143

— Свечение моря — предвестник шторма

— Жан Поль Рихтер

Нет, он не уснул. Возможно, задремал на пятнадцать минут, но чувство липкого тела и холодного ветра, просачивающегося сквозь приоткрытую форточку, вынудили поднять тяжелую голову и тихо простонать от боли по всему телу. Руслан косо смотрит на похрапывающего Даню, навалившегося сверху него. Видит легкую улыбку, в свете фонарей, просачивающихся из окон, мог даже веснушки на чужом лице посчитать. Он промаргивается и, слегка хрипя, ощущает мощный заряд электричества в виски. Не надо было пить. И спать с этим парнем, лежащим неподалеку. Кажется, рациональность и реализм ситуации добрались до него только сейчас. У них не может быть любви, верно? У них не может быть будущего, как минимум такого, которого хочет он. А Руслан очень желал бы спокойствия — с Даней это невозможно. Хотя бы потому, что тот болен. И не только аффективными колебаниями в мозгу. Пидорство и кровь на руках — тоже, как ни как, болезнь. Руслан точно слышал что-то подобное или на парах, или во снах, но оно было! С этими мыслями он поднимается с дивана, на шатающихся ногах шагая в ванну, попутно надевая боксеры. Почти сдохшая лампочка мигает неприятно, но хоть какой-то свет дает, спасибо и на этом. Руслан из принципа не смотрит в зеркало — сразу наклоняется над раковиной, включая холодную воду и жадно глотая ее. В голове пульсировал барабанный бой, похмелье было сильней простой физической боли. Что-то эфемерное и неосязаемое тоже пульсировало неприятным зноем по всему телу. Его тошнило, стены комнаты сжимались вокруг, грозя задушить своим присутствием. Он волок себя к унитазу, выплевывая едкую желчь — по-другому это никак не назвать; что-то горькое, кислое и прилипающее к деснам одновременно. Тело двигалось как во сне. Холодная вода снова плеснула в лицо, ненадолго разгоняя туман, но навязчивые мысли все еще преследовали его. Он опустился на пол, прижавшись спиной к холодному кафелю. Его взгляд затуманился, а мысли медленно утонули в пустоте похмелья. Руслан смеется хрипло над собой, когда чувствует заряд боли в пояснице. И что это было? Он собственноручно дал согласие на близость с этой рыжей химерой. Есть ли о чем жалеть? Ведь Руслан сам ограничил связь со всеми, кроме Дани; в конце концов, он общается только с ним. Если заглянуть в его телефонную книжку, то последний звонок матери был больше двух недель назад. Даша, остальные друзья и коллеги только писали ему, но он не отвечал. Возможно, только Даше пару раз скидывал фотку своего поднятого большого пальца, когда та начинала строчить о его мудачестве. Но теперь давящая боль в копчике и пульсирующая в висках заставляют усомниться в правильности своих поступков. Опьянение и уязвимость после смерти Мавки или блядское соблазнение Гедилогоса? Искренние чувства? Может, что-то подмешали в вино? Хотя они обменивались стаканчиками… В закоулках памяти возникают образы пятилетней давности, и его снова рвет. Он жмурится и сжимает ладони в кулаки. При погружении в неприятные воспоминания сознание охватывает болезненное чувство злости и угрызений совести. Тело напрягается, словно готовясь к удару, а сердце колотится в груди, отдаваясь эхом в ушах. Желудок скручивается, горло сжимается, не давая проглотить вязкую слюну, которая рвется наружу. Каждое воспоминание разрывает его, снова и снова заставляя переживать все моменты. Сука. Как же заебало возвращаться к одному и тому же. Он взрослый, двадцати двух летний парень, бесконтрольно ебущий себе голову. Та, в свою очередь, как Кенши, бьет и мечом, и телекинезом одновременно. Руслан вымученно стонет и, сгибая ноги в коленях, упирается в них лбом. Нервно чешет кожу на ноге и кусает нижнюю губу. Второй раз после секса его мучают не лучшие мысли. Второй раз с одним и тем же человеком. Убиваться из-за своей «ориентации» он не хочет. Это ебаное навязанное обществом понятие сейчас никак ему не поможет. В конце концов, он признался Дане в любви еще в далеком прошлом, будучи