Paniekaanval

POV Йост       Турбины самолёта страшно гудели, добавляя в ноющее сердце ещё большей ломаности. Рядом сидел Аппи, который периодически посматривал на меня, проверяя общее состояние, но через призму моего воспалённого мозга в салоне самолёта я находился совершенно один. И эта громада не летела, она стремительно падала, норовя поцеловать носом земную поверхность. Сквозь шум я едва различал обрывки своих собственных мыслей, которые неслись в голове, будто в хаотичной гонке. Я смотрел в иллюминатор и представлял, как всё это может кончиться прямо сейчас — быстро, безболезненно, с окончательной тишиной. Но в тот же момент я сжимал подлокотник с такой силой, что казалось, ещё немного — и пальцы врастут в пластик. Эта борьба — между желанием исчезнуть и необходимостью бороться за неё, за нас — убивала изнутри. Как только я увидел прямой эфир, тут же отменил все ближайшие концерты и взял первый попавшийся билет до чёртовой Валенсии. По привычке пальцы правой руки потянулись к браслету, который непривычно сдавливал запястье, оставляя розовые отметины на бледной коже. Молодая стюардесса, поправив головной убор, приветливо улыбнулась и поставила на мой стол стакан виски, который я уже успел повторить четыре раза. Никакого опьянения, хотя пил я, не сказать чтобы на полный желудок. Адреналин отрезвляет. Я балансирую между действительностью и полным бредом, едва различая, что есть что. Напиток жёг горло, но никакого облегчения не приносил. Аппи спросил, хочу ли я что-нибудь съесть, но мой взгляд лишь скользнул по нему. Мой лучший друг в этот момент был единственной стабильной точкой в моей шаткой реальности, и я всё равно не мог на него смотреть. Больно думать, что он видит меня таким. Телефон протяжно завибрировал, и на экране высветилось чёткое «Клара». — Как она? Что происходит? Врачи тебе что-то сказали? — слова потоком выпрыгивают из моего рта, преодолевая преграду в виде засохших склееных губ, которые едва разлеплялись. — Пока ничего не говорят. Белла в операционной, как всё закончится, я тебе сообщу, — голос женщины дрожал, выдавая весь ужас ситуации. Как мне быть спокойным, если даже такой стрессоустойчивый человек, как менеджер, боится? Где-то на том конце провода раздавались больничные голосовые сообщения, которые я едва ли мог различить. — Ты скоро будешь? — Через десять минут начинается посадка, поэтому да. Прошу, не забывай держать меня обо всём в курсе, хорошо? Звонок заканчивается. К горлу подступает тошнота, и, вскочив на ноги, я мчусь в туалет. Я соврал. Я пьян, но ощутил это только сейчас, запутавшись в собственных ногах. Небольшая светлая туалетная комната давила ещё сильнее, чем этот чёртов салон самолёта. Набираю в ладони холодной воды и кидаю её в лицо в надежде, что такой шлепок отменит или отмотает жизнь. В зеркало на меня смотрит какая-то серая постаревшая версия Йоста. Не жалей себя, слабак. Ей сейчас намного хуже, будь, блять, сильным. Удар кулака приходится чётко в нос зеркальному мне, и по стеклянной поверхности расползаются небольшие паутинки трещин. Я не верю в выдуманного человека на небе, но сейчас все клеточки моего тела кричат о молитве. Ноги подгибаются, и я падаю возле унитаза. Ладони склеиваются вместе, глаза устремлены наверх. Не мольба. Торг. Господи, давай я ещё раз вытерплю какую-нибудь жизненную хуйню, пусть моя карьера улетит в пизду, но не трогай Беллу и ребёнка. Дай мне хотя бы шанс построить уже некогда сломанную тобой семью! Ты не можешь быть таким ублюдком, не можешь же?.. Допитый виски смягчил посадку. Морской воздух Валенсии нихрена не радовал. Перед глазами проплыли картинки нашего недавнего отдыха, когда всё было просто замечательно, ничего не было сломано. — Йост, слышишь меня? Всё будет хорошо, не волнуйся. Она просто перенервничала, но врачи всё сделают правильно, не загоняй себя, — мой друг стоял, прислонившись