143

— Иногда для того, чтобы хорошо видеть, необходимо именно отойти, а не приблизиться.

— Максим Горький

Заходя обратно в квартиру, Руслан пьяно падает на пол. Ему привиделось, правда? Это просто галлюцинация, вызванная мешаниной из депривации сна, усталости, нехватки пищи, и всё это сверху залито резким прекращением употребления антидепрессантов и крепким алкоголем? Ему, бывало, и хуже виделось: от злого деда с ремнем в руках — хоть он и в Питере — до стаи претов, глядящих на него своими чернеющими глазами. А тут всего-навсего вышел, и морозный холод так по голове пьяной ударил, что привиделся Даня с ладонями по локоть в крови. А позади лежащий в алой жидкости мертвый человек. Вообще, Руслан давно не проверял зрение, может, тусклый свет фонаря подставил его на такие мысли? В конце концов, мало ли в Питере высоких парней со ржавым цветом волос и белых дорогих футболках в конце ноября? Да и тем более этот человек сел на переднее сидение какой-то дорогой машины. Кашин, насколько Руслан помнит, не сообщал ему о новой машине. Руслан просто надеется, что за тонированным стеклом дорогого автомобиля за рулем сидел неизвестный ему мужчина и, проснувшись на следующий день, он обязательно сообщит об увиденном в полицию. Не помня себя, он встал, покачиваясь на своих двух, все еще держа в руках черную Данину кофту, как какой-нибудь опоссум, хвостом за дерево. Он судорожно вдыхает её запах. Пахнет его этими яркими духами, аж противно. Но и так привычно… Добраться до кровати он не смог. В обнимку с худи и сомнительными расплывчатыми мыслями, крутящейся головой, бурлящим желудком и мурашками по всему телу Руслан вырубается в прихожей, неудобно облокотившись спиной о стену, ерзая, когда позвоночник или копчик слишком сильно упирались в твердые поверхности. Просыпается он неожиданно от звонка матери. Сонно потирая глаза и чувствуя сухость в горле и холод, пронизывающий каждый участок кожи, он дрожащей рукой берет телефон в руку, принимая вызов. — Привет, — он не знает, что ей отвечать, поэтому молчит, ожидая, когда она наконец перейдет к сути. Просто так звонить не станет, он-то знает. Женщина по ту сторону прокашливается и серьезным голосом говорит: — Почему я узнаю о выписке не от тебя, а от Михаила Геннадьевича? Руслан неопределенно хмыкает. А почему, собственно, должен? Возможно, прозвучит инфантильно и по-детски, но ее никто не просил рожать такого «позорника», как она любила выражаться, высказывая свои претензии. Она перестала быть для него матерью в тот момент, как из ее рта после того, как сын не захотел рассказывать, почему у него меж бедер засохшая кровь и словарный запас сократился до «угу» и «хорошо, мама, как скажешь», вылетела фраза «ты выбрал сам себе такую жизнь». После в их маленькой семье переменилось всё. Оценки, может, Руслан приносил и хорошие, но как раньше не получал за это хотя бы «молодец». Дни рождения перестали праздноваться, на другие праздники мать уходила к коллегам, оставляя его одного на долгих десять дней новогодних каникул. А после того, как она достала его из кровавой ванны, и вовсе перестала разговаривать. Нет, до этого она тоже лишних слов не роняла, и их разговоры были больше похожи на диалог бабушки на рынке, пытающейся всунуть мальчику помидоры за полцены. То есть редкие и неловкие, от которых хочется быстрее отвязаться. А после его госпитализации и отказа от дальнейшего лечения в специализированном стационаре мама перестала разговаривать с ним вообще. Она правда платила первый год его «самостоятельной» жизни за коммуналку и изредка присылала однообразные сообщения: «Как учеба?», «Прийти не смогу», «В этом месяце оплачиваешь сам, прости, сынок», и все в таком духе. — Извини, забыл, — бормочет Руслан, пьяно хрюкая. Возможно, прозвучало грубо. Не ему судить. — Ты так себя вообще доведешь! За что мне такое, скажи, пожалуйста? Ты же у меня умным мальчишкой был, смышленым, — она всхлипывает очень наигранно. Руслан почти хотел прервать ее, пока не услышал этот звук. Всё, как всегда. Надавить на чувство вины — лучше ее оружие. «На меня одну всю вину свалить хочет». Цитата эта совсем не к чему тут, но почему-то она залетает к нему в голову, но испаряется