школьником с бушующими гормонами и шахматами с писаниной Гоголя в голове. Да и кто ему что скажет? Даша сама спала с девушками, слова Коли для него не имеют веса — как и матери. Может, я просто не могу признаться самому себе, что всё не так плохо, птичкой пролетает у него в голове. Из одного уха в другое и вылетело. Потому что осознание, что он переспал с ебаным наёмником — или чем он там занимается? — постепенно короткими шагами все больше и больше возвышается над ним. Но, с другой стороны, аффилация у него только к конкретному человеку; свои выходные Шредингера тоже от начала и до конца провел с ним. Ублюдская обсессия. Руслан зарывается пальцами в волосы, слегка дергая их в надежде отогнать всю блевоту в башке. Ему же было хорошо, верно? Как минимум то, что он сейчас сидит с засохшей спермой на животе, говорит об этом. Но антитезой являются бессмысленные эпизоды, показывающие Даню как ебаного чудовища. Руслан все еще не определился, привиделся ли ему силуэт тогда в подворотне; не выбрасывает из головы слова Даши, говорящей, что все будет плохо; да то же пятно на ебаной кофте. И внезапно вздрагивает от неожиданности, ощущая резкий прилив адреналина. Руслан чувствует на своём затылке что-то холодное и твёрдое. Мысли полетели в разные стороны: страх, недоумение, паника. В уме промелькнули мысли о том, что это может быть конец, что его жизнь может зависеть от одной неверной движухи. Это дуло. Блядское дуло пистолета, вжимающееся ему в голову. Сердце бьется так быстро, что кажется, будто оно выскочит из груди; в глазах плывут черные пятна. Если его жизнь закончится здесь, будет иронично; если Даня сейчас со снятым предохранителем и все-таки нажмет на курок — будет смешно. Все вернулось на свои места. В ванной он пытался умереть, а Кашин его спас — в ванной он умрет, от руки того же Кашина. Он фыркает от этой мысли, но голову не поднимает. Пальцы в волосах замерли на месте, тело дрожит уже машинально: от пониженной температуры тела и металлического отверстия у его головы. — Ну что, ублюдок, доигрался? — Итератив, — чуть слышно говорит Руслан, все не поднимая головы. Хочется засмеяться. Истерично, чтобы лихорадочно лежать и сжимать живот, на котором от такой активности появляется пресс, и щеки болели от образующихся скул, а глаза слезились. — Чего? — хриплым голосом спрашивает Даня. — Ты даже под дулом будешь говорить слова, которые я слышу впервые? Ничего не отвечая, он начал трястись сильнее. Смех был неестественным, пронзительным, похожим на звук рвущейся струны. Он вырывался наружу, превращая страх и всю ситуацию в абсурд. Руслан смеялся над своей судьбой, над собственной смертью, над самим существованием. — Ты… — он медленно переводит дыхание, так и не подняв голову. Зачем Дане видеть его слезы? Даже если они от смеха. — Ты всегда после секса идешь убивать того, кого трахал? — М-м-м, — Кашин отбрасывает пистолет куда-то на кафельный пол и неприятно жмурится от громкого звона при падении. Присаживается рядом с Русланом на корточки, задумчиво разглядывая его трясущиеся ноги. Запускает пальцы в темные взлохмаченные волосы, убирая длинные пальцы, чересчур сильно сжимающие их с головы, и ныряет ладонью под челку, сочувственно мыча. — У тебя температура, Русь. — Охуеть, удивил! — он внезапно поднимает мокрый расфокусированный взгляд на Даню, щурясь от внезапного света. Тот сидит перед ним в одних трусах, с каким-то сочувствием смотря. — Знаешь, что еще у меня есть, кроме температуры? Ебаная боль в пояснице и… — Лихорадка, — Даня приподнимает уголок губы, смотря в черные заплаканные глаза, бешено бегающие по его лицу. — Это, вообще-то, была шутка! Я хотел подойти к тебе, как Леон, и предложить отдать мои трусы. Руслан недоуменно смотрит на него пару секунд, пока его внезапно не обнимают за плечи, притягивая к себе. Он неловко на коленях приподнимается и дрожащей рукой бьет Даню в грудь. Тот зашипел на удар, но не отпустил. Сильнее прижал. — Пидорас, — бормочет Руслан, на этот раз ударяя