Между светом и тьмой

Маэдрос, с самого детства привыкший к умеренности в роскоши, никогда не любил дом своего дяди Финарфина по ряду причин, кроме наличия там самого дяди, и одной из них была вопиющая помпезность, с которой были обставлены практически все залы дворца, изобилируя лепниной и позолотой, цветами и мозаикой даже в купальне. Феанор, искусный мастер и творец, мог одеться в простую рубаху и штаны кузнеца, при этом производя больший эффект и вселяя уважение, нежели эта ваниарско-тэлерийская смесь, которая порой пальцы не могла согнуть из-за изобилия колец на каждом персте. Даже Карантир, большой ценитель золотых украшений и броских нарядов, не мог удержаться в свое время от шуток в адрес родичей, когда глава их Дома, вместе со своей жеманной супругой, являлся на совместные пиршества. Все это кажется Маэдросу таким далеким и нереальным, что даже образ матери приходит в разум не сразу, словно покрывшись легкой туманной дымкой, как и лица родных братьев, которых так и хотелось заключить в крепкий медвежий захват, потрепать по голове, и просто снова ощутить родное тепло. Но здесь, в этой цитадели тьмы, не было никого из них, одни враги, и он, первенец Пламенного Духа, увяз в этой грязи, из которой казалось невозможным выбраться. Он помнил пылкие поцелуи прислужницы Моргота, он видел перед глазами искаженное ненавистью лицо Фингона, слышал как наяву дикий смех орков на треннировочной площадке, а теперь явился в покои самого Темного Властелина, который, нолдо знал это, стремился подчинить себе его волю и смирить непокорный дух. Но так ли он уже был непокорен? Ведь он первый в своей семье, кто пошел на сделку с врагом, пускай даже ради спасения своего народа, который явно не отблагодарит за такую жертву и не поймет порывов метающейся души. Первое, что бросается в глаза, когда Маэдрос шагает за двери покоев, это абсолютное отсутствие какого-либо иного цвета, кроме черного. Вероятно, то был некий обман зрения, ведь единственным источником освещения был полыхающий со стороны ложа камин, однако общая обстановка, слишком мрачная и слишком безжизненная, зарождала неприятные ощущения где-то в области груди. Маэдрос не знает, садиться ему или стоять, ведь в покоях он один, а потому решает осмотреться, пользуясь возможностью, стараясь разглядеть в фактически кромешном мраке все то, что скрывала тьма. Покои были обширные, идеально чистые. На столе у окна лежали какие-то манускрипты, свитки, на стенах висели две скрещенные сабли, над которыми красовался череп какого-то существа, судя по его форме, точно не эльфа. Не было ничего, на чем можно было задержать взгляд, ничего, что выдавало бы тайные замыслы врага. Маэдрос открыл фолианты, пролистал их, благо, что лунный свет проникающий из окна освещал текст более чем достаточно для зрения эльфа, понял, что разбирает едва ли половину прочитанного, и спешно закрыл, когда дошел до страницы, где были изображены результаты возможного скрещивания эльфов и орков — зрелище отвратительное и противоестественное. — Изучаешь мои труды? Первенец Феанора круто разворачивается на каблуках и видит, в такой опасной и такой вопиюще непозволительной близости, лицо своего врага, который буквально пожирал нолдо своими черными, точно бездна глазами, на дне которых играло дикое, необузданное пламя. — Что это? — Это? — Мелькор вновь открывает книгу на весьма пикантном моменте, изображающем различия в строении тела между мужчинами орков и эльфов, а после сходный анализ, но уже с женщинами. — Мои исследования, разумеется. А ты думал, я здесь одни лишь планы по уничтожению мироздания разрабатываю? Темный Вала даже не думает увеличивать дистанцию между собой и своим гостем, напротив, теперь указывая на физиологические аспекты исследуемых через плечо Маэдроса, опаляя тем самым его щеку своим жарким дахынием. — Видишь это? Женские половые органы ваших самок и самок орков абсолютно идентичны, за исключением размеров клитора. У моих созданий, так уж вышло, он крупнее и менее чувствителен, нежели у эльдар. А с особями мужского пола все наоборот, хотя, признаться честно, я подобного не замышлял. Маэдрос не верит своим глазам, когда Моргот листает дальше, и вот уже видны зарисовки полового члена мужчин, в том числе и в эрегированном состоянии, а также разного рода вычисления, например, какова вероятность овуляции женщины из эльдар при связи с орком, как и наоборот. — О Валар, к чему тебе все это? — Кривится нолдо, едва сдерживая возмущение, на что Бауглир