Между светом и тьмой

Злость. Черная, как сама пропасть, вязкая, как загустевшая кровь, и ядовитая, стекающая в самое сердце, отравляя его изнутри. Как давно она успела въесться глубоко в душу, вытеснив оттуда все хорошее и поедая при этом медленно, как червь точит листву? Злость заставляла вспоминать боль, унижение и презрение, постоянно преследующее чувство одиночества, которые, как казалось, были абсолютно незаслуженны. Но теперь он не будет одинок в своем черном омуте, ведь ему удалось заманить туда того, чья боль теперь горит не меньше его собственной, и чьи душевные страдания сами приведут пылкое сердце в чужие сети. Мелькор выходит на широкий балкон, откуда открывался великолепный обзор на укромный сад, спрятанный от посторонних глаз тенью высоких кипарисов, и наблюдает. Было уже темно, силуэты казались едва различимыми, однако Темный Властелин точно знал, кто именно подошел к сидящей у небольшого фонтана фигуре в черном, как сама ночь, платье. Они слишком долго о чем-то говорят, вначале едва слышно, потом, в порыве эмоций, громче, неспешно прогуливаются по саду, и Вала чувствует, как подобное зрелище начинает его утомлять. Чем-то полуночная встреча напоминает некогда совершенные попытки переманить прославленного своими умениями сына Финвэ на свою сторону, и это оживляет в памяти не самые приятные воспоминания, но вдоволь поностальгировать Мелькор не успевает, ибо наконец начинает происходить нечто заслуживающее его внимания. — Как ты можешь меня понять, ведь сама никогда не находилась в подобной ситуации! Сначала от меня отвернулись Валар, теперь презирает лучший друг, да и родня наверняка уже знает о позорном падении! Тебе никогда не понять того, что творится в моей душе… Патетика. Мелькор закатывает очи к темному небу и тихонько усмехается, уже, казалось, и забыв, какая тонкая душевная организация у детей Эру, несгибаемая даже на рудниках, куда их любил отправлять «закаляться» Майрон. — Разве многое ты обо мне знаешь, коль судишь так споро? Думаешь, не вижу я боли в твоих глазах, не вижу страдания? Одиночество не поможет заглушить горечь утраты прошлого, не позволит вступить в будущее. Ты здесь совсем один, так позволь же мне стать другом твоим. Вскинув бровь в изумлении, Темный Вала даже нагибается слегка вперед, дабы узреть больше, когда его благородный пленник не просто позволяет Вестнице прикоснуться к себе в весьма вольном жесте, но и сам будто бы тянется к ее ласкающей руке, что очерчивала каждый дюйм его красивого, как у отца, лица, а потом и вовсе склоняет голову к женщине, позволяя увлечь себя в долгий, жаркий поцелуй. — Молодец, девочка. — Шепчет Мелькор одними губами, весьма довольный отправляясь к себе в покои. Его игра идет по плану, и если все пойдет столь же слаженно, то вскоре первенец Пламенного Духа будет изнывать от томления в его объятиях.