сильнее в бок. Даня морщится, но не отпускает. — Отвянь, ты грязный. — Отмоешь? — Откуда пушка? — игнорируя вопрос, серьезно спрашивает он. Его руки висят, пока тело, как безвольную игрушку, прижали к себе. Горячая ладонь, проезжающая по спине, ни черта не успокаивает. — Я у тебя спрашиваю… — Игрушечный он! Купил, потому что красивый, и выложить забыл, потому что ты со своей Мавкой доебывал, — мирным голосом говорит Даня, ладонью переползая на шею с татуировкой, слегка поглаживая ее, лукаво улыбаясь, когда кожа покрывается мурашками. Он отодвигается и видит скептичный взгляд черных глаз. — Я серьезно! — Даня на секунду отпускает его, чтобы взять пневмат, и снова подсаживается рядом. Театрально прижимает его к своему виску и нажимает на курок. Ничего. Вообще. — Видишь? У него даже магазина как такового нет, — он ухмыляется, смотря на удивленное лицо Руслана. Подсаживается рядом, поглаживая чужое бедро, и, приближаясь к уху, шепчет, обдувая бледную кожу горячим дыханием: — И ты все еще в моих трусах. Мне для тебя ничего не жалко, но они стоят… — Да-да, как всё состояние Мориарти, я помню, — закатывая глаза, отвечает Руслан. Облегчение нахлынуло волной; страх, разъедавший его внутренности на протяжении последних нескольких минут, внезапно испарился, а сердце, до этого бешено колотившееся в груди, теперь обрело долгожданное спокойствие. Впервые за это время Руслан позволил себе расслабиться хоть ненадолго. Он чувствовал себя так, словно тяжелый груз упал с его плеч, освободив от мук неопределенности и тревоги. Знание о том, что Даня не представлял никакой угрозы, наполнило его странным ощущением спокойствия. «Шутка» Дани все еще отдавала грязью на лице, напоминая о том, как легко он мог зайти за грань. Но Руслан решил не зацикливаться на этом. Мышцы, которые были напряжены от страха, расслабились, позволяя снова свободно дышать. Тянущие мысли о том, что огнестрел — или нет? он не разбирался в оружии — все равно находится в напрягающей близости к руке Дани. — Эй, алло, прием, вызываем Руслана Тушенцова, — он резко поднимает глаза на Даню, понимая, что задумался. Тот смотрит на него с глумливой улыбкой, машет рукой перед глазами и говорит: — Я говорил, что ты пиздецки милый, когда вот так втыкаешь? — Пошел нахуй. — На третьем свидании — обязательно, — подмигивая, сказал он. Выкинул пистолет обратно на пол и, положив обе руки на бедра Руслана, Кашин игриво прошептал: — Так что, вымоешь бедного грязного мальчика? Руслан, фыркая и накрывая его ладони своими, приближается к нему и в самые губы тихо говорит: — Набирай ванну. Он смеется хрипло, поднимается и поворачивает вентили смесителя, и с протяжным шипением в ванну хлынула вода. Шум наполнил комнату, ударяя по ушам. Даня с любопытством наблюдал, как капли воды ударялись о поверхность ванны, оставляя расплывающиеся круги. Руслан встал сзади него, закусывая губу. Когда вода заполнила ванну до краев, а зеркальная гладь сверкнула под скудным светом лампочки, Даня поднял глаза на Руслана и, улыбнувшись, погрузился в теплую воду. Он рассмеялся и подал руку Тушенцову, на что тот скептично хмыкнул, но залез следом. Температура была идеальной, и усталость мгновенно смыло с его тела. Руслан откинулся на борт ванны, закрыл глаза и с наслаждением вздохнул, чувствуя, как спина ударяется о чужую грудь. Даня берет с ближайшей полки какое-то мыло и, намылив им руки, начинает водить по плечам Тушенцова, оглаживая. Набирает в ладошки воду и выливает на голову Руслану, на что тот шипит, но ничем не отвечает. Он отодвигается от Дани и берет в руки дешевый полупустой шампунь, выливая небольшое количество в руки, разворачиваясь и резко ударяя ими по рыжей макушке, без слов начиная разглаживать водянистую, химозно пахнущую субстанцию по его голове. — Нежнее нельзя? — наигранно обижено выдыхает Кашин. На самом деле ему жаловаться — грех. Особенно когда перед ним сидит почти голый Руслан, размазывая шампунь по голове. Такой сосредоточенный и доверчивый. Он