Конфигурация

Конец Зимы 1989

С момента моего бегства прошла уже целая неделя, и это время словно растворилось в бесконечном сером тумане. Я практически не выходила из дома, если, конечно, эту квартиру можно было так назвать. Дни сливались в один бесконечный, мучительный поток. Я спала, просыпалась, ела, но казалось, что я не живу, а просто существую, словно тень, блуждающая в полумраке. Я не могла избавиться от чувства вины и страха, которые словно пиявки вцепились в моё сознание, и от постоянной тошноты, которая преследовала меня повсюду, не давая мне ни минуты покоя. И всё это время, как ни странно, Ангелина старалась изо всех сил. Она была моим единственным лучом света в этой тёмной пучине отчаяния. Она окружала меня теплом и заботой, развлекала меня рассказами о своих съёмках, о своих знакомых, о своих планах, но всё это казалось мне каким-то далёким и нереальным миром, в котором я была чужой и лишней. И ещё эта новость о беременности, которая оглушила меня, словно гром, и которая оставила меня в полном замешательстве и в недопонимании того, что со мной происходит. После посещения больницы, где подтвердились слова Лены, где гинеколог задавала мне какие-то вопросы, которые я не понимала, где она говорила мне о каком-то сроке и каких-то анализах, где, наконец, она спросила меня, оставлю ли я ребёнка или нет, я просто хотела провалиться сквозь землю, и чтобы всё это закончилось. Я знала, что мне нужно подумать, что мне нужно принять решение, но я не знала, что именно мне делать. Ангелина, как могла, поддерживала меня, обнимала меня и говорила мне: «Не бойся, Лиз, мы справимся, воспитаем, всё будет хорошо». Но я не знала, как вообще со всем этим справляться, я чувствовала себя словно на краю пропасти, и любой неверный шаг может привести к гибели. — Лизка, ну что ты всё киснешь? — воскликнула она однажды утром, когда я сидела у окна, глядя на падающий снег, словно пытаясь найти в его узорах ответы на свои вопросы. — Нужно же развеяться, вырваться из этого болота, пока оно не засосало тебя совсем! Я лишь пожала плечами, понимая, что она права, но не понимая, где мне найти силы, чтобы что-то изменить. — Сегодня у меня последние съёмки, — продолжила она, и в её голосе звучал такой энтузиазм и такая уверенность, что я невольно ей позавидовала, — поехали со мной, посмотришь, как всё это происходит, и развеешься. Поверь, тебе это пойдёт на пользу! — Нет, — ответила я, качая головой, понимая, что это не изменит ничего, но это был единственный способ хоть как-то оттянуть момент принятия решения, — не хочу и никуда не поеду. — Ну пожалуйста, — попросила она, словно ребёнок, и я невольно улыбнулась. — Это же весело, ты как будто в другой мир попадёшь. И, может быть, это поможет тебе хоть на время забыть обо всём? Я не хотела никуда ехать, я просто хотела сидеть здесь, в этом своём коконе, и не думать ни о чём, кроме своего безысходного положения. Но Ангелина уговаривала меня, приводила какие-то странные доводы, пока я, наконец, не сдалась, поняв, что даже это лучше, чем просто сидеть и ждать неизвестно чего. — Ладно, — сказала я, вздохнув, чувствуя, как всё внутри меня сжимается от напряжения, — но ненадолго. Только посмотрю, и сразу поедем обратно. Сборы заняли у меня совсем немного времени, словно это была какая-то повседневная рутина. Я надела свои старые, поношенные джинсы, свой серый, бесформенный свитер и свою старую куртку, в которой я чувствовала себя словно в коконе, пытаясь спрятаться от всего мира. Я чувствовала себя словно серая мышка рядом с яркой и эффектной Ангелиной, которая, как всегда, была одета с иголочки и приковывала к себе взгляды. Когда мы приехали на съёмочную площадку, я была поражена тем, что увидела. Это был целый мир со своими