143

— Нет. Мне почти тридцать. Даня иронично приподнимает брови. — Удивил. А мне без двух недель тридцать два. Жив еще. — Все равно глупо. — Глупо — это в двадцать восемь смущаться заняться сексом. Контратака. Руслан вздыхает, закатывая глаза. Даня смотрит на него с надеждой, чуть поднимая уголки губ. Слабый теплый ветерок просачивается сквозь открытое окно, ероша их волосы. Пасмурная погода за окном явно намекает на приближающийся дождь, и у двоих в этот момент только одна мысль: я точно не пойду в садик. Повезло ли им, что в Германии отдать ребенка можно только до часу дня, так еще и готовить туда завтраки? Оба не знают, но стабильно по очереди водят Камилу в садик, по тому же принципу собирая ей кашу с фруктами в контейнер с наклейкой какой-то розовой мультяшки. Можно ли утверждать, что Руслан счастлив от такой жизни? Определенного ответа он не даст, даже стоя перед богом. Хотя этот бог не играет никакой роли в жизни Руслана. После того, как он оборвал все связи с матерью — меньше полугода назад, — чувствовал себя избавившимся от большого груза на спине, параллельно приписывая себя к предателям. И мужик на небе никак не помогал избавиться от дрянной грязи внутри. Даша тоже не обрадовалась, узнав о переезде. Даже известие о том, что он выбрал для переезда Тюрингию, не помогло снять напряжение в разговоре. Тот же Коля, под предлогом «большой комиссии», не спешит набирать его номер телефона, а когда Руслан напоминает, что можно общаться в мессенджере, быстро выходит из сети. В чём он успел провиниться перед Колей — остаётся загадкой. Слишком много вопросов и сомнений мучили каждый свободный день. На работу устроиться здесь оказалось не очень-то и легко. И Даня не соврал, сказав, что наследства хватит на всю оставшуюся жизнь даже в дорогой Германии, где за скорую помощь платить надо, а садик — это он еще про школу не узнавал — самая коммерческая организация, кажется, во всей стране. Но если смотреть на ситуацию издали и объективно, то у него наконец появилось время для чтения, прогулок и набиванию часов в Доте. Было бы ему пятнадцать, радость увеличилась бы втрое, но, к сожалению, он без месяца женатый — на парне, блять, — мужчина с приемной дочерью и серой большой кошкой. В блядской Германии. Он вздыхает еще раз, глубже и тверже, смотрит на Даню серьезным взглядом, но долго не выдерживает этого заботливого взгляда и, закусывая губу, отворачивается. После совместной церемонии аутодафе над их домами Даня, он стал более… добрым? Внимательным и заботливым? Руслан не может поверить, что это не плод воображения. Раньше Даня мог быть резким и язвительным, а теперь будто боится лишний раз побеспокоить Руслана. Каждый вечер приносит чай, целует его в макушку или веко — куда попадет в темноте — и ложится рядом, обнимая за любую часть тела, пародируя коалу, а после допитого чая Даня всегда желает Руслану спокойной ночи. Привык ли Руслан к такому поведению? Нет. Возможно, ему стало легче убирать за кошкой лоток, не споря и не жалуясь на это неприятное занятие. Водить Камилу по паркам аттракционов с самого утра, ведь она этого захотела, когда только проснулась, успело стать неотъемлемой частью рутины. Даже готовить ужины он привык, но точно не к такому поведению Дани. Однако стоит отметить, что именно Руслан мониторил прием всех аптечных блядств, встречи с Мэрилл и выполнение её рекомендаций. — Не ты в детстве, как узнал про асексуальность, кричал, что секс — для идиотов? — спрашивает Руслан, снова обращая кофейные глаза на веснушчатое лицо. Даня выглядел очень по-домашнему. Всегда такой улыбчивый, с этими синяками под глазами, нерасчесанными волосами и футболкой на три размера больше. Полосатые штаны никогда, кажется, не гладились, а на все замечания Даня только поднимал брови, хрипя: «Они же домашние. Зачем?». И правда, зачем? Гостей к ним можно ждать только через полтора месяца неуплаты, чего не происходило еще ни разу. Он переводит взгляд на покусанные тонкие губы и тихо выдыхает: — Я не стесняюсь. Сам знаешь. — Максимализм, — морщится Даня, фыркая. — Да, знаю. Поэтому и хочу вернуть всё, что потеряли. Не ты ли так говорил в моем детском доме? «Хочу вернуть всё, что мы проебали». Секс к этому тоже относится. — Это тупо. У