правда удивляется, как не оказался после своей выходки без одежды за дверью. Поэтому терпит и тихо шипит, ощущая, с какой силой тянут за волосы. — Нет. Ты воняешь недостатком грубости. Руслан охает, когда Даня юрким движением хватает его за ягодицу, сжимая. — А ты — весенней росой, — по-кошачьи улыбаясь, говорит он. — Это новый товар в твой бизнес? — ему положительно кивают. Руслан корчится от прикосновения, ерзая, пытаясь стрясти с себя чужую руку. — Убери руку, тебе ничего не светит, клоун. — Как всегда прав, — игнорируя последнюю фразу, бормочет Даня, смывая с чужих плеч пену и легкими щекочущими поцелуями начиная проходиться по ним. Рука на ягодице начала сжимать кожу под тканью, другой он проводил вдоль спины, щекотал шею, обводил татуировки пальцем. — Откуда этот шрам? — Вдруг спрашивает Руслан, тыкая в чуть выше ключицы. — Мозги пудрить пытаешься? — Да, — спокойно выдыхает он, стряхивая с себя чужую ладонь. Ему еще придется приспосабливаться к этому бешеному либидо и экспрессивной жантильности. — Так откуда? Даня посмотрел на него немного мутным взглядом. Бывают холодные, отчужденные, смотрящие вдаль взгляды, а у него в тот момент был весь набор этих эпитетов, только приумножено в пару раз. Он отстранился от Руслана, откидываясь на спинку ванной, убирая руки и молчаливыми светлыми глазами долбя черные напротив. Тушенцову вмиг стало некомфортно. Как будто он мог и потерпеть эти странные приставания, подыграть; да что угодно, лишь бы сейчас на него не смотрели глазами ебаного Гарри Таскера. Если глаза — зеркало души, то Руслан мог с большой уверенностью сообщить о том, что если у Кашина и есть душа, то в этот момент она больше похожа на всех тварей описанных Лавкрафтом. Он уже хотел открыть рот, чтобы извиниться за вопрос, но его перебивают, грубо взяв запястье в руку. — Может, о твоих лучше поговорим? Ты, как вижу, и вдоль, и поперек пытался, — раздраженно шипит Даня, проводя пальцами по запястью. Неровные и грубые шрамы, красные, лиловые и уже зажившие белые, с отпечатками швов, ощущаются как тупые наросты. В некоторых местах кожа обвисла, скукожившись и превращая ее во что-то издалека похожее на струны гитары. — Не я один, — выхватывая из чужой руки свою, хмурясь, говорит Руслан. Смотрит на Даню и буквально плюет: — У тебя такая же история, мудак. Не тебе мне за это предъявлять. Кашин, казалось, хотел что-то сказать, но вместо этого снова невидящим, бесстрастным взглядом посмотрел куда-то в душу. В его голове как будто обезьянка металлическими крышками била; либо наоборот: там сейчас настолько тривиально-педантичный разговор с собой — весь его вид создавал сомнения для любых предположений. — Ты… Помнишь это? — кашлянув себе в кулак, удивленно спросил Даня, спустя, возможно, десять напряженных минут молчания и самого искусного и тонкого акта бокетто в его жизни. — Пиздец у тебя в мозгу виста стоит? — фыркает Руслан, чувствуя какое-никакое спокойствие от этого вопроса. Хотя бы пропало чувство, что сейчас ему этот игрушечный пистолет к виску приставят. Он смотрит на Даню, что ожидающим взглядом выжигал на его лбу что-то на кандзи. — Ясен хер помню. За кого ты меня держишь? — Шрам на плече от ножа в драке. — Ты не умеешь переводить темы, — хрипло смеется Руслан. — А ты — не ставить в неловкое положение, — закусывая губу, бормочет Даня. Весь игривый настрой смылся почти буквально. Он немного потупил в стену, а потом снова взял руку Руслана, вытягивая ее запястьем к себе, поднося свое рядом, внимательным взглядом сравнивая обе. — Два придурка. — Два придурка, — повторяет за ним Тушенцов, оглядывая их руки. М-да, а они даже не девочки. И их даже не бросал одержимый, психически нетрезвый любимый человек. — Трусы мне вернешь? — невзначай спрашивает Даня, пытаясь отвлечься. — Не-а. Вдруг тебя завтра не станет, а у меня будут твои грязные Ральф Лорен. — Уже чистые, — важно подняв указательный палец, сказал Кашин. — Мокрые. Да, оба не в себе явно. Руслан с этой мысли тихо засмеялся.

