143

— Человек навсегда прикован к прошлому: как бы далеко и быстро он ни бежал — цепь бежит вместе с ним

— Фридрих Ницше

Летний ветерок обдувает кожу, расслабляя напряженные желваки. Солнце надоедливо светит в глаза, жарит макушку и шею, горячим дыханием преследуя его за спиной. Проезжающие мимо машины остаются эхом звучать в голове, пока он широкими шагами обходит очередную улочку в надежде сократить путь. Ему нужно добраться быстрее до этой дрянной точки на карте, но его знания в Питере ухудшались с каждым годом проживания. Закономерный вопрос: почему же ты, дурак, если надо максимально ускориться, не закажешь такси? Всё до дотошного просто. Он не может сосредоточиться ни на чём, кроме дороги перед собой. Его внимание поглощено плавящей жарой, душным воздухом, лаем бездомных собак, которые стаей собрались у склада мясного магазина. Но самое главное — он не может перестать думать о своей цели. Привычная одежда на нем прилипала к телу, татуировки на руках вот-вот и начинали бы источать чернила вместе с потом. Психосоматика это или температура взаправду свыше сорока градусов — он не знает. Знает, что идти ему еще долго, а сердце бешено стучит внутри, всю кровь переливая к ушам, создавая невыносимый противный гул. Изменения в оболочке сосудов мозга он ощущает в реальном времени: пульсация становится болезненной, воспаление троичного нерва обострилось, рельефом показываясь чуть выше светлой брови. Завидев издали неприглядную девятиэтажную свечку, Даня выдыхает, останавливаясь на пару секунд, облокачиваясь о кирпичную стену, переводя дыхание. Жмурится до побеления в глазах, сжимает кулаки, чувствуя, как полумесяцы отпечатком остаются в коже покрасневшими линиями, и делает оставшиеся шаги до злополучного кабинета. Уловив аромат сладкой выпечки из пекарни в паре метрах от него, желудок неприятно скрутило, а засохшая слизистая рта наполняется слюной, напоминая о потребностях обычного человека. Он смахивает эту мысль, продолжая ватной походкой идти вперед, блаженно вздыхая, когда подъезд обволакивает тело прохладным воздухом. Даня спускается на закрытый цокольный этаж, щурясь от резкого контраста яркой улицы и мрачной темноты подвального помещения. Писки и бег маленьких лапок по грязному кафельному полу он игнорирует, как и мерцающую вдалеке ярким светом лампочку, уверенней идя вдоль длинного коридора к предпоследней белой двери без надписей и других опознавательных знаков. Без стука Даня врывается в кабинет, сначала удовлетворенно вздыхая холодному воздуху из кондиционера. Вот, оказывается, чьи это внешние вентиляторы, буквально стоящие на траве, проносится в голове. Осматриваясь, он видит огромное помещение с низкими потолками, множеством встроенных в него ламп, ослепительно резко освещающих все в округе. Но разглядывать долго Даня не собирался — он здесь не для оценки с последующим вручением за самую красивую деталь интерьера. К нему спиной сидит мужчина в белом халате, длинными черными волосами и массивной спиной. Оборачиваясь на вошедшего, человек, до этого что-то усердно записывающий, ошарашенно отпускает ручку из рук, и та падает, в тишине характерным звуком стуча в ушах. Бледное лицо стало совсем белым, а голубые глаза потемнели в секунду, дополняя открытый рот и вздернутые брови определенной эмоцией. Даня недоуменно смотрит на него, ожидая, пока тот скроет дрожащие пальцы и сможет собраться и сказать то, на что его связки сейчас впитывали в себя воду. — Кашин Данила Владимирович? — загнанным голосом спрашивает мужчина. Даня положительно кивает, складывая руки на груди и закусывая губу. — Мы можем пройти в соседний кабинет? Там вам всё объяснят. — Ведите. Мужчина еще раз судорожно вздохнул, приглашающим жестом подзывая его идти за ним. Когда локация со светлого приемного отделения сменилась на мрачную небольшую комнату без окон, Даня понял, почему реакция того мужчины показалась ему странной. Она полностью оправдывала произошедшее. На некогда белой кушетке лежала молодая девушка с открытыми кофейными глазами, приоткрытым ртом и белокаменным лицом. Сорочка с узорами полностью пропиталась кровью, как и пеленка под ней, захватившая настолько большое количество жидкости, что пачкала пол размеренными каплями, создавая небольшую лужу. Оголенный живот поперечно вспорот, открывая вид на внутренности девушки. Ее волосы потными сосульками падали на плечи, темными волнами дополняя всю белоснежную картину. Запах спирта и железа мерзким шлейфом попадал в ноздри, заставляя двоих мужчин морщиться. — Тромбоэмболия легочной артерии: оторвавшийся тромб закупорил легочную артерию, что стало причиной летального исхода, — тихо сказал мужчина в халате, поправляя волосы неаккуратно улегшиеся на плечах. Даня замер в оцепенении и смотрел на безжизненное тело девушки, из которой все еще вытекала кровь. Рассеченная кожа живота ослабела вместе с мышцами, раскрывая вид на органы все краше и больше, всеми сопутствующими оттенками впечатываясь в память. Темные волнистые волосы красиво свисали, своей длиной почти доставая до капель крови на полу. Бледная кожа выглядела сухой и черствой, хоть Даня и знает, что это не так. Неверящим взглядом он поворачивается в сторону мужчины и хриплым голосом начинает говорить. — Я заплатил почти полмиллиона… — стоящий рядом от неожиданности вздрагивает, трудно сглатывая слюну. В глаза смотреть не осмеливается, останавливаясь взглядом на дорогой цепочке, слегка переливающейся от тусклого света с соседнего кабинета. Когда его схватили за волосы и сильно потянули, врач жмурит глаза и шипит от боли. — В глаза мне смотри, ублюдок, — голос постепенно с твердого переходит в более эмоциональный спектр, из всех возможных выбирая ярость. — Кто ее оперировал? Где она? — Рауль, ее получилось спасти! — кричит совсем рядом женский голос. — Анна, — осипшим тоном произносит упомянутый, не прерывая зрительного контакта со светлыми глазами. — Анна, милая, советую бежать. Даня сжал челюсть до скрипа, резким движением руки наматывая длинные волосы на кулак, швыряя мужчину на пол. Рауль болезненно стонет, крича что-то на неизвестном Кашину языке. Оборачиваясь, он замечает испуганную женщину в розовом медицинском халате. В ее руках был крошечный сверток, который она бережно прижала к груди. Не помня себя, женщина поворачивает к Дане кокон из пледов и полотенец, давая посмотреть на маленькое личико ребенка. Как только черные глазки младенца приоткрылись, а ротик раскрылся для зевка, скопившаяся влага в глазах наконец прорвалась наружу маленькой струйкой, катясь вниз по щеке. — Девочка, — шепотом говорит женщина, улыбаясь ребенку. — Три сто. Здоровая.

***

Заканчивается посадка на рейс Санкт-Петербург Новосибирск. Опаздывающие пассажиры, пожалуйста, немедленно пройдите на посадку выход A-03.

