Между светом и тьмой

Как и было оговорено, дружины остановились на расстоянии трех перелетов нолдорской стрелы, поскольку, несмотря на уроки Маэдроса, лучники из орков все равно выходили скверные. Маглор едет впереди, закутанный в алый плащ, что резко контрастировал с его бледным лицом, обрамленным черными, как смоль, волосами, и его не покидает дурное предчувствие, что что-то пойдет не так. Он даже не знал, чего ожидать от переговоров, как он вообще дошел до того, чтобы идти на сделку с врагом, но там, в цитадели Темного Властелина, был фактически заточен его брат, его плоть и кровь, а значит он должен хотя бы постараться сыграть в ту игру, что предлагает ему убийца их деда, дабы выучить ее правила, а потом неожиданно вырвать победу с корнем из рук врага. Позади Маглора едут остальные братья, держа голову гордо, но пристально всматриваясь вдаль и по сторонам, так и ожидая подвоха или нападения, а за ними ряд нолдорских всадников, которые смотрели на происходящее с нескрываемым недоверием. Маглор спешился, расстегнул перевязь меча, позволив ему упасть на траву, и прошел дальше, к большому серому валуну, окруженному чабрецом, как неким подобием ограждения, присев на него и ожидая появления Черного Врага Мира. Тот прибыл с опозданием, облаченный в черное с серебряным узором, а под ним ступал крупный конь, чьи подбитые копыта звонко оповещали о приближении Властелина здешних мест. Маглор встает, а его братья подходят слегка ближе, но настолько, чтобы не противоречить условиям переговоров, ведь обеим сторонам разрешалось иметь при себе хотя бы какое-то оружие, но запрещалось близко подходить с ним к установленной границе. Обмен любезностями проходит в соответствии с регламентом, и стороны быстро переходят к делу. — Я предлагаю вам мир не из соображений большой любви к тем, кто жаждет моей смерти и предан моим пленителям, но из необходимости и здравого смысла. Ваш брат это понимает и вы, я надеюсь, также проявите благоразумие, выслушав мое предложение. Лицо Маглора не выражает ничего, превратившись в камень, и он спокойно выслушивает Моргота, не выдавая своего настроя ни словом, ни делом. — Я не нуждаюсь в чьей-либо крови, пролитой у моих ворот, и, если вы никогда не поднимите меч или бунт против меня или моего народа, то я готов отдать вам земли на юге Эндорэ и также обязуюсь сосуществовать с вашим народом в мире, доколе вы верны своему обету. — Какие гарантии есть у нас, что ты сдержишь слово? Мелькора слегка передергивает от очередного обязательства демонстрировать правдивость своих слов, но он все же сдерживает ядовитую ремарку, придав лицу выражение безмятежности. — Я оставил твоего брата в живых. Обоих братьев, если быть точным. И даже ваш кузен, что совершил дерзкий побег из моей крепости, находился отнюдь не в подземелье в казематах. Кроме того, если наши соглашения будут зафиксированы и соблюдены какое-то время по всем параграфам, я готов вернуть… Договорить Бауглир не успевает. Слышится ржание коней, лязг доспехов и буквально за долю секунды из-за зарослей терновника и барбариса показываются всадники на лошадях, что носили цвета Второго Дома нолдор. — Какого… — Только и успевает сказать Карантир, как тотчас получает удар латной перчаткой в челюсть, но отнюдь не от чужих солдат, а от своего же дружинника, который вскочив в седло, гонит коня в сторону парламентеров, натянув лук для того, чтобы пустить стрелу врагу между глаз. Но он не успевает даже близко доехать до Темного Властелина, движения которого были быстры, подобно молнии, и брошенный им кинжал тотчас вонзается дружиннику в гортань. Начинается побоище. Часть воинов феанарионов, втайне перейдя на сторону втородомовцев, грозила даже бывшим лордам оружием, не нападая, но и не позволяя взяться за мечи, в то время как те из нолдор, что изначально шли за Тургоном и Фингоном, обнажив клинки, мчались на орков, которые уже успели достигнуть переговорщиков и бежали дальше, обнажив ятаганы. — Вы проклятые идиоты! — Выкрикивает в лицо одному из воинов Куруфин, чувствуя, как кровь стучит в висках. — Маглор! — Останови своих орков, Моргот! — Второй сын Феанора пытается предотвратить кровопролитие, но его никто не слышит — кругом раздается лишь лязг стали и воинственный клич. — Я дал слово твоему брату, менестрель. — Гневно сверкает глазами Бауглир, сжав кулаки. — И я, Отец Лжи, сдержу его. — Повернув голову, он отдает приказ оркам. — Оставить в живых лишь сыновей Феанора и верных ему эльдар! С остальными покончить! Маглор медленно оседает на траву, беспомощно глядя на текущую бурным потоком кровь — чистую нолдорскую, смешанную с орочьей, вязкой и липкой. Он не замечает, как над полем битвы парила та, чье имя Вестница, и кто первый донесет прискорбную весть в неприступную цитадель врага.