затылком к стеклянной стене здания аэропорта, затягиваясь сигаретой. Я тоже курил, вернее, уничтожал одну за другой сигарету или себя ими. — Я знаю, что всё будет хорошо, — снова ложь, потому что так правильно. «Мысли позитивно, и на выходе получишь нечто хорошее». Так же говорят все эти бляди, прокачивающие сознание в своих бесполезных курсах? Если это окажется ложью, то я уничтожу каждую инфоцыганку, наёбывающую людей. Потому что это жестоко. Обманывать людей — жестоко. Такси, больница Ribera. Чёртова Клара перестала отвечать на сообщения и звонки. В здании пахло медикаментами и перчаточным латексом. — Здравствуйте, вы говорите по-английски? — взрослая медсестра, сидевшая на своём посту, подняла на меня голову и сдержанно кивнула. — Изабелла Герц. Мне сказали, что её доставили сюда, она беременна. — Вы её родня? — вопрос поставил меня в ступор. Могу ли я называться её родным человеком? Я не знаю. — Молодой человек? — А, простите, я её парень. — Третий этаж и налево от лифта. В самом конце коридора её палата, вы увидите. — Палата? То есть ей уже сделали операцию? Как она? — сердце колотилось под языком, заставляя его подпрыгивать во рту. Апсон крепко сжал моё плечо в поддерживающем жесте, заставляя немного приободриться. — Поднимайтесь, её лечащий врач вам сейчас всё расскажет, — морщинистое лицо испанки исказилось улыбкой. Именно исказилось. Неестественной и гротескной. В пизду лифт. Я побежал по коридору до значка, указывающего лестницу, прохладный воздух царапал щеки. Аппи бежал немного позади. Первый пролёт. Белла, я уже скоро. Второй пролёт. Звонит телефон. Аннеке. Все уже в курсе. Потом перезвоню. Нужная дверь, впускающая нас на тот самый этаж. В конце коридора, около окна, стоит Клара. Я стиснул зубы, злость фонтанчиком хлестала в моих висках. Почему она не отвечала? Мои шаги были широкими, шаркающими краями джинс по больничному полу. Женщина обернулась на звук. Что-то не так. Слёзы. Почему она плачет? — Клара, какого хрена ты не отвечала? Я чуть с ума не сошёл. Как Белла?! Где врач? Менеджер молча кивнула в сторону двери в палату, которая в эту же секунду открылась. Невысокий смуглокожий мужчина в медицинском халате приветственно кивнул мне. — Добрый день, я так понимаю, вы молодой человек сеньориты Герц? Пройдёмте к зоне отдыха, пожалуйста, я вам сейчас всё расскажу. Я, как послушный ослик, побрёл за врачом, сжимавшим рукой папку с документами. Апсон кивнул мне, поджав губы в приободряющей улыбке, и присоединился к Кларе, оставляя меня один на один с врачом. — Как прошла операция? Всё хорошо? Как Белла себя чувствует? Как ребёнок? — вопросы один за одним посыпались на остановившегося у небольшого диванчика мужчину. — Вы, видимо, не были в курсе характера проведённой операции, — я озадаченно посмотрел сначала на доктора, потом на Клару, обнявшую себя руками. — Пациентку доставили в больницу с лихорадкой и кровотечением. Ей тут же провели УЗИ для диагностики проблемы. Мне очень жаль, но у ребёнка отсутствовало сердцебиение. Примите мои искренние соболезнования. Моё сердце тоже остановилось. Бог в очередной раз оказался уебком. А гуру житейской философии — простыми шарлатанами. Мы потеряли ребёнка. После всего, через что мы прошли, он просто перестал быть. — Белле провели кесарево сечение, потому что плод был уже большим и сформированным, а естественные роды с её состоянием здоровья невозможны. Околоплодные воды были зеленоватые и имели неприятный запах, что означало, что плод был без признаков жизни уже несколько дней, что и дало повышение температуры и прочие симптомы. — А почему он умер? В чём была причина остановки сердца? — голос был не моим, ломаным и дрожащим. Слёзы медленно скатывались по горящим щекам, принося ещё большую боль. — Точной причины мы назвать не можем до вскрытия. По УЗИ всё было хорошо, но так как у вашей девушки были изначальные проблемы со