Падший. Корни зла

Ветер в его волосах опять ерошит их, хотя они и так растрёпанные, но Адаму было даже приятно. Голова зудела от пыли и песка. А ветер на стене Эдема сильный, но не настолько чтобы скинуть первого человека. Внизу ветер гоняет песок, иногда закручивая его в завитки, остающиеся на поверхности до следующего дня. Закатное солнце, приятно нагревая голые ноги, освещает эти просторы с песком особенно отчетливо и контрастно. Адам щелчком отправляет маленький камешек в полёт. Вниз с отвесной стены, как неудавшаяся птичка с переломанными крыльями. Стена была высокой, и камешек красиво разбился на несколько осколков. Если бы Адам с неё сорвался, то тоже наверное бы так же разлетелся, но это не помешало ему забраться на стену. Камни были неровные и складывались в одном месте как ступеньки для рук и ног. Адам знает, что Лилит так ушла. По ним. По камешкам, которые когда-то сделал Люцифер чтобы они могли посмотреть на Эдем с высоты. Вместе. Так странно всё вышло. Ссора. Они катались по траве и пыли, и Лилит разбила ему губу и укусила ещё, а он сам швырнул ей в лицо горсть песка и повалил на землю, и тоже укусил. А потом вторая ссора и Люцифер, который как обычно безуспешно пытался их помирить. Так ведь было всегда. Они ссорились, но не мирились, а просто продолжали жить, ведь деваться было некуда и всё равно всё вернётся на круги своя. Но оказалось, что нет. Что они ушли. Вдвоём. Адам поздно понял и когда он забрался на стену, увидел лишь чужие два силуэта, размером с жучков. Палец вновь цепляется за тетиву оттягивая и отпуская. Как тысячи раз до этого. Зубы и губы болят от вечной вибрации, от того что он держит конец лука во рту, но Адам упорно не выпускает лук из рук. На стене скучно, а он хочет дождаться того, как они вернутся. Они вернутся. Они с Лилит не помирятся, потому что они вообще никогда не мирились, но просто вновь смогут ужиться друг с другом. Чтобы не гневить рай, и чтобы Люцифер иногда спускался к ним. Но сначала нужно дождаться. Тетива всё-таки лопается от постоянной нагрузки. — Да… Ты, — и первый человек осекается, лишь возмущенно выдыхая носом, потому что не придумали ещё слова которое выражало бы досаду и злость. И Адам, нахмурившись, просто отбрасывает остатки лука, обидевшись даже на него, за такую возмутительную непокорность. А деревянное основание отскочило от камней стены, от чересчур резкого броска и лук летит вниз, расколовшись пополам, стукнувшись о землю. Так ему и надо. — Ты же знаешь, что они не вернутся. — голос Сэры за спиной стал полной неожиданностью. Сердце первого человека сначала замерло, а потом продолжило биться втрое быстрее где-то в горле. Время словно замерло, в нём застрял момент, полный напряжения. Человеческая интуиция, как нож, рассекала пространство, подсказывая: что-то здесь не так. Хоть всё было в точности как он помнил. С годами голос Сэры неуловимо менялся, но это тон был именно из тех далёких времен. Ряса шелестит по каменной стене под лёгкое шуршание крыльев. Но чувство, как остриё шпаги, точное и бескомпромиссное. Так не должно быть. Я ведь помню тот день, когда расхерачил свой единственный лук. Сэра не приходила. Её тут не было. Не было. Что-то не так. Это знала та часть Адама, которая знает, что это сон. Даже не сон, а просто прокрутка прошлых воспоминаний. И всё было не так. Он проторчал тогда на стене ещё два дня. А потом пошёл жаловаться, что этой сладкой парочки давно нет. Боже, как он злился тогда. Ушли на какую-то интересную штуку и без него. А потом… Была Ева, и ему стоит забыть и о жене, которая больше не первая женщина и о приносящем свет, который больше не серафим. — Мы ведь запретили Люциферу спускаться к вам, тем более творить такое! — тон Сэры привычно сдержано раздраженный. Обычно правда он был обращен к Адаму с его очередными долбоебскими выходками. Но не так. Сэра сейчас не должна