильнее. Такая гремучая смесь сводила с ума разум, и заставляла страдать тело, и казалось, что эта пытка бесконечна. Никогда прежде, лежа в больнице - а печальный опыт попадания на лечение был обширен - Катю так не тянуло попросить сделать себе эвтаназию. Какой смысл в одиноком и ненужном никому существовании? Понятное дело, что никто бы не согласился, да и травмы её не подпадали под категорию тех, жить с которыми слишком невыносимо. К тому же, объяснить словами этим идиотам-докторам, что болело не снаружи, а глубоко внутри, там, куда ни одним хирургическим инструментом не подлезть, девушка, увы, не могла. Они всё равно бы не поняли. Она сама-то себя после аварии иной раз не до конца понимала, что уж говорить про других, малознакомых людей. А единственный, кто хоть приблизительно мог прочувствовать всю суть происходившего с архитектором, тогда ещё был мертв. Мертв абсолютно для всех, даже для Катерины. И именно это в свою очередь являлось причиной того, что девушке так не хотелось больше жить. Чёртов замкнутый круг!       Время, в противовес заверениям врачей, тоже отнюдь не лечило, а лишь притупляло боль. И, по прошествии этого самого времени, внутренняя тоска принесла с собой ещё и душевный холод, равнодушие ко всему окружающему. В какой-то момент Екатерина вообще решила, что больше не хочет любить, страдать и плакать, прекратила копаться в себе, тщетно ища несуществующие ответы на не озвученные вопросы, и с головой ушла в работу, пытаясь не потерять хотя бы холдинг. Ей даже казалось, что после данной самой себе установки, боль наконец-то отступила. Ледяная корка всё крепче сковывала сердце, а, кровь, которую оно продолжало добросовестно гонять по телу, будто так же медленно остывала, превращая архитектора в поистине хладнокровное существо. Вполне возможно, что безвозвратно, если бы кое-кому не приспичило озарить серый и хмурый Питер своей августейшей персоной. Тогда-то девушка и поняла, что установка на самом деле нихрена не сработала, а боль всего лишь затаилась, коварно поджидая нужный момент.       Новогодние минус шестнадцать, конечно, с уровнем внутреннего холода не шли ни в какое сравнение, но долго торчать на улице в короткой легкой шубке и туфлях, стало бы глупостью со стороны Кати, и грубым нарушение правил гостеприимство со стороны Фомина. Тем более, что привезенные бумаги требовали некоторых пояснений, разобраться с которыми в кабинете будет гораздо удобнее. Однако, если Алексей чувствовал себя хозяином, и вёл себя соответствующим образом, то зашедшую в ресторан следом за ним девушку едва не перекосило. То ли от показательной вежливости, с которой авторитет предложив ей выпить хотя бы чисто символический бокал шампанского за Новый год, то ли от вычурной обстановки. Покойная тётка-дизайнер, наверно, уж раз десять в гробу перевернулась от такого ужаса. В особенности, от невозможно пошлого блестючего торшера-манекена и настенного панно позади рабочего стола. А уж при виде портрета архитектору и вовсе нестерпимо захотелось поплевать через левое плечо, приговаривая «Чур меня, чур!». Дориан Грей, блин.       Посреди этого мрачного подземелья - а иначе такое темное помещение не воспринималось - Екатерина как никогда чувствовала себя не к месту в своей белоснежной норковой шубе. И, вопреки логике и температурному режиму, ей наоборот хотелось посильнее закутаться в прохладный светлый мех словно в бронежилет, или, ещё лучше, как в мантию-невидимку, прячась от леденящего изнутри отчаяния, которое здесь стало ощущаться в разы сильнее. Вероятно из-за того, что они с Фоминым оказались наедине в замкнутом пространстве.       - Я, конечно, понимаю, что тема ни разу не новогодняя, - пока мужчина отвлекся на расставленные на высокой тумбе бутылки с алкоголем, архитектор окинула кабинет небрежным взглядом, а затем принялась неторопливо расстегивать крючки шубы, - но, тем не менее: скажи, пожалуйста, за что ты так с Никой? Мало она, по-твоему, при жизни настрадалась?       - В смысле? - Алексей обернулся к девушке именно в тот момент, когда она скинула верхнюю одежду с плеч, и аж чуть подзавис на пару секунд от того, насколько завораживающе это выглядело со стороны. Эффектно, базара нет, но всё равно слишком…отстраненно что ли. Движения Кати сейчас казались ему не столько грациозными, сколько чересчур отточенными, механическими, словно у заводной куклы. Заледеневшей, бездушной куклы. Ей бы к этой белой шкурке ещё злосчастную франж-тиару на седую голову и от Снежной королевы действительно не отличишь. По крайней мере, внешне. Ну а что там творилось внутри, под толстой коркой этого заледеневшего образа, авторитет пока не разобрался.       - В смысле, это не ресторан, а кошмар дизайнера, - Екатерина набросила шубу на спинку стула, а сама присела на соседний, причём так, чтобы портрет оказался позади неё. Тьфу на тебя, нечистая! Тут бы для начала с одним Фоминым справиться и не помереть от нервного истощения. - Я бы на её месте, - девушка облокотилась на спинку стула, одарив Алексея укоризным взглядом, будто и впрямь хотела пристыдить за эксцентричную обстановку, - тебе каждую ночь во снах, дурных и страшных, являлась с упреками.       - Ну почему, из всех красивых питерских баб, мне досталась именно ты, язва стройальянсовская? - равнодушно вздохнул мужчина, для пущего драматизма отхлебнув виски, а затем потянулся к бутылке шампанского, которое вообще-то даже и предлагать Кате не должен был, зная, что она сама приехала за рулем.       Но мало ли, что он должен, а что нет?       Авторитет вообще считал, что долг - понятие относительное, и интерпретировать его можно по-разному, в зависимости от ситуации. Например, стоило бы рассказать, что ему иногда и впрямь снились сны из фрагментов прошлого, только не с Моной, сетовавшей на ужасный дизайн кабака, а как раз с Катериной в главной роли. И, к сожалению, совсем не те, которые хотелось бы, а именно дурные и страшные, где в неё стреляли, фальсифицировали документы по уголовным делам, подстраивали автомобильные аварии и угрожали. Но опять же, разве должен он настолько осведомлять девушку? Скорее нет, чем да.       - Потому, что я урожденная москвичка, - на автомате выдала она давным-давно заученный ответ, - и…- Катя резко осеклась, с усилием поборов желание напомнить, что в вопросах её принадлежности кому-либо Фомин уже не фигурирует в качестве правообладателя, поскольку одно только озвучивание этого факта могло вызвать у мужчины ненужные иллюзии. - Впрочем, это лирика, - архитектор небрежно взяла протянутый ей фужер таким образом, чтобы не коснуться пальцев бандита, но вместо того, чтобы сделать хоть глоток, отставила шампанское в сторону. - Давай, - она почти так же демонстративна, как в прошлый раз с уведомлением, всучила авторитету документы, - раньше сядем, раньше выйдем.       Алексей насмешливо фыркнул, снова глотнув вискаря, но комментировать ничего не стал. Послушно уселся в кресло, раскрыл папку с бумагами и практически немигающим взглядом уставился на девушку, благополучно пропуская мимо ушей половину из того, что она говорит – задумался о своём.       