Между светом и тьмой

— Ты вообще думаешь своей головой?! — Ударяет кулаком по столу Маглор, чувствуя, как последнее терпение, выдержка и силы подходят к концу. Он достиг своего эмоционального предела, будучи полностью опустошенным чередой событий, свалившихся на его голову, точно снег в разгар лета, и сейчас сын Феанора мог лишь кричать от бессилия, хотя то слабо могло помочь в сложившейся ситуации. — Тебе мало проблем, которые еще разгребать и разгребать? Какого балрога ты полез в драку, Морьо?! Карантир упорно молчит, зная, что если скажет хотя бы слово, то его прорвет хуже, чем брата. Он наотрез отказался прикладывать лед к темнеющему синяку под глазом, проклиная Тургона за его ненормальный даже для эльфа рост. — А что ему было делать, брат? — Вступается за родича Келегорм, участливо положив ладонь на плечо раскрасневшегося от гнева феанариона. — Ты слышал, что этот сукин сын говорил про нашего Майтимо? — Я не глухой! И, можете поверить, желаю так осадить втородомовцев, что бы они сами приползли в земли к врагу в поисках защиты, но это не значит, что нужно давать себе волю во время переговоров! — Не называй это собрание мелких шавок переговорами, Кано! — Вторит брату Куруфин, также заняв позицию рядом с Карантиром. — Этот ублюдок в открытую призывает наших воинов к мятежу, подстрекает отказаться от клятвы верности нашему Дому, а уж про то, какими словами он поливает нашего брата… — Заткнитесь уже вы все наконец! — Не выдержав, кричит Маглор, зарывшись пальцами в густые кудри. — Знаю, знаю я это все! Но если мы будем вести себя в высшей степени неадекватно, тогда точно потеряем доверие тех эльдар, что все еще на нашей стороне. Воцаряется мертвая тишина. Братья, в душе у каждого разверзается черная пропасть отчаяния и печали, стараются не показывать друг другу, насколько тревоги заполонили их думы, но каждый из них понимает, как ужасно их теперешнее положение. — Майтимо не предатель. — Наконец подает голос сидящей доселе в отдалении Амрас, лицо которого было бледнее молока, а пальцы холоднее вечных льдов. — Я вам уже говорил, в какой он ситуации, но у него есть план. Мы должны верить ему. Феаноринги молчат, не глядя на родственника, и тот чувствует их сомнение. Дело даже не в том, понимает Амрас, как отреагируют остальные эльдар на предложение Маэдроса, а в том, что даже в сердце родных братьев поселились ростки глубокого сомнения. Но тут заговаривает Куруфин. — Мелкий прав. Мы одна семья и, чтоб меня балрог драл, Рыжий не мог нас променять на свободу. Мы все знаем, что он скорее умрет, чем пойдет против своей семьи, и уж тем более я не верю, будто ему в землях Моргота живется как в сказочном дворце. — Только что толку, коль мы с ним заодно? — Недовольно отвечает Карантир. — Этот паршивец с косицами уже наверняка настроил всех против любой инициативы брата. Стоит нам сказать слово о том, что Моргота стоит хотя бы для вида послушать, усыпить бдительность, дабы вытащить Майтимо из его лап, как нас заклеймят предателями, и тогда уж точно всем нам дорога в Ангбанд. — Там, кстати, не так уж и плохо. Деревьев много… — Братья резко оборачиваются на решившего разрядить обстановку Амраса, явно не совсем оценив его шутку. — Да успокойтесь вы, я же не всерьез. — То может быть печальной реальностью, если мы дадим делу ход. — Маглор устало опирается всем весом о стол кулаками, нависнув над истыканной ножом, в порыве особенно критического нервного истощения, картой. — Как вы с Майтимо договорились сообщаться? — Он четко не сказал, говорил, что Моргот не должен знать о том, что происходит в лагере, а потому послания будет слать сам. — Мудрое решение. А если послание нужно отправить тебе? Амрас лишь ведет плечом в ответ, слегка растерявшись. — Чудно. Значит, нам необходимо тянуть время. Если этот дурак начнет агитацию на штурм Ангбанда… — Брось, Кано. — Прерывает родича Келегорм. — Он был там, видел орков, и если бы не орлы, так и сидел в темнице Моргота, ожидая верной кончины. И почему Бауглир не убил его? — Майтимо верно просил пощадить. — Стиснув зубы говорит Карантир. — А этот крысеныш теперь зовет его Изменником! Разговор прерывается резко и неожиданным известием. К лордам Первого дома явился парламентер от Темного Властелина с просьбой договориться о переговорах.