так же быстро, как появилась. — Алло, Руслан! Ты меня вообще слушаешь? Видимо, она еще что-то говорила. Наверно, что-то очень важное, раз он вспомнил цитату из какой-то древней книжонки. Толстой или Достоевский? Гоголь? Блять, не туда разум его целится. — Да, конечно. Прости, не хотел тревожить. Говорила, что в работе вся, вот не хотел тревожить. В следующий раз, мам, тебе первым сообщу, обещаю. — Прекращай шутки свои мне рассказывать. Не нужно мне следующих таких сообщений, — она отвлекается на голос позади, что-то бормоча, закрывая динамик. Руслан только глаза прикрывает, откидывая голову, больно ударяясь макушкой о стену, и уже хочет зашипеть и произнести тихое «блять», как слышит невнятные слова. — Ты дома? — Да. — Один? — Да. — Тебе бы друзей завести, милый, — издавая тихий смешок, торопливо говорит женщина. — Береги себя, сынок, я побежала, целую. Он быстрее нее отключается, откидывая телефон куда-то вглубь квартиры, слыша, как тот мягко падает на ковер. Разговор с ней уменьшил количество его очков жизни примерно на два сердечка. И снова он наедине с мерзким голосом в голове. Этот ублюдский скрипучий звук отдается болью в висках, постоянно повторяя ему, что он снова ставит под удар всего себя. Шепот напоминает о вчерашней ситуации на кухне, и Руслана передергивает: он это сам сделал? Сам, добровольно сел на колени к человеку, который ему жизнь отравил… Хотя и извинился вроде. И навещал его ежедневно, деньги, время тратил. Неспроста же? Идея о том, что Даня делал это из чувства вины, испарилась, когда тот предложил выпить «как в старые добрые». Обычно люди, когда свою карму очищают, уходят от греха подальше, чтобы еще Иксиона на душу не подловить. Может, его намерения правда искренние? Или Руслан снова включает режим глупой школьницы? Желудок громко сообщает о том, что устает переваривать сам себя. Наружные органы соглашаются с ним: глаза начинают закрываться от усталости, а кожа покрываться мурашками от резкого спада температуры тела. Он это игнорирует, снова погружаясь в воспоминания. Ну не мог это быть Даня в том переулке. Просто приступ эпилепсии, помутнение рассудка, и вообще все это бред и мираж, вызванный алкоголем и… И чем-то еще. Не мог Кашин так легко лишить кого-то жизни. Достоинства — возможно, но не жизни, так ведь? Руслан поднимается с твердой ледяной поверхности, надевает на себя чужую кофту, проходя в спальню. Давно он тут не был. Да и жалеть особо не о чем — поменялось ровным счетом ни черта. Все также серо, блекло и пахнет перекисью и пылью. Он плюхается на кровать, лицом в подушку, и, немного пометавшись по ней, нацепил одеяло по голову и уснул.

***

Окрыляющее спокойствие, легкий привкус возбуждающего опьянения и последствий действий Руслана заставляют Даню глупо улыбаться всю дорогу. Темный Санкт-Петербург, холодный и освещенный только редкими тусклыми фонарями, вполне могли его усыпить. Немногословный водитель, привкус коньяка и незабываемое тепло старого друга здорово его расслабляют, но более всего вышеперечисленного адреналин, власть и осознание своей безнаказанности преимущественно овладевали им. Эйфория, постоянно бегающие озорные мысли и дикое желание еще хотя бы немного выпить доминировали в Данином состоянии. Когда писклявый женский голос навигатора сказал заветное «Вы прибыли в место назначения», Даня буквально выпрыгивает из машины, кратко кивая водителю, и спешит к своей уже как родной квартире. В дорогом районе часто собираются девушки на лабутенах и их мужчины, стоящие рядом со своими дорогими спортивными тачками. Кашин только раздраженно смотрит на них. Весь покой ситуации ему испаряют. Вахтерше в его доме наверняка платят больше, чем администратору в каком-нибудь непопулярном кафе, тем не менее женщина в возрасте посапывает, положив морщинистую обвисшую щеку на бледную ладонь, чуть похрапывая. Даня никак на это не реагирует. В отличие от нее, ему сейчас сон совсем ни к чему. Лифт неприятным звоном ударяет по ушам, он отмахивается от этого звука. Из-за отсутствия в машине влажных салфеток ему пришлось вытирать руки от еще жидкой венозной крови сухими, режущими кожу. Он прячет их в глубокие карманы спортивок, насвистывая