Как не прискорбно, но они уже не принадлежали друг другу как прежде. И, возможно, после всего случившегося, перестали принадлежать даже сами себе. Но, в то же время, никто из них не переставали принадлежать «Альянс-Групп», являться его неотъемлемой частью. Он ещё много лет назад капитально въелся под кожу, растекаясь внутри пагубным ядом тщеславия и гордыни, впоследствии сыгравшим злую шутку с хозяевами. Гибнущая ныне, строительная империя осталась единственной ниточкой к прошлому, последним связующим звеном между теми мирами, в которых теперь пришлось существовать двум несчастным людям, потерявшим что-то очень важное, безымянное, которое «больше, чем любовь». Потерявшим, возможно, навсегда, следом за одной на двоих жизнью.       Но если Фортуна всё же смилостивилась, предоставляя авторитету один никчемный шанс исправить бедственное положение и вернуть хотя бы самого себя, Алексей готов был хвататься за него из последних сил. И если именно в новогоднюю ночь звезды сложились так, что эта призрачная попытка возврата невозвратного закончится хотя бы не скандалом, мужчина уже готов был поверить и в гороскопы, и в Деда Мороза.       Ещё больше, наперекор логике и здравому смыслу, хотелось верить, что документы лишь предлог. На самом деле, нафиг бандиту не сдались ни холдинг, ни акции. А Маргоше так и вовсе до лампочки, что без неё родной Геодез чахнет.       Откровенно говоря, он бы и нынешнюю свою контору без претензий позволил забрать Альянсу. Но взамен хотел нечто гораздо большее. А Катерина упорно делала вид, что не понимает.       Поэтому, через какое-то время, когда девушка акцентировала внимание на том, что рулить фирмой как прежде бандит не сможет, он всё-таки не удержался:       - Мне ты нужна, а не Альянс.       - А ты мне - нет, - тут же огрызнулась архитектор, стараясь не дать себе возможности зацепиться за его слова. Не поддаться на очередную хитрую уловку, просчитать которую ей не удалось. Не удавалось никогда, даже несмотря на прекрасную осведомленность, что Фомин силовым методам предпочитал возможность задавить конкурентов именно интеллектуально. Чего уж греха таить, в плане хитровыдуманности многоуровневых афер и провокаций ему не было равных, и Екатерине иногда казалось, что на самом деле бандит по складу ума куда больший технарь, чем весь её проектный отдел вместе взятый. Пожалуй, единственным, кто мог составить ему достойную конкуренцию в заковыристости коварных идей и виртуозности их воплощения, являлся разве что генерал Арсеньев, но никак не нынешний гендиректор «Альянс-Групп».       - Уверена? - будто в подтверждение её опасений, спросил Алексей.       Сколько раз уже архитектор слышала от него этот вопрос? Манипулятор, блин! Многолетний опыт общения с разношерстным контингентом, от районных гопников до иностранных заказчиков, сделал авторитета не дипломированным, но весьма профессиональным психологом, и научил просчитывать сразу несколько вариантов развития событий, грамотно строя свою линию повествования. И Катя сейчас мало чем отличается от тех бедолаг, понимая, что Фомин явно пытался внушить ей, как минимум, сомнения в правильности выбранной стратегии. Как максимум - напомнить, что без него она не могла нормально жить.       - Железобетонно, - девушка поднялась с места, демонстрируя, что не намерена давать разъяснения ещё по каким-то вопросам, тем более не касавшимся Альянса.       - Тогда почему, - она, уже потянувшись к шубе, вздрогнула, когда мужчина перехватил её ладонь, - ты до сих пор носишь обручальное кольцо? - он слегка приподнял правую руку девушки, и провел большим пальцем по бриллианту, украшавшему то самое кольцо на безымянном пальце архитектора. Даже в тусклом освещении кабинета, драгоценный камень поблескивал и переливался на гранях разными цветами радуги.       Катя мысленно обругала себя за то, что не сообразила снять кольцо прежде, чем переться к бывшему возлюбленному. Это уже даже не фиаско, а самый настоящий проёб. Серьезный, возможно непоправимый. Она могла огрызаться, судиться, драться экскаваторами, но эта чертова побрякушка одним своим присутствием на руке перечеркивала практически все старания отдалить бандита от себя. Ведь уж что-что, а этот их многолетний загон с обручальным кольцом...       В сущности, на самом-то деле, оно вовсе и не обручальное. Просто аккуратный тоненький ободок золотого металла, с бриллиантом в форме сердечка, весом всего в полтора карата - в те времена, когда Фомин его приобретал в качестве денрожденного подарка студентке ГАСУ, он ещё не располагал настолько серьезными финансами, чтобы позволить себе вышвырнуть пару сотен тысяч баксов за ювелирное украшение. К тому же, авторитет совсем не угадал с размером, и налезло кольцо только на безымянный палец. Чисто случайно, правда. И, казалось, есть в этом нечто символичное.       Екатерина действительно не сняла кольцо даже узнав о смерти авторитета. Не столько из-за волчьей преданности погибшему любимому, сколько из-за силы привычки, как тогда казалось девушке. Она носила украшение больше десяти лет, и так просто расстаться со своим прошлым не могла. Пыталась, конечно. Ещё оставаясь в больнице, лишенная возможности самостоятельно передвигаться, велела Спаму запрятать кольцо в сейф, к другой «парадной» ювелирке. В частности, к пресловутым бриллиантовым колье с ценой как лопасть вертолета каждое, и ненавистной тиаре. Но почти сразу поняла, что без привычного украшения на руке, чувствует себя не просто не комфортно, а вообще как-то стронно. Будто бы без его веса меньше чем в два грамма, резко переставало хватать чего-то очень важного. Части самой себя. Причём не просто части - половины. Левой, той, где находится настоящее сердце.       Ей-богу, будто бы заговоренное оно. Не сердце! Кольцо. Хотя, кто знает? Недаром же Катины фурии-инженерши в бытности Фомина гендиректором, после пары историй с неожиданным самоустранением конкурентов, распустили по фирме слухи о феноменальной глазливости хозяина Альянса. Тихо радуясь при этом, что в отличие от большинства сотрудников холдинга, проектный отдел пользовался благосклонностью начальства, и его снисходительностью, если приходилось оправдываться за очередной идиотский соц.опрос типа «Тонет ипотечный договор и котенок, кого вы будете спасать?». Злиться на милых дурочек-проектировщиц авторитет категорически не мог. Они слишком мастерски поднимали настроение, а любой слух, в том числе и о слишком нерабочих отношениях руководства, могли легко обстебать до состояния полного абсурда. Или придумать новый, ещё более абсурдный.

- О, кстати. Алексей Леонидович, а вы помимо порчи и сглаза ещё что-нибудь умеете? Например, привораживать?

- Оля!

- Теоретически. Всё-таки проклинаю я более качественно. А по части приворотов ты лучше к своей начальнице обратись, уж эта ведьма толк в подобных вещах знает.

- Лё…Алексей Леонидович! Ещё один подобный комплимент в мой адрес, и я тебя так штангенциркулем приворожу, не обрадуешься!