Кто бы когда сказал Руслану, что он будет в числе этих опаздывающих пассажиров, с учетом его вечной собранности и пунктуальности, которыми он так любил кичиться перед мамой, вечно тревожащейся из-за нужной косметички и вопросами, как перелить шампунь в флакончики, дабы не забрали. Но сегодня что-то явно пошло не так, и хоть он «человек науки», как любил выражаться препод по клинической аллергологии и иммунологии, но подозревает, что во всем виновата луна не в той фазе. Или ее цвет. На что там обращают внимания все астрологи, составляя прогнозы для разных знаков зодиака? Запыхавшись, он подбежал к стойке регистрации, где уже выстроилась длинная очередь. Руслан встал в ее конец, надеясь, что удача все же окажется на его стороне. Минуты тянулись бесконечно, а очередь двигалась со скоростью улитки. Когда наконец подошла его очередь, он протянул свой паспорт и посадочный талон. К счастью, регистрация еще не была закрыта. Руслан быстро прошел через контроль безопасности и бросился к выходу на посадку. Он бежал, не замечая ничего вокруг, и думал только о том, как успеть на самолет. У выхода он увидел, что самолет уже готов к взлету. Подбежал к трапу и, показывая свой посадочный талон бортпроводницам, он садится на кресло у окна и облегченно вздыхает. В голове пробегает мысль, что хорошо быть самостоятельным в покупке билетов и бронировке мест. Иначе, думает он, сидел бы он сейчас или с паникующей матерью, или по левое плечо со стариком, решившим посередине полета снять обувь, оголяя запах грязных носков, а по правое — с матерью кричащего грудничка. Но он сейчас сидит у окна абсолютно один, второе место выкупив для своего рюкзака. Не сказать, что зарплата анестезиолога настолько большая, но хорошие рекомендации и впоследствии частная клиника дают свою копейку. Руслан, можно сказать, выиграл в лотерею, проходя практику далеких пять лет назад в клинике Геннадьевича. Мужик под конец жизни настолько сошел с ума, пугаясь каждого шороха и дергаясь от вида крови, что рассказывал о его подвигах на месте работы, ответственности и других нужных качествах, когда он выпустился с университета. Как оказалось, даже такой маленький жест бывшего профессионала медицинских наук и нынешнего владельца маленькой государственной клиники может помочь при устройстве на работу. Руслан до сих пор не знает мотивов старика, но не жалуется, благодарный такой помощи. Он даже помогал в захоронении мужика — все-таки, остался он совсем без родственников под старость. Телефон в кармане завибрировал. Воровато осматриваясь, Руслан достает свой старенький айфон, вглядываясь в пришедшее от мамы сообщение. Неслышно фыркнув, он закатывает глаза. Большое сообщение, чуть ли не с молитвой на благополучие в полете и восемь коротких вопросов вроде: «Где ты?», «Уже летишь?», «Адрес помнишь?». Быстро отчитавшись, он кладет устройство обратно, откидываясь на мягкую спинку кресла и поворачивая голову к иллюминатору, прикрывая глаза. После того как Руслан рассказал маме больше подробностей своей жизни, она стала относиться к нему как к фарфоровой куколке, которой можно с легкостью летнего ветра разложить голову одним касанием. Раньше она никогда не писала ему так много, просто из-за того, что он летит в деревню. Раньше шестнадцатилетнего ребенка без такой экспрессии отправляла, сейчас за двадцатисемилетним приглядывает, как за школьником. Но справедливости ради, после его «исповеди» она стала чуточку внимательнее относиться к нему и более лояльно относиться к его походам по психиатрам и неврологам. Наверняка и отправлять в деревню сына она не хотела — больше тут повлияло желание Руслана после известия о смерти дедушки. Мама-то ездила к нему, хоронила, но сейчас, просто упомянув, что за могилой некому ухаживать, она ввела ему какую-то инъекцию с чувством вины за то, что из-за событий десятилетней давности уже взрослый состоявшийся человек не может приехать в обычную деревеньку, на место захоронения бабушки и дедушки. Первая умерла лет так семь назад, и Руслан, одержимый идеей никогда не появляться в том доме, из принципа не ездил туда. Какая-то детская обида играла в нем: почему бабушка не почувствовала, не пришла и не предотвратила все то, что произошло? Сейчас за эти мысли стыдно, но долгое время они светились яркими цветами при любом упоминании женщины. Дедушка умер недавно, не справившись с опухолью. Та, как думает Руслан, гоготала, узнав, что организм, в котором она разрастается, поражая другие участки и отравляя иммунитет, решил лечиться отварами и чаем с молоком и медом. Из слов мамы, переданных ей соседями, тело старика было найдено в активном состоянии разложения, в ужасном состоянии, с гнилой дырой в ноге, отвратным запахом тухлого мяса, «пужало, господи!» и множеством летающих трупных мух над ним, делящих свой улов с крысами. Позже узналось, что трупу настал месяц на момент его обнаружения, а смерть наступила от пораженного левого легкого. Руслан отвлекается от этой мысли, переводя взгляд на телефон. Какое-то сомнение пожирало его, но он переборол себя и быстро набрал сообщение Даше, знающей — и, наверняка переживающей, — о том, что он уже в самолете. После ее переезда в Веймар они стали меньше общаться, за что он не раз упрекал и ругал девушку. Вот стоило ей влюбиться в мужика и, как Лиля из фильма съебать за границу без раздумий, оставляя его как того пацаненка дохлого? Он слегка фыркает от своего сравнения. Оно не совсем точное: Даша долго притиралась парню, и решила переехать по фанатичной, выдуманной ее головой причине — Тюрингию не бомбили, значит, все будет хорошо. По крайней мере так она объяснила этот бзик Руслану. — Я с ним точно буду цела, обещаю, — успокаивала Даша парня, рассказав о своем «папике» как прозвал его Руслан и о скорой смене гражданства. Тогда он недоверчиво посмотрел на нее, а Даша тепло засмеялась, обнимая его за плечи. — Да-да, у нас двоих все плохо с парнями, помню. Я буду первой, кто разрушит традицию. — Пошла нахуй. Я волнуюсь, — пробубнил он ей в макушку, вздыхая запах лавандового шампуня. — Это моя фишка, не воруй. — Но!.. — Я о тебе тоже, болванчик. Договоримся, что не наделаешь делов, пока я там? И Руслану оставалось только смиренно кивнуть, зажмуривая до боли глаза. Крепче обнять и долго не верить, что все это правда. Не хотелось принимать факт, что первый по важности человек в его жизни уезжает в блядскую Германию. Но вроде она счастлива и уже на полном серьезе рассказывает ему о свадьбе — даже присылала свадебные платья на оценку. У него тогда не хило сгорело — что, он, модельер, дизайнер, или, блять, женщина, чтобы оценивать наряды? Сейчас воспоминания отдаются теплотой и легкой улыбкой. Когда ответа не последовало через три минуты, он убрал телефон обратно в карман, ожидая заветных слов машинного голоса и взлета. Было бы неплохо Колю сюда затащить, думает Руслан. Тот хоть как бы раскрасил эту странную поездку. Он все еще не может объяснить, рад тому, что Коля угодил в наркушку, а выбравшись, продолжил бухать, рассказывая всем, что образование для слабых и его незаконченный пятый курс тому пример, умалчивая, что это не он отчислился, а вуз от греха подальше вышвырнул его, больно сжимая за кудрявые волосы. Это не отменяло факта, что Коля оставался творческим человеком, зарабатывая копейку какими-то криминальными или постыдными способами, стабильно раз в неделю приходя к Руслану в квартиру с бутылкой мартини. А кто он такой, если не человек, всеми руками «за» не спившегося друга в переулке с бомжами? Приходилось впускать бедолагу и слушать пьяный бред и раскладывая тому или на диване, или во второй спальне — смотря какой временной период. Мерзкий шлейф воспоминаний от старой квартиры слабым позывом пронесся мимо ноздрей, просачиваясь воспоминаниями в голову. Он поморщился, усаживаясь удобнее и наблюдая, как самолет начинает взлетать, а его уши закладывать. Внизу земля начинает быстро уменьшаться, превращаясь в крошечные домики, дороги и зеленые поля. Взлетная полоса проносится мимо, становясь все более узкой и короткой. По мере набора высоты пейзаж за окном преображается. Облака кажутся пуховыми подушками, которые плывут под самолетом. Города превращаются в крошечные макеты, а реки и озера напоминают блестящие ленты. Вдалеке можно разглядеть горные хребты, устремляющиеся к небу. Красиво. Вспоминать, что происходило в той хрущевке, не хотелось, поэтому он предпочел забыться в музыке и комфортной температуре, закрывая глаза и надеясь, что предстоящие четыре часа пройдут без происшествий. Если таковы будут, Руслан предпочел бы с летальным исходом. Он все-таки небогат настолько, чтобы выкупать места в купе, а ему ни много ни мало ехать шесть часов в запахе вареных яиц и симфонией беззубых бабушек. Спустя несколько часов самолет начал снижать высоту, сигнализируя о скором прибытии в Новосибирск. Он поморщился, почувствовав на своем плече руку бортпроводницы, милым голоском говоря ему пристегнуться. Выдохнув и размяв спину, насколько это возможно в данных условиях. Когда Руслан вышел из прибывшего самолета и вдохнул свежий сибирский воздух. Его путь лежал к железнодорожному вокзалу, и, поймав такси, он снова прикрывает глаза. На улице душно, джинсы и футболка явно не помогают уменьшить весь объем ультрафиолета, светящего на него. Вообще не помогают, учитывая их черный цвет. Противное чувство ностальгии снова берет верх, напоминая, как он в такую же жару ехал к бабушке в деревню, чтобы встретить… его. Он достает телефон, проходясь по пришедшим сообщениям. Быстро отправляет маме немногословный ответ. Даша заходила в сеть, прочитала и отправила только смайлик и картинку с котом. Он улыбнулся, быстро ища нужное фото, точно такая же картинка прилетает в ответ. Он листает свои чаты и заметил совместный снимок Давида и Ариши. Глаза сразу приобрели несвойственный добрый оттенок. Этих ребят он давно не видел. Хотел бы, безусловно, но он понятия не имеет, где они живут спустя шесть лет с их последней встречи. Но, насколько он знает, уехала парочка молодоженов в Нижний Тагил и живут там спокойно себе, работая во благо медицине. Приятные моменты пролетают в голове маленьким воробушком: даже вспомнил, как они волновались о нем, после внезапной его пропажи. Руслан чуть слышно усмехается. Да, тогда он взаправду исчез. Не появлялся дома, на работе и учебе все новогодние каникулы. Выбросил телефон и примерно столько же не спал на горизонтальной поверхности. Шлялся по городу без остановки, дошел до всех окраин области, а устав, вернулся к маме. До сих пор помнит то чувство сжимающегося сердца, адреналина и усталости; невыносимой вины за свои действия — за все свое существование. Он прикусывает губу, когда водитель внезапно мешает ему вязнуть в мазуте, спрашивая, можно ли закурить. Положительно мотнув головой, Руслан решает оставить это на плохие времена. В конце концов, он сейчас приедет в место своей молодости. В место, где она как началась, так и окончилась.