тебя яйца жмет? — У меня нет табу на дрочку. Будут гореть — под теплой водичкой постою. — Тогда в чем… — С тобой хочу. Тебя хочу. Называй как хочешь, — пожимая плечами, перебивает Даня тоном, будто выдал очевидную и понятную даже ребенку вещь. Будто не заставил сердце замереть на месте, угрожая перестать функционировать вовсе. Он шмыгает, рукой почесывая подбородок. — Я рад и твоим губам, если думаешь, что я озабоченный или что-то вроде того. — Звучит двусмысленно и слишком ванильно, — закатывая глаза, говорит Руслан. Он встает с дивана, направляясь на кухню. Камилу забирать через три часа, а это значит, что он успеет досмотреть серию Клиники, поиграет за лысого киллера и, пообещав себе дочитать Бёлля, пробежится глазами по второй странице. А ведь поведение Дани с самого утра казалось чересчур странным, думает он, наливая кипяток в кружку с заваркой пряного чая. Странные прелюдии, начиная поцелуями в лоб и принесенного кофе, заканчивая отведенным ребёнком в садик, хотя в чётные дни это исключительное право Руслана, отнимать которое Даня не спешил, — удивило сразу, но заострять внимание он не спешил. Застеленная кровать, тихое поведение, слишком любезное поведение — Руслан мог вполне поверить, если бы через несколько минут Даня признался, что заминировал здание мэрии и им срочно нужно покидать страну. Руслан, вероятно, осознаёт все страхи и сомнения, которые движут Кашиным. В конце концов, именно он, как подросток с комплексами, позволял прикасаться к себе только по расписанию и ограничивал физический контакт максимум до тыльной стороны ладони. Свободная одежда всегда была для него определяющей чертой, поэтому он не обращает на неё внимания, но помнит и включает это в список «Что не так с Даней и откуда идут корни?». В этот список также вошёл главный пункт, который был выделен красным маркером и подчеркнут до дырки в странице – они проводили в постели только шесть часов за сном уже около полутора лет. И всё. Если бы Руслан был младше на пару лет, уже представлял бы бар, где высокий силуэт с растрёпанными волосами зажимает стройную девушку. Но, к счастью для него, Даня выходит из дома на очень короткое время, за которое он, учитывая его медлительность, даже не успеет расстегнуть ширинку. Он делает особенно большой глоток, обжигая горло, но проглатывает, ощущая появляющуюся влагу у глаз. Даже чай сегодня не на его стороне, лениво пробегает мысль в голове. Руслан сидит за круглым столиком, спиной уперевшись в подоконник сзади, одним глазом поглядывая на балконную дверь, которая сейчас выглядела особенно заманчивой: курить хотелось неимоверно. — Не хочешь сыграть что-нибудь? — тихий голос заставил вздрогнуть. Когда Даня научился передвигаться на пример японских синоби?! Мысли куда-то исчезают, когда тот садится напротив. — Выглядишь, как злодей, у которого не получилось завоевать мир. — Хоть бы не рыжий, — фыркает Руслан, внимательно наблюдая за тем, как бледное лицо смягчается, а брови вопросительно поднимаются. — Не за ту сторону играешь, — бормочет Даня, улыбаясь. — Что насчет гитары? — Ты знаешь ответ, не доебывай. Да, Даня знает. И очень огорчается, когда Руслан оказывается упертым бараном, не отходящим от своей позиции и мнения даже на секунду. Разговоры о том, что надо забыть всё прожитое в родной стране, поначалу Дане нравились: он увлеченно слушал метафоры, в которых варьировал сожженный дом, тлеющая сигарета и брошенная псина, но вскоре стал уставать. Почему, черт возьми, Руслан считает обычные песни музыканта-любителя без особой аудитории чем-то противозаконным?! И стоило Дане напомнить о детстве, молодости и хороших совместных моментах — Тушенцов кривился, плевался змеиным ядом — скорее всего, транквилизирующим — и уходил в комнату. Но всегда выходил оттуда спустя пятнадцать минут и разжевывал «недалекому», что такое надо стереть из памяти, вырвать, как лист, и, не засовывая в бокал шампанского, выпить. Нельзя просто взять и порвать все связи с прошлым. — Иногда ощущение, будто ты вылез из постсоветского кино, — опираясь челюстью о кулак, спокойно отвечает Даня, закрывая глаза на жгучее чувство внутри. — Знаешь, когда пропаганда была съебать из России в Америку, получить гражданство и сидеть как запертая