      Катерина, будто обжегшись, резко отдернула ладонь и затравлено глянула на мужчину, однако, тут же обретя прежнее самообладание. Да какая к черту порча? Фомин - опытный манипулятор и психолог, а это гораздо страшнее любых мнимых потусторонних проклятий. Поэтому поводов для сомнений давать ему нельзя! Авторитет должен непоколебимо верить, что девушка его ненавидит.       Иначе всё напрасно.       Катя ежедневно повторяла одну и ту же мантру про предательство, не давая себе возможности думать иначе. Потому, что стоило отпустить себя, и погрузиться в воспоминания, как внутри всё начинало давить, крутить, и нестерпимо жечь. От боли безысходности, от осознания собственной глупости. Гордость давила железными тисками на горло, не давая шансов глупому влюбленному сердцу сделать шаг навстречу. А разум истинного технаря, забитый уймой инженерных знаний, и вроде бы не предрасположенный к рассуждениям о превратностях жизни, всякий раз услужливо напоминал Екатерине, что она и так слишком многое прощала авторитету.       Прощала собственное подорванное здоровье и шрамы, совершенно не украшавшие женское тело. Неудачные беременности, прерванные не столько добровольно, сколько под гнетом обстоятельств.       Прощала разборки за тендеры и земли под застройки, аферы и нелегальные схемы, так или иначе касавшиеся холдинга. Саботированные взрывы и несчастные случаи на объектах, многочисленные попытки промышленного шпионажа. Показательные аресты посреди стройплощадок, и последующие допросы у следаков.       Прощала пропущенные празднования дней рождений, несостоявшиеся совместные отпуска. Срывы по делам в редкие выходные, а порой и среди ночи. И эти самые дела.       Прощала пьянки и загулы. Сплетни об аморальном образе жизни, и непостоянстве в личных отношениях с девушками. И даже ту страхолюдину-певичку, с подачи которой его чуть в расход не пустили!       Но простить то, что Фомин доверился какой-то там Юле? Ладно, хрен с ним сама Катя! Не Паше, которого он знал, наверное, столько же, сколько себя самого. И не Демону, которого считал, конечно не отцом, но тоже достаточно близким человеком. Даже не родной сестре. А какой-то, сука, Юле! Вот с этим мириться Катерина не желала! Вот это уже виделось ей самым натуральным предательством, сравниться с которым не могла ни одна измена. По крайней мере, измены были теоретические, мнимые и с любовницами Катя Фомина ни разу не ловила, а сам он очень натурально удивлялся и открещивался от своего блядства. Зато факт сговора с Юлей даже не отрицал. А эта швабра, в свою очередь, изнахратила архитектору слишком много нервов, чтобы так запросто заслужить прощение.       - Любовь приходит и уходит. Ломбард работает всегда, - как можно более спокойно, с подчеркнуто-явным цинизмом пояснила девушка, но у Алексея её слова вызвали разве что легкую усмешку. Катерина всегда плохо врала, особенно ему. Особенно в глаза.       - Ты лучше меня знаешь, что ему цена - тридцатка. Причём, в рублях, - возразил авторитет со снисходительной улыбкой, какой обычно улыбаются врачи психушек особо сложным пациентам.       Сказать, что бандит обрадовался, увидев, что кольцо по-прежнему на месте, наверно, не сказать ничего. Во время работы с чертежами архитектор зачастую снимала с рук абсолютно любые украшения, чтобы не мешались, и, в первый свой визит в офис Альянса, мужчина не смог понять, носила ли она кольцо. А в Ново-Сергиево руки Екатерины Михайловны скрывали плотные кожаные перчатки, угадать под которыми очертания украшений оказалось невозможно. Да и как-то не до того было.       Но теперь так внезапно снова забрезжившая вдали надежда, что потеряно отнюдь не всё, заставляла говорить быстрее, чем базар фильтровался через постепенно плывущее сознание. Пусть это лишь фантазии, пусть даже самообман...или нет? Архитектор вряд ли бы стала надевать украшение целенаправленно для того, чтобы позлить бывшего ухажера. Она не настолько язвительная стерва, чтобы с таким пренебрежением относиться к подобным вещам.       А ведь могла, хотя бы с чисто материальной точки зрения. Кому как не ему знать, что это простенькое колечко действительно самое дешевое из всей ювелирки архитектора. Но дорого Кате гораздо больше, чем любое из тривиальных бриллиантовых колье. Сколько там стоило самое дорогое, кажется, миллионов пять баксов? Или семь? Ювелиры оценили в четыре шестьсот пятьдесят. На погашение последнего взноса за лизинговую технику, появившуюся в «ТехноАльянсе» с подачи Швабры Мартыновны, хватило.       Вероятнее всего, если дела и дальше будут катиться коту ректально с такой неумолимой скоростью, придется понемногу распродавать и остальные украшения. И тех тридцати тысяч, что выручит Катерина за кольцо, ей хватит разве что на неделю привычного существования. И то, только в плане еды. И то, только если по нормальным кабакам не шляться, а самой себе готовить. И то, если не отравится собственной стряпней - в быту талантливый архитектор скотиной являлась абсолютно бесполезной, и кулинарные возможности её ограничивались умением варить кофе. Правда, весьма неплохой. Крепкий и забористый, такой, что Лёшу даже с глубокого похмела оживляло. Однако, на одном этом навыке долго организм не протянет, поскольку кофе всё-таки надо чем-то заедать, а девушка умудрялась иной раз даже банальную яичницу испортить, что и говорить про более сложные блюда.…Впрочем, смерть от голода в подобной ситуации была куда более вероятна, чем от отравления. По той простой причине, что вряд ли у Кати хватит храбрости когда-нибудь расстаться с украшением.       Ей, блядь, вечно не хватало одной капли смелости, чтобы сделать последний шаг к реализации задуманного: опустить ковш экскаватора, продать кольцо, выбросить из Секвойи чехол с костюмом. Екатерина уже представить боялась, перед какой выходкой Фомина спасует в следующий раз. Поэтому и стремилась так скоропалительно ускользнуть, только бы не нарваться на очередную провокацию.       Но вездесущая новогодняя ирония судьбы, видимо, считала совсем иначе.       - А что ты хочешь услышать? Что я слишком сентиментальна, и до сих пор верю, что на самом деле, кольцо подошло именно на безымянный палец совсем не случайно? - от былого спокойствия не осталось и следа, но архитектор даже не заметила, насколько эмоционально начала разговаривать. - Или что я бесхребетная истеричка, если не могу избавиться от надоевшей побрякушки?       Фомин тихо ликовал. Кто бы мог подумать, что Паша в который раз окажется прав! Если бы Катя на самом деле окончательно и бесповоротно вычеркнула авторитета из своей жизни, ей бы было попросту лень тратиться на столь эмоциональную тираду. А коль уж одним упоминанием о кольце ему удалось вызвать такую бурную реакцию, то, стало быть, действительно ещё не всё потеряно.       - Всего хорошего! - архитектор нервно тряхнула головой, от чего по завитым легкими волнами прядям скользнул серебристо-серый перелив, завораживающий и казавшийся совершенно нереальным, учитывая освещение кабинета. Или просто бандит опять себе лишнего надумал из-за того, что до сих пор не смог привыкнуть к светлому оттенку волос девушки?       В медицине подобный феномен называли Canities subita или Синдромом Марии-Антуанетты. Правда в отличие от французской королевы, от пережитого стресса поседела Катя не полностью и не за одну ночь, но тоже достаточно скоропалительно, как раз за те полгода, что занималась реабилитацией. И краситься стала не как прежде, чтобы скрыть седину, а наоборот - разбавить пепельные локоны хоть каким-то намеком на прежний, здоровый цвет волос. Получалось, видимо, вполне сносно, поскольку комплименты относительно своего внешнего вида девушка слышала регулярно, а вот предположения, почему вдруг она так резко из брюнетки перекрасилась в платиновый блонд, мало кто высказывал. Об истинных же причинах, почему перед тем, как принять руководство холдингом, Екатерина Михайловна так кардинально поменяла имидж, знали всего несколько человек. Весь остальной «Альянс-Групп» думал, что так и надо.       