Между светом и тьмой

Фингон метался по своей комнате, точно загнанный зверь в клетке, сгорая от раздражения и гнева, что пылали в его крови. Мысль о предательстве кузена не давала ему спокойно дышать, сковав по рукам и ногам, будто незримые цепи, которые нолдо не мог разорвать. Он часто подходил к окну, что столь удачно предоставляло чудесный обзор на тренировочную площадку, где извечно крикливые и дикие порождения тьмы давали выход скопившейся энергии, сходясь в поединках, которые порой заканчивались увечьями и травмами по причине неспособности этих низших существ контролировать ту деструктивную силу, что была заложена в них со дня создания. В тот момент, как сын Фингольфина увидел своего некогда лучшего друга с мечом в руках против самого Изгнанника, в душе у Отважного затеплилась надежда, подобно слабой утренней заре, вернулось переживание за родную кровь, и он уже был готов выбивать двери и прорываться на выручку, как вдруг перед ним предстала картина, ошеломившая своей низостью, и на смену дружеским порывам в сердце эльда поселилась чистая, неприкрытая ненависть. Маэдрос ни только не убил Бауглира, но и покорно отдал оружие обратно оркам после поединка, а на следующий день вышел на тренировочную площадку во вражьем наряде, черный, будто сама искаженная душа Темного Властелина, и принялся обучать порождения тьмы стрельбе из лука. Фингон не обратил внимания на болезненную бледность своего кузена, на темные круги под его некогда горящими огнем глазами, и тем более не желал знать, какая боль таится в его сердце. Он проклинает изменника и весь его род, из-за которого столько несчастий выпало на долю всех эльдар, и решает бежать при первом удобном случае, дабы сам лично повести войско против того, кто лично разорвал ту последнюю нить, что связывала между собой два враждующих Дома и разобщенный народ.

***

— Ты лжешь! — Куруфин гневно ударяет кулаком по столу, да так сильно, что стоящие на нем кубки буквально взлетают в воздух. — Это все поганое вранье, от начала и до конца! — Куруфинвэ, не лезь! — Пытается осадить младшего родича Маглор, гневно сверкнув глазами, хотя сам находился в не менее взвинченном состоянии. — Да ты только послушай, что он говорит про нашего Майтимо! Тургон стоит с гордым видом, подобно главнокомандующему, что сокрушил армию неприятеля, и взгляд его ясных глаз не выражает ничего, кроме самодовольства и надменности. Амрас, подтвердивший слова кузена об увиденном во время вылазки, старался вообще не смотреть ни на кого из родичей, с трудом сдерживая нарастающую дрожь во всем теле. — Вам мало слов моего сына и родного брата? — Вопрошает Фингольфин, с тех пор, как Фингон угодил в плен к врагу, ставший напоминать темпераментом своего покойного брата куда больше, нежели ему самому того хотелось бы. Привычная холодность и благоразумие исчезли, уступив место нервозности и злобе, столь характерной для первенца Финвэ. Он сцепил руки за спиной и стоял подобно каменной статуе, напряженный, будто зверь перед нападением. — Вам мало трупов моих воинов, что полегли в землях врага? Мой сын находится в заточении у Моргота, а все по чьей вине? Из-за благородного порыва выручить друга детства, который в стремлении спасти собственную… — Закрой свой рот, сын моего деда, пока я лично его тебе не заткнул! — Карантир, еще более вспыльчивый, чем его младший брат, подходит к Фингольфину совсем близко, надвигаясь подобно грозовой туче, готовой вот-вот разразиться, и лишь обнаженные клинки стражей Второго Дома мешают ему дать волю гневу в полной мере. — Как ты, жалкое подобие нолдо, смеешь обвинять в чем-либо Маэдроса? — Твоего сына о помощи никто и не просил, он сам решил заделаться героем, так и не вини в его провале других! — Вторит родичу Келегорм, с ненавистью глядя на криво усмехающегося сына Фингольфина. — А тебе советую спрятать улыбку, пока я лично не отрезал твои поганые губы! — Как рьяно вы защищаете предателя, сыновья Первого Дома. — Абсолютно спокойным голосом отвечает на это Тургон, ничуть не опасаясь гнева феанарионов. — Вот, что я и хотел доказать тебе, отец. Им нельзя доверять, они же животные. Драка, опасно граничащая с кровопролитием, могла бы плохо кончиться, не приди на помощь Маглор и сыновья Финарфина, что все это время стояли в тени и ни слова не проронили ни в защиту родича, ни против него. Подобно лязгу мечей звенели в воздухе оскорбления и угрозы, проклятья и старые обиды, и никто не заметил, как Амрас тихо поднялся с табурета и вышел, прихватив с собой лишь колчан со стрелами и верный лук.