***

Маэдрос с придыханием слушал рапорт Повелителя волколаков, не находя себе места от волнения. Он метался между двух огней: желания помочь другу обрести свободу и страха, как бы озлобленный кузен не натворил бед, которые потом могут обернуться катастрофой. Саурон рвал и метал, казалось вообще не замечая кровавой раны на груди и животе, а столпившиеся позади него орки выглядели как никогда жалко, ибо прекрасно знали, чем заканчиваются для них недовольства господина. — Ты только подумай, Мелько! Трое огромных орлов проникли прямиком к стенам твердыни, а эти тупорылые скотины даже бровью не повели! — Он оборачивается к созданиям Темного Властелина, стукнув каблуком сапога по каменной плитке на полу. — Может вы еще сюда конвой эльфов приведете и краткую дорогу до цитадели покажете? Идиоты! Я вас всех на части разорву, своими же клыками! Орки зашептались о чем-то, отступив чуть дальше от разгневанного господина, в то время как Темный Властелин, молчаливо слушавший доклад о произошедшем, не смотрел ни на кого, кроме стоящего рядом с ним Маэдроса. — Я понял, Майрон. Можешь быть свободен. Займись своими ранами. Повелитель волколаков, с трудом сдерживающий клокочущую злость, молча кивает в ответ и выходит из покоев соратника, после чего из коридора доносятся орочьи визги и жуткие ругательства. Маэдрос сохраняет спокойствие, не произнося ни слова. Он наблюдает за тем, как расхаживает из стороны в сторону Черный Враг Мира, заложив руки за спину, пока наконец не дает волю скопившемся эмоциям и не отшвыривает письменный стол со всеми лежащими на нем манускриптами к противоположной стене. Какое-то время он молча восстанавливает дыхание, будто после долгого забега, несколько устало прикрыв глаза и попеременно сжимая-разжимая кулаки, но когда он вновь заговаривает, его голос тих и спокоен. — Я знал, что все эти миротворческие идеи обернутся мне одними провалами. Тьма меня забери, будь проклят этот твой дружок и все Валар вместе взятые! — Он подходит к пленнику ближе, но держит дистанцию, стараясь разглядеть страх в чужих глазах, но не обнаруживает там ничего, кроме волнения, отнюдь не за свою жизнь. — Ты ведь понимаешь, чем нам грозит подобное происшествие? — Понимаю. И меня тревожит это обстоятельство не меньше твоего. — А ты знаешь, чем это обернется для наших с тобой соглашений, обеспокоенный ты мой? — Моргот подходит совсем близко, скривив губы и буквально вцепившись ястребиным взором в чужое лицо. — Никаких более эльфов в моей крепости! Ни братьев, ни соратников, никого. Я убью любого, кто ступит хотя бы ногой на мои земли. — Я понимаю. И принимаю это. Я сам категорически против их нахождения в здешних местах. Голос первенца Феанора притворно спокоен, хотя он сам почти плавится от той бури эмоций, что бушевала в его душе. И Мелькор чувствует это. — Тем не менее, я пошлю гонца с предложением о переговорах. Но если твои братья меня обманут, если я просто почувствую грозящую опасность, засаду или ловушку — я убью их. Без промедления. Всех. Темный Вала уже собирается отойти к столику с вином да вытурить Маэдроса из спальни, как вдруг его хватают за локоть, и это прикосновение обжигает огнем. — Не трогай братьев. Маэдрос готов проклинать себя и будь сейчас под рукой меч, он бросился бы на него с разбега, но то, что он видит в своей голове толкает его на самые несвойственные ему покступки. Эльда так и видит лежащего на равнине Маглора с перерезанным горлом, заколотого в неравном бою Карантира, Келегорма с десятком стрел, торчащими из спины, обезглавленного Куруфина и его, последнего брата, сопротивляющегося натиску врага до тех пор, пока чье-то копье… Он притягивает Моргота ближе, вцепившись мертвой хваткой в его тунику; лицо бледное, взгляд лихорадочный. Бауглир смотрит на него пристально, его глаза горят, но ситуацией не пользуется совершенно, просто позволяя нолдо приникнуть к нему всем телом, уткнувшись носом в шею. — Не трогай