Фомин, само собой, тоже не знал. И знать не хотел, по крайней мере, на данном этапе. Сейчас его волновало лишь как удержать Катерину. Но увы, никаких гениальных идей кроме применения банальной физической силы в голову не приходило. Похоже, пить надо было всё-таки поменьше.        Девушка сделала шаг в сторону, намереваясь схватить шубу и неблагородно дать дёру, пока Алексей не успел задать ещё какой-нибудь провоцирующе-наводящий вопрос. Наивная! Неужели и впрямь рассчитывала, что он только этим ограничится? Разумеется, мужчина успел перехватить Екатерину за запястье раньше, чем она дотянулась до своей норковой шкурки. Архитектор же попыталась отступить ещё назад, но бандит перехватил её второй рукой поперек талии, сокращая расстояние между ними до непозволительно-близкого, и не давая отстраниться.       Катя прекрасно помнила эту тактику, и понимала, что нельзя предоставлять авторитету возможность физически загнать себя в ограниченное пространство. Иначе шансов сбежать без мордобоя уже не останется.       Нет, конечно раньше такие уговоры заканчивались иначе, к обоюдному согласию и удовольствию обеих сторон. Но тогда и отношения их были на порядок выше. Прежде они могли позволить себе подобную слабость, в процессе «спора» иной раз и вовсе забывая, какого вообще рожна начали бодаться. Профессиональный азарт хоть и брал часто верх в повседневном общении на людях, но наедине должности и субординация не имели никакого значения. Тем более, если речь шла о единственно-верном, по мнению каждого из хозяев Альянса, решении рабочего вопроса. Тут все средства были хороши. Особенно такие подлые, как нежный полушепот на ухо, в совокупности с аккуратными прикосновениями рук, мастерски выуживающих из онемевших пальцев архитектора карандаш, всего пару секунд назад, решительно занесенный над чертежом в намерении сделать правку. Чаще всего подобные действия не обходились без, насколько это возможно, зажимания возле кульмана в качестве гарантии пресекания попыток бегства, и несложно догадаться, что последующий сценарий развития «переговоров» был весьма разнообразен. Но уж точно никогда не доходил до рукоприкладства, к которому сейчас всё так стремительно скатывалось.       Однако, не успела архитектор просчитать наиболее эффективную траекторию удара, как поняла, что позади неё каким-то чу́дным образом оказалась та самая тумба, выполнявшая роль мини-бара, на край которой мужчина оперся руками по обе стороны от Катерины. Финиш! Пути к отступлению отрезаны, бегство не удалось.       Но и капитулировать всё-таки рановато…       - Останься со мной.       А, нет! В самый раз, блядь. В самый раз.       - Не хочу, - оскалилась девушка, но голос её в этот момент предательски дрогнул. Вероятно потому, что мозгами она понимала, что бежать-то надо, но не получится.       - Врёшь, - тут же просёк Алексей, от чего архитектор машинально вжалась в тумбу ещё сильнее. Ей ничего больше не оставалось, кроме как трусливо, словно кролик, замереть, глядя в упор на своего мучителя. И совершенно не выкупая, что пугало больше - полумрак кабинета, или бездонная тьма в его глазах. Блядский омут с чертями, в который всё сильнее затягивало, несмотря на жалкие попытки сопротивления. - Или, скорее, пытаешься себе это внушить. Крайне неубедительно, кстати, - бандит чуть небрежным движением заправил ей за ухо прядь волос, явно наслаждаясь тем, насколько легко начали читаться эмоции девушки, оправдывая все его предположения.       - Отвали! - Катя резко отвисла, снова дернув головой, и попыталась оттолкнуть мужчину от себя. Но получилось лишь смахнуть с тумбы стакан с остатками виски, задев его рукой.       Хрупкое стекло, едва коснувшись паркета, разлетелось на осколки. Мелкие, острые и холодные. Взглянув на них, архитектор вдруг поняла, что точно так же, два с лишним года назад, разбилась их жизнь. Та самая, единственная настоящая жизнь. Одна на двоих. И повернуть вспять ход событий, собрав её заново, уже невозможно, как бы сильно они этого не хотели и сколько бы не пытались. Прошло слишком много времени, в течение которого безвозвратно потерялись самые важные и драгоценные фрагменты этой причудливой мозаики.       Тем не менее, позабыв про прежние попытки бегства, Екатерина рассматривала разбитый стакан так внимательно, будто в хаотичной россыпи стекла под ногами скрывались ключи и ответы ко всему тому, что вот уже столько времени сводило с ума её саму, и Фомина заодно. Сам же Фомин, не придав особого значения расхлёстанному стакану, наблюдал именно за архитектором. И, глядя на остолбеневшую девушку, усердно выискивавшую что-то в плоскости пола, бандиту казалось, он понимал, о чём Катя думает. Он очень надеялся, что всё ещё может понимать её настолько же хорошо, как прежде. Очень этого хотел. Но, вероятно, очень мастерски проёбывал все представлявшиеся шансы, один за другим.       Сколько раз они прежде безжалостно колотили фужеры «на счастье»? Под аплодисменты заказчиков, инвесторов и собственных сотрудников. Под грохот салютов над Лахта Центром и десятками других объектов, раскиданных не то что по области, а по всей стране. Пускали на ветер миллионы, закатывая грандиозные корпоративы в честь профессионального праздника - Дня строителя. По-детски наивно считали себя этими самыми профессиональными строителями, глупо и самонадеянно верили, что могут легко проектировать не только здания, но и собственную жизнь.       Триумфы реализованных проектов застили собой воспоминания о всех тех проблемах, что пришлось преодолеть по пути к лидерству на строительном рынке региона. Залечивали травмы лучше любых таблеток и врачей. И в своем величие владельцы Альянса в какой-то момент возвысились настолько, что не заметили, как постепенно, медленно и неотвратимо зашатались опоры той самой жизни, которую они так старательно выстраивали много лет. А хватились слишком поздно, когда прежде незыблемая монолитная конструкция начала стремительно рушиться карточным домиком, заживо хороня их обоих под руинами прежних грехов и ошибок. Раня гораздо больнее и глубже любых пуль. Калеча не только и не столько тело, сколько душу.       И, Господи, кто бы знал, как Катерина устала жить в этом замкнутом круге проблем и опасностей, в который попала, с трудом выбравшись из-под обломков прошлой счастливой жизни. Как сильно девушка хотела обратно туда, где не боялась ходить по объектам без толпы охранников и не дрожала над каждым новым проектом, высчитывая смету до последней копейки. Туда, где работала в первую очередь просто потому, что ей это нравится, а не чтобы зарабатывать себе на существование. Где выиграть тендер для фирмы было скорее охотничьим азартом и проверкой собственных умений и навыков, чем необходимость.       Обратно туда, где она - краса и гордость «Альянс-Групп», а не замученная, побитая издевками судьбы неудачница, тщетно пытавшаяся спасти дело всей жизни. Потому, что ничего другого у неё не осталось. Потому, что любовь всей жизни спасти она не смогла.       К той самой любви всей жизни. К тому Фомину, который находился рядом больше пятнадцати лет. Который любил, берёг, уважал её и доверял. И которому доверяла она. Настолько, что была готова идти следом, без преувеличения, на край света. От которого даже мысли не допускала сбежать, в каком бы поганом настроении не пребывал авторитет. Знала каждый его шрам. Могла различить десятки интонаций голоса с разницей в никчемную четверть октавы. Понимала настроение по одному лишь взгляду. Угадывала степень опьянения по тяжести шагов. Не то, чтобы мирилась с подобным образом жизни, но утешала себя тем, что насколько бы не набухивался авторитет, он всё равно возвращался домой. Возвращался к ней. Всегда, вплоть до того рокового октября.       