***

Даня брел по ночным улицам, стараясь добраться до дома, не выходя на главные улицы. Желание встретить кого-то из знакомых равно нулю, и, заранее определив, что его путь увеличен в два раза, он мутным взглядом оглядывает подворотню, в которую зашел и закурил. Даже блядский хруст снега под ногами был не таким громким, как неуемные мысли, иглами въевшиеся в его разум. Он мысленно прокручивал каждое всплывавшее действие за последние года, каждое слово. Некрасиво ссутулившись, он покачал головой. Выходя от Руслана, он просто попрощался, пожелав спокойной ночи. На большее его не хватило. Резкое осознание, откуда половина шрамов на запястье этого парнишки, и воспоминание о вчерашнем утре, когда он распрощался сразу с двумя важными для него людьми, дали ему нехилую затрещину. Вспоминал, что чувствовал при том или ином действии, Даня нервно засмеялся. Когда он выстрелил дяде в висок, в голове будто книжки по алфавиту выставили, попрощавшись с Мэрилл — будто его второй раз лишили матери: такой же странной, как родная, но более мнимой. Он чувствовал непреодолимое отвращение к себе и одновременно считал, что просто жертва несправедливых обстоятельств. Чувство вины не съедало его изнутри, заставляя думать о том, как жестоко он обошелся с другими людьми в своем прошлом. Осадок как таковой имелся, но не заставлял его на колени вставать и извиняться: скорей, он просто хотел бы не помнить об этом. Руслан, друг детства — любовь детства — сейчас вызывал самые странные эмоции. Самые противоречивые. Тушенцов ему верит, понимает и простил уже давным-давно, просто вслух не говорит — Даня знает об этом. Но гадкое чувство того, что тот ему пиздит, просто строя комедию — не могут же люди быть такими глупыми, ей-богу! — не отпускало. Кашин без понятия, кто его подбивал зайти к Руслану в ванну с пистолетом, который не так давно вышиб жизнь из человека: тем не менее ему поверили, когда он наврал. Ложь как альтер эго, правда. С Тушенцовым по-другому нельзя: он или накрутит себя, или нахуй пошлет. А зная его с третьего класса, Даня с уверенностью ответит, что тот выполнит сразу оба варианта. Он поёжился, плотнее застёгивая куртку. Уличные фонари отбрасывали причудливые тени на дома и снег. Выкидывая бычок в снег, Даня пошёл дальше, скорей интуитивно, чем с навигатором в голове, шагая в сторону своей квартиры. Мысли всю дорогу нашептывали всё: от ужасных пророчеств и безумных идей до мыслей проколоть соски и уехать в Амстердам. Когда Даня увидел вдалеке очертания своего дома, фыркнул оттого, что, скорее всего, сейчас около часа ночи, а выходя было максимум двенадцать. Он вошел в фойе, наполненное резким запахом дорогих духов и полированного дерева. Огромные растения в вычурно дорогих горшках смотрели на него и просили полить корни, а вахтерша на своем привычном месте что-то увлеченно читала, даже взгляда на него пожалев. Даня подошел к лифту, где охранники в безупречной форме неодобрительно оглядели его потрепанный вид. Он нажал кнопку своего этажа и погрузился в тишину кабины. Лифт с бесшумным гудением поднялся наверх, и Даня, наконец, вышел на нужном этаже. Он сделал глубокий вдох, собираясь с силами, и направился к своей квартире. Открывая дверь, знакомая обстановка окутала его волной усталости. Не включая свет, он рухнул в кресло, позволяя себе окунуться в пустоту. Но этот мир темноты был коротким. Словно в ответ на его бездействие, телефон издал тревожный звонок, пробудив от полусонного состояния. С трудом он тянулся к прибору, чувствуя, как каждое мгновение уносит его обратно в невесомость небытия, пока его пальцы не коснулись экрана, и он, наконец, ответил на вызов. — Здравствуй, Данила. Даня от шока раскрыл глаза и рот, выронив телефон. От приятного шока. Он быстро поднял телефон; сон как рукой сняло. Приложил его к уху, по какой-то странной привычке начиная хрустеть пальцами. — Мэрилл? — Правильно, mi chico, — по ту сторону были слышны шорохи и легкий смех. — Как