стоять за его спиной. Так не было. И эта странная сюрреалестичность происходящего, заставляет разум метаться в черепной коробке, в непонятном страхе, словно у загнанного красными тряпками волка. В мозгу щёлкнуло, будто встали на место все куски пазлов. Будто сам господь щёлкнул пальцами в сознании. Запрет. Ему никогда не говорили, что Люциферу запрещено было спускаться. Сам Адам узнал об этом много позже и Сэра до последнего отнекивалась, чтобы он не узнал правду. Чужие холодные руки скользнули по плечам, от чего волосы на руках внезапно встали дыбом. Такое было ведь только один раз… Тогда… Вот ведь дерьмо. Это не Сэра. — Это не правда. Лады. Поиграем в это дерьмо, лживая сучка. Я бы ведь так ответил. Тот я, что во сне. Именно этого ответа от него ждут? Он хочет развернуться к собеседнику, но ему не дают, положив поразительно сильные руки на плечи, вновь поворачивая корпус обратно к песчаной равнине. — Мы оба знаем, что они это сделали. Чужие волосы мазнули по плечам и правому уху, будто к нему наклонилась совсем близко, но Адам не может даже развернуть на неё глаза от странного оцепенения. — Бросили тебя. Волосы. Такие длинные, что кажется он чувствует их мирное покачивание в ногах. У Сэры никогда не было таких длинных волос. И таких чёрных. — Оказался третим лишним. Но они ведь поплатились за это. Адам не смотрит на неё, но от чего-то кажется, что та улыбается. Дышит ему прямо в затылок обжигающе голодным дыханием, когда руки мирно лежат на его плечах. Словно в такт чужим словам всё озаряется ослепительным светом, который заставляет жмурится, настолько он яркий, словно наступил конец всему живому. Но нет. Вдалеке летит что-то похожее на комету. Белое, но видно, как она краснеет от температуры и скорости. Именно так и падают с небес. Видно, как это яйцо, у которого не разглядеть деталей, приземляется на землю и лишь через секунду или две, которые длятся вечность, на Адама обрушивается грохот падения и ударная волна. Его не сбило с ног лишь потому, что сзади него стоит… Он не может назвать это Сэрой. Кажется её подобие даже перестало ей притворяться. — Поплатились, — будто передразнивает сама себя — всего лишь потеряли пару пёрышек, а получили вечность наедине друг с другом и своё личное царство. Хоть захлебнись розовыми соплями, напополам с любимой дочуркой. — личина трещала по швам и осыпалась словно скорлупа с куриного яйца. Голос уже совсем не походил на главного серафима. Тень даже перестаёт стараться. — И что-то там ещё жалуются… — бормочет себе под нос Адам. Его и правда где-то на границе души кольнула обида. Как будто они тут жертвы. Будто Эдем был херовым раем. Как бы, тут ещё стоит посмотреть, кому тут больше не повезло. С детьми например. Чужое дыхание опалило шею, от чего у первого человека пошли мурашки по всему телу. — Адам. Его словно дернули за несуществующий ошейник, а он был и не против. Странная тяга бросить сейчас всё и пойти на встречу этому голосу, который зовёт так сладко. Тень, лёгкая и манящая, стала разрастаться в его сознании, как влага, проникающая в трещины сухой земли. Он чувствовал, как внутри него что-то трепещет, зовёт, как будто обещая ответы на вопросы, которые он даже не знал, что хочет задать. Он должен ответить «да». Тень за спиной, будто понимая, что он чувствует, повторила. — Адам. Руки скользнули дальше по его корпусу, обвивая словно змеиными кольцами. Тень наклонилась совсем близко и Адам чувствует ухом её холодную кожу щеки. Скосить глаза, чтобы хоть краем глаза увидеть её образ выше его сил. — Давай убьём их всех. … да… Да. Да-да. Да. — Пусть искупаются в собственной крови. — Шёпот щекочет ему ухо и Аадм уже чувствует вкус крови на языке. Боги, какой же сладкий вкус. — Они будут умирать долго. Внутри него зрела решительность. Он знал, что этот голос — не просто лукавство, а возможность. Всё что от него требуется, это