Того Фомина любила она, несмотря ни на что. Любила, возможно, даже слишком. Слишком преданно и честно, так, как не должна позволять себе любить женщина, вмешанная, по милости своего ухажера, в полукриминальный бизнес. Слишком по-настоящему, ценя не миллионные прибыли и власть, а просто искреннюю взаимность. То самое безыменное нечто, которое «больше, чем любовь», стоившее в бесчисленное количество раз дороже самых редких драгоценностей мира.       Воспоминания минувших лет, самые яркие и счастливые, те, которые Катя так старательно уговаривала себя забыть, предательски четкими картинками, одно за другим, всплывали в отражении осколков стекла. Они переливались и искрились даже в тусклом полумраке кабинета. Почти так же, как бриллиант на злополучном кольце. Холодный блеск осколков прошлой жизни безжалостно ослеплял, и девушка прикрыла глаза, стараясь справиться с нахлынувшими эмоциями. Но тщетно - из-под темных ресниц, одна за другой, медленно покатились слезы. То ли отчаяния, то ли злости, архитектор не понимала.       Эмоции настолько сильно сковали и парализовали Екатерину, что она уже почти потеряла ориентир в пространстве. Она не могла справиться с собой, и вот-вот готова была сорваться в самую обычную бабскую истерику, обвиняя во всём происходящем авторитета. Но, едва почувствовав аккуратные прикосновения к лицу, потеряла остатки самообладания, и безвольно подалась навстречу, позволяя ему целовать влажные от слез щеки. Сначала легко и аккуратно, затем всё более настойчив, и наконец, забываясь, он начал хаотично осыпать поцелуями всё лицо. Но губ не касался намеренно, потому что понимал, что этот предел Катя должна преодолеть сама.       Хотя, поцеловать по-настоящему хотелось до помутнения рассудка. Жадно и развязно, чтобы у архитектора дыхание перехватило от такой наглости. А всё эта проклятая помада! Идиотский, неизлечимый фетиш, от которого авторитета крыло хлеще, чем от любого алкоголя. Что десять лет назад, что сейчас. Менялись косметические бренды, помада становилась блеском, затем тинтом, и так в разных вариациях, но неизменным оставалось одно - цвет. Бордовый. Глубокий, насыщенный, очень напоминавший красное вино. Екатерина однажды выдвинула теорию, что такую четкую стойку на её помаду авторитет выдавал именно потому, что она ассоциировалась у него с алкашкой. Фомин не стал её переубеждать. Какая-то доля истины в шутливой издевке пассии действительно присутствовала, поскольку ни от одного, даже самого крепкого алкоголя, он не хмелел так, как от близости и поцелуев любимой девушки.       К собственному стыду, сопротивлялась Катя не так уже долго и рьяно, мысленно оправдываясь тем, что она всё-таки женщина - глупое, эмоциональное существо, верящее в гороскопы и то, что всё в этом мире случается, или не случается, не просто так. Ох уж эта противоречивая бабская натура! Когда в прошлый раз ты готова была прибить урода, а сейчас с такой легкостью падаешь в его объятья, и так пылко целуешь его в ответ, будто ничего и не случалось. Будто так было всегда, и ты не теряла свою прошлую жизнь именно по милости мужа-авторитета.       Алексей сделал пару шагов в сторону и опустился на диван, утягивая девушку следом. Мгновение спустя архитектор оказалась на его коленях. Как, она и сама не поняла - то ли добровольно подчинилась его нехитрым манипуляциям, то ли больные ноги предательски подкосились. Зараза! Видит Бог, она всё-таки вынесет реабилитологу мозг по поводу дрожи в конечностях! Чесслова, вынесет. Капитально! Но явно не сегодня, и, возможно, даже не завтра…       Благополучно наплевав на былые принципы и убеждения, Катерина обняла бандита за шею, придвинувшись ещё ближе и отчетливо ощущая его возбуждение. И к своему стыду поняла, что сама не меньше изнывает от желания, болезненно обжигающего изнутри. Она физически чувствовала, как от давно забытых ощущений почти вскипала кровь. Раскаленным свинцом растекаясь по венам, она будто выжигала под кожей девушки следы там, где Фомин касался её. И, что казалось самым невыносимым и стыдным для архитектора, в конечном итоге этот бешеный сгусток энергии скручивался тугим тянущим клубком возбуждения внизу живота. Каждое движение, как будто выверенное с ювелирной точностью, всё больше и больше распаляло. Так легко и почти привычно, словно они вовсе и не расставались на несколько лет. Или, возможно, попали в излом времени, и всё действительно чудесным образом вернулось на прежние места?       Абсолютно неуместный для подобной ситуации вопрос, который не давал бандиту покоя с их первой встречи после «воскрешения», слетел с его губ будто сам собой:       - Неужели, - невыносимо-мягкий полушёпот раздался у самого уха, опаляя кожу приятным тёплом, - всё это время никого?       Фомин помнил, что воздыхателей у Кати хватало всегда. Во время учебы – одногруппники, а к ним вдобавок один чересчур амбициозный молодой препод по высшей математике, а на работе - заказчики, коллеги, подрядчики и много ещё кто, включая даже пару «сослуживцев» авторитета. И время от времени архитектор действительно соглашалась осчастливить кого-то из поклонников своим внимание, например, на совместном ужине. В конце концов, нужно ведь было поддерживать легенду о том, что она свободна и не обременена постоянными отношениями с кем-либо. А формулировки типа «Я сегодня буду поздно, придется сгонять с этим фраером из ГИСа, пожрать в кабак, а то не отвяжется же» даже не давали бандиту возможности сделать вид, что он ревнует. Слишком уж пренебрежительно звучали слова Екатерины в адрес своих недокавалеров, и ничего кроме смеха не вызывали.       Но то было раньше, а сейчас?       Она могла солгать. Должна была, просто обязана цепляться за любую возможность, лишь бы не поддаться, не позволить ему снова решать всё за двоих, втянуть обратно в эту криминальную трясину. Одной, конечно, плохо, но с ним, с таким, каким он стал, будет ещё хуже.       Да и потом, есть же Ваня! Милый, добрый Иван Георгиевич, врач-реабилитолог, который сумел научить Катю ходит заново. Уже в третий раз. Милый, добрый Ваня, который не умел стрелять и не ворочал миллионами, а просто так же, как архитектор, всей душой любил свою профессию. Милый, добрый Ваня, единственный из числа всех тех её якобы ухажеров, которого девушке было искренне жаль. Потому, что ответить взаимностью она по-прежнему не могла. Возможно, где-то в глубине души и хотела, но чертово кольцо на безымянном пальце навязчиво напоминала архитектору, что она, раз и навсегда, принадлежит совсем другому мужчине, неважно живому или мертвому! Тому, который не спасал человеческие жизни, а отнимал их. Настолько пренебрежительно и буднично-рутинно, что даже не заметил, как погубил и их собственную с Катериной жизнь. Они оба погубили. И сейчас своим безрассудством могли лишь усугубить и без того хрупкий, едва-едва установившийся баланс нынешнего существования.       - Нет, - также тихо ответила архитектор. - Ты по-прежнему единственный.       Её неожиданное признание на секунду выбило из колеи. Кажется, где-то вдалеке забрезжила ещё одна, хоть и крошечная, совсем никчёмные, но надежда вернуть всё как раньше. Он очень хотел верить, что это именно так.       Верить…в настоящий момент это казалось слишком сложным. Невыносимым. Думать…тратить время на какие-то пространные размышление, не просто не хотелось - не моглось. От каждого прикосновения, каждого поцелуя, сдерживать себя становилось всё сложнее. Самая шальная и желанная мечта последних лет, теперь Катерина снова оказалась рядом. Нежная, покладистая. Почти что смиренно сдавшаяся в его власть. Надолго ли? Неважно. Главное что сейчас, главное что с ним.       Катя и вправду могла солгать…про что угодно, но не про своих несостоявшихся любовников. Действительно должна была, просто обязана солгать…кому угодно, но не мужчине, с которым лишилась девственности.       