крыса, зато с отоплением и водой. Но у тебя есть даже приставка и сытая кошка! — хлопая в ладоши и напряженно улыбаясь, звонко говорит Даня. Руслан уверен, что увидел венку на лбу и то, как кадык слегка трясется. — Знаешь, чем закончили все эти фильмы «о лучшей жизни»?! Они все или попередохли там, или, блять, остались без гроша избитыми в переулке. Он шумно вздыхает и закрывает лицо ладонями. Руслан смотрел на эту картину, виновато перебирая пальцы. Курить хочется еще сильнее. Он знал, что Даня попал в самое больное место, и не мог найти термина, чтобы защитить себя. Вместо этого он повернулся и, бросив на него униженный взгляд, встал со своего места, направляясь к раковине и выливая чай. Даня почувствовал прилив гнева, и слова сорвались с языка прежде, чем он успел их обдумать: — Ты трус. Каково это: прятаться за выдуманной хуйней, как подросток, проебывающий уроки? Они оба замерли, удивлённо глядя друг другу в глаза. Даня ждал взрыва. Ядерной катастрофы или, хотя бы, едкое «пошел нахуй», а после игнорирования минимум три дня. Но вместо этого громко ахнул, почувствовав холодные пальцы на щеке, заставляющие повернуть лицо. — А ты — эгоистичная сволочь, — улыбаясь одним уголком губ, парировал он. — Но я все еще живу с тобой и просто отказался петь хуевый рок. — Нет, не просто, — отводя взгляд и сглатывая, пробурчал Даня; он в шаге от предъявления Руслану обвинений в том, что ощущает себя публично оголенным и маленьким, стоит тому прикоснуться к нему. Раньше такого не было! Он покачал головой, не пытаясь стряхнуть с себя руку, а после поднял глаза, впиваясь в эти безрадужные глаза: спокойное лицо с небольшой морщинкой на лбу и слабая улыбка заставила чувствовать себя увереннее. — И не выставляй меня придурком. В лицо тычешь проебами. — Имею право, — хохотнул Руслан и хотел было отшагнуть назад и дать Дане немного свободы, как на запястье появляются чужие пальцы, крепко сжимающие холодную кожу. И Даня не удержался от желания притянуть Руслана ближе, буквально рывком ткнув его в себя, заставив рухнуть сверху. Улыбнулся на непонимающий взгляд самой, кажется, сияющей звездой в галактике и обхватил его тело руками, нежась от близости и тепла. Руслан не шевелился, сначала восстанавливая дыхание после испуга, а теперь — блядской тактильности. Желание возразить, выразить протест и сказать пару нелицеприятных слов исчезло почти сразу, стоило Дане приблизиться к нему и, чмокнув пару раз обветренные губы, впиться в них и напористо поцеловать. Жалящая боль уступила место головокружительному потоку эмоций. На кухне стало жарче, словно неподалеку развели костер. Руслан заметил, как давно запертые в нем чувства хотят хлынуть наружу. Он почувствовал хватку на затылке, а сразу после неловко сглотнул — слишком деликатные движения, будто тот боялся, что он исчезнет в любую секунду. Даня перемешивал губы Руслана своим языком, наслаждаясь чужим вкусом, судорожным дыханием, устаканить которое Руслан так и не успел. Пробежавшись рукой по спине, обтянутой футболкой, и ощущая, как забытые эмоции начинают возвращаться, он притянул его ближе, стараясь наверстать упущенное и выразить свою тоску по близости. Руслан понимает всё без слов — сам тем же страдает, даже если никак не показывает. Он зарывается в рыжие волосы, шумно выдыхая через нос, когда чужой язык скользит по небу. — Знал, что здесь секс за фитнес считают? — внезапно отстранившись и часто дыша, спрашивает Даня, лукаво улыбаясь. Руслан пытается сдержать смех. Он устал от напряжения, но ему не позволяют даже пошевелиться. Даня это замечает, но не реагирует, лишь странно смотрит. — А я пиздец спортсмен, кстати, — закатывая, отвечает Руслан. — И выглядишь соответствующе! — глупо моргая два раза, шепчет Кашин. Он ничего не отвечает, многозначительно поднимая бровь, вздыхая тяжело, и, даже если и стоит в нескольких сантиметрах от чужого лица, позволяет показаться неуверенности в глазах. Он почти год избегал интимной близости и считает, что оправданные основания у него есть. Как минимум то, что произошло больше десяти лет назад, все еще всплывает в голове и снится в реальном времени — даже если нечасто. Их ночь когда-то давно у Руслана в хрущевке — странное обстоятельство, момент