что-то себе под нос. Будучи более чем уверенным в том, что камеры находятся буквально везде и где-то, как и женщина в будке на первом этаже, в полуспящем состоянии одним глазом на него смотрит охранник, Даня перестраховывается. Не хочется слушать потом бубнеж дядьки про то, что он делает всё «грязно». Вообще, слово «грязь» вызывает у Дани острую неприязнь. Сколько этот ублюдок ему ни говорил о его плохо сделанной работе и сколько вздыхал отстраненно, когда еще зеленого племянника приводили его люди и докладывали, что на этот раз тот начудил. А после все шло двумя путями: первый, самый приятный — его называли ничтожным и разочарованием века; второе же — блядское внутривенное. Даня ненавидел это состояние. Сначала, как и все, естественно, ему нравилось ощущать прилив энергии и безучастность ко всему на свете, но после, когда приходил отходняк, когда приходится вымаливать дозу чуть ли не на коленях, в ответ получая только усмешки и глумливое «надо было делать все правильно». А после самое ненавистное — депрессия. Ну так ее обозвал мужик в халате, когда приходил к нему в палату с нужной дозой антидепрессанта. На бумажке может быть написано всё что угодно; врачи могут говорить всякую ересь, и им будут верить из-за диплома и проебанных лет в вузах, но ему лично это состояние казалось куда хуже описанной в интернете «депрессии». Потому что, в отличие от девушек, пишущих в форумах о потере либидо и спаде продуктивности, он ощущал на себе гиперсомнию, мерзкие воспоминания о своих поступках, и постоянное давящее на мозги «Ты это сделал грязно». Грязно — это описание абсолютно любого его действия. Ну, так считал Даня. От еженедельно потного тела до вынужденно выполненных заказов. Триггеры при виде шприцов, отсутствие аппетита и постоянно ощущение собственной бесполезности были чем-то второсортным, но не исчезало это всё до какого-нибудь определенного, обычно неожиданного момента. Почти всегда этому способствовало экстази. Когда старик сжалился над «сынком», он давал тому немного бутирата, а после, видя, что его племяшка становился живее — колеса. И после его продуктивность снова возвышалась. Но в данный момент Даня не употреблял ничего запрещенного, никаких аптек и тому подобное, с момента аварии — наркоз не в счет — и чувствует себя замечательно. Потому что отходил он постепенно. Потому что идея у него есть лукавая. Он чувствует в себе дух какого-нибудь декабриста или Джордано Бруно, Жанны д’Арк и всех остальных, умерших ради своих идей. А у него та самая больше чем отличная, спланированная уже как два года, и до ее исполнения осталось только дождаться нужной даты, человека и немного коньяка. Привычным движением открывая дверь, он заходит в темную квартиру. В такие моменты ему казалось, что запах тут очень даже приятный. В не лучшие времена, когда он с пола не вставал, смотря в потолок, ему постоянно виделась окровавленная мать и запах чистого спирта, ацетона или уксуса. Иногда будто дым ее дешевого Максима Красного просачивался в ноздри. Но конкретно сейчас здесь пахло теплом. Он улыбается как полоумный, думая над своим сегодняшним днем, и донельзя хорошо ощущает бурлящую кровь, что сердце судорожно качает по всему телу. Включает свет и широкими шагами подходит к дорогому Г-образному дивану из настоящей кожи, плюхается на него и удовлетворенно бубнит что-то себе под нос. Даня до сих пор не знает, зачем ему еще четыре комнаты, если он проводит время только в двух, и то если не лежит в больницах, не на отходах у дяди и не отмывает руки у него же. Но жаловаться не в его стиле, пока ему бесплатно предоставляют жилье, стоящее бешеные деньги, только за то, чтобы он стоял рядом и от имени представителя руки в крови марал. Яркий свет слепит даже сквозь закрытые веки, и он поднимается с насиженного места, ощущая то ли нежелательные ажитации, то ли просто потребность в движении, но он проходит в спальню. Вся квартира оформлена в минималистичном стиле. Даня не любил вспоминать, как перед смертью матери её дом начал наполняться разными вещами. В основном это были вещи пьяных мужчин: их одежда, телесные жидкости, которые не оттирались от обоев в гостиной, бутылки и украденные безделушки. Поэтому, когда