Падший. Корни зла

— Ох ты ж блять, — обычно Адам произносил это, не стесняясь громкости, чтобы это восклицание прямо гремело над белыми сводами. Но сейчас он может только шипеть по-змеиному. Наутро, а точнее уже, наверное, к обеду ничего не изменилось. Эмили всё так же спала. А ещё у него затекла спина. Привычка комментировать всё подряд никуда не делась, но приходилось делать это свистящим шепотом. — Пора признать, — кажется, половина позвонков с хрустом встали на место, стоило ему потянуться, — я уже пиздецки давно не мальчишка. Интересно, а у Сэры есть там… атеросклероз? Гипертония? Ну, или хотя бы там завалявшаяся деменция? Адам криво усмехнулся, вновь натягивая на себя куртку. Если нет, то хотя бы седые волосы у неё точно появятся, когда она узнает, что её милый, перелюбленный ангелок здесь. Наверное, всё-таки хорошо, что он уже сдох и пал. Ему не придётся присутствовать на этом дне всеобщей казни. А Лют уже привыкла, наверное. Она не то что выживет, а ещё и аккуратненько составит отчетик: сколько Сэра убила серафимов, и по пунктам сколько было задушено, сколько крыльев оторвано и сколько просто сдохли со страха без её вмешательства. Под такие незамысловатые объяснения было очень удобно собираться. Адам быстренько накарябал на флаере с рекламой шлюх, что он скоро вернётся, на тот случай, если Мелочь проснётся. А то тоже поседеет. У неё же и до этого вид был так себе. Адам насвистывает непонятный даже себе мотивчик сквозь зубы, отстукивая ногтями по монетам в кармане. Проверяет мелочь, которая осталась в кармане. Пару раз, когда ему примерно так же не спалось, только по более тривиальным причинам, он выходил брынькать на гитаре. Не с целью заработать, а скорее просто чтобы не делать это в одиночестве. Да и гитарные аккорды противно звенели об своды ангельского посольства, что хер знает почему, но раздражало. Оказывается, если делать это не в край бухим или обдолбанным, то, даже здесь в аду, это даже кому-то будет интересно. Рука нащупывает помятую пачку сигарет. Язык в задумчивости прошелся по верхним зубам будто Адам в последний момент передумал сплюнуть. А, да. Точно. Совсем о ней забыл из-за этой суматохи. Да и получил он её странно. Сейчас это забылось, но здесь — почти у этого же переулка, кое-что послушно всплыло в памяти как вздувшийся труп. Адам не удержался от странного желания посмотреть на то место, где сидел только пару дней назад. Он тогда… Да, это было несколько дней назад. Тот самый период времени между ночью и ранним-ранним утром, когда почти все кутежники уже легли, а самые ранние пташки ещё не проснулись. — Я сочинил тебя без спроса – Вот и вся вина. А коль не видишь дальше носа – Долетай до дна! Да, именно поэтому Адам стоял и брынькал на гитаре незамысловатый мотивчик. Эта была та незамысловатая «игра в кайф», которая может быть только без публики, и не задумываясь, что будет если это услышит кто-то и опять нажалуется Сэре на подрыв моральных устоев. — Покорный силе тяготенья, Шлёпнись в липкую грязь. Среди ублюдочных видений По спирали носясь. Рот выплевывает слово за словом с горячностью, которую он сам от себя не ожидал. Как будто этот призыв должен был греметь, созывая многотысячную толпу, а не здесь в этом, и дьяволом, и богом забытом переулке. Пальцы быстро скользят по ладу, проигрывая аккорд за аккордом, хотя, когда текст этой песни придумывался, даже не существовало мысли о современных гитарах. — Но крикнуть хочется сквозь дым, Пройдясь по вашим головам: «Ты ничего не должен им. Он ничего не должен вам! Заткните пасти!» Адам неожиданно спотыкается о чужой взгляд. Среди толпы двигаются по своим законам