слабости, отчаяние или что-то более глубокое, о чем Руслан думать совершенно не хочет. Желание сбежать от всего, что как-то напоминает о его ошибках с самым, мать его, главным проебом молодости, — плохая затея изначально. Но Руслан знает, какие процессы возникают при виде Дани; знает, в каком закулисье мозга это происходит, и, к своему несчастью, знает, каким словом называют данные химические реакции. Но есть более легкие и невинные факторы, почему Руслан не хочет повышать их «новые» отношения в этой придуманной системе. Мэрилл посоветовала считать, что весь текст стерт, а история начинается заново. С новыми персонажами, описаниями и все остальное на псевдоумном языке испанских психологов, убивающих своих мужей и детей. И он старается прислушиваться. Но не в настоящем времени. Потому что, кусая губы, он коротко кивает Дане, эмоции которого после этого менялись быстрее скорости падающего метеорита. От заинтересованности до удивления и недоверия прошло, возможно, меньше трех секунд. — Ты… — Только что согласился, да, — уже по привычке договаривая за ним, прыскает Руслан. Выкручиваясь из захвата, он выпрямляется и, совсем немного приподнимая уголки губ, смотрит на Даню, до сих пор не понимающего, что делать дальше. — Акция не длится долго. Время идет. — Это самое странное, что я слышал в контексте секса, — саркастично поднимая светлую бровь, говорит Даня, наблюдая за Русланом сверху вниз, и когда видит, что тот заносит руку для удара, быстро перехватывает оба запястья, встает и ехидно говорит: — Штраф за оплеуху — пятьсот евро. Ты сам выбрал Германию. И, не давая ответить, прижимает к себе и напористо целует, громко шипя, стоит татуированным пальцам оказаться на шее, больно щипая кожу. Сначала это были нежные прикосновения губ, но постепенно их поцелуй становился всё более жадным: ловкие руки, что незаметно переместились с талии под футболку, заставили рвано выдохнуть и следовать за их хозяином в неизвестное, но предсказуемое направление. В спальне атмосфера ощущалась совершенно по-другому. Окрашенные в мягкие оттенки серого и бежевого цвета стены контрастировали с черным интерьером кухни. Много на такую реакцию повлияло и то, что Руслан проводил в этой комнате все свободное время. Возможно, поэтому он почувствовал то успокоение, когда его толкнули на большую кровать, когда-то застеленную белоснежным постельным бельем, а голова ударилась о изголовье с красивой замысловатой резьбой. Он повернул голову вбок, давая Дане больше места для терзания линии челюсти, и закусил губу, в шаге от того, чтобы в голос засмеяться: рядом стоит прикроватная тумбочка, на которой стоит разная косметика, которую Даня щедро покупает дочери из-за красивых баночек, стопка любимых книг и недавно сделанная совместная фотография, на которой Даня довольно уплетает местную шаурму, а Руслан стоит позади с кошкой в руках. Повезло, что фотографировала Камила, думает он, шумно вздыхая, когда чужие зубы оказываются на кадыке, сжимая кожу. У Дани будто пропали все тормоза. Он не может прекратить терзать желаемую кожу зубами, сжимать её в ладонях и даже невесомо щекотать. Всё, что он делает, смотря на Руслана, будто зеркально отражается на нем, и ощутимое возбуждение шпарит, отдавая сигнал в ту часть мозга, которая давным-давно забыла о своем предназначении. Он тяжело дышит в чужое ухо, проезжаясь языком по холодному металлу в мочке. Даня до сих пор не сможет описать, что почувствовал, когда на свой день рождения проснулся, по привычке пошел заваривать кофе, а там сидел одетый Руслан со сверкающими на солнце, мать его, сережками. И красной коробочкой с красивым браслетом, но в тот момент для Дани больше веса имела покрасневшая кожа и украшения в ней. И, естественно, Руслан в своей манере поздравил его с приближающейся смертью в муках Альцгеймера и деменции. И оставил загадкой такой неожиданный апгрейд, объясняя это какой-то фразой из далекого детства. Такая память к незначительным деталям определенно играла для Дани в две стороны, но тогда он был приятно удивлен, не способный себя отцепить от разглядывания серебра в носу и ухе. И, наверно, замечание про Альцгеймер было верным, ведь он не в состоянии вспомнить, когда говорил Руслану что-то подобное, но не