Кашину вручили ключи от этого светлого помещения, он был приятно удивлён. Всё необходимое и ничего лишнего: в гостиной — диван, два кресла и телевизор, а также небольшой книжный шкафчик; в спальне — кровать и тумбочки; на кухне — стол, два стула, холодильник и кухонный гарнитур. И всё это в нейтральных, светло-коричневых, бежевых тонах. Остальные комнаты он использовал не по назначению, но с умом: комнату площадью четырнадцать квадратных метров он превратил в прачечную, где установил стиральную машинку и сушилку с вешалкой. Ещё одна комната была заполнена спортивными тренажёрами, которые он купил на волне импульса, но не пожалел о своей покупке. Среди них были гири, штанги, турник и даже тренажёр. Однако Даня редко заходил в эту комнату. Он сидел в своей комнате. Вокруг него были только светлые стены и лучи света, проникающие в комнату через окна от фонарей. Его глаза блестели, а лицо отражало смесь восторга и безумия. Даня возбуждён своим состоянием. Все его мысли, все его действия были нацелены только на Руслана, нереализованные идеи. Он сидел ночь в одиночку, погруженный в мир своих фантазий. Каждая клеточка его мозга была наполнена образами и звуками, которые связывались с ним. Мечтал о его прикосновениях, голосе, улыбке. Представлял их вместе, путешествия с ним по воображаемым местам. Он был уверен, что они созданы друг для друга. Руслан Тушенцов, человек, который разрезал свою плоть до видимых вен и жилистых нервных окончаний, сам сел к нему на колени и обнимал так, будто Даню мобилизируют через пять минут с предугаданным летальным исходом. Все налаживается. Скоро он станет нормальным, Руслан выйдет в ремиссию. Они обо всем забудут, как страшный сон, и заживут, переедут в Японию — или куда хотел этот анимешник в детстве? — заключат официальный брак, заведут мопса, попугая… Но, утопая в своих мыслях, реальность начинала проникать сквозь щели его маниакальных планов. Да, нездоровая хуйня, может, отец и правду в своей записке ебаной написал тогда, но сейчас думать об этом не хотелось от слова «вообще». Ночь тянулась, а возбуждение никуда не уходило: только усиливалось. Даня попытался порисовать, но, как и в детстве, получились каракули мальчика с шизофренией. Отжимался, подтягивался, выходил на террасу покурить, и так по кругу. Он успел помыться, с приятной улыбкой на лице, наслаждаясь светло-красной водой, смывающейся с его рук. А когда-то важная жидкость в чьем-то теле. Его фантазии переплетались с реальностью, и он начинал теряться в иллюзиях. Но по мере того, как ночь шла, его возбуждение уступало место усталости. Мозг, перегруженный мыслями, требовал отдыха. Но Даня не мог остановиться. Он боялся, что, если прекратит думать хотя бы на мгновение, всё исчезнет. Такое тоже бывало: сначала чувствуешь себя, как нарисованный мужик из рекламы редбулла, а потом просыпаешься, будто всю жизнь находишься в той самой комнате отеля из романа Коллинза. Поэтому, с момента как он оправился после ДТП, не переставал двигаться. В любых вариациях: от открывания рта и походов к Тушенцову до гонок на машинах дяди, секса с девчонками из клубов и работы, требующей адреналиновой подзарядки. Всё это было необходимо для поддержания состояния вечной активности, эйфории. Когда первые лучи солнца проникли в комнату, он понял, что достиг предела. Быстро заказывает такси, одевается и выходит на улицу. Курит, садится в дорогую машину, дверь которой открывает мужчина в пиджаке. Мысли путаются, но главная из них не вылетает, а именно: Руслан. Ему надо поделиться этой непонятной мыслью человеку, что знает о том, какой он, поэтому, не задумываясь, называет таксисту адрес, нервно теребя пальцы. Фасад дома украшен колоннами и арками, создающими ощущение лёгкости и воздушности. Забор вокруг дома выполнен в английском стиле, весь из себя ажурный, аккуратно-аристократичный. Виднеющийся сквозь него сад с клумбами цветов и небольшой беседкой из дорогого дерева, выкрашенного в белый цвет, добавляли некий шарм и изысканность этому дому. Даже если Даня считал его отвратительным в некоторые моменты своей жизни, сейчас он рад просто смотреть на то, как тень постепенно уходит от двухэтажного дома из