и множества снующих туда-сюда грешников никто и не обратив внимания на очередного человека с гитарой. Никто не смотрел на него. Как ему казалось. Демон каких десятки. Да чего уж. Миллиона. Адам даже не мог сказать мужчина это или женщина, хотя грешник был почти раздет. В руках пачка сигарет, но не курит. Лишь на секунду они пересекаются взглядами, что грешник может увидеть, то странное и черное, что скрывается в глубине зрачков первого человека. Чужая голова дёрнулась так будто позвонили, а хотя скорее дернули за строгач заигравшуюся псину. Короткий взгляд в сторону и плохо слушающиеся руки криво засовывают даже не зажжённую сигарету обратно в пачку. Вновь глаза буквально затонированные подводкой и тушью смотрят на неизвестного Адаму где-то в толпе. Пачка сигарет, будто выроненная, летит на горячий асфальт улицы. На первого человека уже не смотрят и обращают к собеседнику слащавую пластиковую улыбку. Чёткий пинок каблуком и пачка ровнёхонько подлетает к ногам музыканта. Адам некоторые время просто тупо смотрит на блок сигарет. Немой слушатель, конечно, тут же растворился, в толпе. И у грешника были голубые глаза. Такие прям светло-голубые, которые казалось там на земле встречаются только у младенцев. Такие же как у его нежданной соседки. Усмехнувшись сам себе Адам берёт сигарету зубами вытягивая из пачки. — Кажется я реально начинаю стареть. Еще немного и он станет бэ какая гадость. Сентиментальным. Он надеялся, что не доживет до этого ахуенно-прекрасного момента. Дым заполняет легкие, неприятно перша в горле, но у Адама необычайно поднимается настроение. Так было всегда, когда он курил по одной простой причине. В раю нельзя курить. Прямо вообще. Приносить с земли табак тоже. Это каралось чуть ли не анально если узнавали. Именно поэтому сигаретный дым щекотал нос запахом победы, хотя он уже и был в аду, где можно было не то, что курить, а пускать никотин по вене. У него ушло ровно две сигареты, чтобы сходить за едой и вернуться, на обратном пути не залипая на переулок и, кажется, теперь уже точно выбросив шлюху с сигаретами из головы. Картина маслом так сказать. Хотя это, наверное, было всё-таки не маслом, а чем-то болеее неприятным, но не суть важно. Эмили сидит в показательной позе обхватив колени руками, а взгляд был направлен в никуда. И взгляд такой несчастный. Как у девушки, которая впервые поняла, что ребёнка не принесёт аист, а ей придётся его родить. И он вылезет прям оттуда. — Ничего не имею против иронии, я почти её придумал, но сказать сейчас доброе утро было бы перебором даже для меня. Ангел едва заметно вздрагивает, обращая свой взгляд на собеседника. — Я думала это всё-таки сон, — На последнем слове голос предательски дрогнул, но вроде плакать она ещё не начала. — Добро пожаловать во взрослую жизнь. — Адам бросает пакет с едой на диван рядом с Эмили и садится на подлокотник, подпирая рукой подбородок, — Когда таких моментов в твоей жизни наберётся где-то под сорокет с хуем – можешь считать, что это старость. Серафим все еще вглядывается в его лицо, словно все еще не может поверить, что это реальность. — И что мне… теперь делать? — Конкретно сейчас? — Адам с интересом запускает руки в свой же пакет, сам не помня, что конкретно взял, — Пососи. На дне, как он и помнил, были маленькие леденцы, которые он спиздил с какого ресепшна. Или это был бар… хер его знает — Восполни нервные клетки. Эмили даже как-то заторможено смотрит на кучку конфет, которую выгребли ей на колени. Очевидно, она ожидала не такого ответа, но кажется добиться нормального у неё нет сил. В её руки так же пихают сэндвич. Она берёт его, но просто мнет