***

Маэдрос остается один в стенах крепости, поскольку Моргот удалился на переговоры с его братьями вместе с верным соратником, и лишь безобразные орки были единственными наблюдателями за порядком в цитадели. Мысль о побеге даже не приходила в голову рыжеволосого нолдо, ибо слишком много было поставлено на карту и слишком много жизней зависело от верности первенца Феанора своему слову. Только сдержит ли свое слово Бауглир? Он не мог знать, как будут обстоять дела на переговорах, а находиться в неведении просто не мог. Связаться с братьями по осанвэ было бы слишком трудно, поскольку магия Моргота блокировала почти любую попытку проникнуть в чье-либо сознание, а потому оставался последний шанс, прибегнуть к которому означало пойти на великий риск. Тхурингветиль была верна своему господину и в том сомнений не было. Оставалось играть на ее желаниях, потаенных и явных, только вот после того случая в покоях врага подобная близость могла принести лишних бед, вызвав гнев у того, от кого теперь, в определенном смысле, зависело благополучие эльдар. Вестница занимала покои с видом на высокие горы, почти под самой крышей, где свет почти не проникал в покои из-за толстых штор, что раздвигались лишь ночью, дабы явить обзору чистое небо, украшенное яркими звездами. Маэдрос стучит несколько раз, и дверь открывается будто бы сама, разрешая войти. Орки провожают нолдо странным взглядом, однако не препятствуют его деятельности, а когда он затворяет за собой дверь, то не решаются пойти к наводящей на них страх госпоже требовать отчета. Им, по большому счету не было до этого никакого дела, лишь бы эльф не покидал цитадели. — Ты явился ко мне столь нежданно. — Мурлыкает Тхурингветиль, оправляя складки своего длинного платья. — Что привело тебя сюда? — Я хочу просить тебя об услуге. — Меня? Но что я могу? — Мне нужны глаза на переговорах. Я хочу знать, как пройдет встреча. Они мои братья… — Неужто, — перебивает Вестница, приблизившись к Маэдросу, — просишь ты меня о слежке за делами моего господина? — Я прошу тебя не о предательстве, а услуге. За которую я готов предложить тебе что-то взамен. Маэдрос сам не понимал, что даст ему знание о провале или успехе переговоров, но просто так находиться в неведении, скитаться по крепости подобно какому-то духу он не мог. Тхурингветиль улыбается одними губами, проведя ладонями по груди рыжеволосого нолдо. От ее кожи веяло холодом. — Возможно, в то и нет ничего дурного, коли скажу я тебе, как обстоят дела раньше, чем мой господин прибудет обратно, но какой смысл в том для тебя? — Не знаю. Но дожидаться известий сложа руки не могу. Я должен что-то предпринять. Маэдрос прокручивал разные варианты, которые, разумеется, не спешил сообщать прислужнице Моргота. Если враг нарушит слово и убьет его братьев, то он сможет, уже не страшась собственной гибели, предпринять попытку к бегству для плененных в подземельях эльдар, а если… — Не думай о плохом — Шепчет ему в ухо Тхурингветиль, прижавшись всем телом. — Я помогу тебе, если ты возляжешь со мной по доброй воле и позволишь испить тот чудесный нектар, что течет по твоим венам. — Я согласен. Маэдрос ощущал, как падает в пропасть с космической скоростью, отрезая любые пути к отступлению. Он первым целует женщину в губы, требовательно, с напором, совершенно не так, как привык ласкать дев в Валиноре. Он тотчас вспоминает поцелуй с Морготом, и по телу будто бы пробегает странная дрожь, но Тхурингветиль не позволяет забыться, отвечая с не меньшим пылом, зарываясь пальцами в чужие волосы, царапая плечи, вцепляясь дрожащими от нетерпения пальцами в коту. — Хочу тебя, — стонет она, когда Маэдрос покрывает поцелуями ее шею, ведет ладонями по гибкому стану, не пропуская не единого дюйма тела, — хочу… Первенец Феанора понимает, что момент для финального аккорда настал, когда Вестница сама ведет его руку между своих ног, со сладким стоном принимая мозолистые от тренировок с мечом перста в свое упругое лоно. Он опрокидывает ее на кровать, нависая сверху, и просит о том, на что надежды у самого не было: — Если все-таки будет бойня, я прошу тебя, спаси хотя бы одного из них. Дай слово и я исполню любое твое желание. Тхурингветиль выгибается в спине, когда Маэдрос большим пальцем принимается ласкать ее снаружи, свободной рукой сжимая ее грудь. Она мечется между желанием получить долгожданное удовольствие, между тем, как пульсировала чужая кровь в молодом и крепком теле, и осознанием тех неприятностей, что могла повлечь подобная сделка. — Ты многого хочешь, лукавый князь… Но я исполню твою просьбу. Самый младший из них будет спасен в случае беды, но ты дашь мне испить столько, сколько я захочу. Маэдрос согласно кивает в ответ и полностью перестает отдавать себе отчет в своих действиях, погрузившись в пучину порочной страсти и крови, что была платой за спасение чужой жизни.