правилами и законами, со своими жителями и своей жизнью, которая бурлила и кипела, не обращая внимания на моё отчаяние. Повсюду сновали люди, у них в руках были какие-то сценарии, провода, микрофоны и какая-то непонятная техника. Костюмированные актёры и актрисы бегали туда-сюда, словно муравьи в муравейнике, и всё это казалось мне каким-то безумным, нереальным сном. Я смотрела на всё это и чувствовала себя словно Алиса в Стране чудес, попавшая в какой-то параллельный мир, в котором есть своя логика и свои законы, и в котором я была чужой и лишней. Ангелина повела меня в гримёрку, где её уже ждали стилисты, словно феи, готовые превратить её в сказочную принцессу. Она словно растворилась в вихре кисточек, баночек и плоек, а я, как серая мышка, наблюдала за этим действом, чувствуя себя всё более неловко. Её волосы превращались в безупречную причёску, а лицо покрывалось слоем грима, который делал её ещё более сияющей и неземной. Она выглядела как настоящая кинозвезда, словно сошла с экрана, и от этого контраста между нами мне стало немного не по себе, словно я попала в какой-то параллельный мир, где мне нет места. — Я скоро вернусь, — сказала она мне, прежде чем выйти на съёмочную площадку, и её голос был полон уверенности и энергии. — Ты пока тут посиди и посмотри, как всё это происходит. Я опустилась на диван, чувствуя себя словно наблюдателем, и смотрела через открытую дверь, словно через экран телевизора, на происходящее снаружи. Я видела, как снимают одну сцену, потом другую, и была поражена профессионализмом и слаженностью работы всех участников съёмочного процесса, и все они, словно шестерёнки в одном большом механизме, работали как часы, не обращая на меня никакого внимания. Ангелина, хотя и играла далеко не главную роль, была словно рыба в воде, она двигалась с такой грацией и уверенностью, словно родилась на сцене. Она говорила чётко и выразительно, и каждый её жест, каждое движение было наполнено какой-то невероятной энергией. Я, словно заворожённая, не могла отвести от неё глаз, и всё внутри меня разрывалось от противоречий, от зависти, от восхищения и от какой-то далёкой тоски по той жизни, которую я потеряла, по тому миру, которого у меня уже никогда не будет. Когда она вернулась, то увидела моё восхищённое лицо, и её губы расплылись в широкой, лучезарной улыбке. — Ну как тебе? — спросила она, поправляя свои безупречные волосы, и в её голосе было столько радости, что я невольно улыбнулась ей в ответ. — Это так… здорово, — ответила я, и в моём голосе прозвучала неподдельная искренность, хотя всё внутри меня всё ещё дрожало от напряжения и тревоги. — Вот видишь, — сказала она, словно подтверждая свои слова, — а ты не хотела ехать. Это только начало моего пути, Лизка, вот увидишь, скоро я стану настоящей звездой! Она начала рассказывать мне о своих планах, о том, как она мечтает стать известной актрисой, о том, что её ждёт большое будущее, и я слушала её и понимала, что это её мир, что она, словно какая-то птица, предназначена для полёта, а я, словно привязанная к земле, останусь здесь, в этой серости и боли. Она была так далеко от меня, от моей тоски, от моей вины, от моей тревоги, словно мы жили в разных измерениях, в разных параллелях. — А ты чего такая грустная? — спросила она, внезапно взглянув на меня, словно почувствовав что-то неладное, и её глаза изучающе смотрели на меня, пытаясь проникнуть в самую глубину моей души. — Всё нормально, — ответила я, стараясь скрыть свои переживания под маской безразличия, но мой голос звучал неуверенно, словно я сама себе не верила. — Ты какая-то не такая, — продолжала она, не сводя с меня своего проницательного взгляда, — как будто всё время о чём-то думаешь. Это не связано с той ситуацией, про