противился, с обожанием целуя обе сережки в совершенно спонтанные моменты и лыбясь во все зубы на цоканье рядом. Точно такое же, какое он слышит сейчас, стоит рукам оказаться на бедрах и ухватиться за домашние штаны. Даня поднимает бровь, не понимая, к чему звук, и Руслан в ответ не язвит, не отвечает фразой из «Шесть кадров» или другой ереси: задумчиво смотрит в светлые глаза, сводя брови к переносице. — Пообещай, что не обидишься, — после, по ощущениям, часа напряженных переглядок, кротко говорит он, закидывая длинные руки на чужие плечи. Когда Даня открывает рот, чтобы задать закономерный вопрос, Руслан озорно улыбается, подмигивая. — Обещаешь? — Обещаю? — осторожно сказал Даня, не представляя, что может скрываться под тканью клетчатых штанов. Когда Руслан кивает и ёрзает бёдрами, Кашин решается и с настороженной медлительностью стягивает одежду с парня, переключая взгляд с чёрных глаз на бледную кожу, недоуменно щурясь. А когда нужный участок освободился и стал виден им двоим, он замер, ошарашенно смотря на то, что от него скрывали предосудительное количество времени. Руки, сжатые на ткани, быстро вспомнили, чем занимались, и стянули тряпку, выкидывая за спину, но глаза были намертво прикованы к ебаной татуировке. — Это… — он сглатывает, чувствуя, как першит горло. — Это мои? Руслан весело хохочет, кажется, позабыв, что лежит без штанов под нависающим Даней. — Думаешь, я где-то смог откопать псину вроде тебя? Но Даня не слушает его, прикованный к чернильному рисунку. Шрам от укуса Дани почти не заметен. Чернила точно обвели все детали зубов, а отпечатки выглядят реалистично и красиво, отвлекая внимание от глубокой рельефной отметины, оставленной Даней несколько лет назад. Каждый зуб чётко прорисован, создавая ощущение, что прикосновение клыков к коже совсем не дело рук мастера. Отпечатки выглядят так, словно только что челюсть разжалась над укушенной кожей. Странная волна удовольствия и неудовлетворения смешалась в голове, пока он заинтересованно разглядывал каждую видимую точку. Сердце пропускало четвертый удар, а пальцы приятно закололо, отдавая импульс возбуждения в желудок, который давно так не скручивало только от увиденного. Когда он перевел взгляд на Руслана, увидел донельзя довольное лицо и расплывающуюся усмешку на обветренных губах. Мудак. Даня резко нагнулся над татуировкой, сначала аккуратно целуя ее, а после сразу кусая, точно попадая зубами в черные контуры. Резкий вздох и крепкая хватка в волосах заставила улыбнуться и, отстраняясь, коротко чмокнуть самый острый клык. — По мне, наверно, не видно, но я пиздец недоволен, — шепчет он, целуя и с интересом наблюдая, как по коже пробегают мурашки. Вторая рука начала массировать бедро, пока глаза намертво прикованы к узору. Он не мог объяснить, почему испытал такой спектр эмоций, но был невероятно тронут поступком Руслана. — Учту, — прерывисто дыша, сказал Тушенцов, прикрыв глаза. — В России набил. Коля. — И ты скрывал больше ебаного года?! — наигранно пыхтя, спрашивает Даня. Но ответа не дожидается, снова целуя татуировку, удовлетворенно слушая вздохи выше. Руслан не понял, в какой момент Дане так сильно стала нравиться вбитая под кожу краска, но спрашивать не решился. Кожу покалывало от возбуждения, тело словно пробирало электрическим толчком, вызывающим волну наслаждения. Его дыхание участилось, сердце забилось быстрее, а тело налилось свинцом, не менее. Он жадно впитывал каждую секунду ощущений, жалея, что отказывался от прикосновений. Точно сказать, скучал он по этому или нет, сказать трудно; Руслану вообще трудно думать складно, когда на него смотрят столь вызывающе. Внезапно Даня отстраняется, подозрительно разглядывая его сверху вниз. Потом оглядывается, быстро щурится, и его губы быстро складываются в ухмылку. — Что? — спрашивает Руслан, озадачено пытаясь уловить связь всех действий. Даня говорит, кажется, насвистывая. — Мне с тебя самому футболку снять? — Если надеешься на проколотые соски, то, боюсь разочаровать, но нет, — фыркает Руслан, но приподнимается и стягивает с себя ненужную вещицу, кидая ее к штанам. Но стоило Дане посмотреть на него, почти полностью обнаженным, его тело напряглось от ожидания, а воображение рисовало в голове