***

Амрас был еще совсем молод и скорее управлялся с луком и стрелами, чем с мечом, но когда он попал в этот ужасающий водоворот убийства, то попросту не оставалось другого варианта, кроме как сражаться не на жизнь, а на смерть. Карантир, как самый вспыльчивый из братьев, первым прорывает кольцо сгурдившихся вокруг феанарионов воинов, обнажает меч и кидается на орков, едва успевая отражать их удары и прикрывать тылы от дружинников Второго Дома, которые считали их прислужниками врага, находящимися с ними в сговоре. Те из воинов, что остались верны Дому Феанора, кидаются своим лордам на помощь, с ревом бросившись в пучину сражения, в то время как Амрас находит в битве сражающегося на коне Тургона, что отбивал удары орков большим прочным щитом. — Тургон! Что ты наделал? Ты же разрушил наш план! — Ваш план? Вести дела с Изгнанником? Скажи спасибо, что вас не пристрелили сразу из-за кустов! На Тургона пытаются напасть со спины, и он бы мог запросто распрощаться с жизнью, если бы Амрас не всадил меч орку в висок, тотчас схватившись с другим порождением тьмы. — Будь мы в союзе, стали бы драться с ними? — Тебе не смутить меня лживыми речами, щенок. Вы предатели по натуре. Предали нас, в случае беды предадите и их! А может это все лишь пыль в глаза, чтобы убедить нас в чистоте своих помыслов? Еще ваш отец был замешан в связях с врагом, вы не лучше! Амрас не выдержал. Он так надеялся, что переговоры пройдут хорошо, что их с Маэдросом план сработает! Но презрительная улыбка Тургона не вызывала ничего, кроме ненависти. Сын Феанора берет в руки уроненный орком щит и, вскочив позади кузена на его лошадь, ударяет им плашмя по голове нолдо, удовлетворенно хмыкнув, когда тот падает в траву без сознания. — Отдохни, дорогой кузен. Амрас осматривается. Фингона теснят обратно к зарослям барбариса, почти всех его дружинников перебили. Тургон лежал в груде своих убитых воинов, а все те, кто был верен Первому Дому были окружены вместе с лордами порождениями тьмы недалеко от стоящего рядом Бауглира. Но сражение продолжалось. Сын Феанора не замечает, как в него летит стрела, нацеленная как раз между лопаток, он ее даже не слышит. и за долю секунды до того, как она должна была достигнуть цели и пройти в тело, его резко сносит с седла странное существо, чьи перепончатые крылья обвивают его в неком подобии кокона, чтобы потом сбросить в ракитник, где его бы точно никто не смог отыскать. — Кто ты? — В глазах Амраса не то испуг, не то удивление, когда он смотрит на огромную летучую мышь, чьи острые зубы спускались вплоть до подбородка. Существо не отвечает, лишь вновь с сумасшедшей скоростью взлетает в воздух, устремившись вдаль, где чернела цитадель врага. — Куда делись остальные? — Доносится до Амраса голос ледяной Моргота, и один из орков сообщает ему, что лорд с черными косами скрылся по направлению к лагерю нолдор. Темный Вала окидывает взглядом местность и устало прикрывает глаза. Среди убитых эльдар черной грудой лежали тела разрубленных орков, из чьих спин торчали эльфийские стрелы. — Пора возвращаться. Один из вас пойдет со мной. — Почему не все мы? — Резко спрашивает Келегорм, слегка выступив вперед. — Потому что вы все мне там и к балрогу не сдались! — Голос Моргота почти звериный рык и в его глазах танцует бешеное пламя. — Глава вашего Дома пойдет со мной, а вы можете идти в свой лагерь. Вам есть, чем там заняться. — Ступайте, — тихо шепчет Маглор, — я сам справлюсь. Братья молча обнимаются, будто бы в последний раз, и с удушающим бессилием наблюдают за тем, как старший брат уходит вместе с орками Моргота в его цитадель. — Убью. — Цедит Карантир, прислонив край плаща к ране на щеке. — Всех втородомовцев убью! — Ну, у тебя есть шанс разобраться как минимум с одним из них. — Амрас кивает в сторону приходящего в сознание Тургона, с трудом выбирающегося из-под трупов орков и своих же дружинников. — Сукин сын! Эй, — велит Краснолицый своему дружиннику, — хватай ублюдка. Сейчас я поговорю с ним так, что услышат даже в Валиноре! А Тхурингветиль уже донесла весть в крепость, и когда Моргот с орками вернулись обратно, у самых ворот их уже ждал бледный, подобно смерти, Маэдрос.