***

О том, что отряд лазутчиков из эльдар был почти полностью вырезан патрулем орков, Маэдрос узнал едва ли не первым, будучи призванным в главный зал, где его ожидал облаченный в дорогую парчу Моргот, подобно королю восседая на резном троне во всем своем великолепии. Его густые черные волосы рассыпались по плечам роскошной копной, перехваченные обручем, инкрустированном драгоценными камнями, а на каждом пальце красовались дорогие перстни из червонного золота. Вопреки расхожему мнению среди эльдар, будто враг носит украденные камни искусного мастера в своей короне, выставляя их напоказ, на деле корону с Сильмариллами Темный Вала почти никогда не доставал из своего тайника, лишь изредка красуясь в ней по особым случаям. Сын Феанора, некогда сам носивший исключительно броскую и яркую одежду, в своем черном облачении куда больше напоминал слугу, нежели титулованную особу, и даже извечно гордый, полыхающий огнем взгляд заметно потускнел из-за тяжелого, почти непосильного гнета, что камнем лежал на его сердце. Моргот прищуривается, подобно коту, почуявшему где-то скребущуюся мышь, и неторопливо погружает пленника в детали произошедшего, с повышенной внимательностью наблюдая за его реакцией. — Спешу тебя заверить, что твой брат остался жив и не получил даже царапины. — Мой брат? — Резко подается вперед Маэдрос, сжав кулаки. — Там был мой брат? — Тот, что с рыжими волосами, как у тебя. Как мне доложили, их заметили шпионящими за нашей игрой на тренировочной площадке. Смятение и тревога поселяются в душе у сына Феанора от услышанной вести. Он понимал, что теперь все родичи знают о его позоре и падении, заклеймив нолдо приспешником тьмы, и осознание окончательного невозврата к прежней жизни, уже не теоретического, а вполне реального, подкосило Маэдроса сильнее слов Фингона, сказанных ему в запале праведного гнева. Моргот едва заметно усмехается, чувствуя потерянность гордого витязя, и эта потерянность безумно напоминает ему свое некогда пережитое прошлое. — Было время, и от меня все отвернулись. Было время, и я был одинок. Но, — Бауглир встает с места и подходит к столь любимому им камину, где яркие всполохи искр петляли между поленьев, — мое изгнание, в какой-то мере, было выбором осознанным, ведь я знал, чем мне может грозить непохожесть на моих собратьев. А ты, мой благородный принц, наступаешь собственным принципам на горло, вместо благодарности и сочувствия получая лишь ненависть. Маэдрос даже не смотрит на того, кого привык считать врагом, лишь слушает чужой мелодичный голос, изрекающий слова, что столь больно жгли душу и гордость, а внутри пылкого сердца медленно, но верно растекалось отчаяние и принятие того, что говорил ему Изгнанник. А говорил тот про одиночество, тоску и терзания, что настигают каждого покинутого близкими, говорил про предательство и растоптанные чувства наблюдая за рыжеволосым нолдо, будто тот был маленькой бабочкой, что столь доверчиво села ему на руку. Он знал, что Маэдрос впитывает в себя каждое сказанное им слово, однако внутренний барьер было сложно пробить одними лишь изречениями, а потому Черный Враг Мира решает прибегнуть к последней части запланированного действа и велит привести в зал другого пленника, ошеломив тем самым стоящего перед ним сына Феанора. — Дабы более в мои земли не проникали лазутчики, я хочу предоставить вашим родичам последний шанс и пошлю гонца с предложением, которое стоит считать честным. Твой друг обретет свободу, если те дадут клятву покинуть эти земли и снарядят корабли. Как только их обещание будет исполнено, и я пойму, что это не уловка, ты, коли так повелит твое сердце, сможешь последовать за ними в ваш край. — Если ты зовешь Фингона для того, чтобы озвучить ему это предложение, то я и сам знаю его ответ. Он не согласится ни на какую сделку с тобой. — Потому что я не ты! Вошедший под конвоем орков сын Фингольфина держится, как и всегда, прямо и гордо, не удостоив врага даже взглядом, все свое внимание приковав к Маэдросу. Он щерит зубы, точно волк, выплевывая каждое слово с неприкрытым презрением к бывшему другу. — И сколько нынче стоит честь нолдо? Как низко ценишь ты свое достоинство и славу рода, если вершишь одну сделку за другой с этими мерзкими созданиями? Маэдрос старается взять себя в руки, все еще помня то время, когда их с Фингоном связывала тесная братская дружба, но тот, казалось, отказался от всякой связи с тем, кого считал изменником, и нападал на кузена как речами, так и действиями. Орки не стесняли пленника в движениях, по велению своего господина лишь следив, чтобы тот не надумал бежать, но во всех остальных проявлениях негодования нолдо был абсолютно свободен. Он подходит к Маэдросу, дыша рвано от переполняющего его гнева, и напирает на того грудью, находясь в опасной близости от того, чтобы полностью себя отпустить. — Твои братья и ты сам поклялись вернуть украденное врагом! Из-за твоего отца мы ушли из земель, где нам не угрожала никакая опасность! А теперь ты идешь на сделку? После того, что я сделал ради тебя? — Отец никого насильно не тянул за собой, вы сами последовали за ним в этот край! И уж не собираешься ли ты, брат, попрекать меня своим положением? — Маэдрос уже кричит в голос, когда Фингон хватает его за грудки, и сам вцепляется в его исхудавшие руки, собираясь оттолкнуть от себя обезумевшего родича. Их ссора столь опасно напоминала случай произошедший еще в Валиноре между их отцами, что невозможно было ошибиться в исходе. — Ты трус и предатель! Жалкий раб… Первенец Феанора всегда был горячим кровью и темпераментом. Сам толком не осознав своего поступка, по привычке всегда давая отпор обидчику словом или делом, он первый ударяет кузена, почти тотчас пожалев о своем поступке. Фингон не бьет в ответ, лишь кривая ухмылка играет на его покрасневших от крови губах, когда он отшатывается от примирительно вскинувшего руки брата, старающегося подойти к нему ближе. — Финьо, я… Прости меня! — Катись во тьму, что пригрела тебя, сын безумца! Проклинаю то время, когда считал тебя своим другом и нарекаю тебя Изменником, коим отныне будешь для меня зваться! — Так, на сегодня достаточно драматизма. Уведите его. Слова Моргота, как и то, насколько близко он стоял рядом с Маэдросом, последним были незамечены. Он будто бы ничего и не видел, не слышал, только наблюдал сквозь пелену накативших слез, как его друга уводят из зала, грубо заломив тому руки за спину. Какое-то время в зале царила тишина. Сын Феанора так и стоял, будто пораженный молнией, глядя на уже затворенные двери, и не мог вымолвить ни слова. Клятва, союз, сделка, война, смерть и боль — все смешалось в его сознании, и не было никого из близких, кто мог бы дать совет или направить в нужном направлении. Он был один. Когда горячие руки Моргота ложатся ему на плечи, он не сопротивляется и даже не дергается. Когда Черный Враг обнимает его, будто давний соратник, успокаивающе поглаживая по спине, Маэдрос не вырывается и даже бровью не ведет. Ему казалось, словно внутри что-то незримое надорвалось и сгинуло, дабы более никогда не возродиться, как угасает далекий свет Благословенного Края, куда Изменнику более никогда не вернуться назад.