***

Стрельба из лука всегда была первым искусством, которым овладевали большинство эльдар. В Первом Доме многие мужи преуспели в использовании данного оружия, но Маэдрос, будучи скорее мечником, нежели лучником, успехи имел, конечно же, не посредственные, но и далеко не значительные. Однако на фоне своих новых учеников, таланты которых явно не могли конкурировать с талантами Перворожденных, первенец Феанора чувствовал себя крупным специалистом в данной области. Когда очередной орк пускает стрелу мимо цели, рыжеволосый нолдо удрученно качает головой, глядя на стоящее перед ним существо уже не только с презрением, но и с невольно зарождающимся раздражением. Он не желал обучать врагов стрельбе, будучи не в силах преступить барьер ненависти к тем, с кем был вынужден сосуществовать против собственной воли, тем не менее, если совершенно не участвовать в развитии военных навыков у этих существ, наказание за подобное своеволие и неподчинение могло пасть не на самого бунтаря, а на того, кто и поныне был ему дорог. Возможно, Фингон и разорвал все дружественные связи с предателем, вычеркнув кузена из ожесточившегося изменой сердца, но сам Изменник не мог рисковать его благополучием, прекрасно понимая, зачем Моргот до сих пор держит сына Фингольфина в качестве пленника. — Вы абсолютно бездарны! Проще научить ежей летать, чем вас держать лук ровно! Стрела держится параллельно направлению взгляда, и всегда требуется отправная точка… Орки недовольно кривятся, выслушивая лекцию от Маэдроса, который не скупился на лестные эпитеты в адрес нерадивых существ, однако нолдо и подумать не мог, что кто-то из них окажется не столь уж и бесталантным, а советы не только запомнит, но и применит с военной четкостью. Перед ним выходит огромный орк, своим телом способный загородить даже небесные светила, и, расправив плечи, встает в стойку. — Вот так надо? — Басит он и выпускает стрелу в полет, которая попадает точно в цель под дружный гомон орочьих криков и галдежа. — Да. Так. — Маэдрос тяжело сглатывает, смахнув тыльной стороной ладони внезапно выступивший пот, и велит творениям тьмы далее заниматься самим, взяв пример с более прозорливого товарища. А сам он бредет не видя дороги, с трудом сдерживая нахлынувшую на него ярость от осознания собственной беспомощности и безвыходности ситуации. Орки обучаемы. Они могут стать хорошими солдатами, и он, первенец Пламенного Духа, является тем, кто оттачивает их мастерство убивать. Убивать эльдар. — Проклятье! — Ударяет он в запале кулаком по первому попавшемуся под руку дереву, из-за которого, абсолютно неожиданно для нолдо, выходит тот, по чьей вине Маэдрос оказался в таком положении. — Какая экспрессия. — С усмешкой бросает Мелькор, одаривая пленника темным, горячим взглядом. — Тренировка прошла успешно? — Более чем. — Цедит Маэдрос в ответ и уже собирается идти дальше, как вдруг его останавливают, резко схватив за рукав туники. — Ты ведь понимаешь, что если сдвигов не предвидится и они продолжат демонстрировать неуклюжесть в стрельбе, я потребую с тебя. — Я в том и не сомневаюсь. — Хорошо. А теперь пойдем прогуляемся, хочу показать тебе кое-что. Грудь Маэдроса тяжело вздымается и опадает, ноздри трепещут от гнева, но он лишь кивает в ответ, следуя за Изгнанником туда, куда тот держал путь. — Мои творения не идеальны, они медленно учатся, с трудом запоминают большой объем информации, однако к военному делу имеют врожденную склонность, будучи выносливыми и агрессивными по натуре. И все же, я верю в лучшее будущее для них в этом мире, в чем, я надеюсь, ты мне поможешь. От столь прямой, неприкрытой наглости у сына Феанора почти спирает дыхание. Но он благоразумно молчит, следуя некогда данному ему дедом совету, и решает прежде выведать у врага как можно больше, прежде чем делать какие-либо ремарки. — Разумеется, я не собираюсь избавляться от остальных созданий, населяющих этот мир, но идея сосуществовать с твоими сородичами, которые ненавидят меня до потери пульса, мне претит по ряду определенных причин. — Ты слышал Фингона. Его позицию разделяют все эльдар. — Ну да, а ты, мой драгоценный принц, не можешь вернуться из-за клятвы, данной отцу на его смертном одре. — Губы Мелькора вновь трогает лисья ухмылка. — А может, все дело в том, что вам некуда идти? Ждут ли вас всемогущие братья мои и