поживаешь? Он немного замялся перед ответом. «Хуево» сказать же нельзя? — Всё… хорошо. Правда, я сблизился с парнем, о котором я вам рассказывал, скоро должны прийти документы о «наследстве». Живу как обычный человек. Мэрилл по ту сторону засмеялась. Она что-то пробормотала, но, не услышав ответа, сказала громче: — И где ты сейчас мне соврал? Ебаный Доктор Лайтман, подумал Даня. Вздохнув и поерзав на месте, он попытался в голове сформулировать мысль, но в итоге высказал просто всё, что было на уме. — Наследство правда скоро будет у меня. А вот с Русланом… Знаете, Мэрилл, я чувствую какую-то вину перед ним, что ли. Или не чувствую. Я не понимаю от слова совсем… Последние часов пятнадцать мы провели вместе, переспали, всё было хорошо. Я пошутил над ним неудачно, приставив пневмат к макушке, но он быстро остыл… А потом он напомнил мне о моих… ну, детских ошибках, и меня как въебало… — тараторя, Даня не заметил вылетевшего из него мата и ненужных подробностей, продолжая быстро говорить. — И до меня дошло, что он всё помнит… То есть, понимаете, прям всё. И тот момент, когда, ну… — Я тебя поняла, продолжай, — спокойным голосом говорит она. У Кашина сложилось мнение, что будь она здесь, то погладила бы по ладони, и от этой мысли стало теплее на душе. Никогда не осуждает, даже пока ей доплачивали баснословные бабки за промывку мозгов. — Да мне нечего больше говорить, — выдохнув, сказал он. — Я пришел от него буквально часа два назад. Я уже начинаю скучать, но мне кажется, что если бы я не был таким настойчивым, Руслан бы обо мне забыл. Еще… Ну, он отказал во… Ну, втором раунде, так скажем. Мне как в сердце, знаете. Может, я от природы не моногамный? То есть нет, я люблю Руслана точно, да, точно. Просто, в плане, спать можно же с кем угодно, если на борщ к одному и тому же возвращаешься? Или я извращенец? Мэрилл молчит. Даже шорохи позади прекратились. Даня нервно кусал губу и продолжал надавливать на суставы пальцев, несмотря на то, что воздух закончился, не вызывая хруста. Он перебирал в голове свои слова, беспокоясь о том, что сказал слишком много. Возможно, он только что раскрыл слишком интимные и мерзкие подробности, которые никогда не должен был рассказывать. Он боялся, что Мэрилл сочтет его опасным и снова скажет, что Тушенцову будет лучше без него. Он хотел спросить, не перешел ли он черту, но его парализовал спокойный ответ женщины. — Такие как вы всегда полигамны, Данила. Вы всегда обещаете, дарите, докучаете. Не любите. No sabes amar. Вязнете или в нездоровой одержимости, или ненависти, как говорил мой муж: «Во благо». Даня сбросил звонок. — А вот вы такие, вы сякие, вы плохие, — вымученно простонав, спародировал он женским голосом. Как там она говорила? «Одержим из-за мании или одержим манией»? Разве не она собственноручно убила сына и мужа? Этой старухе еще судить его? Говорить что-то о том, какие люди в его состоянии? Настрой сменился вмиг. Он пренебрежительно выкинул телефон куда-то на пол, поднялся и на еле стоящих ногах стал ходить по комнате. Каждое слово, произнесенное этой испанкой, казалось выстрелом в его самооценку. Даня чувствовал, как его гнев усиливается, превращаясь в какое-то бешенство. Он не мог поверить, что эта женщина осмелилась очернять его таким образом. Она не знала его, не понимала его. Высокие потолки и дорогая мебель только подчеркивали ту строку, в которой говорят, что только психи живут богато. Даня знал как минимум двоих. Он подошел к окну, уставившись на огни ночного города. Небоскребы казались ему чужими и несуразными. Дойдя до спальни, Даня рухнул на кровать. Тело дрожало от напряжения и злости. Он закрыл глаза, пытаясь подавить воспоминания о словах Мэрилл. Покружившись на грязных простынях и пожалев о том, что сигареты далеко от него, Даня прикрыл глаза. Перед тем как уснуть, он долго размышлял о причинах такой резкой реакции: была ли это реакция на грубую правду или на ублюдскую ложь? Проспал он двадцать часов.