Архитектор прекрасно понимала, что своими словами окончательно развязала Алексею руки, а себя наоборот загнала в угол, лишая последней возможности сбежать. Но сейчас, вот именно сейчас, в тот самый момент, когда она буквально кожей чувствовала его довольную улыбку, Екатерина уже сомневалось, а стоило ли вообще противиться неизбежному? Кому она своими демаршами и выпендрёжем делала хуже? Лёше? Вряд ли. Себе? Наверняка!       Она ведь тоже скучала. Или нет, вернее даже, тосковала. Настолько сильно, что понимала, если сейчас даст слабину, позволив авторитету просчитать свои сомнения и метания, он вцепится насмерть, а она не станет противиться. Вцепится совсем не больно, нежно гладя по спине и аккуратно прижимая к себе, но держать в своих объятьях будет настолько крепко, что вырваться уже не получится.       А впрочем, может оно и к лучшему? Однозначного ответить, по крайней мере сейчас, девушка не могла. Эскадрон мыслей шальных, молниеносно сменявших друг дружку в бешеном аллюре, не давал Катерине до конца разобраться с внутренними противоречиями.       С одной стороны, она чувствовала себя мерзко. Любое прикосновение мужчины невидимым ожогом въедалось в бледную кожу, и, казалось, избавиться от этого ощущения можно лишь заживо спустив с себя шкуру. А жить ещё хотелось. Пусть, без Лёши это и не имело такого смысла как прежде.       Но, черт побери! Выверенные до миллиметра касания и поцелуи вызывали тот долгожданный трепет, которого Катерина так ждала, по которому так скучала. Фомин знал её тело слишком хорошо, можно сказать, настраивал под себя. Только не по образу и подобию музыкального инструмента, как часто принято говорить в подобных случаях, а скорее как совершенное техническое устройство, обращаться с которым правильно можно лишь имея специальные навыки, и точно зная куда нажимать. На каких шлюхах бандит оттачивал подобные умения, Катя знать не желала никогда, предпочитая прислушиваться лишь к собственным ощущениям.       И всё же, отпустить себя окончательно, пока не получалось. Как бы нежно Алексей её не целовал, и как бы умело не касался чувствительных точек, где-то в глубине воспаленного мозга архитектора всё равно не переставал маячить вопрос: а осталась ли она также важна авторитету как прежде, или благополучно перешла в ту категорию девиц, с которыми можно было переспать и забыть? Раньше даже задаваться подобными размышлениями не приходилось, ответ на них был утвердительным, что называется, по определению. Теперь же…теперь она попросту не хотела знать правду: где его нечистая носила, в чьих распростертых объятьях он искал утешения во время своего гастрольного тура, и кому из «сочувствующих» льстивые комплименты и признания в любви нашептывал, пока Екатерина в больницах и реабилитационных центрах маялась. Вообще ни о чем!       А у Фомина наверняка хватит мозгов не упоминать, скольким ещё несчастным девушкам он осложнил существование одним своим присутствием рядом. В конце концов, уж что-что, а заметать следы и не давать поводов для обоснованных обвинений в блядстве, авторитет научился ещё задолго до того, как начались их с Катей отношения. Кстати, на личном и весьма печальном примере Демона: узнав про неверность мужа, Моника, как хоть и давно обрусевшая, но всё-таки итальянка, темпераментная и эмоциональная, вскрыла себе вены. Благо, пес, живший тогда у Шереметьева, поднял панику, едва не высадив своей девяностокилограммовой тушей дверь в ванную, и девушку успели откачать. Но впечатление её выходка произвела неизгладимое. На всех. Дмитрий, даром что на тот момент ещё рулил районом, долго стелился и лебезил перед истеричной супругой, сглаживая последствия своего грандиозного проёба. А его распиздяй-референт, к тому моменту уже переставший скрывать свой любовный интерес к племяннице адвоката, но при том умудрявшийся крутить шашни сразу с несколькими, совершеннолетними, девчонками с района, мысленно делал себе необходимые пометки, учась на чужих ошибках. И особенно тщательно стал обдумывать и планировать свои загулы с подружками, когда Катерина, всецело встав в той истории на сторону тётки, как бы между делом упомянула, что будь она в подобной ситуации, «вообще пристрелила бы обоих, не разбираясь, кто кого в постель затащил».       Не пристрелила. И вены резать не побежала. В конце концов, кровным родственником Кате приходился именно Дмитрий, человек крайне хладнокровный и рассудительный, а не его истеричная женушка-дизайнер.       А вот скандал архитектор всё же закатила. Не хилый такой скандал, без предупреждения начавшийся с разбитого неверному «гражданскому мужу» носа. Кольца, очень удачно украшавшие указательный, средний и безымянный пальцы, сыграли роль своеобразного кастета, и если бы Тучков с Семёновым, находившиеся в кабинете в тот момент, когда Екатерина явилась к авторитету с претензией об измене, не оттащили её, вполне возможно, вторым ударом нос бы она мужчине всё-таки сломала.       Фомин не оправдывался. Просто не видел в этом смысла. Женская логика уже сама додумала всю картину, и встревать в неё со своими поправками, хоть кровью подписываясь под каждым словом о том, что ничего у него с этой певичкой не было, бесполезно. Особенно, учитывая, что злилась Екатерина не столько из-за факта измены, сколько из-за того, что этот идиот, решив вильнуть хвостом, пока она моталась по объектам в области, едва себя не угробил.       По итогу, штрафные санкции вылились неверному ухажеру в обновление доброй половины технопарка холдинга, и покупку персонально для нужд передвижения архитектора совершенно бесполезного для большинства российских дорог автомобиля - Бугатти Широна. Разумеется, из какой-то там limited edition, specially for директор «СтройАльянса» и т. д. и т. п. Очень красивого, очень дорогого и очень быстрого.       Ещё одна жестокая насмешка судьбы, ведь именно на Бугатти Катерина и влетела под фуру. Потому что думала не о дороге. Она, забив на сохранность собственной шкуры и запреты, сбежав от дяди, мчалась тогда на злополучную дачу под Выборгом. Не доехала каких-то семь километров. Но помочь всё-таки смогла - откачали Фомина медики одной из тех бригад скорой, которая оказалась на месте аварии.       Каким бы блаженным туманом желания не заволакивало здравый ум, бандит не мог не заметить, как изменилась Катя после случившегося. Увы, не в лучшую сторону. И дело было не только в прическе. Архитектор с юности обладала тем самым мифическим талантом, за который девушек в современном обществе в шутку зовут ведьмами - жрать и не толстеть. Субтильной анорексичкой она никогда не была, но и лишние килограммы если и откладывались, то явно в правильные места, делая фигуру весьма привлекательной. Но, вероятно, события последних двух лет оказали на Екатерину куда больший стресс, чем можно было предположить, и теперь она стала не просто стройной, а болезненно худой: отчетливо выпирали ключицы, под пальцами чувствовался каждый позвонок, и разглядеть скрытые под бледной кожей ребра тоже не составляло особого труда.       В чём мужчина воочию убедился, когда с хрупких плеч наконец соскользнула бархатная ткань, а распрощавшаяся с остатками самоконтроля архитектор позорно упустила момент, когда платье бесполезной кучкой материала упало на пол. Фомину очень некстати вспомнилась идиотская фраза о том, что «если у девушки верх и низ белья сочетаются между собой, то это не ты решил, что у вас сегодня будет секс». У Катерины, к её собственному стыду, и неимоверному восторгу бандита, сочетались.       Но даже изысканное полупрозрачное кружево не отвлекло настолько, чтобы он не заметил ранее тщательно скрытые тканью платья шрамы, как очередное напоминание о той аварии. Алексей видел фотографии раскуроченного спорткара и видеозапись ДТП, где четко зафиксировано, что сильнее всего при столкновении пострадал левый борт Широна. Потому и следы от хирургического вмешательства причудливым тонким узором оплетали именно левую ногу девушки, от стопы почти до середины бедра, в то время как на правой шрамы едва доходили до колена.       