***

На удивление, шесть часов на твёрдой полке пролетели быстрее, чем он ожидал. Рядом с ним сидел только алкаш, мирно похрапывающий с бутылкой в руке, и парень лет девятнадцати, читающий всю дорогу. Никаких вам бабушек и запаха доширака на весь вагон. Выйдя на свежий воздух, мурашки непроизвольно оккупировали всю поверхность тела. Ничего не поменялось. Тот же фонтан, встречающий приветливыми брызгами, светящимися на свете солнца, тот же памятник основателю этой деревушки и тот же единственный магазин на ближайшие двадцать километров. Поменялась только табличка, где рядом с названием деревни было дописано: «пгт». Руслан фыркнул, заметив это. Получается, он не застал или революции, или местных депутатов, воровато меняющих знак. Дома здесь преимущественно одноэтажные, с небольшими палисадниками и аккуратными крылечками. Побеленные стены в сочетании с цветными оконными рамами и резными наличниками придавали им особый уют и очарование. Всего три улицы, неширокие, но благоустроенные на максимум для такого места: аккуратно выложенная тротуарная плитка и ровный асфальт создавали приятную атмосферу для прогулок. Но только на главной улице. Остальные же были как из любого видео с разоблачением российских чиновников, где американец на пару с мигрантом считают, сколько лунок в земле они найдут на квадратный метр. В центре поселка располагается небольшой сквер со скамейками и фонтаном, где вечерами собирается молодежь, чтобы пообщаться и отдохнуть. Магазинов было немного, но все необходимые товары можно было там приобрести. Небольшой продуктовый, аптека, хозяйственные и строительные магазины обеспечивали жителей поселка всем необходимым. Но он приехал сюда не оценивать здешнюю архитектуру. Вспоминая это, Руслан натягивает лямку рюкзака и отправляется в сторону кладбища. Знакомые улицы давят морально, гогоча все веселые воспоминания, связанные с определенным домом, местом — да даже камнем! Смотря на заброшенный домик у местного здания администрации, в мыслях сразу появляется образ, как он, будучи мальчишкой, разрисовывал стены всякими обзывательствами, писал придуманные номера с подписями «звонить сюда, дают за доллар» и множество похожей дребедени. Сердце кровью обливается, когда взору открывается вид на старенький ларёк, в который он без устали ходил чуть ли не каждый день, покупая читос с дюшесом и скелетонами, довольно шагая со своими покупками в бабушкин дом, чтобы кушать все сладости в одиночку и смеяться на замечания деда о настигающем его гастрите. Он слышит лай собаки и замирает вовсе. Старенький йорк тяфкал перед ним в обычной своей агрессивно-боязливой манере, активно виляя серым хвостиком и светя ошейником с почти смывшейся гравировкой «Сьюзи». — Привет, — говорит Руслан собаке, садясь на корточки. — Ты знатно постарела, подруга. Собака в ответ повышает писклявый голос еще на пару тонов и, не выдержав такой муки, кидается к нему, облизывая руки и чуть припрыгивая. — Всегда знал, что ты не такая уж и стерва, — смеется он, поглаживая Сьюзи по колтунам шерсти, закусывая губу при этом. Воспоминания сами лезут в голову. Лет в тринадцать, приехав сюда на летние каникулы, Даня притащил ему грязного мокрого щенка, прося что-то сделать с ним. Говорить ли, что Руслан хотел его убить? Нет, это и так понятно. Откуда он знает, как помочь маленькой собачке, которую, по словам Кашина, тот нашел на речке с завязанным камнем на шее. Руки дрожали у двоих тогда, но, переборов тревожность, они побежали в разнобой по всей деревне искать помощи у взрослых. И каково было их облегчение, когда старушка-отшельница, не выходящая из своего дома даже на сбор урожая, помогла им закутать собаку и вызвала ветеринара. Те полчаса, пока дядька ехал до них, прошли в напряженном молчании, прерываемом редкими вздохами и бормотанием старухи. После удачных и благоприятных прогнозов на жизнь собаки, они удивились очередной раз за день: женщина попросила оставить у нее щенка. И они согласились. Скрипя зубами и с пляшущими Ахеронами в глазах, но приняли такое решение в обмен на обещание сохранности песика и разрешения гулять с ним хотя бы раз в неделю. Руслан не может не улыбнуться, когда картинка в голове с промокшей до последней нити собачкой сменяется улыбкой пятнадцатилетнего рыжего паренька, светящегося от счастья каждый раз при виде Сьюзен. — Всё, дорогая, мне надо идти. Не хочешь же видеть слезы твоего спасителя? — шепчет он то ли собаке, то ли земле, на которую упорно смотрел, наклонив голову. Он поднимается с корточек, отряхивается и с самой горькой улыбкой прощается со Сьюзен, продолжая свой поход. Спустя не больше пяти минут ходьбы прямо он снова замирает. Церковь. Глаза прикованы к зданию намертво, тело оглушило сильной радиоактивной волной, распространяющейся, кажется, только на него одного. Множество моментов, проведенных в этом «святом» месте, сменяются одна за другой, не давая и шанса на побег. Принцип Талиона действует по всем свойственным ему параметрам, заставляя отдуваться за свои грехи повторными картинками в голове, которые он предпочел бы не вспоминать никогда. Игры в зомби, догонялки, первая сигарета, поцелуй. Руслан морщится от воспоминаний, метафорично харкая на это серое здание. Если не оно… Рука сама тянется к карману кофты, доставая пачку сигарет и зажигалку. Подкуривая, он сипло выдыхает, закрывая глаза. Да, не зря он взял с собой самый легальный антидепрессант из всех действующих. Когда голова кажется совсем тяжелой, Руслан продолжает бесполезно шагать прямо, облегченно выдыхая табачный дым при виде синего забора и виднеющегося баннера с правилами кладбища. Потрескавшиеся надгробия, обрамленные лозами дикого винограда и малины, молчаливо свидетельствовали о тех, кто лежал под ними. Мраморные ангелы, простершие свои поникшие крылья над могилами, казались скорбящими о потерянных душах. Искривленные тополя, как старые стражи, тянулись к небу, покачиваясь на ветру, будто причитая вместе с призраками прошлого. Кладбище окутывало атмосферой тишины и одиночества, и только шелест листьев и далекий крик ворон мешали насладиться наступающим спокойствием. Здесь царит покой, за исключением времени, когда ветер проносился по кладбищу, заставляя надгробия скрипеть, как кости недавно погребенных. Ощущение чего-то зловещего витало в воздухе, как будто сам воздух пропитан тоской и скорбью. Солнечные лучи пробиваются сквозь густые деревья, создавая пятна света и тени на заросших могилах. Статуи святых, изваянные из посеревшего от времени песчаника, смотрят пустыми глазами в пространство, меланхолично показывая свое безразличие. Кладбище напоминает застывшую во времени картину, отпечаток утраченных жизней. Донельзя мрачное и захватывающее место одновременно. Зная, где находится его фамилия, Руслан выкидывает бычок, направляясь в нужную сторону. Когда фотография бабушки начала виднеться издали, влага на глазах стала материальной, сколько бы он ни плакал внутри себя. Подходя ближе и уже отчетливо видя надгробие бабушки и дедушки, горло пересыхает, а руки желудок начинает скручивать. Апатичное чувство прострации обволакивает с макушки до пят, неприятно обжигая. Вина и стыд заставляют щеки покраснеть, а слезу скатиться по щеке, точно приземляясь на губы, позволяя хотя бы соленой каплей освежить рот. Когда в далеком прошлом ему сообщили о смерти бабушки, он был поглощен своей одержимой идеей никогда даже не думать о ее доме, не то, чтобы