сестры там, откуда вы приплыли? Маэдрос на мгновение замирает, будто громом пораженный, но вновь молчит, сцепив руки за спиной столь сильно, что ногти почти до крови вонзились в кожу. — Я знаю Манве, бездна его забери, поэтому можешь не отвечать. Однако выход есть всегда и, при условии разумного раздела территорий, можно избежать военных столкновений, которые для твоего народа, вне всяких сомнений обернутся катастрофой. — И что ты предлагаешь? Думаешь, двум абсолютно непохожим друг на друга расам удастся сосуществовать в мире, налаживая торговые связи и заключая пакты о ненападении? — Но с гномами вы же как-то ладите. — Все таким же будничным тоном произносит Мелькор, заводя Маэдроса в длинный тоннель, освещенный факелами по обеим сторонам. — Позволь узнать, чем мои творения хуже детища Ауле? — Гномы не режут непохожих на себя как скот. — Пока что не режут. Ну, а мы пришли. Маэдрос выходит из тоннеля первым и вновь столбенеет, увидев перед собой несколько десятков эльдар, которые занимались добычей металлической руды под неустанным наблюдением орка-надсмоторщика, который держал при себе, на широком кожанном поясе, небольшой кнут и явно был не прочь применить его на деле. Всепоглощающая ярость накрывает Маэдроса с головой и он чувствует, что находится на грани. Эльдар, трудившиеся в поте лица, даже не замечают его присутствия, а когда раздается звонок, оповещающий о перерыве на отдых, со стоном облегчения бросают орудия труда и усталыми шагами плетутся дальше по тоннелю, где у самой дальней стены стоял узкий стол со скромными, на манер Перворожденных, явствами. — Мерзавец, — презрительно сплевывает Маэдрос, с перекошенным от горечи лицом глядя врагу прямо в глаза, — твои речи про сосуществование таят в себе такой подтекст? — Отбрось глупые речи, я не затем тебя сюда привел, чтобы ты потерял остатки благоразумия и превратился в этого дурака с косами! Эти эльдар — воины, что пошли на меня с оружием. Среди них нет ни одного ремесленника или морехода. Раз они в состоянии держать оружие, то с такой работой справиться вполне могут, тем более, что я не держу их в кандалах, моря голодом и обрекая на вечное заточение в подземелье! — А кнут орку зачем? Для бравады? — И для нее тоже. Укрощение строптивых, дорогой принц. Эти твои сородичи весьма склонны устраивать ночные мятежи, по наивности полагая, будто из моих земель можно уйти без моего разрешения. Кнут — лишь пугач, не более того. Маэдрос устало закрывает глаза, отворачиваясь от рвущего сердце на клочья вида своих пленённых сородичей, и тяжело облокачивается спиной о неровную каменную кладку стены, чувствуя, что крепкие сильные ноги уже почти не держат его тела. — К чему ты ведешь? — Мне не нужны глупые, бесполезные битвы, доставляющие больше хлопот, нежели выгоды. Я готов отпустить этих пленников, которых, к слову, держу в весьма гуманных условиях, тогда как вы уничтожаете моих детей без разбора! И я, Отец Лжи, не скрываю от тебя даже такой правды. Мелькор подходит к первенцу Феанора ближе и слегка касается его лица своими пальцами, отчего тот чувствует, как вспыхивает против воли, а легкие прикосновения врага горят ярким пламенем на коже, будто ожег от бурлящей лавы. Последние слова Темного Властелина проникают глубоко в душу, вновь разъедая своей скверной изнутри, скверной, что выдавали за истину, однако не было уже ни в чем уверенности у рыжеволосого нолдо, а взгляд черных, как сама бездна, глаз лишь еще больше углубляют поселившиеся с недавних пор сомнения. — Хочешь верь, хочешь нет, но я готов к переговорам, безусловно, куда более честным, нежели устроил мне ты. — Мелькор вновь усмехается, подходя еще ближе и опаляя жарким дыханием чужое бледное от волнения лицо. — Сегодня вечером я жду Его Высочество в своих покоях для личной аудиенции. Надеюсь, долго ждать не придется. Мелькор уходит, а Маэдрос еще какое-то время так и стоит там, среди камней и тьмы, с отрешенной усталостью глядя себе куда-то под ноги, пока наконец не находит в себе силы собраться с духом и не обещает, прежде всего самому себе, сделать все возможное для этих пленников, чтобы они вновь обрели дарованную им при рождении свободу, и дабы более ничей кнут не опускался на их плечи. Он вытащит их отсюда, даже если для этого ему придется безвозвратно порвать с прошлым и даже с любимой семьей.