непроизвольно худшие сценарии. Сердце учащенно забилось, а ладошки вспотели, когда он пытался совладать с эмоциями. Охватившее внезапно чувство тревожного испуга при мысли о близости с Даней томительно разъедало что-то внутри, пока он старался не показывать виду. Руслан несколько раз пожалел, что они не выпили и глотка спиртного — даже если обоим строго-настрого запрещено. Руслан не заметил, в какой момент Даня, закусив губу, приблизился, обнимая за плечи, гладя по спине и шее и горячо выдыхая в щеку. Говорить что-либо бессмысленно — как сказала Мэрилл, — и он не нашел ничего лучше, чем подарить больше, казалось, таких лишних касаний. Резко пронзившее чувство вины больно пульсировало в районе груди, выжигая там всё, за что он еще получит в будущем. Его растерянность Руслан наверняка слышит по пульсу, сердцебиению и переливающейся внутри крови — каким именно образом, Даня не знает, но почему-то уверен в чужом образовании и смышленности. — Даже если проблема в этом, всё равно напомню: я рядом, — прошептал он в ухо, сдерживая себя, чтобы не поцеловать красивый гвоздик с камешком. Сказать, что Руслан слышит его, нельзя — получится сомнительное утверждение. Но вскоре он кладет голову на данино плечо и, часто дыша, обнимает в ответ. Легкая улыбка, появившаяся на веснушчатом лице, ярче любого созвездия. — Разденься тоже, — бормочет Руслан более-менее ровным голосом. Заканчивать на пол пути желания не было. Даня кивает и, совсем немного отстраняясь, снимает с себя домашнюю футболку и шорты, выкидывая их в уже полноценную стопку одежды на полу. Приблизившись к Руслану, Даня аккуратно целует его, фыркая, когда чувствует болезненную хватку на плечах. Он гладит его грудь, проводит рукой по соскам, проверяя, есть ли в них проколы, и не слишком расстраивается, не обнаружив там украшений. Медленно спускается ниже, легонько щипает кожу, вслушиваясь в недовольное мычание, а после в приглушенный стон и громкое шмыганье, стоит руке накрыть возбужденный член. Руслан ерзает на месте, приподнимаясь, чтобы получить больше стимуляции, и Даня уже открыто улыбается в поцелуй, злобно шипя, когда Руслан кусает его губы до струйки крови. Даня залезает пальцем под его боксеры, цепляясь за резинку и стягивая их, кидая вслед остальным вещам. Руслан не отпускает его губы, зажмурив глаза, продолжая шумно дышать и ощущать духоту вокруг всем телом. Капля пота, катящаяся со лба, успешно упала, стоило Дане надавить на грудь и пригвоздить его к мягкому матрасу. Руслан отдаленно слышит странный щелчок, копошения, ловко подсованную под него подушку и то, как холодные влажные пальцы раздвигают ягодицы. — Ты, — он прокашливается, восстанавливая дыхание после внезапного всплеска адреналина. Смотреть на замершего Даню не решается, поэтому, полуприкрыв глаза, рассматривает белый натяжной потолок и встроенные в него лампы. — Ты чем их смазал? И как бы Даня не хотел пошутить что-то мерзкое, он спокойно говорит: — Этим, — он кивает в сторону баночки какого-то геля с алоэ вера на упаковке. — Слышал, что не навредит. Руслан ничего не отвечает, призывно раздвигая ноги. Даня улыбается, чмокает его в клычок на ноге и возвращает пальцы к ложбинке между ягодиц, медленно просовывая один, внимательно смотря за каждым дергающимся желваком на лице Руслана. Его челюсть напряженно сжалась, а все тело буквально пахло скованностью. А в следующую секунду наслаждается удивленным вздохом и распахнутыми глазами. Даня еще раз целует головку, мыча на крепкую хватку в волосах. Он наклоняется и, облизывая губы, обхватывает ими член, поддаваясь движению рук сверху. Смыкает пальцы у основания, помогая ими себе, и скользит вверх, языком очерчивая все вздутые венки, наслаждаясь хриплыми вздохами сверху. — С-сука, — шепчет Руслан, неумышленно намереваясь вырвать клок рыжих волос. В спальне стало жарче в разы, а вокруг будто потемнело. Приторный запах геля летает под носом, и он жадно вдыхает его, даже если с юности не любил это растение. Вторая рука зарылась в простынях, сжимая ткань до побеления в костяшках. Стоит Дане остановиться на головке, широко мазнуть по ней языком и сразу после обхватить губами, Руслан не выдерживает и совсем тихо стонет. Даня увереннее вводит палец, сразу подставляя