приехать навестить. А теперь стоять вот так перед надгробием усопшей, чувствовать присутствие недавно ушедшего деда, было невыносимо больно. Горячие слезы катились по щекам, орошая холодный гранит. Рядом возвышался холмик с траурным крестом и портретом деда. Он умер совсем недавно, не видя внука с десяток лет. И вот теперь, стоя перед их могилами, Руслан чувствовал, что своими предрассудками навсегда оставит тяжелый отпечаток. Он мог все исправить, но откладывал, тянул, надеялся, что еще успеет повидаться с родными. Теперь это было невозможно. Оставалось лишь обреченно стоять перед безмолвными надгробиями и проклинать себя за свой эгоизм и халатность. Страшное чувство оторванности от прошлого не покидало: он оказался недостойным даже гребаного ковра, на котором умирал его дед от рака. Смахивая очередную слезу, он закуривает еще одну сигарету, присаживаясь на лавочку у двух надгробий. Долго он просто смотрит вдаль немигающим взглядом, с шумом в ушах и пульсирующей височной веной. Делая особо сильную затяжку, до жженного горла и неприятного послевкусия, ноги сами встают и присаживаются между двух могил. Отрешенное выражение лица говорило само за себя. Но Руслан все равно сглатывает слюну, неприятно обжигающую глотку, и хрипящим голосом шепчет: — Извините. Я… Я чувствую себя свиньей, правда. Он судорожно тянется губами до фильтра в паре сантиметров от него, как писклявый детский голос заставляет вздернуться и чуть не закричать от страха, как какая-то школьница из американских сериалов. — Дядь? Руслан поворачивает голову в сторону голоса и замечает перед собой девочку, на вид лет пяти, с длинными каштановыми волосами, яркими россыпными веснушками, большими серыми глазами и, что он не мог не заметить, серым котенком в руках. Пищащим сильно и зажмурившим свои пучеглазые глазки. Шёрстка в большом беспорядке, а дыхание животного Руслан слышал даже на расстоянии пяти метров. Девочка уверенно подходит ближе, лучезарно улыбаясь неполным набором зубов. Когда она встала вплотную к ограждению, он заметил на ней красные кеды и даже близко не подходящее к ним платье. М-да, родители у неё, конечно, снисходительно-недальновидные придурки. И раз он их здесь не видит, значит, прав, или какую ещё характеристику ему прописать, если на часах уже за семь вечера, а ребёнок что-то забыл на кладбище, ещё и сам подходит к незнакомому человеку? Он устало хмурится, вытирая рукавом кофты слёзы. Вздыхает пару раз и выбрасывает бычок куда-то в сторону. — Что? — Вы не видели моего папу? — невинным голоском спрашивает девочка, поглаживая котёнка по пушистой голове. Её платье забавно мнётся от ветра, превращая его в жёлтый мешок картошки. — Было бы здорово, увидь я его, — вздыхает Руслан. Он последний раз смотрит на надгробия и выходит к ребёнку, бережно закрывая за собой калитку. Маме бы отчитаться, а то волнуется небось. — Где ты его последний раз видела? Девочка долго молчит, комично закусив губу, размышляя. Руслан на секунду задумывается о том, что глаза у неё донельзя знакомые, но отгоняет эту мысль, не желая сейчас занимать голову ненужными предположениями. Всё-таки он нашёл ребёнка на кладбище. Или ребёнок его нашёл? — А-а-а… Я не помню, — улыбаясь, говорит девочка. Она смотрит на него лучезарно сияющими серыми омутами, вынуждая Руслана отвести взгляд. Что-то цепляющее есть в этих глазах. Он хотел уже открыть рот, чтобы рассказать об их немедленном маршруте до участка, как она снова заговорила: — Я нашла ее, — слишком резкий мах головой в направлении котенка, — и побежала забирать. Представляете, она была в колючках вся! Мы с папой еле как самые большие оторвали! А потом она выпрыгнула у меня из рук, ну и я за ней… А потом папа пропал. И за что ему это? — Как тебя зовут? — потирая переносицу, спрашивает Руслан. — А вы добрый? — прищуриваясь, спрашивает девочка. А после шепчет почти неслышно: — Папа запрещает говорить имя плохим людям. «Хоть что-то твой папа дельное говорит», — проносится у него в голове. — Самый добрый. По мне не видно? — приподнимая брови, говорит Руслан. — Ну-у-у… Нет! Но я вам верю. Я Камила. Руслан фыркнул на протянутую руку, тем не менее пожал маленькую ладошку, улыбаясь светящимся глазам Камилы. — Я знаю неподалеку отличное место, где ловит связь. Пошли, как раз котенка твоего умоем. Камила радостно засмеялась, подбегая к нему и с важным видом шагая рядом. Руслан не мог перестать думать о том, что всё идет не так, как планировалось. В его планах после кладбища было навестить бабушкин дом, убраться в нем, сфотографировать и выложить в местную группу, капсом написав: «Продается». Но сейчас он идет в сторону поселка с неизвестной девочкой, держащей в руках маленького котенка и что-то безустанно бормочущей себе под нос. И, судя по всему, закончится его благотворительность точно не через двадцать минут. Когда они выходят до поля, Камила внезапно начинает звонко смеяться и убегает от него в противоположную их маршруту сторону. — Дядя, идемте! — весело улыбаясь и вприпрыжку отдаляясь, кричит девочка. Руслан только обреченно вздыхает, следуя за ребенком. И каково было его удивление, когда они оказались на речке. Той самой, с которой началась его молодость. — Вот! — торжественно вставая и быстро-быстро дыша, стараясь отдышаться, говорит Камила. — Мы тут с папой были. Руслан задумчиво машет головой, садясь на булыжник рядом с берегом вечно холодной реки. Подзывает к себе девочку, но та предпочитает скучным посиделкам пусканию камней в воду. Она отдает котенка Руслану, и он бережно накрывает его своей ладонью, другой ища связь. Ну, что-то есть. Надо попробовать дозвониться до мамы, а после сразу в участок. Звук ударяющегося камня о воду заставляет дернуться. Он поднимает взгляд на широко улыбающегося ребенка, протягивающего ему камень. — Хочешь, чтобы я тоже кинул? — удивленно спрашивает Руслан, на что получает активные махи головой. Размахиваясь, он не успевает бросить камень со всей силы: котенок подумал, что сейчас самая пора показать зубы и вцепиться своими крошечными острыми коготками ему в кофту, задевая им кожу. Руслан стонет от боли, и камень совсем без красивого фонтанчика падает в воду. Камила истерично смеется, показывая пальцем на него и уверенно произнося: — Вы вообще что ли на физкультуру не ходили? Смотрите, как надо! — тоненькое запястье на мгновение показалось в воздухе, после чего она резко бросает камень в воду, озвучивая его падение грациозным «Бум!». Холодок пробежал вдоль позвоночника. Сердце начало биться чаще, а в груди засел болезненный ком беспокойства. Словно холодные руки сомкнулись вокруг него, сжимая все сильнее и сильнее. Руслан попытался прогнать эти мысли, но они словно окутали его сознание тонкой паутиной, проникая через все уголки его разума. Фраза маленькой девочки будто разорвала плотину его эмоционального равновесия, и теперь он был бессилен противостоять нахлынувшим чувствам. На секунду он замер, ошарашенно смотря на веселящегося ребенка, а после услышал ее визг. — Папа! Он машинально поворачивает голову в сторону, куда смотрит девочка, и замирает. Сердце Руслана замерло в груди, когда он увидел Даню, стоящего на тропинке в теньке между деревьев. Пять гребаных лет прошло с той злополучной ночи, когда его предали, оставив у разбитого корыта. Внезапное его появление вызвало бурю противоречивых эмоций в душе Руслана. Поначалу он был охвачен яростью. Обожженный коркой старых обид, он хотел