упаковку в руках, явно о чем-то задумавшись. Сам Адам впивается зубами в бутерброд. Жрать хотелось сильно. Как и всегда, впрочем. — Адам. — Всё-таки неуверенно решается нарушить эту тишину. — М? — А падшие ангелы... Хуже грешников, да? Адам с секунду смотрит на неё с каким-то не понимаем, а потом лишь фыркает. — Боже, блять, — когтистая рука ерошит волосы на чужой и так растрёпанной со сна макушке — Придумала о чём париться, Мелочь. Эмили хмурится, пытаясь скинуть его руку, но он сильнее и соскучился. — Но ведь… — Хочешь инструкцию? Ха, как два хуя отсосать. Ты сейчас не изображаешь умирающего лебедя, жрёшь нормально, сушишь перья и пиздуешь на верх. Идёшь к Сэре, делаешь большие грустные глаза, говоришь кто тебя обидел и обещаешь больше так не делать. Эта курочка-наседка погневается и простит. Она ведь любит её в отличии от первых неудачных экспериментов, хах. — Адам… — От чего-то получается тихо, почти шёпотом. Кажется Адам в своём монологе даже не замечает, как приподнимаются чужие крылья, будто в защитном жесте, прикрывая плечи. — Ха, жаль я не посмотрю, как она размажет этих самоубийц по стеночке. Додуматься тронуть тебя, бля. Это и называется естественной отбор, да и вообще… — АдАм, — Получается уже чуть громче. Оного почти передернуло от сходства голоса с Сэрой. Ударение на вторую "а" она делала только, когда пиздец злилась. — Что? — Это сделала Сэра. — Блять, — от смеха у него даже выступают слезы на глазах, — я даже на секунду бля поверил. Солнце, ты наконец то научилась нормально шутить. Но Эмили не торопится ни смеяться, ни хотя бы улыбнуться, подтверждая, что это шутка. — Не. Подожди. Возможно, ты немного путаешь. Сэра, — первый человек по уже устоявшейся привычке тычет пальцем в потолок, — знаешь, та самая самоуверенная сучка, которая любит тебя больше всей ебучей Земли с того самого дня как тебя, эм… — Адам спотыкается о свои мысли, ведь как-то до этого не думал, как в принципе создавали Эмили — слепили из глины или из чего там тебя делали. Наверное, тебя сделали как меня. Хотя меня слепили из глины, и я сомневаюсь, что им так уж понравился результат. Адам всматривается в чужое лицо и вздыхает, понимая, что видимо шуточками он не отделается, даже если очень захочется. Подобрав пакет с едой чтобы не сесть на него, пристраивается рядом с серафимом. — Ладно, Мелочь, рассказывай, что у вас там стряслось. Твой переходный возраст два точка ноль или пмс у Сэры? Если два в одном, то вообще пиздец. Эмили молчит некоторое время и смотрит пред собой невидящий взглядом. Но всё-таки начинает после судорожного выдоха. — Я не понимаю, что происходит вообще. Все стали такими… злыми. Все в башне, да и вообще… Это не то, чтобы новость. Хотя… да, для Эмили новость, что они могут быть такими. Зря он всё-таки не рассказал в своё время о превращении в камень и забивание камнями. Хотя сейчас они вроде отошли немного. — Они… Они все как будто… Я не знаю. Им есть на что злиться, но ведь это не должно быть так. И ещё Сэрпентиус, который ни в чём не виноват. — Сэрпе- кто? — Адам морщится стараясь припомнить. Вроде что-то такое он слышал — А, этот тот полоумный додик, которого я пиздецки кмх… отправил на радугу. Эмили хмурится, но взгляд на Адама принципиально не переводит. Поссориться на этой теме хотелось, но не сейчас. — Да. И после того, как он сказал, что из ада, всё пошло по пизде. У Сэры ещё глаза такие были, как будто он прямо при ней кого-то расчленял. Эмили так хотела кому-то высказаться, что тараторила и изливала потоки мысли не хуже Адама. Только он сам никак не мог уловить нить повествования. — Так. Давай по порядку. Эмили