братьев. Делай со мной, что хочешь, я стерплю. Но не их, они все, что у меня есть… Когда обугленные пальцы Мелькора касаются его лица, Маэдрос даже не вздрагивает. Его взгляд такой обреченный, такой потерянный, что он готов ко всему, потому, когда враг зарывается пятерней в его волосы, слегка оттянув их назад, грубовато, но в меру, эльда не меняется в лице. — Ты маленький, самоуверенный дебил. — Шепчет Темный Вала, другой рукой обхватив стан рыжеволосого мужчины. — Самоотверженный, преданный дебил. Он скользит пальцами по чужому скульптурному лицу, очерчивая полные губы, резкий взмах соболиных бровей, высокие скулы. Маэдрос шумно выдыхает. — Это комплимент или оскорбление? — Шепчет он, когда враг оказывается еще ближе, опаляя горячим дыханием его губы. — И то, и другое в равной степени. — Мелькор ухмыляется, когда чувствует чужое волнение и острую борьбу чувств. Сын Феанора все-таки дергается, слегка отпрянув от Темного Властелина, но тот усиливает захват на талии, притягивая пленника вновь ближе. — Не бойся. Я не тот, кого тебе следует бояться. — А кто сказал… Мягкие губы накрывают его рот, не позволяя закончить речь. Маэдрос не знает, как реагировать, хотя был готов к такому повороту событий, но лишь теоретически, а на деле же все тело било мелкой дрожью. Ловкий язык скользит по его губам, стараясь прорваться внутрь, но нолдо стоит, будто вкопанный, даже и не думая отвечать на поцелуй. — Не зли меня, Ваше Высочество. Или ты не умеешь даже столь примитивных вещей? — Когда к щекам Маэдроса приливает краска, которую Бауглир ошибочно принял за смущение, Темный Вала смеется, слегка ослабив хватку. — О Тьма, следовало догадаться! Невинное дитя, которое груди-то женской… Повинуясь мимолетному порыву, который, феанарион знал, что коли пропустит сейчас, то потом не сможет заставить себя, эльда сам зарывается пальцами в чужие смоляные волосы и целует так, как уже давно никого не целовал — самозабвенно, пылко и долго. Поначалу действия лишь механические, без намека на собственное удовольствие, но потом внутри начинает пробуждаться нечто, напоминающее, пускай и очень отдаленно, желание продолжить процесс, особенно когда чужой язык уводит его собственный в дикую, безумную пляску, а острые зубы слегка прихватывают припухшие от поцелуя губы, как никогда не делала ни одна дева из эльдар. Обугленные пальцы скользят по груди, спине, бокам, зарываются в волосы, обхватывают лицо. Когда губы перемещаются на сначала подбородок, а потом шею, Маэдрос невольно прогибается в спине. — Подожди. — Горячие ладони уже сминают ягодицы, тянутся к паху, оглаживая и массируя, но к такому первенец Феанора еще точно не готов. Он чувствует чужое возбуждение, однако сам остается куда более холоден, ибо еще ни разу не имел сношений с мужчиной, к тому же своим врагом, и Мелькор с великим трудом отстраняется, обжигая желанием, что горело в его глазах. — Подожди. — Я жажду тебя, потомок Финвэ. Жажду, как прежде не жаждал никого в этом мире. Ты будешь моим в эту ночь или в следующую, так к чему же откладывать неизбежное? — Я не могу так быстро. Или ты надумал меня брать силой? — Не останови ты меня сейчас, потом я вряд ли бы тебя услышал. — Усмехается Бауглир, тяжело дыша. — Но я жажду тебя по доброй воле, чтобы ты испытал наслаждение в моих объятиях, а потому не буду тебя склонять к соитию. — И на том благодарю. — Маэдрос сам дышит через раз, чувствуя странный огонь, бегущий по его венам. Он смотрит на Темного Властелина прямо, открыто, и в его глазах нет страха. — Я вновь повторю просьбу. Не трогай братьев. — Хорошо. — Соглашается Мелькор, скрестив руки на груди. — Твоих родичей я не трону. Но лишь кровных от отца с матерью, на многочисленных кузенов это правило не распространяется. Через силу, скрепя сердце, первенец Феанора согласно кивает в ответ. Он покидает чужие покои растерянный, смущенный, с тревогой на сердце, а в это время Моргот посылает гонца.