больше никогда не встречать это чудовище перед собой. Руслан чувствовал ненависть, такую глубокую, что она угрожала поглотить его целиком. Метаморфозой он превращался в олицетворение этого слова — ненависть, гнев, злость и блядское разочарование. Они когда-то были близки, делили тайны и смех; ночи и интимные моменты, и после этого всего… Память о том раненом доверии продолжала терзать сердце. С ненавистью, с нежностью, с болью и разочарованием в глазах Руслан смотрел на Даню пустым взглядом. Тот в ответ только изумленно глядел точно в черные глаза, поглощенный ими. Сердце пропустило удар, ноги начали подкашиваться. На улице внезапно температура увеличилась на тридцать градусов, вызывая в его голове кашу из серого вещества и извилин. Свежесть и шум воды не дали ему совсем погрузиться в свои мысли, и он тихо вымолвил: — Давно не виделись. А после он чувствовал только боль, перед этим услышав сипящий голос: — Малышка, котенок убежал. Убедившись, что Камила отошла от них, Руслан резко хватает Даню за ворот футболки, дико сверкая глазами, и резко роняя его на сырую землю. Он бросается на Даню и начинает наотмашь бить его кулаками в лицо, целясь в нос, стараясь сломать его. Даня безуспешно сопротивляется и пытается отбиться, но Руслан держит его слишком крепко. Дыхание Руслана стало хриплым и прерывистым, кожа покрылась тонкими слоями пота. Он продолжал бить, как будто пытаясь выплеснуть всю боль собственного существования, которая годами копилась внутри него. Каждый его удар звучал как звон молнии в ночи, нарушающий тишину леса. Он сам уже весь был в крови, его волосы разметались, а глаза сверкали бешенством. Нанося удары без остановки, он будто полностью потерял контроль: схватил за отросшие рыжие волосы и сжал в кулаке до хриплого стона, стал дергать за грудки и, ничего не говоря, просто трясти за них. Каждый новый удар оставлял свои ярко-алые следы на светлой футболке Дани, а после — на земле, на траве и на коже Руслана. Каждый мускул в его теле был натянут до предела, как пружина, готовая выпустить все свое напряжение. Руслан больше не мыслил, он просто слепо продолжал бить его, словно сам погряз в этой волне гнева. Даня практически уже не шевелился, только тело дергалось в попытках уберечь себя от ударов. Он пытался прикрыть голову и лицо руками, но все равно был совершенно не готов к такой лавине боли. Руслан же не останавливался, как будто переполненный болью и гневом, все сильнее хватаясь за его одежду, чтобы удержать его на месте. — Хватит. Успокойся, — осипшим голосом говорит Даня. — Еще что?! — прокричал Руслан, сверкая влажным взглядом. — Успокойся, говорю тебе, — когда парень снова заносит руку для удара, Даня шумно вздыхает. — Как же с тобой трудно, блять. — Не тебе говорить, ублюдок! — он не успевает разбить себе еще одну костяшку, как его руку перехватывают и тянут на себя. Руслан падает на Даню и, пытаясь встать, чувствует на спине тяжелые руки, прижимающие к себе. — Как я этого хотел, ты бы знал, — шепчет Даня, сжимая чужие плечи сильнее, сковывая действия. Руслан, как тряпичная кукла, просто лежал, стараясь ударить ногой хотя бы по яйцам, но вместо этого Кашин быстро сориентировался и запутал свои ноги с его, прижимая их к земле. Он шумно дышал в чужую макушку, чувствуя запах железа под носом и его вкус на губах. Глаз саднил и наверняка вскоре опухнет; руки подрагивали, а губы судорожно ловили воздух. Холодный ветерок взлохматил им волосы, освежающе дуя на лица. Вдвоем они молча лежат на земле, только звуки их дыхания нарушают тишину ночи. Даня продолжает смотреть на звезды, а его руки все еще обхватывают Руслана в слабом объятии. Его грудь тяжело вздымается от глубокого дыхания. Руслан все еще пребывает в эмоциональном хаосе после своих действий, но вместе с тем он немного успокаивается от тепла тела под ним. Как же это все отвратительно. Руслан пытается встать, но кольцо рук прижимает ближе, и вскоре горячее дыхание опаляет кожу уха. — Успокоился? — Пошел нахуй. Дай встану, уебок. — Издеваешься? — беззлобно смеется Даня. — Не ради твоего посыла я в психушке лежал почти три года. Руслан прекратил все свои попытки встать, замерев от услышанного. Он недоуменно поднимает голову, своим взглядом показывая Кашину все свои сомнения и вопросы. Даня смеется тепло в ответ, приподнимая одну бровь, лукаво наблюдая за дальнейшими действиями. Но Руслан не перестает удивлять, шипя ядовито: — Там же и ребенка настругал? — Про это потом расскажу. Если, конечно, разрешишь. Они не двигаются, просто лежат на земле, их глаза прикрыты, а тела слегка расслаблены. На лице Дани все еще виднеются следы от избиения, но он не выглядит обеспокоенным или испуганным тем, что только что произошло. Руслан же лежит на нем, его дыхание начинает понемногу успокаиваться, а сердце перестает стучать так сильно, будто возвращаясь к норме после эмоциональной бури. Он, сомневаясь в своих решениях и поступках, все-таки смотрит на веснушчатое лицо, закусывая щеку изнутри от увиденного: выглядит довольно плачевно. Темные ссадины расцвели в багровые пятна, кожа вокруг глаз начала припухать и наливаться синевой. Губы ссохлись от удара, а на его щеках виднеются следы крови. Глаза Дани слегка прикрыты, и виднеются алые полосы на веках, а взгляд выглядит немного потерянным и пустым. Бровь рассечена и кровоточит, а из носа, не переставая, водопадом капает красная жидкость. — Прощения просить за это не буду, — тихо бормочет Руслан. Даня хрипло смеется. — Не надо. Ты должен был это сделать. По-хорошему, я помню, ты говорил, что рыжих сжигали. Я не против такой казни, если это аннулирует мои грехи перед тобой. — В психушке новые мозги ставят? Что с тобой? — скептично спрашивает Руслан, надеясь, что хорошо скрыл волнение от этих слов. Извинения от Дани звучали… Непривычно? Неестественно? Но почему-то он прислушался к ним. Не поверил, нет. До этого им надо проговорить и подраться еще раз семь как минимум. — Почти, — легко отвечает Даня, смеясь. — Меня многому научили там. — Например? — Вот этому, — Даня поднимается на локтях, игнорируя зудящую боль, и невесомо проводит губами по скуле Руслана. — Ай! Ну за что? Руслан демонстративно отряхивает руки, будто после щелбана они резко стали пахнуть селенофенолом. — За поведение. — Руслан Сергеевич, прошу прощения, но я не могу просто лежать и смотреть, как вы лежите на мне! Это пытка! — по-детски хныча, говорит Даня. — Придурок. Вокруг царит тишина и спокойствие. Лесной покров выглядит свежим и ухоженным, листья деревьев тихонько шелестят на ветру, а воздух наполнен ароматами древесной смолы и земли. Луна светит ярко и освещает все вокруг, придавая происходящему таинственное очарование. Деревья возвышаются над ними, создавая своеобразную часовую раму вокруг этой странной и напряженной ситуации. Река рядом, и воздух наполнен легкими нотами водной прохлады. Запахи земли и камня смешиваются с тонкими ароматами растений, растущих вдоль берега. В воздухе ощущается едва уловимый шлейф ила, придающий окружающей местности более естественный оттенок. Блаженный момент прерывается ярким детским смехом и пищанием котенка. — Тили-тили-тесто, жених и невеста! Они в унисон стонут то ли от дразнилки, то ли от облегчения. Камила ещё долго смеялась, а потом пригласила Руслана к ним домой. И как бы он ни хотел отказаться, сославшись на ебаный здравый смысл, что-то в нем захотело проверить достоверность Даниных слов.