Авторитет против воли провел кончиками пальцев по ломаной линии шрама, чувствуя, как девушка на мгновение вздрогнула. И, вероятно, не от нежных прикосновений, а от проклятой фантомной боли. Он точно знает, каково это. Потому, что сам прошёл ровно через то же самое. Это похоже на засбоивший от вируса компьютер. Когда, после долгой отключки, ты приходишься в себя, то неожиданно понимаешь, что мозг и тело обнулились вместе с сознанием. Всё будто бы сбросилось до заводских настроек. Приходилось заново вспоминать, как дышать, ходить, говорить. Слава Богу, не учиться, а лишь вспоминать! Это немного легче. Но все равно не так просто, как могло показаться на первый взгляд.       И совсем не приятно. Особенно, когда по первости пугаешься собственного отражения, не веря, что таким теперь останешься навсегда. Сколько слез из-за испорченной внешности пролила Екатерина, и сколько времени ей пришлось потратить, чтобы смириться, бандит не знал. Но коль уж она не зажималась и не пыталась прикрыть шрамы, значит смогла принять себя новую. А раз так, то Фомину и подавно было плевать на все изъяны её тела и фигуры. Ведь можно изменить форму, но не содержание. И даже бледная, исхудавшая, перекроенная и собранная хирургами по кусочкам, Катя по-прежнему оставалась собой.       Строптивой, гордой, такой, с которой силой справиться невозможно, потому что сопротивляться она будет чисто из вредности. Сломать - да, но не справиться. А ломать её, или, тем более, брать силой, совсем не хотелось. И Алексей не пытался принудить к близости, заставить, подчинить себе, поскольку гораздо сильнее чем тело, ему нужна была душа, как бы по-дьявольски подобное не звучало. Из-за этого приходилось заново пробираться туда, глубоко под кожу, где всё ещё не загнулось крохотное, но невообразимо живучее безымянное нечто, которое «больше, чем любовь». Чтобы как прежде, лаской и хитростью, подвести к единственно-верному варианту и заставить девушку поверить, что архитектор сама так решила. Решила поддаться, всё более требовательно отвечая на поцелуи, ластясь и позволяя оглаживать, словно настоящую кошку. И совершенно позабыв, чем закончилась их предыдущая встреча.       Алексей медленно, с нескрываемым удовольствием провел ладонью по спине девушки, от лопаток до самой поясницы и прильнул ещё ближе, чувствуя нежность её кожи. Слишком остро и приятно, чтобы позволить себе отстраниться хоть на миллиметр. Вторую руку он запустил в чуть растрепанные волосы, слегка оттянув пряди назад, заставляя Катю запрокинуть голову. Девушка послушно замерла, несколько мучительно-долгих секунд ожидая, пока бандит разберется с застежкой-тоглом на ожерелье. Три жемчужные нити цвета шампань, не слишком тугим «ошейником» оплетали шею архитектора, и очень раздражали Фомина. Поэтому колье, несмотря на всю ценность и эксклюзивность, он не глядя отшвырнул куда-то в сторону, припадая губам к наиболее чувствительной точке немного ниже сонной артерии. Там, где, по ощущениям самой Екатерины, находилось невидимое клеймо, сродни тому, какое обречена была пожизненно носить Миледи Винтер. Только представляло оно собой не лилию, а печать всё того же «Альянс-Групп». Своеобразный адресник. Инвентарный номер, если хотите. Подтверждавший, возможно, факт принадлежности не столько холдингу в целом, сколько его гендиректору персонально.       Архитектор могла лгать и изворачиваться, но тело, вновь почувствовав собственнические прикосновения и ласки, выдавало её слишком явно. Красноречивым свидетельством тому являлись чуть дерганые движения, напрочь сбившееся дыхание и вполне уловимая дрожь, из-за которой девушка едва не путалась в собственных пальцах, пытаясь расстегнуть рубашку бандита, пока он продолжал осыпать поцелуями её шею и плечи.       Слезы давно высохли, а сил врать и отнекиваться больше уже не осталось. Лишь отчаянное желание забыться для Екатерины, и настолько же отчаянная надежда хоть ненадолго повернуть время вспять для Фомина - он безумно хотел вернуть любимую девушку.       Он в принципе безумно хотел её. Хотел её всю, как это не банально, до самых кончиков ногтей. Чтобы не видеть ничего, кроме её кошачьих глаз, любоваться россыпью серебристых локонов, резко контрастировавших с темной обивкой дивана. Чувствовать её опьяняющий шепот. Именно чувствовать. Не слышать и почти не различать слов, но ощущать движение губ и колеблющееся дыхание на своей коже. Чтобы Катя заполняла собой пространство вокруг, не давая вспоминать то, что происходило с ним без неё. Чтобы здесь и сейчас существовали только они и полумрак вокруг, кромешная тьма, надежно ограждавшая от реальности. Пусть не навсегда, но хотя бы на одну ночь.       Раньше именно ночью они становились сами собой. Два оборотня, в интеллигентной овечьей шкуре снаружи, и с бешеной волчьей сутью. Один кусался, а вторая царапалась. Больно, почти по серьёзке, ибо в определённые моменты никак более красноречиво свою одержимость выразить не могли. И скорее всего, завтра девушка будет тысячу раз проклинать себя, с укором глядя на собственное отражение, демонстрирующее алые отметины засосов на коже. Но сейчас авторитет просто не позволял ей думать, анализировать происходящее, а Екатерина почему-то безоговорочно верила, позволяя творить с собой что только ему заблагорассудится. Где-то на подсознательном уровне совершенно точно зная, что мужчина по-прежнему не сделает ничего против её воли, идя лишь на поводу у собственных желаний. Не обманет и не обидит.       Всего лишь на несколько мгновений разрывая очередной беспардонно страстный поцелуй, архитектор глубоко вздохнула, и ей показалось, что воздух в кабинете слишком горячий. И вряд ли это можно списать на засбоившую отопительную систему. Впрочем, их двоих, дорвавшихся друг до друга, мало волновала обстановка вокруг. Стремление стать ещё ближе, раствориться и потеряться друг в друге, превосходило всё. Голос разума и доводы логики заглушали рваные вздохи и тихие стоны, плавилось от жара обнаженных тел показательное равнодушие, оставляя только самое важное и нужное. Их настоящих, таких, какими нынешние обстоятельства долго оставаться не позволяли.       Столь сильно увлекаться однозначно слишком опасно и безрассудно, но останавливаться было слишком поздно. Несло уже по инерции, сорвав все возможные стоп-краны. Несло в бездну, непроглядную и опасную. Губящую, но этим особенно заманчивую. В этой бездне они могли хоть ненадолго пропасть, в полной мере отдавшись во власть своих чувств. Так самозабвенно и отчаянно, что Екатерина, игнорируя последние слабые попытки затуманенного страстью разума остановиться, уже готова была укорить мужчину в том, насколько неоправданно он мучает их обоих своей неспешностью. Но самообладание Алексей всё же потерял на секунду раньше, чем архитектор успела произнести хоть слово, и они почти одновременно подались навстречу друг другу.       От первого выпада, вероятно с непривычки, вдоль позвоночника девушки проскочил самый настоящий электрический импульс, и она едва успела закусить губу, только бы не застонать в голос, и вцепилась ногтями в обивку дивана, удерживаясь от соблазна прильнуть ещё ближе. Нет уж! Слишком легкая и желанная награда для господина авторитета. Пусть старается, инициатива наказуема. Ибо нефиг было кидаться пафосными фразами о том, что не «Альянс-Групп» ему нужен, а главный архитектор холдинга! Так что, раз уж Катя так феерично проебалась, не успев вовремя свинтить из кабака, то, по крайней мере, имела полное право требовать к себе надлежащего обращения, бережного и чуткого.       И Фомин это прекрасно понимал. Поэтому двигался медленно и неторопливо, давая девушке возможность снова привыкнуть к притупившимся ощущениям. Направляя, ненавязчиво напоминая забытый алгоритм действий. Мягко, почти осторожно. Совершенно не так, как, вероятно, должен вести себя мужчина, сходивший с ума от вожделения. Но как тот, кому в самом деле не безразлично, что чувствует предмет его страсти и обожания.       