шаг на встречу. Даже не шаг. Слово. Всего две буквы. Это ведь так мало. — Д… — Адам осекается. Чужой силуэт проступает прямо перед ним, неведомым образом паря над пропастью стены. Тень за спиной лишь усилила свою хватку, обвив плечи с шеей, начиная уже откровенно поддушивать. Фигура полупрозрачная и едва оформившаяся, но первый человек узнает её, шепча имя в полном непонимании. — Каин…? Губы первого убийцы шевельнулись, но послушалось лишь невнятное шипение. Адам мотнул головой, будто рыба пытающаяся выбраться из заумных рыбацких сетей. — Что? Лицо юноши брезгливо скривилось. — Не спи! — прозвучало оглушительнее грома. В лицо бросили горсть золотого песка, который словно стеклянная пыль обжигала глаза. Адам зажмурился, пытаясь защититься от мелких частиц, проникающих в дыхание и вызывающих болезненные спазмы в горле. — Твою мать! Зубы клацнули от резкого столкновения с полом. Из глаз полетели искры, что в принципе гармонировало со сбившимся дыханием и сердцем, которое стучало как барабаны на параде. Да и мысли прочищало просто прекрасно. На секунду вообще всё вылетело из головы. Адам потирает затылок, зло чертыхаясь. Именно чертыхаясь, потому что ворчал он как старый дед, даже по собственному мнению. Но ему можно. — Специально, блять, положил ебучие подушки — цедит себе под нос, всё-таки поднимаясь с пола. Чтобы упасть ебучей головой мимо ебучих подушек. Ахуительно. Адам встаёт, потирая ещё и поясницу для баланса, хоть той и не ударился, и она даже не затекла. — Утро, блять, начинается не с кофе. И даже не с минета, что ещё можно было пережить. Блять, сейчас даже не утро. Город, конечно, всё так же пылает огнями и буквально адским тусичем везде, но если поднять голову вверх, видно, что солнце ещё даже не собирается выходить. Первый человек раскрывает крылья, чтобы прохрустеть каждым мелким суставом. Белый потолок давил на сознание странным образом, возможно вкупе со странным сном, как будто он смотрел его под температурой или градусом. Эти чистые поверхности, лишенные цвета и яркости, создают невыносимое ощущение монотонности. Кажется даже собственное сердцебиение здесь оглушительно, отталкиваясь от пустых стен, заполняет всё вокруг, за неимением других звуком. Не став мучать себя, Адам подцепляет гитару и отправляется на улицу. Не очень далеко. На то же райское посольство, только на крышу, откуда из-за высоты постройки открывался нехуёвый такой вид. Рука неспешно перебирает струны, в поисках нового, ещё незаезженного, мотива. Незаезженного исключительно для Адама, потому что кажется нет в мире такой музыки и того набора нот, которое ещё не сыграло человечество. Язык проходится по всё ещё непривычно заостренным зубам, выискивая какие-то рифмы. Нет, Адам. Ясно-хуясно не подойдет. Было уже в двух песнях. — За аборты и инцест, всех нас съест — бормочет себе рифму которая была придумана еще со вчера, а дальше вообще никак. Когти тихо стучат по основанию гитары, но от чего-то ничего не идёт. Не лежит душа к творчеству, хоть ты тресни. Творческая импотенция, в рот я её ебал. Даже виагрой не закинешься. И по хорошему пойти бы ему обратно, да доспать ночь, а может и дольше. Кто его тут поднимет? Жители ада все равно как-то суеверно обходили райское посольство третьей дорогой. Но Адам не уходил, по себе же непонятной причине продолжая сидеть на холодном бетоне. Он вообще сегодня был каким то тормознутым после сна. Руки перебирали струны, но как-то машинально, даже не вслушиваясь в то, что играет. То же мне переживания. Ну приснилась какая то ебанина. И хер с ней. Ангелам не снятся сны это известно точно. Но технически я же уже не ангел. Хотя что то такое было и до этого… Адам потряс головой, будто мысли были зудящими вшами. Думать он перестал, но странное чувство насторожённости, будто что то вот прям должно произойти и точно какой то пиздец, не утихало. Такое