второй, аккуратно просовывая. Руслан жмурится, застыв между болью и растекающимся по телу удовольствием. Он непроизвольно ерзает бедрами, насаживаясь на пальцы самостоятельно, пока Даня, снова обхватив во рту головку, кружил над уретрой, надавливая на нее языком и выбивая пару удивленных вздохов. Чувствует, что бедра под ним напрягаются сильнее, а цепкая хватка в волосах стала практически стальной, он прокручивает пальцами и мягко улыбается, стоит полустону-полувздоху вырваться из Руслана. Поворачивает ими еще раз, слушая судорожные маты. — Я-я сейчас, — он не договаривает, содрогаясь, стоит Дане отстраниться от члена, дыханием лаская щеку. Руслан приоткрывает глаза, недовольно хмуря брови; он старается двинуть бедрами, чтобы пальцы попали по приятной точке, но и их вынимают, ехидно наблюдая за растерянностью, выливающуюся в злость на его лице. — Нахуя?! — Тебе почти тридцать, — подмигнув, сказал Даня. Он чмокает его припухшими губами, хватая за лодыжку и поднимая, еще раз прижимаясь к татуировке губами. Даня заранее видит то, как заставляет Руслана снимать все, что прикрывает скрытый шрам, и совершенно спонтанно целует ее. Или кусает. Вытирая плечом пот со лба, Даня одним рывком притянул Руслана ближе, заставив неприятно проскользить по простыням, и, обхватив свой смазанный член у основания, прошептал: — Скажешь, если больно? — Давай уже, — закатывая глаза, бубнит Руслан. Даня улыбнулся сарказму в голосе, легонько поцеловал яремную впадинку и слабо толкнул. Руслан прогнулся в пояснице и, как утопающий, вцепился в чужие плечи, поджимая пальцы на ногах. Он неловко приподнял бедра, самостоятельно насаживаясь, чтобы побыстрее пережить тянущую боль. Двигаться тяжело: Даня часто дышит; его словно током прошибло от приятного давления вокруг члена и появляющихся на спине царапин. Не выдерживая и резко толкая до конца, он замечает, как Руслан ошалело дернулся на кровати, резко распахнув глаза. Тело словно пронзило сотнями иголок, и сладкая волна удовольствия прокатилась по нему, накрывая с головой. Даня сразу понял, что от него требуется. Он повторил движение, возбуждаясь сильнее при виде дрожащих ног Руслана и его тихого голоса. — Я скучал, — бормочет Даня, наклоняясь над ним. Мысль о том, что он стал слишком сентиментальным, исчезла сразу же, как только появилась. Её место заняли ощущения, которые вызывал парень, лежащий под ним. Руслан не видит и не слышит: в сознание прорывается только приятное покалывание по всему телу и дрожь в конечностях, когда Даня попадает в нужное место. Комната потемнела на пару тонов, наполняясь приглушенными стонами-вздохами, редкими звуками шлепков и тихими скрипами. Даня чувствуется повсюду. Его ладони гладят бедра, приподнимая их для лучшего угла, переползают к груди и рукам, щипая бледную кожу; он наклонялся и целовал ключицы, веки, щеки и губы, покусывал шею и почти мурчал, двигаясь в такт вздохам снизу. Взлохмаченный и разнеженный Руслан под ним грел взгляд, заставляя тонуть в тепле от осознания, что он все еще с ним; здесь, рядом. Дане хочется часто-часто говорить ему чертово «спасибо», просто потому, что появился тогда в деревне и наткнулся на Камилу, избил его, а после вместе обливал керосином старое дерево. Даня любит и знает, что это взаимно. Ведь не только в сексе проявляется эта мешанина гормонов? Он помнит, как Руслан предложил ему Германию и как вместе ходил с Камилой на плечах по магазинам, выбирая одежду для переезда; Даня точно может сказать, что, пока они летели в самолете, Тушенцов очень хотел спать, но упрямо сжимал его руку, зная про страх высоты. А его рассказы? Улыбка всегда появляется на губах, стоит Руслану плюхнуться неподалеку и начать пересказывать сюжет книги, сериала или игры. Разве то, что он встает на полчаса раньше, чтобы приготовить еду на всех, заведомо догадываясь, что от Дани можно ожидать только сгоревшую яичницу или доставщика пиццы. Это ли не основные пункты, собирающие слово, которого так боятся подростки? — Сейчас… — вдруг Руслан тихо простанывает «блять», набирает полную грудь воздуха и продолжает говорить, смотря ровно в светлые глаза. — Сейчас не то… Сука! Он жмурится, рвано выдыхая от особенно сильного толчка. Даня лукаво смотрит на него, наклоняется