***

Просторное и светлое помещение с высоким потолком встречает их сразу после тесной прихожей. Окна выходят в сторону сада, поэтому на полу лежит широкий натуральный коврик, защищающий деревянные полы от внешних воздействий. На каминной полке стоят семейные фотографии, а стены украшены небольшими картинами в деревянных рамках. Рядом с окнами стоит небольшой диван с низким столиком, а чуть поодаль стоит телевизор с DVD-плеером. На стене висела скромная плазма, рядом с которой лежал пульт в упаковочном пакете, что Руслан не озвучил вслух, но очень громко посмеялся у себя в мыслях. Годы берут свое, да, Даня? Он, к слову, нес уснувшую дочь на руках, поглаживая ее по каштановым волосам. Котенок, на пример молодой хозяйки, спал у Руслана в руках, иногда дергаясь и махая серым хвостиком. Даня подошел к Руслану, наклоняясь, чтобы прошептать на ухо: — Пойду уложу ее. Садись на диван — все в твоем распоряжении. И, не дождавшись ответа, он уходит направо по коридору, заворачивая налево и прикрывая дверь. Руслан прислушался к совету: положил сопящее животное на диван, осматриваясь. Побывав здесь впервые, он не может точно сказать, как и что тут изменилось, но что-то давало ему понять о сильной реинкарнации этого дома. Вдоль одной из стен стоял большой книжный шкаф, доверху заполненный книгами самых разных жанров. У противоположной стены располагался камин, по бокам которого стояли удобные кресла. В комнате было светло и просторно, хотя и не было никаких изысканных украшений или дорогой мебели. Только несколько простых картин и несколько антикварных предметов придавали гостиной особый шарм. Руслан чувствовал, что эта комната отражает характер своего владельца — она была скромной, но наполненной книгами и предметами, которые говорили о культурных интересах хозяина. В углу стоял небольшой журнальный столик, на котором лежал большой лист бумаги с текстом, написанным от руки неаккуратным почерком — это он издали уже подметил. Любопытство взяло верх, и он подошел ближе, чтобы изучить его. Взяв бумагу в руки, он внимательно вчитывался в каждое слово, открывая глаза все шире и шире.

«Сынок, привет. Надеюсь, у меня все получится, и ты прочитаешь это самым первым. Хотел бы я увидеть твою реакцию, но в то же время, знаешь, как будто жилка какая-то не дает этого сделать.