же чувство было и когда я тусил в Садоме, до такого как его затопили. Адам фыркает своим же мыслям, поднимаясь. — Что за ебучий бред? Всякая хуйня лезет в голову. Быстры движением закидывает гитару за спину, расправляя крылья. И ему показалось, или это хрустнула злосчастная поясница? — Чё тебе, блять, не нравится? Адам облетает по кругу райское посольство, будто показывает невидимым визитеру свои владения. — Как будто здесь может произойти что то ебать новое. Наркотики нюхаются, шлюхи ебутся, души страдают, котлов не подвезли. Первый человек аккуратно становится на самый высокий шпиль, одной ногой балансируя. Чисто демонстративно прикладывает руку ко лбу козырьком. — Там нихуя нет. — Взмах крыльями чтобы без помощи рук развернуться на шпиле. — Ахуеть. И там ничего нет. — Адам останавливается, продолжая стоять на одной ноге. — Надо же. Нихуя не происходит. Ни теней, ни ебанин, ни детей, ни Сэры. А теперь можно просто пойти обратно спать, ведь здесь всё хор… Неожиданно яркий свет на мгновение ослепил Адама и даже при закрытых глазах пробивался через веки. Это была всего лишь секунда, но всепоглощающая яркость судилась до почти невидимой точки, как будто сама реальность сжалась до крошечной искры. Только в воздухе будто в напоминание чувствуется тоненькая вибрация, слышимая скорее на метафизическом уровне. Адам прикрывает глаза и пока молчит, потому что не может выбрать какой конкретно мат или их связка сейчас охарактеризует ситуацию. Выбирает классику, подняв голову к небу. — Ты, блять, серьёзно считаешь это смешным, старый мудаческий старпёр? Ответа, как и предполагалось, нет, так что приходится со вздохом опять расправить крылья. Посмотреть на ебанину которую ему опять подбросили интересно.Решался Адам не долго. Летел он быстро, хотя куда торопится не особо понятно. Здесь вообще быстро летать было не удобно и десяти метров прямо не пролететь, так дом какой-нибудь. Приходится вихрится, словно молодняк, впервые вставший на крыло. Краем уха услышал очередной репортаж из вечно работающего телевизора. — …ававая резня в аукционном доме ста… Переворот и удовлетворенная улыбка. Его работа. Не самая лучшая, но тут это хотя бы оценили. Хоть где то. Адам знал лишь примерное направление, куда стоило лететь, так что ещё пришлось повихрять по узким улочкам, выискивая чуть ли не то, не знаю что. Ухо цепляет необычное для этого места и времени оживление. Обычно сейчас все валяются с похмельем а не ржут на пол улицы. Адам подлетает ближе. Вдали раздались крики, смешивающиеся с азартным гудением немноголюдной толпы, кое где первый человек даже слышит возбужденный свист. Голоса грешников сливались в единый хор ликования и нетерпения. Они могут в два счета догнать жертву и разорвать её на части, но намного интереснее прежде этого, вдоволь её погонять. Стало даже интересно кого они там гоняют. Помнится, даже они с отрядом таким занимались, и было приколдесно. Если конечно жертва не уссыкалась или кончала от страха. Жаль они не застали Гитлера… Адам с интересом чуть набирает высоту, чтобы всё рассмотреть, а то спины, крылья, хвосты и всё остальное мешали сделать это нормально. И лучше бы, блять, он этого не видел. Ебучий случай. Блять. Бог. Это даже для тебя перебор. — Бля-я-ять. Почему что не день то пиздец? Что она, блять, здесь делает? Сука. Выпорю. Её белые крылья и платье особенно выделялись в здешней обстановке. Хрупкая фигура и вовсе казалось полупрозрачной, словно выточенная из фарфора. Эмили металась между грешниками, будто искала хоть какой то выход, хотя его не было. Взгляд, горящий тысячами звёзд, искал что-то в лицах грешником, но находил только глумливый оскал. Вот ей скорчили рожу и она отшатывается от туда как от огня, спиной налетая на демона, стоящего с противоположной стороны. Тот же бесцеремонно вталкивает её обратно в круг и та спотыкается, не в силах