вздохнула, собираясь с мыслями. Пригладила волосы и юбку, будто это могло как-то помочь. — Сэрпентиус по какой-то причине появился в раю. Даже не спрашивай, я не знаю почему. Да и никто не знает. Точнее из тех, кто знает – никто не знает. Сэра запретила говорить кому-то это, кроме серафимов. А, ну ещё Лют знала. Она чуть второй раз его не убила при первой встрече. Вначале получалось сбивчиво и не очень внятно, но со временем Эмили будто было всё проще и проще говорить. — Он тоже не знал почему он вообще здесь. Он должен был умереть, но не умер, а попал в рай, хотя по идее третьей жизни не может быть. Все люди после такого умирают. Опомнившись, что сказала, она коротко смущённо глянула на Адама. — Точнее мы так думали. Разочарованна она этим или ещё не успела не понятно. — Ну в общем. Не знаю, это просто было безумие, я не понимаю что происходит вообще, потому что Сэра, она просто в один момент… То есть сначала она даже нормальную к нему отнеслась, к Сэрпентиусу. Чёрт возьми, мы даже чая вместе выпили. Она улыбалась ему в лицо. Воображение само рисует картины о которых говорит Эмили. Слишком хорошо Адам знает Сэру. И знает какой конкретно улыбкой она смотрела на экс грешника. Также она смотрела на Лилит, когда она вновь теперь восседает в Эдеме. Улыбка кажется искренней и даже теплой, если не знать её, покажется что она улыбается и глазами, но это не так. Адам буквально видит, как она улыбается, отпивает чай, обнажая в приветствующей улыбке краешек идеально ровных белых зубов. Говорит о чём-то, расспрашивает, может даже смеётся, если позволяют обстоятельства. Только в глазах под этой тёплой пенкой радушия скрывается воистину райских холод, от которого даже ему самому становилось страшно, когда он научился его видеть. — И это даже понятно, он был… милым. Он вообще не был похож на грешника. Особенно о тех, о которых говорит Лют. Это Адам тоже вполне может представить. Этот серпе-чето-там может сыграть кого угодно, будь хоть последним психопатом. Да и много ли маленькому экзорцисту надо, смущенная, хотя больше похожа на нервную улыбка, быть может, парочка рассказов о друзьях и всё. Она уже тащит его знакомиться с половиной рая и к экзорцистам в наивной надежде их «помирить». — Он даже ходил по раю в моём сопровождении пару раз, мы тогда, правда, не должны были бы поговорить что он грешник, но он просто ходил, он был очень похож на всех остальных в раю. Это не было проблемой для Сэры, да и не для кого вообще. И Эмили тянет его, замотанного на всякий случай, во все возможные тряпки как наложница султана. На лице серафима радостное возбуждение, у грешника скорее вежливое непонимание. Но он послушно тянется за ней и потом глаза сверкают восторгом, от золотых свобод небесных простор рая. — Но в тот день она просто запретила ему выходить из башни серафимов, почему-то я пыталась расспросить её, честно, я вообще хотела рассказать всем об этом, но она сказала, что никто не должен об этом знать. И тогда уже Сэра даже не старается прятать ничего за маской. Она не может держаться и копившееся раздражение выходит наружу тысячью маленьких глаз на теле. Что-то вздрагивает внутри Эмили будто в первый раз. Она потом ещё долго не может понять, что же в лице главного серафима могло её так напугать, что она не могла выдавить и звука. — Чтобы я не задавала вопросов. Вообще молчала, потому что это опасно. Ты ведь не хочешь повторить… Она хотела сказать ещё что-то, но замолчала. Оборвала сама себя, испугавшись собственных мыслей. Будто если она скажет в слух хотя бы возможность этого, то оно свершится. Как будто она всё ещё боится божьей кары, хотя теперь она сама