Это письмо посвящается только тебе. Для остальных своих «близких» людей я подобного не писал. Знаешь, почему там скобки? Наверно, думаешь, что я саркастичным тоном выделил слово и решил подчеркнуть это скобками. Ты всегда отличался дедукцией, Даня. Знаешь, никогда не был поэтом или литератором — когда в школе заставляли читать, упаси боже, ненавидел! Они же все там алкоголики, наркоманы и лудоманы, эти люди искусного слова. Прям гнев брал, пойми тоже. Ну зачем мне читать мужика, который, глаза залив, писал про искреннюю любовь?! До сих пор успокоиться не могу…

Что-то я совсем шеперюсь, да, сынок? Наверно, хочешь перейти к основной части? Ты, поди, в бешенстве сейчас. Не понимаешь, зачем я это все устроил? Кумекаешь у себя в головушке разные варианты, думаешь, думаешь, а ответ найти не можешь. Неприятно, правда? Я тебя понимаю. Всегда считал матушку родину несправедливой к моей персоне. Всё думал, зачем мне остолоп-брат в постоянном возбуждении и дотошная жена-истеричка. Еще и ты родился смурной весь из себя, с мордой ребинистой, мамошник жиделевой с рождения, ну правда, сын! Никогда бы не подумал, что у меня появится сын, и очень завидовал брату, ибо у того, черт его подери, бесплодие! А у меня на свет появляется, прости боже, черт знает что! А потом, когда нам пришел отчет от твоего школьного психолога… Твоя мать долго рыдала. Била меня во все места, до которых дотягивалась, называла меня деспотом и тираном, раз я не сказал ей раньше. А я просто любви хотел! Без взбалмошной жизни, без всей той дури, что предлагал твой дядя. Я хотел быть ценным просто за свой характер, сильно сжирающийся нашей — слышишь, Даня? Я сказал — нашей — болезни. Чтобы кушанье готовили за простой факт моего существования, поцелуем провожали на работу… И дальше я не хочу перечислять — это бессмысленно, не так ли, сынок? Ты, наверно, уже успел разозлиться на меня еще сильнее, захотел убить второй раз, чтобы мне было больно, да? Слышал бы ты мой смех сейчас. Он ненормальный, Данила. Слышишь? Читаешь? Ненормальный, повторяю. Я еле держу этот гребаный карандаш в руке; кажется, я даже слышал хруст, сильно сжимая его. Не заводи потомство, Даня. Не надо плодить идиотов, неспособных на обычные действия. Не надо. Пообещай мне. Пообещай!

А про что я? Сейчас перечитал, не поверишь, так хорошо на душе стало. Будто долг выполняю. Мы больные, Даня. Вот о чем это письмо. Знаешь, как красиво обрисую его? Для начала, напишу те буквы, которые изменили весь мой мир — BD-I. Запомни их, еще не раз услышишь от братца моего. Он-то приедет тебя навестить, я уверен.

Наше заболевание — это не повод гордости. По моему скромному мнению, это не более чем гребаная пытка. Видел когда-нибудь в словарях слова «антоним» и «синоним»? Вот, Данила, правильно. Это точное описание. В какой-то момент времени ты чувствуешь себя «синонимом» со всем. Любишь мир, вселяешься в него, становишься похожим на все положительные слова, которые в своем письме используют упомянутые мной алкоголики, часто улыбаешься и творишь глупости. Но у этого состояния есть синоним — антоним. Сложно, да? Я тоже не понимаю, что и зачем пишу. Но я продолжу: после первых пару дней, пока ты находишься в синониме, для тебя всплывает антоним в виде противоположности всему миру. Ты хоть и остаешься энергичным, сильным и способным на все, но осознание, блудные идеи и необдуманные поступки съедают тебя. А после ты просто идешь домой, убив свою мать, с полным упадком сил, засыпаешь, и с пением птиц ты прекращаешь быть тем «синонимом». Теперь ты антоним. Антоним — противоположен всему людскому. Они любят людей, жизнь, еду, прогулки, чтение — а ты лишь пустая оболочка чего-то из мяса, жира и костей. Хоронить ты ее будешь под половицами вместе с самым ужасным человеком, после чего весь твой мир станет никчемным. Ты ненавидишь весь мир. Ненавидишь жизнь. А жизнь ненавидит тебя. Но! Какой ты догадливый, наверняка хочешь спросить, где синоним? Так вот, синоним в том, что антоним дольше синонима. Синоним приходит не тогда, когда тебе он нужен, а вот в этом уже антоним!

Прости, дорогой, я услышал, как твоя мать, без пяти минут вдова, зашла в дом. Придется тебе самому…»