совладать с ногами. — Кто-нибудь может мне, сука, и напомнит почему мы отказались от розг? Даже по праздникам, черт возьми — Адам протирает лицо, но когда вновь возвращает взгляд на открывшуюся картину, ничего не меняется. Только и Мелочь, и грешники смотрят на него с недоумением. Адам вздыхает, спускаясь ниже на землю. Никому не понять эту педагогическую драму. Но придаваться святому ахую долго было нельзя. Повозмущается и достанет ремень он потом. — Ладно, уёбки. Теперь вы слушаете меня. Она идет со мной, если кто то против, то может отсосать мой член. Не то чтобы Адам нуждался в оральных ласках от этих отбросов, но чем упрощение язык, тем проще им понять. Некоторые самые мелкие демоны с видневшимся в этом деле опыте и правда быстро ретировались с места напряжения, а оставшиеся грешники оскалились клыками. Один с рогами больше чем у остальных вышел вперед. Видимо он был их негласным лидером. — А не пойти ли тебе в задницу? — Сказал с истинным наслаждением, ожидая, видимо, взрыв негодования в ответ. Адам же только растянул губы в улыбке ещё больше. — Окей. — Адам, потягиваясь, поднимает руки вверх, чтобы в плечах хрустнуло. — Придётся подключать дипломатию. Первый удар гитарой приходится ровно в чужое темечко, располовинивая черепушку на двое. Когда оттуда потекли мозги, Адам даже удивился. Пришлось дёрнуть гитарой, чтобы высвободить её из захвата чужих костей с чавкающее-скрежещущим звуком. Кровь полилась из открытой раны фонтанчиком. — Как говорила одна моя знакомая блядь — одной рукой Адам крутанул гитару явно красуясь и демонстрируя в оскале набор острых зубов. — В очередь, мальчики. Демоны переглянулись, пересчитывая свои силы и не сговариваясь ухмыльнулись. Они окружили его, зная, что в узком пространстве у них есть преимущество. Первый нападающий бросился вперёд, пытаясь нанести удар в бок. Адам не стал заморачиваться и увернувшись, просто ударил того в колено, заставив потерять равновесие. Когда тот упал, осталось только располовинить его точным ударом, куда то между грудью и членом. Ещё один демон, воспользовавшись суматохой, напрыгнул сзади, стараясь перерезать Адаму глотку. Первый человек быстро стряхивает его со своих плеч, пока ему правда не удалось подобное. Удар гитары не достиг своей цели, и вёрткий грешник увернулся, а второй пустил противную вибрацию по оружию, попытавшись отбиться битой с железным наконечником. Пришлось использовать отвлекающий манёвр, будто Адам собрался снова бить ему в голову, и наиный грешник вынуждено поднимает оружие, защищая шею. Гитара в последний момент меняет направление своего движения и перерубает демону ноги, из-за чего Адаму в лицо брызгает кровь. Вот только эти танцы с бубном заняли слишком много времени и Адам это осознает только после грохота выпущенной пули. Рука будто сама разжимает кулак, и гитара валится на пол. По плечу потекли струйки тёплой крови. — Сука. Ненавижу ебучий огнестрел. Сцепив зубы, шипит первый человек, закрывая дырку в плече. Кажется, он и забыл, что боль, оказывается, это, блять, больно. И пиздец как. Адама не оставили на едине с этим прекрасным открытием, и он слышит передергивание затвора. — Пока-пока, выеб… Грешнику не дает закончить фразу треск собственного черепа и железное дребезжание биты, которую отступая Эмили уронила обратно на пол, сама испугавшись своих действий, будто сама не знала что способна на что то такое. Наступает странная пауза от того, что они просто смотрят друг на друга, а Адам и вовсе не знает, что делать. Видеть этот цветок невинный в этом всём, тем более посередине кровавой бойни, было ебейше странно. Что это создание вообще здесь делает, ещё и в таком состоянии? Платье порвано и грязное волосы, словно воронье гнездо, а глаза вообще в пол лица с аномально узкими от страха зрачками. Первый человек делает к ней шаг, но та судорожно и как-то дергано отступает