эта кара. — Она начала избегать меня. Они все, в башне серафимов. Это было очень странно, они определенно что-то знали. И Эмили день за днями метается между ними, пытаясь узнать хоть что-то. Она знала их с детства, но не узнает. А они отшатываются от неё, как будто даже стоять рядом не имеют права. Но она видит их глаза и улыбки. День за днем она всё четче видит в них фальшь. — Но я… Не знаю, я хотела вам, то есть им. То есть всем им помочь, понимаешь? Сэрпентиус так волновался, его заперли в четырех стенах, это было так несправедливо, ведь ничего и плохого не сделал. Ох, детка. Сколько же тебе ещё предстоит разочарований. — Волновался насчёт своих друзей. Я бы тоже хотела знать всё ли с ними было хорошо, если бы это были мои друзья. Я думала поговорить с ними снова, хотя она и запретила это в самый первый день. Картинка встаёт перед глазами, будто сам Адам был там. Эмили смотрит в чужие глаза со странной надеждой. Сегодня она пообещала себе их спросить. Сморит в их глаза и хочет увидеть ответ ещё до вопроса. И видит. Отводит взгляд чтобы скрыть разочарование и переводит тему на какую-то ерунду. Она и так уже знала их ответ. — И я… — Эмили неожиданно сильно тушуется, сжимая подол платья, будто совсем не хочет ничего говорить. — Ты скажешь, что я полная дура. Даже если она это понимает, то дело совсем пиздец. Адам вздыхает и поднимает глаза вверх, будто хочет приисполниться полной уверенности в том, что не делает хуйню. Святым же, например, помогало. Они умудрялись с ровным ебалом птицам проповедовать. — Клянусь своей стареюшей душой, — Адам церемонно приподнимает два пальца вверх, как делали люди при клятвах, — готов поспорить Лют тебе это уже сказала. Выбить улыбку из Эмили опять не удалось. Сэра: 2 / Адам: 0. — Ну и… — Эмили затравленно выдыхает и проговаривает ставшуюся часть предложения как скороговорку — Я захотела открыть портал в ад. Адам прикусывает себе язык, чтобы не сказать всё что ему очень хочется. И слова там даже не «дура». Но видимо всё в принципе читается по его глазам, так что Эмили начинает сбивчиво оправдываться. — Не то что портал, я просто хотела связаться с адом. Знаю, что так нельзя делать, но это ведь всего лишь было небольшое сообщение. Адам прикусывает губу. Кажется, до него уже начинает доходить, о чём подумали не такие уж наивные серафимы. — Я не хотела ничего такого. Не собиралась пускать их в рай, да я думаю это и невозможно. Сейчас будто она пытается оправдаться не перед Адамом, а перед кем то, кто её уже не слышал. — Но у меня ничего получилось и об этом узнала Сэра. И она разозлилась. И это была та злость, которую она не видела никогда. Сэра не злилась ни на кого на памяти маленького серафима. Оказывается, она никогда не видела её в гневе. — Это было при всех серафимах, она просто вытащила меня в главный зал, сказала, что… Эмили вновь замолчала, будто совсем не хочет проталкивать слова через горло. Адам же прикрывает глаза и кажется даже буквально его глазницы воссоздают из памяти зал. Высокие потолки, расписанные золотыми узорами, создают ощущение бесконечности, а белоснежные колонны, словно поднимающиеся к небесам, словно когда-то правда подпирали небосвод, а сейчас просто оставлены для декора. Но всё это величие не заставляет восхищаться. Оно отвратительным прессом давит на голову и, кажется, на всё сознание. Ты лишь пылинка на этом мраморном полу. Голос Эмили пробивался где-то у границы сознания, словно старая, плохого качества озвучка на слайд-шоу. — Я предатель, она сказала, что я собираюсь что-то передавать аду, что советую, что я на его стороне, что рано или поздно это должно было произойти, но