***

Тхурингветиль двигает бедрами плавно, не спеша наращивать темп, упираясь руками в крепкую грудь Повелителя Волколаков. Он смотрит на нее голодным, диким взглядом, упиваясь тем, как Вестница сжимается внутри каждый раз, как насаживается на его налитое кровью возбуждение, издавая при этом протяжные громкие стоны. Саурону нравится, когда она принимает его глубоко в рот, вылизывая головку юрким язычком и ласкает губами, за что в ответ всегда получает возможность испить кровь из того места, из которого захочет, что в принципе возбуждало не меньше, чем все прилюдии вместе взятые. Когда мужчина изливается в Тхурингветиль, вонзив свои острые когти в нежную кожу женских бедер, она лишь кричит в экстазе, сама достигнув вершины наслаждения незадолго до своего любовника. Они уже давно не ведут долгих разговоров после близости, не наслаждаются объятиями и не засыпают в одной кровати. Саурон был ревнив, как настоящий зверь, но при этом сам никогда не брезговал заводить наложниц из плененных эльдар, не задумываясь над тем, что может чувствовать его Вестница. А она, верно исполняя свой долг, получала удовольствие там, где могла, и потому была абсолютно не прочь заняться красивым рыжеволосым пленником, к которому ее приставил господин. Она слезает с кровати, набросив на плечи лишь одну накидку, и уже собирается уходить, как ее останавливает властный голос все еще лежащего в постели Повелителя Волколаков. — Никаких привязанностей, моя кокетка. Никаких привязанностей. Тхурингветиль лишь кивает в ответ, спешно удалившись в купальню, где ее уже ожидают рабыни, по обыкновению натирающие Вестницу маслами и омывающие розовой водой. Она чувствует — он придет в сад сегодня, и эта ночь принесет ей наслаждение, которого она так заслуживает.