назад, всё ещё не сводя с него взгляда. Поздновато Адам спохватывается как сейчас выглядит и кем вообще является. Она может его и не узнала. — Эй-эй-эй. Это я. Адам. Хуемастер. Ну ты поняла, у тебя же не ебучий альцгеймер. Адам приподнимает в демонстративном жесте одну руку кверху. Вторая так и висит плетью. — Мелочь. Всё нормально. Наверное, странно слушать это от ебучего демона, у которого вся рожа в брызгах крови. Эмилия не открывает от него взгляд и кажется не моргает, отходя параллельно тому, как Адам подходит. В чужих глазах плещется просто священный ужас, вперемешку с болью и непониманием. Дрожащие ноги не выдерживают, и Эмили спотыкается, приземляясь некогда подолом белого платья на пол. Это не мешает ей всё так же безрезультатно перебирать ногами, пытаясь отступить. — Вставай. Давай выбираться из этой ебучей дыры. Признаться честно, даже для него, грёбаная серая когтистая лапа, вся залитая кровью, не выглядела шибко убедительно, он из альтернатив он мог только отрезать чужую. Браво. Уху. Так держать. Может ещё улыбнуться своим ебучим набором зубов акулы? — Ад- дам… Бывший экзорцист буквально видит, как на чужих глазах увеличивается пелена воды, заставляя глаза неестественно блестеть, как у героев нарисованной азиатской порнухи. Первый всхлип как будто прерывает плотину, и Эмили начинает рыдать, спрятав лицо в коленях, чуть ли не складываясь в компактный клубок. Как-то даже по-детски и кажется будет плакать до икоты. — Ну, эй. Адам только стоит рядом с ней, совершенно не понимая, что нужно делать. Как-то «соберись, тряпка» или что-то такое сюда не лезло. — Давай вставай. Тихонько тыкает её пальцем в плечо, не получая никакой реакции, кроме тихих всхлипов. — Ну чего ты? Кто то умер что ли? Ха-ха. Эмили, кажется, даже не слушала его, продолжая всхлипывать и орошать слезами себя и грязнющий переулок. Улыбка Адама стала больше походить на гримасу. — Х… Пиздец. И со вздохом, блять, как же было неудобно делать это одной рукой, поднимает Эмили с земли, прижимая к себе. — Пойдем. В этом переулке наверняка кто-то дрочил. Та будто только этого и ждала. Тут же обвила руками шею и уткнулась мокрым от слёз и соплей носом куда-то в воротник, пачкаясь ещё и в крови. Тонкие крылья, так же льнули к телу, мелко подрагивая то ли от скрытой боли, Адам не знал, насколько больно падать, то ли от всё ещё не отпустившего душу страха. Будь у неё силы, наверное, и ногами бы обвила. Колготки были грязными, а на коленях расцветают цветочки жёлтой ангельский крови. Ещё и, наверное, руки стесала… У детей ведь всегда так. Если падают, то страдают колени и руки. А никем другим Эмили и не казалась. Даже не белым серафимом или ангелом, просто на просто ребёнком. — Да они вообще здесь на подрочить и «пообщаться» любители. Что-то я так и не научился разговаривать с детьми. Ахуенная тема. Но другой не было. Так что он говорил. Пиздел уж скорее. — Садом и Гамора на ебейших стероидах, хотя, жаль, что ты не застала оригинал. Было пиздато и вообще… — Язык мелит что-то и Адам сам не слушает то, что втирает. Но Мелочь прекратила всхлипывать, только молча плача в его плечо. Оставалось лишь вздохнуть и попытаться подобрать этой же рукой, которой держал Эмили, гитару, что было затруднительно. Правда потом оказалось, что он может просто выпустить её на время, поскольку та и так крепко держалась за него, как алкоголик за последнюю в мире бутылку коньяка. Адам продолжает говорить, уже давно отклонившись от темы, вспоминая попеременно всё подряд, лишь бы говорить хоть что-то. Да, он говорит о Садоме. И той красивой девушке, у которой вились колечки кудрей, как у ебучего барашка, даже внизу. Только он совсем не помнит её лица. Блять, даже имени. Только что кудряшки были. Город шумный сам по себе, но он всё равно не хочет затыкаться, хоть и говорит полнейшую ерунду. Потому что тишина отвратительное