не думала, что со мной и она обязана сделать правильное решение... — Все молчали... Никто не возразил. Эмили всё сложнее говорить от проступающих на глазах слёз, которые она хочет скрыть. — Лют... хотела что то сказать. Но Сэра сказала что если она не следует клятве экзорцистов может ей стоит... пересмотреть эти ряды. Адам не находя слов просто кивает, понимая, что говорится между строк. Выход из рядов экзорцистов только один. Посмертный. Эмили замолкает. Не хочет или не может продолжать рассказ. Но Адаму и так чертовски знаком этот финал. Эмили говорит что-то Сэре. Разводит руками, пылает, как молния. Пытается хоть что-то доказать. Все стоят в стороне, будто боятся хоть пальцем поучаствовать в этом представлении, которое видели десятки раз. Портал открывается с лёгким шипением. Адаму он всегда напоминал шипение ядовитой змеи. Эмили оглядывается на него, появившегося за её спиной буквально в одно мгновение. И всё понимает. Не хочет верить, но понимает. — Я – длань Господня. Голос звучит оглушающе громко, отражаясь от чистейших сводов. Эмили делает шаг назад, почти касаясь края портала. Не отрываясь, она смотрит на Сэру, которую теперь совсем не узнаёт. В ее лазах нет адского огня. Только холодное, отдающее зеленым безразличие. — Да очистятся Его чертоги от... — Толчок в грудь кажется невесомым, но обжигающе голодным. Эмили понимает, что теряет равновесие, только когда начинает падать. Нежные крылья обжигает горячий воздух преисподней. — Гнили. Эмили замолкает, а у Адама кроме слова «пиздец» даже в голову ничего не приходит. Он откидывается на спинку дивана, и они вдвоем некоторое время молчат, что при пиздецки длинном языке Адама почти противоречило законам физики. — Ну-у... Блять, я взрослый человек. Нужно же что-то сказать. Рука не очень уверенно треплет волосы на чужой макушке. — Ты пиздецки проебалась. Что? Да, я не сказал, что ты дура. Про остальное уговора не было. Даже не жди от меня речей о том, что ты поступала правильно. Ты поступила пиздецки тупо. Эмили целенаправленно не смотрит ему в глаза, лишь притягивая к себе одно колено. — Я знаю. — таких одновременно горестности и смирения в своё время не мог добиться даже Иисус, — А для падших ангелов… Ад тоже вечен, да? Чуть посмотрев на эту картину, Адам со вздохом опускается рядом на диван. Крыло будто само собой ложится на чужие плечи, притягивая ангела поближе. Та даже не сопротивляется, приклоняя голову к чужому плечу. — Ну, во-первых: покажи мне этот злоебучий листок, где об этом написано. Ты не грешник, оки? Эмили всё ещё стыдливо отводит глаза, словно не хочет встречаться с ним взглядом. Руки сжаты в замок, а костяшки побелели от напряжения. — Ну и типа. Ты же хотела познать людей, все дела. Так они проебываются буквально на каждом своем ебучем шагу. Серьёзно. Они умудряются проебываться даже читая библию. — Да? — Пф. Конечно. Они умудрялись убивать, грабить, пытать, трахать во славу бога, когда его бы просто устроило сидение на жопе ровно. Хотя, о чём я вообще говорю. В истоке человечества проёб на проёбе. И даже не смей, я не о себе. Эмили коротко фыркает, чуть оживая. Даже поправляет растрёпанные волосы. — Конечно. Ты был идеален. — Так и есть, попрошу. Ещё не наигравшись, Адам опять ерошит чужие волосы, будто на зло после того как Эмили их пригладила. Рука как раз очень удобно ложится между рогов. — Могло быть и хуже, знаешь. У тебя хотя бы нет хвоста. И тебе хотя бы идут рожки. По округлившимся глазам бывшего серафима Адам понял, что как-то поторопился с этой новой информацией. Чужие руки с неверием ощупали голову, обнаруживая новые аккуратные отростки. — Пиздец.