отвечает лишь легким, мелодичным смехом. — А Твоя Светлость воистину считает, будто я хочу беспросветной войны до конца времен? Я жажду мира и процветания для своих земель и для своих созданий, а залогом удачного интегрирования орков во внешнюю среду является как раз успешность их взаимоотношений с другими расами. Теперь Маэдрос начал сомневаться в том, что действительно слышит то, что слышит. Он и представить себе не мог, как может прекрасная дева из его рода связать свою жизнь с мерзопакостным существом, которое не достойно даже смотреть на нее без разрешения. Что необходимо сделать с эльда, дабы тот возлег с орчихой, для нолдо было выше всякого понимания. — Вижу, ты находишь мой план противоестественным. Отвратительным. Невозможным. — Мелькор наклоняется ближе, и Маэдрос чувствует его горячее дыхание на своих губах, но не может пошевелиться, будучи словно завороженным взглядом этих бездонных черных глаз. — Вы, дети Эру, слишком чванливы, чтобы допустить, будто кто-то еще на свете может быть достоин вашего внимания. Будто кто-то имеет такие же права на жизнь, кроме вас. Думаешь, мои создания совершенно лишены эмоций, не умеют чувствовать? О нет, прекрасный принц, в них сокрыто куда больше, нежели ты можешь себе представить. И именно союз с вами поможет им раскрыть в себе это! — Ты полагаешь, будто потомство, рожденное от эльфа и орка будет лучше из-за примеси крови эльдар? — Изумленно вскидывает бровь Маэдрос. — Твои создания никогда не смогут перенять то, что заложено в нас от рождения. Бауглир смеется. Нарочито громко, даже прихлопнув в ладоши. Потом он идет к столику у своего ложа и наполняет два кубка до краев. Отказываться от предложенного возможности не предоставлялось. — И что же заложено в вас от рождения? Подвывание в тон благим и светлым Валар, которые бросили вас здесь наедине со мной? Скрытые желания, которые вы стесняетесь удовлетворить, прячась за ширмой благочестивости и смирения? Как ты думаешь, откуда мне известно про интимные подробности, связанные с вашими женщинами? Прочел на доске объявлений? Я возлежал с ними, мой драгоценный, не принуждая никого. — Не может быть! — Вскидывается Маэдрос, едва ли не выплеснув содержимое кубка в лицо врагу. — Тебя удивляет то, что они это делали со мной, или то, что они делали это в принципе? А может ты хочешь сказать, что не тебя я видел однажды в саду твоего отца, с интересом изучающего то, что некая девица скрывала у себя под юбкой? Первенец Феанора вспыхивает, щерится, точно волк, но смиряет свой гнев, решив, что реакция на подобные провокации ни к чему не приведут, а лишь усугубят и без того жалкое положение тех, ради кого феанарион и пошел на эту сделку. Но огонь в глазах он скрыть не в силах, и этот огонь буквально сталкивается с тем пожирающим пламенем, что играло в очах Черного Врага Мира. — Все вы одинаковые лицемеры. — Цедит Мелькор, обращая свой взор к камину. — Врете сами себе, накидывая личины, которые губят вас, лишают жизни, а тех, кто готов дать волю своему желанию, вы считаете слугами тьмы и отрекаетесь от них. Меня зовут Отцом Лжи, предателем, хотя я, в отличие от тех, у ног кого вы сидели верными псами, еще ни разу не отвернулся ни от одного своего творения, бросив на произвол судьбы! Так кто же из нас больший предатель? Маэдрос молчит, тяжелым взглядом глядя куда-то в кромешную тьму, и думы его становятся черны, как и все, что окружало нолдо в этих покоях. Моргот предал того, кто его создал, исказил замысел, пошел против своих же, но разве то хуже, чем проклятие, что отныне, после Исхода, висело над Первым Домом и теми, кто последовал за ними? Оставил бы Бауглир феанорингов, если бы те были на его стороне? Простил бы им резню и мятеж? Первенец Феанора вновь обращает взор на врага, чья расслабленная поза говорила о полной уверенности в себе и деяниях своих, однако рыжеволосому нолдо кажется, что это такая же ширма, о которой тот сам же и говорит. Только вот хочет ли Маэдрос увидеть то, что находится за этой ширмой? — Ты ведь пригласил меня сюда не для того, чтобы мы рассуждали о физиологии твоих…творений? Темный Вала вновь смеется, тихо и как-то сухо, после чего залпом осушает кубок в несколько больших глотков. Сын Пламенного Духа к своему кубку притрагивался через силу, ибо его содержимое было слишком крепкое и явно могло помешать мыслить здраво. А в данной ситуации он как никогда желал сохранить ясность рассудка. — Я ступаю по очень тонкому льду. Оставил тебя здесь, в надежде на то, что