Падший. Корни зла

— А мне казалось, игра заключается в том, что я кидаю, а ты приносишь! — ветер бил в лицо из-за чего говорить было неприятно, но Адам всё равно орал во всю мощь своей глотки. Крик застрял в горле грешника невнятным хрипом, а глаза то и дело норовили не то, что выйти из орбит, а тоже заверещать и убежать прочь от хозяина, пока он, судорожно перебирая крыльями, улепётывал от бывшего главаря экзорцистов. Демон был весь в чужой крови, что было обидно, ведь он обляпает ею и гитару, которую в руках держал во время своего полёта, судя по всему, исключительно по инерции. Адам же не особо спешил его догонять, наслаждаясь погоней. Порывы адского ветра приятно ложились на крыло, отдавая силой в застоявшихся конечностях. Казалось, даже воздух сопротивляется этому полёту. Адреналин и страх в воздухе, казалось, можно расфасовать по пакетикам и продавать так же, как продают здесь кокаин. Где-то в груди передирал когтистыми лапами азарт и наслаждение, которые заставляли не молниеносно убить грешника, а поиграть с ним как непослушный ребёнок с едой. — Мне казалось, догонялки это детская хуйня, — произносит Адам, пролетая почти впритык к зданию, но, выкручивая крыло, задевает поверхность только кончиками одежды. — А не. Оказывается, пиздато. Они потихоньку начали отдаляться от богатых кварталов вылизанных и по горло залитых неоном. Всё чаще попадались обшарпанные дома, которые, казалось, могли развалиться от одного чиха. — А давай другую игру. Ты отдаёшь мне гитару, а я засуну тебе в… — Адам осекается, услышав, как загудело то ли здание, то ли чужая голова от быстрого столкновения. Демон сначала ударился об твёрдую стену дома, будто просто не рассчитал манёвр, но быстро перебирая лапками и хвостом, втянулся как змея в маленький зазор между стеклом и рамой и проскользнул внутрь пошарпанного здания. Адам так сделать не мог, даже если сломает тело в трёх местах и овладеет техникой древних йогов-монахов-фрукторианцев. Ах ты, сука вертлявая. Секунда на раздумья. Попытаться протиснуться или терять время на то, чтобы остановиться и найти нормальный вход. Закрыть глаза рукавом, защищая их от полетевших осколков, и наклонить корпус, чтобы ноги были впереди тела и удалились об приветствие первыми. Сложить крылья, долетая в стекло уже по инерции. Удар отдался в ноги. Стекло жалобно звякнуло, а потом разлетелось осколками внутрь здания. Адам прокатился кубарем по полу, прижимая к себе крылья, чтобы не вывернуть или не сломать. Они было довольно хрупкими, если сравнивать с обычными костями. Из-за строения-хуения или чего-то такого. Они были трубчатыми, чтобы не быть неподъёмными. Адам встаёт, на удивление, с мягкого пола, встряхнувшись и убирая с волос и перьев стеклянную крошку. Кажется, она же противно хрустит на зубах. Подняв голову и, поглядев на внутреннюю часть здания, первый человек даже присвистывает. — Ахуеть, — звучит полуудивлённо, полувосхищённо. Внешнее убранство сильно контрастировало с, на первый взгляд, развалюхой, которая была снаружи. Под ногами пружинил ковёр, а стены по старинным традициям были обиты тканью или чем-то похожим. Высокие окна с жёлтыми занавесками, ныне чуть выцветшими отражали солнечные лучи, но, как назло, не показывали наружность с её разрухой. Потолочные лепнины, покрытые паутиной времени, создавали иллюзию небесной бездны, а гигантские канделябры предавали общению особую атмосферу. Кажется, такие же, как Адам помнил, стояли в кабинете у Сэры. Даже зеркало, висящее на стене, сделано не из стекла, как многие современные, а очищенной меди, если не из бронзы. Адам спешно проходит мимо, чтобы не натыкаться на собственное отражение. Куда ему идти — удобно указывали кровавые разводы от лап грешника. Он проходит дальше по интригующему коридору, хотя интуиция и подсказывала, что, наверное, стоит выйти