которую я знаю? Я молчала, чувствуя, как всё внутри меня сжимается от боли. Я думала о Вите, о Каверине, о том, что теперь я впуталась в какую-то жуткую ситуацию, и всё это казалось мне каким-то страшным сном. Я думала о том, что внутри меня, кажется, зародилась новая жизнь, и меня от этих мыслей опять начало тошнить, и я почувствовала, как всё внутри меня начинает выворачиваться наизнанку, и мне вновь захотелось убежать, исчезнуть. Я невольно положила руку на живот и нежно провела по нему ладонью. Там, внутри меня, словно маленькая искорка, зарождалась новая жизнь, и я не знала, что с этим делать. Я чувствовала одновременно и страх, и какую-то странную, смутную надежду, и в этот момент я не могла понять, хочу я этого ребёнка или нет, и что мне теперь делать, ведь этот ребёнок был не запланирован и не ожидался. Ангелина снова начала о чём-то рассказывать, с таким же энтузиазмом, словно ничего не случилось, а я слушала её вполуха, ощущая себя словно в вакууме, словно меня здесь нет, словно я просто какая-то тень, наблюдающая за чужой жизнью. Я смотрела на этот мир кино, на эти яркие софиты, на эти чёрные камеры, на этих нарядных актёров, и чувствовала себя словно в другом измерении, и понимала, что я совершенно чужая в этом мире, что я маленькая, беззащитная и одинокая перед этим огромным и ярким миром. И я знала, что мой мир, мой прошлый мир, в котором ещё было место надежде, уже никогда не будет прежним, что теперь я, словно сломанная кукла, останусь здесь, в этой боли, в этой тоске, в этой неразрешимой ситуации. Я сидела в гримерке Ангелины, словно чужая, осматривая все эти яркие платья, косметику и прочие атрибуты этого совершенно чужого для меня мира, и всё во мне протестовало и не принимало этот мир. Я по-прежнему не могла избавиться от чувства вины и от постоянной тошноты, и всё моё существо противилось происходящему, и мои мысли снова и снова возвращались к Вите, к Каверину и к этой новой жизни, которая, казалось, начала зарождаться во мне, словно какая-то страшная неизбежность, и я не могла ничего с этим сделать. Внезапно дверь распахнулась, и в гримерку, словно вихрь, ворвалась Ангелина. Её глаза сияли, а на щеках играл яркий румянец, словно она только что пережила что-то невероятно радостное. Она подбежала ко мне, схватила меня за руки, и её пальцы сжали мои руки с такой силой, что мне стало больно. — Лизка, скорее, — воскликнула она, и её голос дрожал от возбуждения, — я такое узнала! Это просто бомба! Ты не поверишь! — Что такое? — спросила я, и моё сердце бешено забилось от тревоги, чувствуя, как всё внутри меня сжимается от какого-то нехорошего предчувствия. — Ты не поверишь, кого я тут встретила, — она, словно загипнотизированная, потащила меня к зеркалу, — сейчас я тебя быстренько подкрашу, и ты всё увидишь! Вот увидишь, это всё изменит! Я не понимала, что происходит, но позволила ей действовать. Она быстро нанесла мне макияж, так ловко и уверенно, словно она была профессиональным визажистом, а не начинающей актрисой. Я смотрела на своё отражение в зеркале и с удивлением отмечала, что я выгляжу не так уж и плохо, что макияж скрыл мою бледность и синяки под глазами, но в то же время я чувствовала, что всё это – всего лишь маска, которая не может скрыть мою внутреннюю боль и отчаяние. — Ну всё, готово, — сказала она, с гордостью глядя на свою работу, оттащив меня от зеркала. — Пошли, нечего время терять! И учти, что меня ждут на съёмочной площадке, у меня съёмки ещё не закончились! Я вгляделась в своё отражение, словно в лицо незнакомца. Это была я, но какая-то другая. Я посмотрела на себя, словно запоминая, словно это был мой последний шанс увидеть ту Лизу, которая скоро должна исчезнуть и раствориться в этом хаосе. Моё лицо было