дерьмо, и пусть Мелочь лучше слушает его. И он говорит. Говорит, пока расправляет крылья, пролетая над беспокойным, как бешеное животное, городе. Говорит о добродетели и о том, что секс с ней был просто прекрасен. Эти сраные философы древности к которым она приходила как муза, явно лукавили или проще говоря, нагло пиздели, воспевая лишь платоническую любовь. Говорит, входя в огромные двери райского посольства, которое было его домом на протяжении всего этого времени в этой дыре. Тогда Адам уже спускается в какую-то сентиментальность, рассказывая о стене Эдема. Это, конечно, наискучнейшая дыра, но какие там были закаты. А потом и вовсе о дне, когда создали Эмили. Была гроза с молниями, настолько сильная, что волосы и пуховые перья вставали дыбом, от статического электричества. Все волновались, ожидая пиздец, а Адам ждал рождение ахуенного настоящего рокера, но потом пиздец разочаровался. Говорит, когда пытается отцепить от себя ангела и хотя бы стереть кровь с лица. Не бля, не надо продолжать ныть. Он был чуть-чуть разочарован, а теперь впринцепе заебись. А если бы она прекратила фонтанировать слезами из всех щелей, то может хоть рэп здесь на всю громкость слушать, он постарается не слишком громко кровоточить ушами. Вытереть лицо всё-таки получается. Но это малость, учитывая, что он весь в крови, а Мелочь прижимается к нему. Но протирание тряпкой, смоченной в слюне, вроде помогает. Или это его пизделка, которая профессионально не затыкается. Или Эмили просто устала бояться, и почувствовав лишь крупицу безопасности просто отрубилась. Точно как ребёнок. Она заснула беспокойным сном, всё ещё цепляясь за него недавно появившимися коготками. Адам ссаживает её с себя, а то в плече стало уже совсем надрывно хлюпать, привлекая его внимание. Не будь Мелочи, можно было этому любителю огнестрела его этот пестик в задницу засунуть и выстрелить пару раз. Всё что у Адама было, это пачка спиртовых салфеток. Не особо заворачиваясь, он вытаскивает из себя пулю и затыкает дыру салфетками, чтобы остановить кровь. Всё это пришлось делать, закусив воротник. Боль противно отдавала в мозгах какой-то ватой. После экзекуции Адам просто выжимает пару чистых салфеток себе на язык. Будем считать, что эта хуйня работает как анастезия. Хотя спирт в этих салфетках был еще хуёвее того, что продавался в барах. Благо, заживает на нём всегда всё как на собаке. Первых людей вообще сделали с ебейшим запасом прочности, будто и Адаму предлагали родить. А потом… Не ебёт. Может душа тоже была особо прочной и это как-то передалось уже на третье тело. Лучше бы просто сдохнуть дали, экспериментаторы херовы. Адам опять поднимает неодобрительный взгляд к потолку, подразумевая рай. Потом, будто только вспомнил, переводит его на Эмили. Та сжалась в комок, на слишком большом для неё диване. Крылья мелко подрагивали и Адам уже видит, как они меняют свой привычный цвет, постепенно чернея. Если приглядеться, в волосах, почти у лба, виднеются маленькие, едва ли с палец, рожки. Пиздец Он будто только сейчас осознал это. Эмили… Пала. Не упала, не спутала координаты в навигаторе, не захотела с дурости навестить свою ебнучую подругу или взять интервью у грешников. Зубы угрожающе скрипнули. Они там совсем ахуели? Эмили пользовалась, Адам не питал иллюзий, намного большим снисхождением, чем кто-либо на небесах. Да, ребёнка они скинули по меркам рая. Триста лет не возраст для райского создания, хоть ему сто трактористов отсосут. Божий херов суд. Перед глазами послушно встают картины суда. Где хотелось видеть незнакомых людей, виновных в конце концов, а не… Вот это вот все. Адам опять поднимает глаза к потолку. Что-то ему здесь не нравилось. Совсем. Черви необъяснимой тревоги будто поселились в мозгу, но не могли дать никакого нормального ответа. — Что ж за пиздец у вас там творится? Ответа, как всегда, не было.