***

Амрас всегда чувствовал себя лишним в семье, а после гибели близнеца ощущение ненужности только усугубилось. Каждый брат был по своему индивидуален, славился за какое-либо мастерство или черту характера: Маглор — менестрель, Маэдрос — красиво сложенный, подающий большие надежды мечник, Карантир — дерзкий нравом, но предприимчивый, Куруфин — искусный мастер, Келегорм — охотник, а самым младшим сыновьям Феанора будто бы и не досталось качеств для гордости, лишь сомнительная честь всегда находиться в тени родичей, или, как они это называли «охранять тыл». Будучи такими же охотниками, как и Келегорм, близнецы все же никогда не достигали таких вершин, как старший брат, но если один из них на то внимания обращал лишь изредка, особенно ни к чему и не стремясь, то Амрас, подобно растущему в полумраке цветку, всегда тянулся к солнцу, желая устремиться вверх, к его ласкающим лучам. И единственный в семье, кто разделял это чаяние был именно Маэдрос, отчего между братьями, несмотря на большую разницу в возрасте, установилась крепкая дружба и взаимопонимание. Именно эта крепкая связь послужила причной того, что Амрас решился на фактически самоубийственный шаг вновь вернуться в земли врага, дабы лично поговорить с братом, хотя прекрасно знал, что в случае успеха, брат точно не похвалит его за столь необдуманное решение. Ведомый исключительно сердцем, но не разумом, рыжеволосый нолдо шел той же тропой, что и с отрядом Тургона накануне, свернув другой дорогой лишь на развилке, ведущей дальше к некому подобию вспаханных под садоводство угодий, однако судьба распорядилась так, что далеко он все же не ушел. Когда на дорогу выскочил здоровый орк с мутными, как у протухшей рыбы глазами, Амрас, вопреки вполне исправно работающему инстинкту самосохранения, не взялся за лук или меч, а лишь широко расставил руки, будто бы принимая поражение. — Стой! Я парламентер! — Парала…что? Вышедший следом за товарищем второй орк вел себя столь вальяжно и непринужденно, будто вовсе не воспринимал пришедшего эльфа за потенциального противника. Он опирался о свой ятаган, слегка нахмурив сросшиеся брови, которые отсутствовали у многих орков в принципе, но у этой конкретной особи росли кустисто. Потом на тропе появились и остальные детища Моргота, и Амрас понял, что нарвался на патруль. — Я хочу вести переговоры. — Чего ты хочешь? Ты еще и чего-то тут хочешь? — Скрестил руки на груди бровистый орк, глядя на пришлого чужака с видом полного сомнения в чужой адекватности. — Вам здесь чего, дерьмом намазано, что вы как мухи летите сюда? Вас не так давно порешали тут кучу, тебе чего надо, рыжий? Давай ножик тягай, я безоружных баб не убиваю! — Я хочу поговорить с братом! Ваш хозяин пленил его, и я хочу… — Так, я кажись понял! — Явно находящийся в веселом расположении духа орк, озорно поиграл бровями товарищу с рыбьими глазами, на что тот оскалился до омерзительности кровожадно, казалось, вообще не понимая, почему они все еще ведут беседу с эльфом, а не режут его на лоскуты. — Твой брат это тот дебил, что хотел остроухого со скалы снимать! У вас все там на башку отбитые? — Доставай меч, эльфяра. — Рычит рыбоглазый, медленно наступая на напряженного, точно тетива лука, Амраса. — Я тебя по частям к нему принесу! — Слышь, осади! — Неожиданно преграждает ему дорогу ятаганом более развитый товарищ. — Приказ Повелителя брать всех живыми, а этот еще и сам идти хочет. Пускай Владыка разбирается с ним, усек? Или хочешь, чтоб тебя варгам кинули? Рыбоглазый орк недовольно скалится и угрожающе клацает зубами почти у лица единственной преграды к свежей добыче, но более не перечит, лишь злобно сплюнув Амрасу под ноги. — Я еще отожру от тебя кусок, тварь. — Бросает он через плечо и уходит дальше патрулировать границы, не сопровождая незваного гостя в конвое вплоть до главной залы Ангбанда. А Амраса ведут, окружив со всех сторон, и вскоре он оказывается лицом к лицу с тем, кого весь белый свет зовет Черным Врагом Мира…