камня цвета слоновой кости, тень, наливая его ярким светом рассвета. Привычными движениями нажимая на кнопочку у железной двери, он сразу замечает взрослую женщину, неторопливо идущую к нему навстречу. Наверно, у этих аристократов в крови вставать или в два дня, или в пять утра, раз она незамедлительно выходит из дома, по каменной тропинке подходя к забору и с легкой улыбкой на губах открывая Дане дверь. Укладка на ее светлых волосах была явно недоделана, ее кожа слегка припудрена, скрывая морщинки, а голубые глаза как-то сонно и озорно смотрели на него, немым жестом приглашая в дом. Привычный античный декор встречает его с запахом лаванды и тусклым светом из приемной комнаты. Он никогда не проходил никуда, кроме нее, но уже который год, приходя к Мэрилл, стойкое ощущение, что у нее все усеяно арками, картинами девятнадцатого века в золотых рамках и с роскошными коврами в каждой комнате, сложилось давно. — Что ж вам не спится в такой ранний час? — тихо спрашивает женщина, присаживаясь на свое обычное место и приглашая Даню сесть напротив. Он немного мнется, но вдруг быстро тараторит. — Парнишка, о котором я вам рассказывал. Помните? — Мэри утвердительно кивнула, зевая, прикрывая рот узкой ладошкой. — Мы с ним… Нет, вы не подумайте, — быстро тараторит он, увидев заинтригованный взгляд, — мы не спали и даже не целовались, но вчера я… В общем, мы выпили, и он сказал, что хочет быть со мной. А он умный парнишка. Он с детства читает всю эту дребедень, что у вас на полках стоит, и поправляет меня, говоря, что нет слова «нету» и тому подобное… Я это к тому, что он знает о моих, ну, — слово «заебы» крутится на языке, но он уважает женщину перед собой, пока та терпеливо ждет, чтобы он сформулировал мысль. — Руслан знает о моих болячках. Я ему рассказал о том, что лежал в психушке, и о матери, — он тяжело сглатывает, но продолжает, смотря в белый бархатный ковер под ногами, — а он на это только попросил побольше о себе рассказывать и обнял меня… — Вы хотели обсудить свои чувства к этому парню? — Скорее, поделиться переживаниями. Я… Вы понимаете. Просто выговориться и совета, как бывает иногда у одиноких подростков — всё, что мне надо. Мэрилл смеется тихонько и с доброй улыбкой на губах ласково говорит: — Я очень рада, что у вашего предмета воздыхания взаимные с вашими чувства. Я не мастер житейских советов, но в моей молодости, припоминаю как мальчишки сами прибегают к девочкам с цветами. У вас, конечно, не девочка, но приехать навестить его, по моему мнению, пойдет вам на пользу. Но, Даня, — он почти забыл, как его раздражает акцент, пока она не позвала по имени, — нам стоит обсудить и другую нашу предстоящую работу. — Мэрилл, я вам все сообщу в ближайшие дни! — Будто пулей в лоб ударила. Думая о Руслане последние часы, он и позабыл вовсе о своих договоренностях с Мэри. — No, muchacho. Мне не нужно в подробностях все разжевывать сейчас. Fecha, hora y lugar. Даня на секунду замер, снова забывая, что женщина порой забывает о его необразованности в знании испанского языка. Он приподнимает бровь, смотря на ее усмешку. — Дату, время и адрес. — Ровно через две недели. Время я вам за день скажу. И довезу. Мэрилл кивает на его слова совсем легко. Наверно, она единственная женщина, которую он видел в шесть утра, излучающую такую изящность и воздушность одновременно. — Trato hecho, chico. Что-то еще? Как ваше состояние? Как я понимаю, вы сейчас… — Да-да. Слишком возбужден, и глаза бегают. Мэрилл, мне не очень комфортно, когда меня анализируют, — перебивает он ее. Даню правда раздражал этот осмотр. Хорошо, она сейчас без своего проклятого блокнота и очков — он бы с ума сошел. Или от того, как это бесит, или от ее цепкого взгляда. — Хорошо… хорошо, — бормочет она и опускает взгляд. — Тогда, я думаю, вам стоит прислушаться к моему совету. Она это сказала так мягко, что ему стало неловко за свою грубость. Даня закусил губу и, коротко кивая, встал, направляясь к выходу. — Pobre chico… Прошептала Мэрилл себе под нос, слыша короткое «до свидания» и как закрывает входная дверь. Скоро она поможет ему. Но перед этим набирает номер, обозначенный в ее контактной книжке как «Asesino», ожидая ответа.