***

Даша стояла у входной двери, и ее терпение на исходе. Когда этот кретин соизволит поднять свою задницу и запустить ее в свое затхлое пристанище? Она прождала больше часа, но никто не спешил открывать. Злость накапливалась с каждой минутой. Она не понимала, как Руслан мог не слышать ее стуков кулаками, заставляя ее тратить время впустую. Раздражение переливало за края. Даша изо всех сил пыталась сдержаться, чтобы не постучать во входную дверь еще раз. Только ногой и с большим размахом. Мысли о том, что там рыжий мудила, отвращали; о том, что этот же мудила что-то вычудил и Руслан снова лежит в ванной, беспокоили. Она догадывалась, что он может быть не дома и просто проигнорировал ее сообщения, но все равно была недовольна. Даша ценила свое время и не понимала, почему он так несерьезно к нему относился. Ей хотелось уйти уже, но что-то внутри не позволяло этого сделать. Она надеялась, что он все же откроет дверь и у них будет приятный вечер. Насколько это позволяют последние события. Только она заносит руку для очередного стука, дверь наконец приоткрылась. Перед ней предстал — хотя бы живой, пронеслось у нее в голове — Руслан, его взгляд был туманным, а лицо бледным. Очевидно, он был очень сонным и, если Даша его знает достаточно, с похмелья. Он неверяще проморгался и, осознав, что это не иллюзия перед ним, хриплым голосом спросил: — Ты чего здесь забыла? Будь Даша младше и инфантильнее, скорее всего, послала бы его на все стороны света и ушла. Но ей уже двадцать пять, и она, блять, беспокоится. Очень сильно. По виду, Руслан даже не знал, который сейчас час, не то чтобы день недели. Он стоит перед ней в обычной своей домашней одежде, и если ей не кажется, то из положительного она может только обозначить не такие острые скулы, как пару недель назад. — Дай пройти, — монотонно говорит Даша. Когда она замечает приподнятую бровь и скептицизм в чужих глазах, вздыхает: — Я один важный момент уточнить. Руслан молча отходит от порога, запуская ее. Быстро скинув с себя куртку и ботинки, она проходит в знакомую квартиру. Мягко говоря, она удивлена такой чистоте. В последний раз, когда она была здесь, у двери стояло семь пакетов мусора и по всему помещению стоял ядреный смрад аммиака и жженого сахара. Пыльные окна едва пропускали тусклый свет, освещая заваленные вещами комнаты, а порванные шторы висели на карнизах, их истлевшая ткань позволяла солнечному свету отбрасывать причудливые тени на пожелтевшие обои. Древние ковры, изрядно пострадавшие от времени, настолько грязные, что их ворс собирался сосульками, бесполезно собирая пыль. На полу беспорядочно валялись стопки старых книг, учебников и тетрадей. В раковине стояли кружки с плесенью, источая неприятный запах в придаток к уже имеющемуся «трупному», как его обозвала Даша. На старом дешевом диване виднелись выцветающие пятна. Повсюду валялись обрывки обоев, грязная одежда, банки пива и бычки. В воздухе витала атмосфера запустения и забвения, указывая на то, что эта квартира давно была оставлена без присмотра. Сейчас тут все также бедненько, но хоть чисто. Как будто Руслан даже подметать умеет. Как будто у него веник есть, думает Даша. Осматривает помещение, она не понимала, что произошло. Еще несколько недель назад эта квартира выглядела как притон, а теперь она хоть и не блистала стопроцентной чистотой, но была гораздо более пригодна для проживания. Даша невольно задалась вопросом, что заставило Руслана наконец взяться за уборку. Но спрашивать, конечно же, у этого дурня она не будет. — Чай, кофе? — Откуда у тебя такая роскошь? — вполне серьезно спросила Даша. Руслан только глаза закатил и ничего не ответил, ожидая ответа. — Кофе. Он промычал что-то себе под нос и ушел на кухню, пробормотав: «Садись на диван», перед тем как скрылся за дверью. Даша погрузилась в размышления. Она пришла сюда с двумя целями: убедиться, что Руслан живой, и обговорить один вопрос. Одно уже правда, хорошо. И даже будучи такой злой, она по правде прятала за ним искренний страх. Даша боялась, что Руслан может причинить себе вред или сделать что-то неосторожное, будучи в своем «обычном» состоянии. Она не могла допустить, чтобы человек, который ей был так дорог, нанес себе еще больше ущерба, чем тот, который уже имелся. Даша старалась держать его на расстоянии, надеясь, что это поможет ему прояснить мысли и найти выход из ситуации самостоятельно, если уж тот сам решил быть стервой и отказываться от