отсюда, пока не получил пиздюлей, но интерес, сменившийся азартом погони, был быстрее и сильнее. И когда меня вообще это останавливало, хах. Пройдя чуть дальше, Адам натыкается на свою гитару, которую демон, видимо, додумался оставить, чтобы улепётывать от него быстрее. Думаешь, тебя это спасёт? Святая наивность. Всё ещё непривычно серая рука проводит по глянцевому и холодному корпусу гитары. Кое-где есть царапины, но это была даже не вина демонов, ведь, скорее всего, они были на ней изначально. Даже лямка на месте, чтобы было удобно вещать её на плечо. Она была забрызгана кровью, но это не было такой уж новинкой. Лямку вечно приходилось стирать от всего что только возможно. Пальцы проверяют остроту лезвий, которую, возможно, уже умудрились похерить. А, нет. Всё такое же острое, как сука. Даже то, что это оружие может убить самого Адама — не пугало, а, наоборот, приобретало неминучую притягательность. — Моя девочка. Никто тебя не обижал? В порыве сентиментальности Адам прикладывается губами к грифу, прикрыв глаза. Что-то такое привычное и неимоверно райское не вписывалось в его новый облик, чего уж говорить о реальности, которая теперь будет, по всей видимости, его новой жизнью. Тем, возможно, она и была невозможно ценна именно сейчас. — Как тебе идейка отрезать тому грешнику лапки, которыми он тебя облапал? Говорю с ней как с подчинённым. Так и начинается ебнутость? — Мне тоже нравится. Пойдём. Не то чтобы так уж хотелось догнать одного единственного грешника. Он перебил достаточно по пути к своему ненаглядному оружию. Но что делать после того, как добьётся своего — Адам, откровенно говоря, не знал. Так что растянуть удовольствие он был не против. Первый человек проходит мимо окна, так же занавешенного и с «мумией» растения на подоконнике. Судя по его виду, он явно мучался перед смертью. Вон как перекосило. Старинные с витиеватыми вензелями, которые явно заебёшься чистить, шкафы и комоды, покрытые слоем пыли и паутины, которые, казалось, не знали тряпки несколько веков. На полках кое-где стояли книги с бумагами, которые явно нахер не сдались владельцу и лежали просто мёртвым грузом. Не то чтобы Адам был прямо, ебать, ценителем архитектуры, но чужая обитель слишком сильно контрастировала с остальным городом, чтобы не поразглядывать её. Он даже не пытается уже идти по следу раненого грешника, а просто идёт по длинному витиеватому коридору. Уши заставила навострить открытая дверь с, казалось, единственным светом в этом чёртовом здании, золотистым шлейфом выходящего из комнаты. Несмотря на, наверное, толстые стены, там слышалась возня, что поднимала счётчик заинтригованности буквально до потолка. — Дерьмо собачье, — больше похожий на рык возглас, и под удивлённым взглядом Адама об стену ударяется что-то и со злобным кряхтением падает на пол. Вспоминая правило пяти секунд, он заинтересованно поднимает с пола… Резинового утёнка. Который, к слову, как-то странно напоминает ему экс-супругу. То ли размером мозга, то ли чем-то ещё… Адам разочарованно цыкнул, поднимаясь на ноги. Интересная штука оказалась пшиком. И пшиком явно дурно пахнущим, к слову. Действительно, ебать, загадка, кто сейчас в той комнате опять лепит свои непонятые шедевры. Ахуеть, загадка. Досада Адама продлилась не долго. Где-то пару секунд, а потом в голову с непослушным вихром волос пришла новая, ахуенная идея. Всё ещё не выпуская чёртову утку из рук, первый человек уверенной походкой направляется в комнату. Жаль, дверь была открыта. Так можно было хоть зайти пафосно. — Бля. Я-то думал, в таких хоромах живёт хоть кто-то интересный, — произносит Адам, поведя плечами и готовясь к драке. Глаза предвкушающе заблестели, а губы искривились в оскале. Юху. Ха-ха. Наконец-то. Нормальное пиздилово. Как и ожидалось, это был Люцифер. Поза — заёбаный мыслитель, так