***

Перед тем, как поехать к Руслану, Даня недолго думал о своих действиях. Просто, вспоминая чужую квартиру, скудность холодильника, дотошный свет лампочек и всю атмосферу в квартире друга, он заехал в ближайший круглосуточный, покупая всё, что может быть по вкусу Руслану. Или все, что по его мнению необходимо Руслану. Возможно, ящик энергетиков без сахара — лишнее для состояния Тушенцова, но ради удивленной улыбки он и на это согласен. Набирает в тележку продуктов: от гречки до ебаных круассанов с шоколадом, закидывает туда зачем-то стиральный порошок, моющее средство, шампунь с картинкой вишни, жвачку, средство для дезинфекции от паразитов. Замечает ярко-розовый плед и, уже представляя, как на него возмущенно смотрят из-за принесенного «подарка», тоже кладет его в корзину. Уже стоя на кассе, он быстро бегает по прилавку, внезапно лукаво прищуривает глаза и ко всему выбранному добавляет еще пару шоколадок и смазку с «ароматом малинового щербета». Когда август выходил не особо дождливым, они часто пиздили малину у соседей или на болотах находили и ели дикую. Когда добирается до знакомой пятиэтажки, глупо улыбается. Поднимается по старой пыльной лестнице и не замечает ни выкрашенных сто лет назад в ярко-синий ящиков без номеров или замков, ни обваливающейся штукатурки и запаха душноты. Надписи маркерами, исписанные в проеме между вторым и третьим этажом, озирает на секунду, успевая прочитать только чей-то номер телефона и рядом «сосет бесплатно», «Даша шлюха, звоните сюда» и еще номер телефона. «Тут живут или гомосеки, или капиталисты» тоже заставило усмехнуться, но вот он оказывается перед заветной дверью. Немного мнется, сам не понимая, чему переживает. То ли за свой вид стыдновато: он точно не выглядит как персонаж с выкрученным на максимум фпс, да еще и эти пакеты в руках самого смущают немного; то ли от осознания, что сейчас восьмой час утра и парень спит, наверно… Пол, выложенный клетчатым кафелем, имеет множество трещин. Даня бы их с радостью посчитал от нечего делать, если бы ему не открыли, но после третьего легонького стука в дверь ручка дергается, и Руслан, открывающий вторую дверь, удивленно смотрит на него. А Даня сейчас хочет его обнять. Прижать к стене и мурчать куда-нибудь в ухо всякие глупости, пока от него, как раньше, в детстве, Руслан будет пытаться вырваться, обзывая слизняком и «вонючим тяжелым ослом, отстань, я упаду!», пока Кашин смеялся пьяно. Только сейчас он относительно трезв и желания — насколько это возможно — искренние. Потому что Руслан выглядит так, будто недавно подрался в баре с десятью гневными псинами в течке: потрепанные волосы, словно вырвать хотели; потрепанное лицо с отпечатком подушки на лице — точно укус бешеной дворняжки, и эти его глаза бездонные, смотрящие снизу вверх, не до конца открывающиеся, смотрящие сквозь призму сна. Такой весь из себя милый, грозный, и вообще он как ебаная Цирцея. Но самое кульминационное для него в виде Руслана — его кофта на нем. Получается, Тушенцов в ней спал? Эта мысль кипятком прыснула куда-то в грудь. Не таким неприятно-горячим, обжигающим и оставляющим шрам, а более теплым, но от этого не менее резким. — Ты что тут забыл? — спустя пару минут удивленного молчания хриплым голосом спрашивает Руслан, распахивая дверь и отходя на пару шагов, приглашая гостя в квартиру. Он недоверчиво смотрит то на веселое лицо с синяками под глазами цвета сочной сливы, то на два огромных пакета в руках парня. Хотя бы сейчас от того не пахнет этими ублюдскими духами. Руслан уверен: его бы вырвало тут же. — Мне уже зайти к приятелю нельзя? Я, вообще-то, вещичек тебе принес. Пошли, анкпакинг ебанем. До Руслана смысл слов доходит не сразу. Он только проснулся в ебаных шортах и кофте, которая нихуя его не согревает. Коньяк, видимо, взаправду дорогущий — он не чувствует похмелья, как обычно. В последний раз, когда он пил у Даши, проснувшись, она ходила ему за Кетановом, Аспирином, углем и помогала проблеваться, марганцовку с водой мешая; сейчас есть только привычная