здоровьем, и первые месяцы выдались тяжёлыми из-за несовместимости резус-конфликта, замершая беременность вполне вероятна. Поймите, никто от этого не застрахован. Я думаю, это не что-то патологическое, а просто так получилось. Моё тело обессилено упало на красный кожаный диван, руки болтались вдоль тела. Я больше ничего не хотел слышать. Хотел только быть рядом, но сил на это, как назло, не было. — Спасибо, доктор, за то, что сделали, что могли. Как вы думаете, с Беллой всё будет в порядке? — В физиологическом плане — абсолютно. Но со стороны психологии я бы посоветовал вам найти ей хорошего терапевта, возможно, специализирующегося именно на данной теме. — Хорошо… Это была девочка? — Что, простите? — Ну… ребёнок. Это девочка? Мужчина понимающе сжал губы и одарил меня сочувствующим взглядом, прежде чем уйти по делам. — У вас был сын. Как забавно. Ха-ха. Сын. И Изи об этом знала ведь, но ничего не сказала. Ко мне подскочил Апсон, пытаясь поднять меня на ноги, чтобы хоть как-то привести в чувства. — Белла очнулась. Она уже знает, что ты здесь, и очень тебя ждёт, — тощему парню было сложно потянуть меня на себя, но каким-то немыслимым образом он поставил меня. Я посмотрел на него глазами, полными слёз. Его два уголька отражали моё перекошенное лицо. — Эй, тише-тише, друг. Я знаю. Я рядом, Йост. Я всегда буду рядом. Но сейчас тебе придётся быть сильным за вас двоих. Белла ещё не знает новостей. Ты сейчас должен быть с ней. А я пока позвоню Аннеке и Дарту, хорошо? — Аппи по-братски взъерошил мою светлую копну и стукнулся своим лбом о пылающий мой. Шаги до палаты давались с трудом. Я так боялся становиться отцом, а сейчас жизнь, будто бы в издёвку, лишила меня этого, когда я осознал размеры своего счастья. Белла выглядела обессилено. Остатки макияжа для награждения, почти нетронутая обстоятельствами причёска. Боязно опустив взгляд на живот, горло сдавило спазмом так сильно, что вдох стал невозможным. Сердце, израненное этим днём, трепыхалось в груди, избивая грудную клетку. Только недавно маленький человек пинался так напористо, что аж моя рука подпрыгивала с живота Изи. Теперь там полная тишина. Когда я вошёл в палату, на секунду мне показалось, что всё это сон. Белла лежала там, казавшаяся такой маленькой и хрупкой, среди всей этой нагроможденной аппаратуры. Её рыжие волосы разметались по подушке, создавая какой-то болезненно-притягательный контраст с белизной больничного белья. Но самое страшное было не в этом. Её глаза. Они были холодными, пустыми, какой-то звериный ужас охватил моё сознание, и я понял: в эту минуту я потерял не только сына, но и часть неё. — Йост, зачем ты приехал? У тебя же тур! Я бы тут сама справилась, — обессилено прохрипела девушка, пытаясь переместить свои ноги, которых она совершенно не чувствовала после анестезии. — Изи, я… — Он умер, да? Это я во всём виновата. Моё тело даже не может выносить ребёнка. Я абсолютно бесполезна... Йост, я не могу так, мне больно! Женский громкий плач эхом отразился от светлых стен палаты и выскочил в коридор, уносясь куда-то вдаль. Мои руки дрожали, губы вторили им. — Ты ни в чём не виновата, Изи. Выкинь эту хрень из головы. Всё у нас будет хорошо, поняла?! Я от тебя ни на шаг не отойду. Мы всё вместе преодолеем. Рыжеволосая, хныкая, умоляюще взглянула на меня, заставив моё сердце пропустить болезненный удар, от которого закололо между рёбер. — Я люблю тебя, Йост. — И я тебя, чудик. У нас с тобой всё будет хорошо, вот увидишь. Когда её голос дрогнул, а слёзы покатились по щекам, я почувствовал, как внутри всё оборвалось. Я держал её руку в своей, сжимал так сильно, словно только это могло удержать её в реальности. Она не виновата. Никто не виноват. И всё же я не мог простить ни себя, ни этот грёбаный мир за то, что случилось. “Всё будет хорошо”, — повторял я, как заклинание, молясь, чтобы это однажды стало правдой.