сказать, головой в стол. Вокруг россыпь из чашек, кружек, банок из-под яблочной газировки и, если Адам правильно понял — от дорогого рома. Люцифер отрывается от забивания лбом гвоздей или ещё чего похуже, и с взметнувшимся недоумением переводит свой взгляд на прибывшего. Но не проходит и секунды, как лицо вновь принимает безучастное выражение, будто перед ним не то что пустое место, а вообще отсутствует какая-либо материя. — Ах да, ты теперь тоже здесь, — в голосе сквозит даже какое-то обидное безразличие. Чёрная кисть руки протирает лицо. Со вздохом он возвращается на свою прежнюю позицию «лбом в стол». — Кажется, Чарли что-то такое рассказывала… Это стопорит Адама получше всяких там щитов и ограничений. Даже улыбка с губ слетает. Чё это, блять, за реакция? Какого хуя? Он стоит пару секунд, ожидая что Люцифер всё-таки оторвётся от разглядывания стола. Даже ногой начинает притоптывать, но опять никакой реакции. — Может, хоть свой мусор заберёшь? Рука до хруста, впившихся осколков в руку, сжимает чужое уточное творение. Подделка валится на пол с характерным звуком. Ну, на это-то отреагирует мистер да-творение-не-удачное-но-не-смей-выкидывать-ему-же-обидно. Адам неспешно перекатывается с пятки на носок, гипнотизируя Люцифера взглядом. Нет, он ожидал какой угодно реакции: поток ангельского огня прямо в ебало, или чтобы в него стул швырнули. Саркастической шутки, в конце концов. Я что, так много прошу? Ты хоть как-то отреагируешь? Уже ничего не опасаясь, первый человек подходит почти вплотную, по-собачьи наклонив голову в одну сторону. Будто так было удобнее оценивать чужой внешний вид и причину такого похуизма. — Я разъебал тебе окно. Ахуеть, конечно, аргумент, вспоминая всё остальное, но всё же. Он со вздохом садится на край стола, отодвигая часть хлама в сторону. Так странно видеть Люцифера, ну… Таким. Первой его мыслью, когда он его увидел, была такой, что падший просто пропишет ему пиздюлей. Но нихуяшеньки. Валяется тут аки самая обычная грешная душа в экзистенциальном кризисе среднего возраста, или как там он называется. Перед глазами Люцифера танцуют искорки его же ангельской магии, строя только ему понятные образы. Слышать то он Адама, слышал. Главное то, что просто не хотел реагировать. Адам подцепляет рамку картины, на которую Люцифер пялится, когтями, которые росли как суки. Только вроде недавно же отгрызал. Увидев содержимое полотна, первый человек сначала присвистывает, а потом оскаливается. На картине красовалась первая жена Адама, то бишь Лилит, да оттрахает её пол ада. — А. У тебя юбилей, ебать. Первые десять лет без секса? Вообще, прошло семь, но кто будет придираться к цифрам? Именно наглое спиздилово картинки сделало то, что не смогло всё до этого: Люцифер перестаёт изображать дятла и, хмурясь, вырывает рамку из чужих рук. Даже дымка вокруг глаз рассеялась. — Не твоё ебучее дело, — наконец-то правильно использовал мат владыка ада. Но Адам только скалится шире. Я уже думал переходить на оскорбление про мамку, так что радуйся, что мы остановились на этом. Расставив пальцы буквой V, он просунул в них язык, что означает далеко не знак победы. Хотя в некотором смысле… — Фто? Не фомагло? — Старается сказать это, не убирая языка, так что дикция страдает. Люцифер смеривает его презрительным взглядом. — Ты отвратителен. Адам лишь легкомысленно пожимает плечами. Может и отвратителен. Опровергать он это не собирается. — Ты первый начал. Пиздализ. Люцифер тихонечко звереет, что отдаётся в сердце каким-то даже азартом. Его пиздючка довольно просто выпускала рога, но тут вывести будет сложнее. Они замирают возле друг друга как дебатеры средней паршивости. — Конечно, — его голос так и сквозит ядом. — Я же могу делать вид, что меня ничего не ебёт и, сдав всех, кого можно, тихо-мирно плодиться и трахаться с другой. Какой ахуенный