нескоординированность и легкая раздражительность. После пробуждения желудок не всегда просыпается вместе с остальными органами, поэтому тошнота и вязкий вкус на языке еще не появились. — Иди за мной, — бормочет Руслан, зевая. Он садится на старенький диван и вполглаза смотрит на Даню. Тот, сев на пол и положив перед собой два пакета, начинает доставать каждый из них, рассказывая, почему, зачем и для чего посчитал нужным приобрести ту или иную побрякушку. А Тушенцову уже и не стыдно даже за такое внимание: если в больнице он ворчал и отмахивался от супчиков и ортопедических подушек, купленных Кашиным, то сейчас, мягко говоря, просто находится в ступоре. Даня достает из пакетов какие-то бытовые принадлежности, детский стиральный порошок и хохочет, когда слышит его ворчание, моющее средство, еду… И снова это ебаное колющее чувство заботы. Снова гусеницы превращаются в бабочек, кружащих от радости при виде купленного Даней. Крупы, фрукты, батончики… Ебучий ящик полулитрового белого монстра?! Он озадаченно косится на Даню. — Только ради этого и брал, — хихикнул Кашин, замечая отвисшую челюсть Руслана. — Тебе совсем не на что деньги тратить? — Мне есть на кого деньги тратить, — и подмигивает, разминая плечи, продолжая распаковку покупок. Руслан, наблюдая за этим, неосознанно заглядывается: выглядит хоть и так, будто после прихода, но так обворожительно. От него не пахнет дешевым пивом, дорогие часы на широком запястье, покрытом веснушками и светлыми волосами, поблескивают на солнце, золотая цепочка на шее звенит по мере его движений, растрепанные рыжие волосы забавно шевелятся от скачков Даниной головы. Футболка с опять-таки неизвестной для него фирмой, матовая, черная, слегка большевата ему, оголяющая одну ключицу. Серые спортивки тот, кажется, не менял никогда, поэтому на это обращать внимание не стоит. Воспоминания о вчерашнем инциденте на кухне тоже постепенно догоняют остальные. Уши краснеют в мгновение, глаза начинают бегать по скудному интерьеру, дабы зацепиться за что-нибудь, только бы не смотреть на Даню. А тот, только повернувшись в его сторону, чтобы рассказать увлекательный рассказ, почему ему показалось, что гель для душа с утёнком очень подойдет в старенькую ванную комнату Руслана, ухмыляется, замечая неловкие очертания на чужом лице. Открывая рот, чтобы произнести что-то или очень веселое, или очень смущающее, Руслан его прерывает. — Заткнись. Даня в ответ только улыбается как дурак. — Какие-то мысли интересные? Поделитесь, уважаемый! Не чужие люди. — Завали ебало. — Твои красные ушки сказали мне это уже раз восемь. Давай словами. Руслан стонет вымученно, страдальчески откидывая голову на ладони. Вспоминает свои действия, слова и хочет стать Марти Макфлаем, но не для спасения кого-то, а, блять, сказать себе вчерашнему: «Тебе будет стыдно, придурь». Под пристальным взглядом Дани он закусывает губу, пытаясь придумать и вспомнить что-нибудь такое, отчего сам Кашин побледнеет вмиг и отлипнет от него. Но привело это в сцену в подворотне. Зрачки расширяются мгновенно, дыхание учащается. Осознание, что он, возможно, сидит в одной комнате с ебаным психопатом, вчера убившим человека, а сегодня мило разговаривающим с ним из своих каких-то личных целей, крутятся по спирали в голове. Руслан нервно рвет пальцами кутикулу на пальцах, все еще не осмеливаясь посмотреть на Даню. Прийти к единому постановлению трудно. Галлюцинация от мешанины из психотропных и крепкого алкоголя — это или горькая правда, которую он не должен был видеть? Недостаток сна, хроническая нервозность или экстаз от долгожданной выписки? Или Даня взаправду после тех тесных объятий убил какого-то мужика, оставив лужу крови? — А по какой работе… ты вчера уехал? Даня удивленно приподнимает бровь. Ухмылка сползла с лица, глаза распахнулись. Миллион вариантов, почему Руслан спрашивает это у него, сумбурно вертятся, смешиваясь в кашу. Откашливаясь, он, не узнавая своего голоса, говорит: — На Неву сразу. Сделка с местным знахарем. Почему спрашиваешь? Руслан замялся. Отвел