также призрачно и эфемерно, как честь Элентари. Но выбор у меня невелик. Война будет длиться долго, вероятно с переменным успехом. Вряд ли найдется умелец, которому удастся взять мою крепость приступом, но рисковать я не хочу. Процветание, которое умножит мою власть и величие, возможно лишь при мирном существовании, а потому я предлагаю сделку. — Позволь догадаться, — губы Маэдроса трогает кривая улыбка, — я должен обеспечить тебе это мирное существование, призвав свой народ к миру с твоими детищами, а взамен ты даруешь мне свободу? — Если у тебя получится уговорить твоих собратьев покинуть эти земли, то ты можешь садиться на корабль следом. Но если они остаются, — Вала вновь подходит к нолдо непозволительно близко, облизывая свои полные губы, как будто видел перед собой тот запретный плод, от которого столь желанно откусить хотя бы кусочек, — то условия меняются. Маэдрос чувствует, как краска покидает его щеки. Поза его тела как нельзя лучше выдавала то напряжение, что сковало его члены, и он знал, что Моргот видит это и, вероятно, уже чувствует близость триумфа. — Я заключу с твоими братьями мир, отдам им южные земли, сделаю вид, будто их вовсе не существует в природе, и не стану вмешиваться в их дела. Но тогда ты останешься здесь, мой принц, как гарант этого шаткого мира. Ты будешь служить мне. В ушах пульсирует кровь, а на язык рвутся те слова, которые трудно удержать в себе. Участь раба, слуги! Исполнять до скончания времен поручения врага, даже если те идут вразрез с интересами эльдар. Пария, Изменник! Но разве это не предназначено ему судьбой с того момента, как он запятнал кровью меч там, в Альквалондэ? Разве не лучший друг дал ему имя, с которым теперь глава Первого Дома останется в памяти всех живущих? — Мои братья и я дали Клятву. Мы не сможем покинуть этих земель… — Тогда второй вариант развития событий должен всех устроить. Ты не позволяешь эмоциям брать верх над разумом, по крайней мере пока. И именно в твоих руках проложить ту дорогу мира, по которой нам всем ступать. — А если у меня не получится? — Тогда будет война. Тогда кто-то умрет. Поспешу тебя огорчить, вряд ли я паду первым. А потому решайся. Маэдрос молчит, всматриваясь в черные, точно бездна, глаза и не может отвести взор. Что же ты делаешь, Отец Тьмы, думает про себя нолдо, зачем это тебе? Неужели жажда власти погубила все, что еще можно было в тебе некогда спасти? Он также осушает кубок, чувствуя, как пряная жидкость слегка обжигает горло, слышит мягкий смех Бауглира, а потом и вовсе чувствует прикосновение его пальцев к своей щеке. Маэдрос никогда не разглядывал ожоги на ладонях врага, никогда не всматривался в эти ужасные следы, но он чувствует их кожей — шероховатые и неровные, будто бы даже горячие, как бурлящая лава. Моргот сам весь как лава, и его желания также неудержимы, как ее поток. Его взгляд проникает в душу, очаровывает своей темнотой, которая таит в себе нечто недозволенное и неизведанное прежде, обещает и заманивает в свои сети, и Маэдрос с трудом ведет головой, разрывая тактильный контакт. — Не противься, мой маленький принц. Ты думаешь, лишь девы были в моих объятиях там, в Благословенном Крае? Возможно, среди тех, кто явился в эти земли с мечом и стрелами, найдутся те, кто некогда стонал подо мной и просил подарить наслаждение. — Не верю! — Кривится Маэдрос, отбрасывая кубок в сторону. — Это уже слишком. — Разве я солгал хотя бы в чем-то? — Вновь касается его тела Темный Вала, легонько оглаживая крепкую грудь. — Разве я утаил своих замыслов? Я не Манве, я не один из них. Так почему ты столь рьяно отрицаешь то, что я тебе говорю? Первенец Феанора понимает, что оказался в ловушке. У его врага все карты на руках, в то время как он лишь пешка в этой дикой, кровавой игре. Но он сын Пламенного Духа, его не сломить! И Моргот знает это, а потому столь аккуратен в своих действиях, ведь живой пленник может быть полезнее мертвого. Если будет полезен. — Ваше Высочество так и не удостоило меня ответом. — Шепчет Темный Властелин, чуть ниже наклоняясь к губам Маэдроса. — Ты согласен на сделку? И в тот момент, когда нолдо фактически был готов переступить черту и дать ответ, в дверь стучат. — Бездна их забери! — Буквально выплевывает проклятие Мелькор, резко оборачиваясь. — Кто? — Господин, — раздается низкий, грудной голос снаружи, — мы поймали рыжего эльфа. Он хочет видеться с вами. — Рыжий? — Маэдрос весь становится белый, как полотно, и его руки едва заметно дрожат. — Нет. Амрас…