план. Адам на это лишь цыкает. Камень в мой огород, значит. — Ой. Забыл, блять. Я же должен был съебать с рая сам, наплевав на всех во имя любви, блять. Или сдохнуть под деревом в Эдеме от боли и пиздостраданий, забив на своих отпрысков, потрахивая чужую жену. — Не делай вид, что тебе было на них не насрать. Палец Люцифера обвиняюще утыкается первому человеку в грудь. — Все уже поняли, что тебе на всех насрать. Ты пал, но ничего вообще не дошло. Отряхнулся и попиздовал дальше скакать по крышам и барам со своим идиотским луком. До тебя будто не дойдёт, что ты здесь навсегда, и ничего ты не сделаешь. Ад вечен для таких как ты. Адам сбрасывает чужой палец со своей груди, наклоняясь ближе к собеседнику и нависая над ним. — Извини, блять, что я не строю из себя ебучую драму квин из-за того, что я стал ахуеть каким бесполезным для неба и стал разочарованием для тех, кто меня создавал. Ахуеть, открытие. — Хочешь чтобы я что то сказал. Да пожалуйста, если ты ебать любишь истории о которых невозможно молчать. Самая грустная история из шести слов ебать. — Служил раю не один век, но сейчас при первом же появлении на небе ему оторвут крылья или что похуже. Единственные хуйни, которые он сам создал, отпрыски ненаглядные, ненавиляет его до глубины души, и теперь это херова душа горит в аду в вечном мучении. У Люцифера, кажется, даже тухнут почти воспламенившиеся рога после этих слов, будто в своей невозможной усталости. — Доволен? Как будто именно это смогло его задеть. Адам только вздыхает. Сука, что у него с реакциями? Где моё пиздилово? Хотя бы на словах? Обломщик херов. Люцифер даже кажется стал меньше ростом, отводя глаза. — Ты не справился со всем человеческим родом, а я просто с собственной дочерью. Адам приподнимает одну бровь. В этом всё страдание? — Ты будешь мне говорить о плохих отношениях с детьми? Люцифер переводит на него скептический взгляд, но потом его губы дёргаются в подобии улыбки. — Твой ребенок не первый убийца, так что даже не начинай. Адам приподнимает двумя пальцами бутылку рома, но замечает, что она пустая. Облом. — Яблочка? — Люцифер, будто заметив это движение, так миролюбиво протягивает фрукт со стола, будто в нём нет никакого подтекста. Ещё глазища такие невинные. Адам только закатывает глаза: — Ха-ха-ха. Очень смешно. Не то чтобы меня было ебать, как сложно рассмешить, но даже это край. — Могу заявить тебе как эксперт, — продолжил он, выхватывая из чужих рук яблоко. Он делает укус чуть ли не в пол яблока. Серьёзно, кто в здравом уме вообще может отказаться от жрачки? — Пофа тефе не вофнули ноф в пефень. Адам проглатывает недопережёванный кусок. — Всё заебись. Бабах! Их диалог прерывает проломленный потолок, из которого вываливается тот же демон, только ещё более ахуевший и сжимающий в лапках ножик из ангельской стали. Адам было взялся за гитару, но Люцифер опять обламывает весь кайф. Даже не особо оборачиваясь на демона, небрежным движением руки грешник превращается в маленькую кляксу крови на противоположной стене. Кайфолом. Лезвие валится на пол, потолок затягивается причудливыми нитями, восстанавливая прошлый внешний вид, а стена быстро поглощает остатки крови так, что через секунду ничего не напоминает о грешнике. Адам хозяйственно поднимает лезвие заученным движением, закладывая его к себе в сапог. Краем глаза следит за Люцифером. Тот, казалось, как и до этого — потерял всякий интерес к разговору, вновь вызвав золотистые тени, понятные только ему. Первый человек как-то несвойственно себе тяжело вздыхает, закладывая руки в карманы. Ловить тут абсолютно нечего, так что он направляется к выходу. Уже на выходе, всё ещё оставаясь спиной ко всей комнате, Адам покачивается, перенося вес с пятки на носок. Старинные воспоминания, которые, казалось, совсем затёрлись от времени и забылись — долбят мозг как не