— Руслан? Он вздрагивает, резко оборачиваясь на Даню. Тот стоит закусив губу и приподняв бровь, внимательным взглядом рассматривая ошарашенное лицо Руслана, держащего в руках написанный бред человека в клинической депрессии. Их глаза встречаются, напряжение усилилось, заставляя их, как губку, впитывать его, глотая вязкую слюну. Даня стоит рядом с ним, его лицо все еще в напряжении, а взгляд пристально следит за каждым движением Руслана. Они оба молчат, слова будто замерли у них на губах, но напряжение в воздухе продолжает расти. Руслан чувствует, будто его перевернули вверх дном, а все его представления о мире и о самом Даниле буквально рушились перед лицом этой жуткой новости. Все его предрассудки и обвинения постепенно исчезают, как будто их никогда и не было. Руслан начинает понимать, что Даня является сильным человеком, ебаной жертвой обстоятельств. Руслан чувствует себя виноватым. — Я… Прости, — шепчет он, не смея отвести взгляда от даниных глаз. — Да забей. Этот шизик много странной хуйни делал. И говорил. И писал. — Почему ты раньше не рассказывал? — будто не слыша, спрашивает Руслан. «Не надо плодить идиотов, неспособных на обычные действия. Не надо. Пообещай мне. Пообещай!» — фраза, которую он не мог выбросить из головы. Получается ли это, что… — Не хотел портить резюме, — выдыхает Даня, садясь на диван. Он ставит локти на колени и упирается в них лбом. — Когда мы заехали сюда, я нашел эту ебаную бумажку в своей детской комнате. Больших усилий мне стоило не пойти разъебать его могилу. Этот ублюдок предугадал все, кроме «потомства». И, если тебе интересно, я ни о чем не жалею. Руслан облегченно вздыхает, смотря сверху вниз на Даню. — Это был мой следующий вопрос: «Не собираешься убивать ребенка?». — Я хоть и припизднутый, но не до такой степени, — фыркает он, стуча ногой по ковру. — После смерти ее матери я решил пойти лечиться. Отдал ее в интернат, пока сам сидел в белых стенах и рассказывал, что мне поправить и где. Получилось не везде, но я стабилен уже второй год. — А ее мать… — Не имела для меня никакого веса, — перебивая, спокойно говорит Даня. Поднимает глаза на Руслана и слабо улыбается. — Никто, кроме тебя, не имеет для меня значения. Не прошло и дня, чтобы я не думал о тебе, Русь. Ходил к психологам когда-нибудь? — Руслан слабо кивает головой в знак согласия. — И меня заставили. Там тетка такая… Странная немного. Испанка, убившая своего мужа и сына. И мне помогла в похожем деле. Я порвал с ней связь пять лет назад, когда она сказала, что такой, как я, — полигамный псих, не имеющий эмоций. А в психушке попросил ее приехать. Знаешь, как это было жалко? — Даня тихо смеется, делая большой глоток воздуха. — И вот, она прилетела первым рейсом и в тот же день сидела передо мной, мантрой повторяя: «Не хочешь сделать тому мальчику больно — лечись. Ты уже взрослый. У тебя дочь». И все в этом ключе, — он зевает, закрывая рот ладонью. Руслан внимательно слушает, раскрывая рот все больше. — А когда я выпустился, она отдала мне мое наследство. Я тебе не рассказывал, но у меня был очень богатый родственник. И я его убил. Хотя, тебе, наверно, тот тип рассказал. — Родственник, который… — Да, из письма. Брат отца. Такой ублюдок, ты бы знал. Как сейчас помню: не спал тогда всю ночь, поехал с Мэрилл к нему в контору, а после к тебе сразу. Ты тогда из-за котенка плакался мне, — хрипло смеясь, говорит Даня. Он будто резко что-то вспоминает, и отвлеченно говорит: — На полученные деньги можно жить, наверно, до конца жизни, не работая. Но я решил вернуться сюда. — Сжечь дом? — неуверенно спрашивает Руслан, издавая смешок. — Именно. — То есть, под половицами… — Труп матери. Во-о-он там, — Даня пальцем показывает себе за спину, где была приветливая табличка с рисунком туалета. — Я следующий? — как-то слишком легко спрашивает Руслан, садясь рядом с Даней. Тот поворачивается на него, фыркая: — При Камиле не буду. — Безвкусно одевать и терять девочку ты можешь, а как тихо перерезать горло, то сразу зассал? — А ты прям пиздец хочешь, я смотрю? — закатывая глаза, говорит Даня. Котенок перевернулся на спину, оголяя впалый живот. Они вдвоем обернулись на шорох, стискивая губы в тонкую полоску и легко улыбаясь, разглядывая зевающую кошку. Теплый свет придавал эфемерной искорки уюта, расслабляя напряженные мышцы. Запах древесины приятными струйками попадает в ноздри, вынуждая обоих сделать глубокий вздох. Спустя минуту молчания, Руслан шепчет: — Давай и мой сожжем? Даня изумленно посмотрел на него, не веря своим ушам. Когда он переспросил с двадцать раз, а ответ оставался таким же, он неверяще спросил: — Хочешь… Ты хочешь вернуть все? — Все, что мы проебали, — договаривает за него Руслан, сонно улыбаясь. — Да, Дань. Я хочу все это вернуть. В этот момент Даня, словно в порыве, заключил Руслана в крепкие объятья. Его руки обвились вокруг талии, притягивая его ближе, а губы припали к шее с татуировкой мышки. Даня прижался к нему всем телом, будто не в силах больше держать свои чувства под контролем. Сердце билось в унисон с сердцем Руслана, как две половины одного целого. Руслан ответил на его объятия, нежно кладя свои руки на его спину и слегка поглаживая его. Он позволил Дане полностью отдаться своим чувствам, удовлетворенно вздыхая, когда слышит тихие шмыги и горячие капли на своей шее. Ощущая тепло Даниного тела, проникающего в его душу, он позволил себе насладиться этими мгновениями близости. Он немного отодвинулся, чтобы посмотреть в черные, глубокие омуты; на его губах играла горькая улыбка. Руслан положил свою ладонь на его щеку, слегка поглаживая большим пальцем скулу. Даня приблизился к его губам — дыхание стало тяжелее, он чуть приоткрыл рот, словно приглашая ближе, сердце колотилось от ожидания. Их дыхания смешались, Даня чуть прикусил нижнюю губу Руслана, пробуя ее на вкус, руки сильно сжались на чужой талии. Его как будто приворожили, ибо он не мог оторваться от родных губ, будто нуждаясь в них, как в кислороде, желая утопить себя в их приятном тепле. Руслан отвечает на поцелуй, губами нежно соприкасаясь с губами Дани. Руки нежно обхватили веснушчатую шею, притягивая ближе. — Папа? Они мгновенно отлипают друг от друга, неловко рассаживаясь, как школьники, спалившиеся за списыванием. Камила стояла перед ними, маленьким кулачком потирая глаз и открыто зевая. Пижамка на ней с розовыми звездочками была явно велика в размере, из-за чего пришлось утягивать штаны резинкой. Сначала девочка долго смотрит на отца, потом на Руслана, и, как в дешевом ситкоме, пока это не становится вынужденно смешно, они пялятся друг на друга, начиная тихо смеяться. — Почему мы не спим, м? — спрашивает Даня, пытаясь отвлечь все то, что в теории могла запомнить девочка. — Я придумала имя котенку! — торжественно выкрикивает Камила, важно топая ножкой по ковру. — Удивляй. — Мавка! Руслан застыл, сидя на диване, оцепенев от внезапного и необъяснимого отголоска из прошлого. Мысль о том, что ребенок может просто так случайно придумать ту же самую кличку, казалась ему невообразимой. Он почувствовал, как холодный пот покрывает его тело, а сердце забилось так бешено, что едва не вырвалось из груди. В тот момент время для него будто остановилось, и все его существо сосредоточилось на имени: «Мавка». Оно было таким невинным, детским, но в то же время наполненным такой пронзительной болью и разными воспоминаниями. Даня, сидящий рядом только засмеялся хрипло. — Хорошо. Будет Мавкой.

***

Он ехал по главной улице Эрфурта, которая была широкой и оживленной. Пешеходы спешили по своим делам, машины неторопливо двигались в обе стороны. Над старинными зданиями возвышалась башня знаменитого Эрфуртского собора, готические шпили которого были видны издалека. Свернув на более узкую улицу, Даня оказался в очаровательном переулке, где разноцветные фасады домов и выложенные цветами балконы создавали милое впечатление о хозяевах, ухаживающих за таким небольшим садом. Запах свежей выпечки доносился из пекарни на углу, а в витринах антикварных лавок сверкали старинные безделушки. Даня пересек мост через тихую речку Гера, где сверкали в воде солнечные блики. По другую сторону реки раскинулся зеленый парк с высокими деревьями и живописным озером. Он проехал мимо пышных клумб с яркими цветами, которые наполняли воздух благоуханием. Новая страна до сих пор ощущается необычно. Странно не слышать, но не слушать людей, проходящих мимо, и договариваться обо всем через переводчик. Тот же состав какого-нибудь готового салата Даня переводит комично долго, пока к нему не подходит продавец, объясняя, как посмотреть, есть молоко или нет. Но сейчас у него появилась своя машина, о которой он давно мечтал на родине, какая бы она ни была, но семья, любящее окружение и аж две причины жить. Он принимает выписанные препараты, стабильно раз в неделю созванивается с Мэрилл, иногда передавая ее Руслану, фыркая, слушая их шутки и разговоры на латыни и удовлетворенное мурлыканье Мавки на чужих коленях. Но он счастлив. Наконец, Даня прибыл к своей новой квартире, расположенной в тихом квартале с аккуратными домами и ухоженными газонами, он спустился с велосипеда и бережно вынул букет из корзины. Еще немного, и он сможет подарить эти прекрасные розы своему любимому человеку, который совсем недавно переехал вместе с ним в этот очаровательный город. Пока Камила в местном детском саду — по ебаным законам только до часу дня, но кто он такой, чтобы жаловаться, если все, что сейчас происходит, — реальность? Разуваясь на пороге, он с ходу чувствует приятный запах кофе и сразу бежит на кухню, где видит Руслана в длинной, почти до колена, футболке и растрепанными мягкими волосами. Тот, видимо, только проснулся, потому что, смотря на букет роз в руке Дани, никак не реагировал непозволительно долгое время. А после, раскрыв глаза, он хриплым голосом спросил: — Это что такое блять? — Сто сорок три розы, — довольно лыбясь, отвечает Даня. У Руслана в голове сразу всплывают давние воспоминания. После их переезда в Германию — а именно он настоял на нем. До Даши пару часов ехать, в конце концов, — он старался не думать о прошлом. Маленький акт вандализма — поджог их домов — единственное, что он с улыбкой на лице припоминал Дане. Но сейчас это гребаное число вонзилось жгучим перцем в кожу, отравляя подкожные ткани. — И зачем мне они? — притворяясь дурачком, спрашивает он. Даня мнется некоторое время, а после неуверенно говорит: — Хочешь сто сорок три банки энергетика?.. Руслан фыркает, подходит к Дане и целует его в щеку. — Ты дегенерат, знаешь? И Даня улыбается, согласно махая головой. Новое место — то, что спасет их от родного ужаса.