взгляд, всматриваясь в воробушка за окном, клюющего ягоды на колыхающем, почти голом дереве. — Да я просто… — Он взглянул на пристально смотрящего на него Даню и закусил щеку изнутри. Железный вкус тонкой ноткой просачивался по полости рта. — Забудь. Просто интересно, чем занимался. Наркота так наркота. «Она лучше убийства» — осталось лишь трещать на кончике языка. — Ру-у-усь, ты мне что-то недоговариваешь, — певуче прошептал Даня. Все также оставаясь сидеть на старом грязном ковре, он смотрел на бегающие в волнении глаза с какой-то удовлетворенностью, смешанной с озорством. Азартом. — Ты же понимаешь, что я не смогу сделать ничего страшнее сделки с барыгой и продажи дури подросткам? Что там себе напридумывал? — Всё я договариваю, — шипит Руслан. — Просто сон приснился или дежавю какое-то. Забей хуй. — И что же было в этом страшном сне? — Что отец мой сдох второй раз, но от твоей руки. Всё, закончили. Что ты там еще купил? Быть мастером в переводах тем на другую ему было как до зачета по трансплантологии: далеко и неловко. — Да ну-у-у? Я?! Убил кого-то? Ой, да ладно, кого-то, но твоего отца-алкаша! Ну и тварь… — Даня наигранно падает спиной назад, ладонью закрывая глаза. «Ой, да ладно, кого-то». Фраза цепляется в сознании Руслана. Блять, нет, это начинающаяся развиваться каталепсия, фата-моргана или просто бред. Этот улыбчивый парень не мог убить кого-то. А если бы тот и убил его батьку, Руслан не думает, что сильно огорчился бы. Один хер не видел его ни разу в жизни. Знает, что тот бухал с маминых рассказов — ему этой информации хватает. — Что ты там еще купил, недоубийца рыжий? Даня хитро улыбается, переходя к триумфу своих покупок. Поднимается, принимая сидящее положение, и лукаво осматривает Руслана. Достает из пакета упаковку с розовым пледом и, замечая непонимание на чужом лице, уголки губ приподнимаются шире. Открывает упаковку, попутно вставая и разворачивая мягкую пушистую ткань так, чтобы изображение Авроры из диснеевского мультика показалось в полной своей красе. — Смотри, какую я тебе красотку купил! — видя хмурые брови, он быстро тараторит: — У тебя тут очень холодно, и вторая спящая красавица в доме — да еще и теплая! — тебе не помешает. — Ты придурь? — На автомате говорит Руслан, пока последняя фраза не доходит до мозга. Манерно принюхиваясь, он говорит: — От тебя ссаниной кошачьей не воняет. В какой момент ты начал сравнивать парней с ебаными принцессами?! — С тех пор, как один конкретный, очень схожий с ними… — Даня злорадствовал открыто, смеялся с реакции Руслана. Тот уже собирался встать и ударить по бледной щеке кулаком, но его останавливают. — Подожди! Перед тем, как ты это сделаешь: у тебя есть любимые ягоды? Руслан ядовито шикнул: — Малина и клубника. А теперь иди сюда, принц ты… Договорить ему не дал смеющийся в голос Даня, достающий из глубин пакета лубрикант с яркой картинкой малины на нем. Тушенцов внимательно рассматривает вытянутую руку со смазкой, недолго думая, хватает его, тянет на себя, и, когда Кашин теряет равновесие и падает на пол, садится на корточки рядом с ним. Сильный удар в челюсть заставил резко увернуть пострадавшее место. А светлые глаза, не закрываясь, все глумливо смотрели ему в душу. — Я бы плюнул, да нахуй на тебя свои ресурсы тратить, — сипит Руслан. — Не трать понапрасну свою драгоценную слюну. В человеке есть и другие интересные жидкости, — с улыбкой говорит Даня, облизывая кровь, текущую из рассечённой губы. Он с озорством смотрит снизу вверх на рассерженного парня. Руслан в мгновение отводит взгляд, закусывая многострадальные губы. Он просто надеется, что духота в квартире будет контраргументом к его красному лицу. Ладонь все еще сжимала чужое запястье, и тот, не долго думая, переворачивает ситуацию, воспользовавшись оцепенением Руслана, подминая его под себя, ехидно смотря на растерянное лицо. — Съеби, придурок, я… Договорить ему не дает горячее дыхание ласкающее уши. — Тебе очень идет моя кофта. Внезапно раздаётся резкий звук, и кто-то дёргает дверную ручку, открывая дверь.