бледным, и даже тон, который мне наложила Ангелина, не мог это скрыть, а под глазами залегли тёмные круги, словно я не спала уже целую вечность. У меня был маленький курносый нос, который я раньше считала милым, а теперь он казался мне каким-то детским и несерьёзным. Мои губы были тонкими и невыразительными, и я никогда не красила их ярко, и сейчас, даже с помадой, которую мне подобрала Ангелина, они смотрелись как-то не так. Мои брови были тёмными, прямыми и довольно густыми, и они контрастировали с моей бледностью и придавали мне какого-то неспокойного, отчаянного вида. Мои волосы, тёмно-каштановые, прямые и длинные, обычно были собраны в небрежный хвост, но сегодня Ангелина распустила их, сделав лёгкую завивку, и они сейчас обрамляли моё лицо, словно тёмная рамка. Я посмотрела в свои глаза, зелёные, словно весенняя листва, и увидела в них столько боли и отчаяния, что мне стало самой страшно. Я всегда считала их своими глазами, но сейчас они смотрели на меня, как глаза незнакомца, словно кто-то посторонний смотрел на меня изнутри, и не понимал меня, и не принимал меня. На мне был макияж, который мне сделала Ангелина, и он делал меня немного ярче, но он всё равно не мог скрыть мою усталость, мою тревогу и мою боль. Тушь делала мои ресницы длиннее и темнее, а тени на веках подчёркивали зелёный цвет моих глаз, но всё это казалось мне каким-то чужим и ненастоящим. Я всегда была против макияжа, и эта маска, которую я надела на себя, как будто делала меня не мной. Я смотрела на себя в зеркало и понимала, что это всё — лишь фасад, лишь маска, за которой скрывается моё истинное, израненное «я». Я видела в отражении не просто девушку, а человека, который стоит на пороге перемен, человека, которому предстоит пройти через многие испытания, и человека, которому предстоит измениться до неузнаваемости, и я понимала, что это прощание с прошлым и прощание с тем человеком, кем я была и кем я уже никогда не стану. Я запомнила себя такой, какая я была в этот момент, словно прощаясь с самим собой, в надежде сохранить этот образ хотя бы в своей памяти. Я уже собралась сказать, что мне никуда не нужно, что я беременна и какой вообще кастинг, но она уже тащила меня по коридору, словно куклу, которую несут куда-то по прихоти хозяйки, и у меня не было ни сил, ни желания спорить с ней. — Это Влад, — прошептала она мне и остановилась перед каким-то мужчиной, и его вид почему-то сразу вызвал у меня странное чувство. — Он продюсер, и он набирает группу, он набирает звёзд! Я подняла голову, и моё сердце, как и в тот раз в переулке, словно перевернулось. Это был тот самый незнакомец из переулка, тот, кто спас меня от этих отморозков, тот, чьи глаза проникали в самую душу. Он был молод, красив и одет со вкусом, словно какой-то принц из сказки, который случайно забрел в наш серый и мрачный мир. Он был брюнетом, с худым лицом и с лёгкой горбинкой на носу, который придавал ему какой-то особый, загадочный шарм. И в его глазах я увидела ум, и какую-то творческую искру, и что-то ещё, что пугало и притягивало меня одновременно. Он был совершенно не похож на Витю, и в этом была какая-то притягательная сила, которая одновременно и отпугивала, и притягивала меня к нему. — Влад, это моя подруга Лиза, — сказала Ангелина, улыбаясь во всё лицо, и от её улыбки у меня стало немного не по себе, — она тоже актриса, и она ещё лучше меня поёт. — Да, я помню, мы уже встречались, — ответил он и посмотрел на меня с таким изучающим взглядом, от которого меня пробрала дрожь, — очень приятно снова с тобой встретиться. Ангелина много о тебе рассказывала. И тут я поняла, что она не врала. — Надеюсь, что только хорошее, — усмехнулась я, стараясь скрыть своё замешательство, и мои щеки залились краской, а в