любой помощи и заботы. Но даже под прикрытием раздражения Даша не могла полностью скрыть свое волнение. Иногда, когда Руслан был в особенно хмуром настроении, она бросала ему несколько слов поддержки или пыталась развеселить его шуткой. Но затем неизменно старалась вернуть своё показушное равнодушие, желая не навязываться ему и дать ему пространство, которое ему, казалось, требовалось. Но когда он так по-скотски игнорирует собственную мать, декана, преподавателей, которые почти согласились к нему домой ходить, как в школе, и, черт возьми, ее — главную и единственную поддержку за последние пару лет, Даша просто не могла не заявиться. — Руслан, что насчет двадцать третьего? — она не отличалась терпением, поэтому выкрикнула это до того, как парень оказался перед ней. Тот ничего не отвечает, через пару минут проходя в импровизированный зал, ставя на круглый стол кружку с черной жидкостью. Он садится на другой конец дивана и пристально смотрит на участок стены, где раньше были обои. — А что с ним? — наконец выдыхает Руслан, плавно поворачиваясь в сторону девушки. Бледная кожа оттеняла снежно-белые, прядками пожелтевшие пряди, свободно ниспадавшие на плечи. Серые глаза, сверкавшие в тусклом свете, как всегда, бегали по всем предметам в комнате. Утонченный профиль украшал едва заметный пирсинг в носу. Одетая в простой свитер и удобные джинсы, она сидела на диване, ее длинные пальцы с кольцами из масс-маркетов обхватывали старенькую кружку. Не поворачиваясь, она ответила: — Твой день рождения. Руслан театрально вздыхает, хватаясь за сердце. — Правда?! Ты ради этого пришла? Даша делает маленький глоток кипятка и, немного обдумав, спокойно говорит: — Я думала отпраздновать вместе. Руслан фыркнул на это. Для этого разговора она долбилась в дверь с час? Серьезно? — С Даней буду. При упоминании Кашина у Даши моментально повышалось артериальное давление, появлялся гастрит и менингит одновременно. Каждый раз, когда из уст Руслана так спокойно выходило его имя, она вздрагивала, как от удара током. Ее глаза темнели, а губы сжимались в тонкую линию. Ненависть, клокотавшая в ней, мгновенно всплывала на поверхность, словно долго сдерживаемый вулкан. Ебаный синдром Аспергера. — Все-таки общаешься с ним? — слишком грубым тоном спросила она. — Ты сидишь сейчас там, где проводился генитальный контакт двух особей мужского пола, — слегка усмехаясь, говорит он. Глаза Даши расширились до бровей от шока. Она не могла поверить тому, что услышала. Сердце рыдало от боли, и она едва могла дышать. Руслан правда возобновил настолько близкие отношения с этим отвратительным человеком? Чувство, что ее обманули, превышало ту же обиду. — И не противно от самого себя? — спустя некоторое время напряженного молчания спрашивает Даша. — Нет, — легко отвечает Руслан. — Ты ревнуешь? Я думал, у нас без обязательств... — Завали, — шипит Даша, перебивая. — Знаешь же, что нет. Какой же ты осел, блять. Заботишься о нем, таблеточки носишь, скрываешь желтый рецепт и оправдываешь от всего насущного, а в ответ ты заново общаешься с этим? Серьезно? Руслан положительно кивает. То, что его кольнули эти слова, не признается даже под угрозой смерти. — А ты хотела предложить? — А я хотела предложить собраться в баре с твоим Колей и выпить, — плюясь, наверно, цианидом, резко говорит Даша. — Но ты же хочешь с этим психопатом провести время, кто я такая, чтобы вас разлучать. — Все, хватит. Давай я полдня проведу с тобой, а потом пойду с ним? Такое тебя устроит? — сдержанно спрашивает Руслан. — Устроит, если у этого урода начнет развиваться уретрит, хламидийный простатит и опухоль кисты предстательной железы. — Ты думаешь, я хламидиозник?! — громко выкрикивает он, неверяще смотря на Дашу. В ответ она тихо посмеялась. — После секса с ним — да. Руслан фыркнул на ее слова. Они еще немного пообщались о практике, предстоящими праздниками, всячески избегая говорить о Кашине. Даша рассказала ему, что Давид сделал предложение Арине с работы, и долго смеялась, смотря на его раскрытые от шока глаза. Когда вторая кружка кофе опустошилась, он проводил ее и, закрывая дверь, сразу набирает сообщение Дане. Потому что время три часа дня, а ему никто еще не отправил смайлик танцующего кота или супер несмешную картинку со странной надписью. Вы: живой? Ответа он не получал ещё два дня. Зато когда телефон завибрировал, изумленно вглядывался в каждую букву. Даня: русь мне плохо ппц млжешь прийти пжлст