и целует в лоб, смакуя ощущение дрожащих ног и ёрзающих бёдер, которые стараются насадиться глубже. — Лучше бы в любви признался, — шумно выдыхая через нос, фыркает Даня, вбиваясь быстрее и обхватывая пальцами член Руслана, размазывая предэякулят по головке и двигая рукой в такт толчкам. Руслан судорожно дышит, сильнее замком скрепляя руки за чужими плечами, оставляя красные полосочки на бледной коже. Он двигает бедрами, выгибается в пояснице и вскоре с задыхающимся стоном кончает себе на живот, дрожащей рукой находя Данину ладонь и сжимая ее в своей. Кашину не понадобилось много времени, чтобы следом, резко врезаясь в трепещущее тело, излиться внутрь, издав низкий стон и падая на Руслана сверху. Сердца, будто синхронизировавшись, стучат в одинаково бешенном ритме. Руслан сталкивает Даню с себя, на обиженное мычание бубня что-то неразборчивое себе под нос. Кашин сдаваться не собирается и притягивает его к себе, почти мурча, вжимаясь щекой в чужое плечо и чувствуя на спине горячие ладони. Руслан смотрит в потолок, успокаиваясь под влиянием рук, гладящих по спине, и прикрывает глаза, готовый уснуть. Внутри Дани разливается блаженство и умиротворение. Он осознаёт, что совершил множество ошибок в своей жизни, и понимает, что расплата за них была не такой суровой, как могла бы быть при других обстоятельствах. Но он искренне благодарен судьбе за то, что она сжалилась над ним — или ослабила бдительность перед настоящим наказанием, — позволяя ему наслаждаться жизнью с людьми, без которых всё это казалось бы ненужным и бесполезным. — Мавка, ты ничего не видела, — вдруг, щурясь, как бы «по секрету», говорит Даня кошке, умывающейся на полке с книгами. Животное в ответ прекратило облизывать лапу и с высунутым языком посмотрела на парней, кажется, приподнимая невидимую бровь и пару раз согласно кивая. Руслан хрипло рассмеялся и сел на край кровати. Кашин сзади почти поедал взглядом, как никак рад виду перед собой: спина, усыпанная родинками, напряжённые руки и лохматая копна тёмных волос, из которой смешно торчала непослушная прядь, делали его таким домашним, что он, не сдержался и придвинулся ближе, обнимая со спины и кладя подбородок ему на плечо. Даня довольно хмыкнул, когда почувствовал, что тело Руслана расслабилось. — Я первый в душ, — бормочет Тушенцов, оборачиваясь и целуя в кончик носа. Даня смешно морщится от неожиданности и, сильнее прижимая к себе, в самое ухо говорит: — Вместе.

***

— Теперь мы точно похожи на стереотипных геев из дешёвых европейских мелодрам, — с полотенцем на бедрах и голове говорит Даня, плюхаясь рядом. Руслан закатил глаза и легко пнул его. — На меня не наговаривай. — Ах да, ты же серьёзный, брутальный грузин, который не тискает кошку каждый день и не пьёт сладкий чай, как я мог забыть, — шмыгая носом и готовый к атаке, весело говорит Даня, махая головой из стороны в сторону. Полотенце спадает с головы, и рыжие волосы, которые из-за воды стали на пару тонов темнее, забавно прыгали. — Завали. И Даня повиновался. Смотрел, как ребенок на самую любимую сладость, которую мама разрешает съесть лишь раз в год, и улыбался самой сияющей улыбкой во всей, кажется, вселенной. Руслан долго тупил, рассматривая веснушки на щеках и беспорядок на голове. А потом выдохнул, крепко обнял его за шею и притянул к себе, целуя губы и ощущая, как на них расплывается улыбка. Отстранившись, Руслан некоторое время мутными глазами наблюдал за движениями Дани, рука которого переползла к темным волосам, зарываясь в ним пятерней и массируя кожу, призывая мурашки оккупировать все тело. — А теперь пиздуй лоток убирать, — не зная, что сказать, выпаливает он первое пришедшее на ум. — Дешево ты свои услуги оцениваешь, Русь, — ехидно хохотнул Даня, перемещая руку на шею, оглаживая рисунок мышки. Руслан недоуменно фыркнул. — Утром Камилу отводишь? — Только если меня разбудят приятным способом, — двусмысленно поднимая брови, бормочет Даня. — Подушкой по ебалу, — ответил Руслан, прекрасно зная, что завтра поднимется на двадцать минут раньше обычного, чтобы взять в руки гитару, протереть от пыли и, не обращая внимания на бешено стучащее сердце, сядет рядом с Даней и будет тихо брынчать знакомые мелодии. В садик пошли втроем.