голове всё смешалось. — Конечно, — ответил он, и его глаза были прикованы к моим, словно он читал мои мысли. — Она сказала, что ты очень талантлива и что ты можешь покорить весь мир. — Она меня переоценивает, — ответила я, стараясь быть скромной, но я чувствовала, как внутри меня что-то просыпается, какая-то искра, которую я давно не ощущала. — А ты спой, — попросил Влад с улыбкой, которая, казалось, растопила весь мой лёд, заставив моё сердце вновь забиться, — спой что-нибудь, что у тебя на душе. И я запела, подчиняясь его притягательной силе, словно марионетка. Мой голос, который всегда дрожал, на этот раз словно окреп, звучал уверенно и сильно, и в нём чувствовалось столько боли и столько страсти, что я сама себя не узнавала. Я пела о своих мечтах, о своих надеждах, о своей вине, о своей боли и о том, что я чувствую, и в этой песне я словно изливала свою душу. Когда я закончила, Влад смотрел на меня с каким-то восхищением, и в его глазах я увидела не только интерес, но и какое-то притяжение, которое меня пугало и одновременно манило. — Это потрясающе, — сказал он, и его голос был полон искреннего восхищения. — У тебя невероятный голос, и я хочу, чтобы ты была в моей группе. Я не знала, что ответить. Я была в замешательстве и в каком-то странном восторге. Я понимала, что это мой шанс, шанс вырваться из этой бездны отчаяния, шанс начать новую жизнь, но в то же время я чувствовала, что не могу этого сделать, что что-то внутри меня противится этому, и что я не достойна этого шанса. — Я подумаю, — тихо ответила я, стараясь не показывать своих эмоций и стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, а не так, как будто я сейчас разрыдаюсь. Влад кивнул, и мы немного поговорили о музыке и о планах на будущее, и в его глазах я видела страсть и творческую искру, и в его голосе чувствовалась такая сила, что я невольно тянулась к нему, как магнитом. В конце разговора он протянул мне визитку, и в его голосе прозвучала какая-то надежда: — Если передумаешь, звони, — сказал он, и его глаза, полные какого-то странного интереса, смотрели прямо на меня. — Пойдём, — прошептала мне на ухо Ангелина и утащила меня в сторону, и я вновь почувствовала себя как марионетка, которую дёргают за ниточки. — Он просто огонь, правда? Ты представляешь, какие перспективы открываются перед нами? — Он какой-то странный, — ответила я, хотя в глубине души я знала, что он прекрасен, и что его сила и его влияние притягивают меня с какой-то неимоверной силой. — Да ну брось, — отмахнулась она от моих слов, словно от какой-то надоедливой мухи, — он сын очень важного человека, понимаешь? Теперь мы можем свернуть горы! И от этих слов у меня вдруг всё похолодело внутри, и меня словно ударило током, и от этих слов, от этой алчности в голосе Ангелины меня резко затошнило. — Я не буду ни с кем связывать свою жизнь, — сказала я, и мой голос дрожал, но в нём чувствовалась решимость, — я больше не хочу петь, и я собираюсь уехать, и больше меня здесь никто не увидит. Ангелина смотрела на меня как на сумасшедшую, словно не понимала, что происходит, а я чувствовала, как всё внутри меня переворачивается, но в то же время я чувствовала, что наконец-то я приняла решение, и что теперь у меня есть какой-то путь и какая-то надежда на будущее. Я понимала, что это единственный выход. — Куда ты уедешь? — спросила она, и её голос был полон удивления и какого-то скрытого недоумения, и даже какого-то страха. — Домой, — ответила я, и мои губы слегка дрогнули от боли, — в свой родной город. Я там нужнее, чем здесь. Все смотрели на меня с удивлением и недоумением, словно я объявила о конце света. И я понимала, что это конец. Конец моей старой жизни и начало чего-то нового, чего-то, что я пока не могла понять.