каждый мужик в порнухе. Впереди шумит прибой, а позади шуршит ветками и листьями ночной Эдем. Правый бок греет костёр, а Адам облизывает приятно солоноватые губы после купания, в сотый раз пытаясь натянуть тетиву на луке достаточно туго. Хлопанье крыльев и чужие шаги. Он может даже не оборачиваться. Его одиночество прервали, но первый человек даже не против. Он прекрасно знает, кто сейчас стоит за его спиной и неодобрительно смотрит. — Вы поссорились. Опять. Это даже не вопрос, а утверждение. Адам не отвечает, а только вздыхает. Если бы Люцифер прилетел несколько часов назад, то мог ещё заметить красные глаза Лилит. Недавно они закончили конфликт жменькой песка в лица друг другу, когда все аргументы закончились. Адам не испытывал вины. Лилит швырнула ему песок в глаза и рот ещё пару дней назад. — Будешь бананы? — Лилит вечно говорила, что это гадость, но Адам любил готовить их, засунув с кожурой в огонь. Главное вовремя достать, чтобы не сгорели. Люцифер, видимо, смирившись с тем, что ничего он от первого человека не добьётся, уж тем более раскаяния, садится рядом с ним. Адам подцепляет двумя палочками два банана из костра, пододвигая один в сторону собеседника. — Ках у ваф там дефа на ферху? — Одновременно хотелось и есть, и расспросить, так что Адам не стал себя ограничивать. Глаза собеседника тут же загораются. Это видно, даже учитывая, что Адам сидит к нему полу боком. Это всегда была безпроигрышная тема. — О! Мы собираемся сделать ночь светлее. Это будет выглядеть просто потрясающе. Эти штуки будут как маленькие солнца… — Солнце будет и ночью? А спать тогда как? — Почти. Мы создадим тысячи маленьких солнц, и они будут покрывать всё-всё небо, чтобы освещать Землю. Но слабо. Адам хмурит брови, пытаясь вообще представить, как это будет выглядеть. — Сейчас, — видя чужие мучения, Люцифер щёлкнул пальцами. И небо просто померкло среди этих маленьких блестящих точек. Похожие шли из костра, если потревожить брёвна, но они не шли ни в какое сравнение. Звёзды переливались разными оттенками на концах: холодным синим, тёплым золотым, таинственным фиолетовым. Они мерцали, словно живые, как птицы или рыбы. — Но я хочу уговорить Сэру, чтобы каждую мы создали из взрыва. Он должен быть огромным. А потом, когда энергия образует звёзды, она тоже должна взорваться. А потом она замёрзнет, но это будет горящий огонь, — Адам даже не особо его слушал, уже опрокинувшись на землю от такой красоты. Если присматриваться, звёзд было больше, чем казалось изначально. Некоторые были совсем маленькими и вообще терялись на фоне ярких братьев. У самого горизонта, отражаясь от воды, звёзды собирались в группы, образуя причудливые фигуры. Эту красоту хотелось как-то выразить. Но слов, казалось, совсем недостаточно, отчего даже не хотелось ворочать языком. Всё равно этого будет недостаточно и выйдет какая-нибудь ерунда. Палец в поиске ответа цепляет тетиву и быстро отпускает, издав неожиданный звук. Он вибрацией прошёлся по основанию лука, переходя в руки и, кажется, куда-то в грудь, оставаясь уже там. Адам даже приподнимается в некотором недоумении от того, что сделал. Рука скользит чуть ниже по тетиве, оттягивая. Пальцы с интересом рвутся то вверх, то вниз, издавая несколько звуков той странной вибрации. — Сделай так ещё раз, — Люцифер пододвигается ближе, вовсе прервав свою речь. Будто та вибрация отдалась и у него где-то внутри. А что, если взять несколько луков? Кажется, он видит в чужих глазах отражение своей идеи. Адам катает слюну за щекой в каком-то порыве то ли отвращения, то ли чтобы сплюнуть. Сапоги чеканят шаг по коридору, буквально за минуту доходя до разбитого окна. Стекло совсем рядом выбивается с ноги с необъяснимой злостью. Крылья привычно складываются для пикирования вниз и расправляются только за секунду до столкновения с асфальтом.