Потому, что её действительно хотелось любить. Именно любить, плавно, размеренно, но главное - чувственно и с наслаждением. Не бездумно трахать, чисто потому, что организм нуждается в физической разрядке. Не иметь, и уж тем более не ебать. Для подобных низостей как нельзя лучше подходили эскортницы, чья профессия, по большому-то счету, именно в ебле и заключалась. Как раз их можно было бездумно хватать за руки до синяков, и неосторожно швырять на постель, заботясь лишь о собственном удовольствии, но никак не о комфорте продажной девки.       С Катериной творить подобное было непозволительно. Катерина, несмотря на солидный груз жизненных перипетий, до сих пор осталась хрупкой и утонченной, и не заслуживала к себе жёсткого обращения.       И то, с какой неуверенностью, или скорее даже робостью, она двигалась навстречу, подстраиваясь под его темп, подсознательно вызывало у мужчины невыносимо-щемящее чувство нежности, превалирующее над похотью и страстью.       Как в первый раз.       Интересно, а будет ли Кате наутро так же неловко, как тогда, в восемнадцать? Или ещё хуже? Ой, да гори огнем эти приличность и целомудрие! Со стыдом вместе. Оно того определенно стоило! Что в восемнадцать, что сейчас.       Теряясь в собственных ощущениях, обострявшихся с каждой новой волной удовольствия, девушка совершенно перестала владеть собой. Ей хотелось только быть ещё ближе, чувствовать Лёшу всего, как можно сильнее. Чтобы между ними не то что какого-то пространства - воздуха не осталось. Только проплавляющий насквозь жар, перемешивавшийся с запредельным удовольствием, неизбежно приближавшимся к своей наивысшей точке. Так, чтобы аж до дрожи, до хриплых судорожных вздохов, и томных стонов. До полного забвения и цветных пятен перед глазами. Когда уже совсем не получалось осознавать, а только чувствовать это безраздельное обладание друг другом. Касаться, целовать, доводя безграничной лаской до самого невыносимого предела, до полного исступления и блаженства. Чтобы ни у кого из них не хватило сил додуматься сбежать, а лишь рухнуть в непроглядную тьму счастливого неведения, потерявшись во времени и пространстве. Напрочь игнорируя факт существования реального мира и проблем в нём. Просто остаться наедине, вдвоем…хотя бы до первых восходящих лучей по-зимнему холодного солнца.       Утром всё встанет обратно на законные места. Исчезнут трепет и нежность, пьянящий туман минувшей ночи, уступая место колющему до мурашек ознобу, заживо сжирающему архитектора изнутри день за днем. Её, ещё час тому назад трогательно-беззащитную, с первыми трелями будильника снова накроет этим блядским синдромом Снежной королевы. И на секунду Катерина всерьёз почувствует, как биение сердца превратилось в холодную пульсацию, настолько остро отдающуюся в каждой мышце, что в мгновение изгоняет из тела приятную слабость и истому.       Архитектор не подаст виду, притворяясь крепко спящей, но очнется сразу, как только так противоречиво ненавидимый и одновременно обожаемый экс-почти-муж Фомин уйдет в скрытую за настенным панно ванную комнату. Молниеносность, с которой Катя оденется, при том не издав ни одного палевного звука, можно будет сравнить разве что с поднятым по тревоге солдатом. Возможно, в сорок пять секунд не уложится, но в целом минуты за полторы точно соберется. Чуть прочешет пальцами растрепанные волосы, попутно сокрушаясь, что от вчерашней красивой укладки мало что осталось, а затем оглянется по сторонам в поисках ожерелья. Однако, украшения не окажется ни на тумбе, ни на столе, а перетряхать в его поисках плед и диванные подушки Екатерина посчитает бесполезной тратой драгоценного времени. Потому наспех накинет шубу и пулей выскачет вон из кабинета, чудом не наступив на осколки стакана на полу.       Стыдливо потупив голову, архитектор торопливо процокает мимо охранников. Она портрету в кабинете в глаза не осмелилась посмотреть, что тогда говорить о живых людях, которые столько лет занимались безопасностью Фомина и его обожэ? Никто из охранников вслух не признается, но все они уверены, что Екатерина Михайловна и так поймет, что даже они скучали. Она действительно поймет. И в какой-то степени даже будет благодарна им за такую безмолвную поддержку. Но спасать охрану от резко озверевшего начальника архитектор попросту не в силах. Она сама-то себе помочь не в состоянии. Поэтому и бежит. И парни тоже её поймут, поэтому лишь вежливо и тактично промолчат, почтительно расступившись перед Катей, освобождая дорогу к выходу из этого царства полумрака и удушающей горечи.       А на крыльце, ещё толком не успев вдохнуть спасительный морозный воздух, девушка столкнется с тем, с кем вовсе не ожидала - с Пашей Семёновым. Неловко поздоровается, неосознанно приподнимая выше воротник шубы, рассеяно ответит на дежурное поздравление с праздником и поспешит к Секвойе, по-прежнему полагая, что броня внедорожника может защитить её от любых бед и невзгод. В том числе и от проницательно-подозрительного взгляда, которым одарит Катерину майор, наблюдая, как она садится за руль припорошенной снегом машины, почему-то безответственно оставленной практически посреди дороги.       Но, к счастью, это произойдет только утром.       Но, к сожалению, покоя инженерно-техническому складу ума это не дает уже сейчас, когда сердце ещё не до конца успокоилось, но уже восстановилось дыхание и начала постепенно пропадать пелена блаженства. В голове и перед глазами.       - Ты же понимаешь, что как только я выйду за порог, всё снова станет по-прежнему? - собственный голос показался девушке тихим, сиплым и абсолютно неуверенным. Неужели в какой-то момент её настолько перещёлкнуло от столь желанной близости, что архитектор даже не поняла, что сорвала голос? Вряд ли. Просто так легче казаться слабой. Не столько Лёше, сколько себе. И, тем самым, оправдываться перед самой собой за бесхребетность и несдержанность.       - Но это будет только утром. А пока ты ещё здесь, со мной. Ещё моя.       Конечно он всё понимал. Предельно четко. Только верить всё равно не хотел. Не сейчас, когда любимая девушка, в буквальном смысле, находилась в его руках, и нет ничего более правильного и естественного чем то, что они вместе, вдвоем. Когда так нужно, чтобы она как можно дольше оставалась рядом, близко настолько, насколько физически быть невозможно. Когда Екатерина необходима, так же жизненно необходима, как дышать. И авторитету, позабывшему о хронической тахикардии, казалось, что так сложно сохранять ровное дыхание, именно потому, что мало её. Потому, что сейчас Катя и есть сам воздух, бесценный и долгожданный. И лишиться её всё равно, что добровольно подписать смертный приговор. А жить ещё хотелось. Тем более, что теперь для Фомина это обрело хоть какой-то смысл.        «Я навсегда останусь только твоей» - с горечью подумала девушка. От этой простой неоспоримой истины хотелось выть в голос, и рыдать, заново проклинать всех причастных к их затянувшейся любовной драме. В первую очередь Демона, и Монику с Ритой. Дядю - за то, что не смог когда-то вразумить влюбленную девчонку, а тётку с подругой - за их долбаную сумеречно-гаррипоттеровскую теорию, которая работала даже спустя столько времени. Несмотря на обиды, потери и предательства, на этой чертовой планете гордую дуру-архитекторшу до сих пор держало проклятое нечто, которое «больше, чем любовь». Хуже запечатления, избавиться от которого невозможно, даже уничтожив все её крестражи, главным из которых, как не прискорбно, оставался именно авторитет.       Но в одном Лёша прав: обо всём случившемся она подумает утром, как только выйдет за порог и всё снова станет по-прежнему. А пока…пока Катерина ещё здесь, с ним. Ещё Навсегда его.